Моя безумная фантазия

Глава 13

— Накорми его как следует, Реймонд.

Арчер устало повернулся и взглянул на запад. Уже совсем стемнело — он целый день провел в седле в отчаянной и тщетной попытке хоть немного забыться.

— Да, сэр!

Конюх еще раз поспешно стащил с головы шапку, скорее из страха, чем из почтения. Арчер подозревал, что слуги боятся его до смерти. Лучших слуг он заполучил не благодаря своей репутации, а толщине своего кошелька. Странно, что он не вызывает страха в Мэри-Кейт Беннетт.

Он решил, что день вдали от Сандерхерста пойдет ему на пользу больше, чем сидение в библиотеке в размышлениях о неожиданной гостье, и воспользовался случаем, чтобы навестить родителей жены. Он появлялся у них не часто, потому что не выносил тещи, и ловил себя на том, что обращается с тестем со смешанным чувством жалости и нетерпения. Но возможно, Алиса дала о себе знать родителям, которым была очень преданна.

День оказался потраченным совершенно впустую: Арчеру так и не удалось убежать от преследующих его мыслей.

Ферма Моршемов представляла собой несколько скромных построек, окружавших большую конюшню. Господский дом — внушительное сооружение на тридцать комнат — располагался неподалеку, связанный с остальными строениями посыпанными гравием дорожками. Из Сандерхерста сюда рукой подать. Арчер проскакал это расстояние меньше чем за четверть часа. Но пропасть между ним и родителями его жены измерялась милями.

Теща встретила его, как он и ожидал, пристальным взглядом, сложив на груди руки и поджав губы. Впрочем, Сент-Джон был готов к ее враждебности. Он послал записку, прося разрешения навестить их. Сесили ответила кратко и сдержанно, предупредив тем самым о прохладном приеме.

У нее было квадратное лицо, широкий лоб. Будь она мужчиной, ее лицо могло стать приятным, но у женщины оно оказалось невыразительным. Арчер всегда удивлялся, почему все ее дочери красивы. Годы брали свое, заострив черты ее лица. Нетерпимость выдавала плохо скрываемую злобу.

Он передал повод одному из конюхов, слегка поклонился теще и предложил ей руку, чтобы проводить в гостиную. Она оставила без внимания и то и другое.

— Я не надеялась снова увидеть вас так скоро, Сент-Джон.

Она всегда называла его так. И раньше между ними не было никакой сердечности, но теперь от этой женщины веяло ледяным холодом.

Он кивнул в ответ, не желая опускаться до банальностей.

— Есть у вас новости о моей дочери. — Она пытливо уставилась на него, будто хотела заглянуть ему в душу.

— Этот же вопрос я задал бы вам, мадам.

— Она находилась в безопасности в лоне своей семьи, Сент-Джон, однако исчезла, став хозяйкой Сандерхерста. — Сражение началось, она пустила первую кровь.

На мгновение он задумался: не попытаться ли смягчить ее, разрушить воздвигнутую ею стену? А сообщила бы она ему, если бы даже получила от Алисы письмо? Сомнительно. Арчер вдруг ощутил себя безмерно усталым. Нет, он не станет очаровывать Сесили Моршем.

— В таком случае не стану обременять вас своим присутствием, мадам.

Он отвесил поклон и пошел на конюшню, где нашел Сэмюела, как всегда помогавшего конюхам. Тесть чистил одного из своих племенных жеребцов. Другому человеку это могло показаться занятием странным, если не сказать — унизительным, но не Сэмюелу. Он не гнушался никаким трудом и в лучшие дни их отношений подробно рассказывал Сент-Джону о том, как идут дела в его хозяйстве — от рациона лошадей до их успехов на скачках.

Арчер постоял несколько секунд, пока Сэмюел кратким кивком не дал понять, что заметил его. А разве он ждал чего-то другого? Да, признался он себе в глубине души. Он всегда питал уважение и симпатию к Сэмюелу Моршему, сумевшему превратить убогую конюшню в ферму, питомцы которой славились по всей Англии.

— Давно мы вас не видели, да и моя Алиса уже год как пропала. Вы поэтому здесь?

