Моя долгожданная любовь

Глава 10

Нежданно-негаданно забрезжило утро, и скоро Брайони ощутила, как сильные руки Быстрого оленя влекут ее из типи. Северный ветер утих, и, хотя с серых небес все еще сыпался моросящий дождь, температура воздуха постепенно начала подниматься, и Брайони было приятно, что бизонья шкура осталась на ее плечах и защищала ее от стужи. Быстрый олень перерезал путы и теперь тащил пленницу за руку, невзирая на то, что она спотыкалась на тающей ледяной корке, покрывавшей жесткую землю.

— Куда вы тащите меня? — задыхаясь, спросила девушка, пряча голову в тяжелую шкуру от проницательных взглядов индейцев, круживших вокруг. Но шайен не удостоил ее ответом, и ей оставалось только догадываться об их маршруте, пока она, трепеща от страха, брела за Быстрым оленем по индейскому лагерю.

Лагерь состоял приблизительно из тридцати типи, располагавшихся рядами по широкому кругу. Из отверстия в конусообразной кровле каждого жилища струился дым, в воздухе витал запах дров и вареного мяса.

Брайони увидела поникших пони, пасшихся вблизи лагеря, закутанных в тяжелые одежды ребятишек, игравших возле подставок, на которых, врастяжку висели бизоньи шкуры. Оглядывая пробуждающийся лагерь, Брайони думала о ранчо Трайпл Стар. Сейчас Росита, наверно, уже готовит на кухне завтрак: накрошенные вареные яйца с помидорами и зеленым перцем, промасленные хлебцы с джемом, стейк и горячий дымящийся кофе. Головокружительный аромат кофе заполняет гостиную и залу, проникает по всему уютному, согретому огнем камина дому на ранчо, где лишь вчера Брайони чувствовала себя в полнейшей безопасности. Теперь, когда ее тащили по индейскому лагерю, ей особенно дорогим казался ее дом, уютная, роскошная и теплая спальня с огромной медной кроватью и взбитыми подушками, одежда из тонкого шелка и шерсти и белье, которые только и ждали ее появления. Как ей хотелось снова оказаться в безопасности, быть дома!

Казалось, что и Трайпл Стар, и Джим находятся в тысяче миль отсюда. Этот лагерь был в совершенно другом мире, суровом и варварском, где она зависела от милости враждебного племени, такого же чужеродного для нее, как чужеродно оно было бы для общества Форт Уорта. Влекомая Быстрым оленем, Брайони дрожала, как осиновый лист, но вовсе не от холода.

Наконец они добрались до типи, нарядно украшенного иглами дикобраза, расположенными в виде сложных геометрических узоров. Здесь они остановились, и Быстрый олень испросил разрешения войти. Полог жилища подняла старая, иссохшая женщина, чьи волосы тонкими косичками свисали на плечи. Кожа ее была сморщенной, цвета жженых кофейных зерен, а глаза казались узкими темными щелками между большими мешковатыми наливами. Она зорко всматривалась в Брайони, когда Быстрый олень обратился к ней на шайенском наречии.

Когда он закончил, старуха кивнула и знаком предложила Брайони войти в типи. Быстрый олень обернулся к девушке:

— Это моя на'го', моя мать. Ее зовут Женщина-антилопа. Иди пока к ней, и она тебя подготовит.

— К чему?

— К встрече с вождем, — ответил он и подтолкнул ее. — Иди! А я подожду здесь, чтобы быть уверенным в том, что ты не причинишь моей на'го' никакого вреда.

Она собиралась было возмущенно возразить, что ни за что на свете не стала бы обижать старого человека, но оставила эту затею, увидев, что он уже повернулся к ней спиной и взирал на лагерь, в котором началось утреннее оживление. Брайони посмотрела на Женщину-антилопу. Древняя индианка вновь жестом пригласила ее войти, и на этот раз она подчинилась.

Вскоре девушка вышла из типи в совершенно ином виде. Женщина-антилопа накормила ее супом и кексом с ягодами черемухи, помогла ей умыться ледяной водой из деревянного кувшина и обрядила ее в длинную ниже колен куртку из оленьей кожи, гамаши и украшенные бисером мокасины с толстыми подошвами из сыромятной кожи. Волнистая копна волос Брайони была расчесана щеткой из игл дикобраза и туго заплетена в две косы, достававшие ей почти до пояса, и обвязана лентами из крашеной сыромятной кожи. На ее узкие плечи была наброшена бизонья шкура, данная ей Быстрым оленем. Хотя у девушки не было зеркала, она понимала, что выглядит теперь, почти как индианка, если не считать белой кожи и зеленых глаз.

Быстрый олень внимательно оглядел ее, когда она вышла из типи, затем удовлетворенно кивнул и улыбнулся матери. Женщина-антилопа, не понимавшая по-английски, и молчавшая, но все это время доброжелательно обращавшаяся с девушкой, что-то тихо сказала сыну и, все еще улыбаясь, дотронулась до руки Брайони. Девушка одарила ее благодарной улыбкой и пожала руку старухе.