Моршем взял скребницу и уверенными движениями принялся чистить Эксельсиора. Ласково потрепав жеребца, он взглянул на Сент-Джона.

— Мне нечего сообщить вам, Сэмюел. А вы что-нибудь скажете мне?

Несколько минут прошло в молчании. Тишину нарушали только издаваемые животными звуки, которые немного смягчали возникшую между людьми напряженность. Где-то засмеялся конюх, со звоном упал какой-то металлический предмет, кто-то кого-то позвал, и тот откликнулся.

— Я всегда считал Алису ангелом. Нежным и добрым херувимом, сошедшим на землю. Она была самой красивой девушкой, со светлыми волосами и прекрасными голубыми глазами. — Сэмюел стал убирать приспособления для ухода за лошадью, повернувшись спиной к графу. — Вы не можете отрицать, что у нее был покладистый характер и чуткое, любящее сердце.

Какой прок рассказывать тестю о своих печалях? Арчер как можно мягче произнес слова, которые тот хотел услышать:

— Она была достойна вас, Сэмюел.

— Я отдал ее вам в жены, Арчер, думая, что это будет благословенный союз для вас обоих. Не буду кривить душой, я хотел для Алисы и богатства, и положения. Но если бы я знал, что она исчезнет, то оставил бы ее старой девой, но не отдал за вас. — В глазах Моршема не осталось и следа приветливости, которой они сияли прежде, и Арчер больше не чувствовал к нему той симпатии, которую всегда испытывал росший без отца мальчик к хозяину фермы. — Моя Алиса не убежала бы, несмотря ни на что. Она никогда бы не сбежала!..

Все обратную дорогу Арчер размышлял. Он всегда сторонился своих соседей. Постоянно погруженный в думы и сомнения, он отталкивал всех своей мрачностью.

Как соотнести слова Сэмюела о своей дочери с его собственными воспоминаниями о жене? Речь как будто шла о двух разных людях.

Он не любил Алису. Возможность более теплых отношений между ними была потеряна холодными зимними вечерами, когда они часами молча сидели в гостиной и думали каждый о своем, не желая сократить разделявшую их пропасть отчуждения; тишину нарушало только пощелкивание и потрескивание дров в камине. А может, эта возможность исчезла летом, когда он стремился меньше находиться дома, лишь бы не оставаться рядом с неулыбчивой женщиной, которая из хрупкого создания, каким была в день свадьбы, превратилась в призрак со светлыми волосами, окутанный молчанием — постоянным молчанием. А лету предшествовала весна, когда Алиса не проявляла никакого интереса к Сандерхерсту, только бродила из комнаты в комнату и проводила пальцами по мебели, словно проверяла, хорошо ли вытерли пыль горничные, выглядывала на улицу, чтобы убедиться, выбивают ли ковры и проветривают ли шторы и покрывала. Такие распоряжения всегда отдавала экономка, а не хозяйка дома, которая рассматривала свое поместье как временную остановку на пути куда-то дальше.

Нет, он не любил своей жены, но и ненависти к ней не испытывал. Она пришла позже, осенью, в самое любимое им прежде время года. Алиса вдруг начала улыбаться и даже что-то напевать про себя, а полные надежд ожидания Арчера превратились в равнодушие, а затем в ненависть.

Она была счастлива — по-настоящему счастлива в своем прелюбодеянии.

Он уже много лет не испытывал даже мимолетной радости. Не в этом ли крылась его неприязнь? Алиса счастлива, а он никогда не испытывал этого чувства. Кто-то смог развеселить Алису, спрятавшуюся в коконе молчания. Его гордости нанесли удар. Кто-то заставил Алису светиться радостью, и это не был он, ее муж.

Какая наивность, Арчер! Он не был таким наивным со времени своих отношений с Милисент. Ему только исполнилось девятнадцать, и он влюбился в леди Милисент Денуорт. Молодая, замужем за человеком старше на тридцать лет, она утверждала, что он ее притесняет и угрожает ей. Разумеется, Арчер поверил жалобам, порывался защитить бедняжку и наконец бросил вызов чудовищу, посмевшему тиранить любящую и нежную душу.

Более мудрый человек поверил бы оправданиям мужа, задумался бы, почему сэр Грегори не спешит защищать честь жены. Более мудрый человек постарался бы раздобыть у очаровательной леди Милисент кое-какие сведения. Но он этого не сделал. Он упрямо преследовал сэра Грегори и травил до тех пор, пока не вынудил вступиться за свою честь. Арчер не стал стрелять в воздух, как это сделал сэр Грегори, а выстрелил в своего противника. Сэр Грегори выжил, и этот факт списали на плохой прицел пистолета, а не на недостаток мастерства Сент-Джона. Он мог убить этого человека! Ни для кого из присутствовавших в то туманное утро на поединке это не было тайной.

На этом фарс не закончился. Он поспешил в дом леди Милисент, чтобы сообщить, что ее жестокий муж больше не причинит ей зла, и застал ее в постели сразу с двумя его приятелями, которые совершенно растерялись, когда он появился в комнате.

Тем хуже для наивности.

Сент-Джон вышвырнул приятелей за дверь в чем мать родила и вернулся в спальню, где леди Милисент с помощью горничной пыталась найти платье. Он не стал ждать, пока она оденется, и затащил в свою карету полуодетой. Путь до места поединка занял десять мучительных минут, на протяжении которых леди Милисент верещала, как уличная торговка. Он выволок ее из кареты, подвел упиравшуюся женщину к тому месту, где лежал сэр Грегори, и швырнул на землю.

— Ваш муж, мадам! — с презрением произнес Арчер, понимая, что его жестоко предали.

Она показалась ему потасканной проституткой — волосы растрепаны, голая грудь торчит наружу, юбки задрались до колен. Ничто не защищало ее от взглядов двадцати мужчин, большинство из которых, как он узнал позже, уже видели ее в костюме Евы.

Он повернулся и пошел прочь, не обращая внимания ни на угрозы, которые она кричала ему вслед, ни на гул удивленных голосов. Вскоре он узнал, что она уехала из Англии в Италию, где и умерла несколько лет спустя на руках у одной очень решительной графини, возмущенной тем, что ее муж предпочел постели англичанки спорт. Узнав о ее судьбе, Арчер на долю секунды задумался о леди Милисент. Впрочем, она не заслуживала и этого.

С тех пор он больше не доверял ни женским слезам, ни клятвам.

Тогда почему его так больно ранило предательство Алисы? Арчер не подозревал, что окажется настолько уязвимым, и с удивлением обнаружил, что его душа не до конца оделась в броню. Женитьба стала чем-то новым в его жизни, и он собирался подчиниться ей и преподнести жене свою истерзанную и кое-как залеченную душу. В обмен на смиренную искренность он ожидал верности, хоть немного доброты, возможно, привязанности. Только от своих будущих детей он ждал любви.

Вместо этого жена исчезла, прислав утешительный приз — женщину, служившую заложницей правды.

Может, он вредит своим же интересам, держа взаперти Мэри-Кейт Беннетт? Возможно, лучше отпустить ее? Только тогда он раскроет мотивы ее поступков, предугадает дальнейшее развитие нелепой пьесы.

Как может человек, насквозь лживый, неестественный, выглядеть настолько потрясенным? Когда он объявил, что Алиса — прелюбодейка, Мэри-Кейт смотрела так, словно пошатнулась самая основа ее веры, она казалась священником, лишившимся благодати, ребенком, брошенным родителями. Откуда взялись эти чувства? Из чулка, набитого фальшивыми переживаниями? Неужели он хотя бы на мгновение поверил в ее искренность и сочувствие? Он хотел рассмеяться ей в лицо и выказать презрение за то, что она так умело извлекает на свет подходящие в данный момент чувства. Ему хотелось раскритиковать ее вульгарные рыжие волосы, яркие губы, сливочный оттенок ее кожи и красоту ее глаз.

Сдержала его та блеснувшая слезинка. Ее чистое совершенство. Сочувствие чужого человека. Как если бы она знала, чего ему стоило это признание.