— Спасибо тебе, Женщина-антилопа, на'го' Быстрого оленя, — сказала она. Затем посмотрела на высокого, смуглолицего храбреца: — Пожалуйста, поблагодарите мать за ее доброе отношение ко мне, меня она не понимает.

Он перевел, и старушка снова улыбнулась и кивнула. Быстрый олень взял девушку за руку:

— А теперь идем. Два медведя ждет.

Оглянувшись на мать воина, стоявшую в ожидании их ухода, Брайони поспешила за Быстрым оленем к большому типи в центре лагеря. Когда они приблизились, ее страх усилился. Несмотря на доброту Женщины-антилопы, Брайони оставалась врагом в шайенском лагере. Хотя до этого момента Быстрый олень не причинил ей вреда, она понимала, что, если вождь прикажет, он, не задумываясь, убьет ее. Сердце Брайони колотилось, как барабан, когда они вошли в типи вождя. Она опять увидела его сидящим у костра на коврике из медвежьей шкуры. Справа от него сидел жилистый, остролицый индеец с перьями в косах и волчьей шкурой, облекавшей его узкие плечи. Въедливый взгляд индейца пронизал ее, пока она стояла перед ним, и девушка ощутила колючий холод в спине. Усилием воли она отвела взгляд от его ястребиного лица и взглянула на вождя.

— Сядь возле меня, белая женщина, — приказал вождь, махнув узловатой рукой. — А ты, Быстрый олень, садись с нами, пока мы будем курить трубку и просить совета у Хеаммавихио, Того-Мудрого-в-Небесах.

Брайони не проронила ни слова, пока они передавали по кругу деревянную трубку с длинным чубуком, делая по небольшой затяжке каждый. Она вздрогнула, когда Два медведя нарушил молчание и обратился к ней с вопросом:

— Итак, маленькая Наездница-в-бурю. Что ты нам скажешь в это утро? Я вижу, что тебя тревожат многие мысли. Скажи, о чем же ты размышляешь?

Брайони облизнула запекшиеся губы. Она переводила глаза с жесткого лица Быстрого оленя на суровое, узкое лицо индейца, сидевшего рядом с вождем, и наконец остановила взгляд на гордой, величественной фигуре вождя. Его глаза сверлили ее, но во взгляде не было ни тени зла или неприязни, только пронизывающая зоркость, острое желание разобраться в ее характере. Вот ее судия. Вот человек, который решит судьбу пленницы, находящейся в руках индейцев. Вот тот, на которого она должна произвести впечатление своим мужеством, правдивостью, внутренней силой.

— Два медведя, в это утро мне есть о чем поразмыслить. — Зеленые глаза девушки выдержали взгляд вождя. — Я думаю о том, что благодарна за доброту, проявленную по отношению ко мне Быстрым оленем и его на'го', Женщиной-антилопой. Я также благодарна за то, что вы так любезно обращаетесь со мной. Кроме того, меня беспокоит, как беспокоило бы и вас, окажись вы на моем месте, пленником у незнакомых людей, моя судьба и что я могла бы сделать, чтобы со мной не случилось ничего плохого.

На минуту она замолкла, не будучи уверена, продолжать или нет. Она очень надеялась, что вождь владеет английским языком в достаточной мере, чтобы понять, что она сказала, но могла лишь гадать, какую долю из сказанного ею он действительно понял, а какую мог разобрать по интонации.

Третий индеец, имени которого она не знала, услышав ее речь, издал рычащий звук, и она взмолилась Всевышнему, чтобы они не восприняли ее слова как оскорбление.

Ладони девушки вспотели от тревоги. Она бросила короткий взгляд на Быстрого оленя, надеясь, что он ободрит ее, но воин смотрел на нее безо всякого выражения. С участившимся дыханием она вновь обратилась к вождю, темные, непроницаемые глаза которого все так же были устремлены на нее.

— Я… я уверена, что вы понимаете, что мне хотелось бы вернуться к мужу… домой. — Как она ни старалась, все же голос ее дрогнул, и ей пришлось собрать все силы, чтобы больше не показывать свою слабость. Она старалась не думать о Джиме, понимая, что иначе зарыдает от отчаянной тоски, сжимавшей сердце. — Если бы вы разрешили, Два медведя, я бы отправилась, — не откладывая. Я могла бы уехать из вашего лагеря, вернуться домой к мужу и больше никогда не беспокоить вас. Я… я умоляю вас со всем моим уважением, коего заслуживает великий вождь и мудрый руководитель, пожалуйста, отпустите меня!

Тут Брайони почувствовала, что все ее самообладание покидает ее и сдерживаемые эмоции вот-вот выплеснутся наружу. В ужасе она осознала, что это может привести к непоправимым последствиям, и прижала похолодевшие ладони к щекам, пытаясь преодолеть минутную слабость и восстановить спокойствие, которое было ей необходимо.

— Могу ли я, в свою очередь, узнать, — начала она, глубоко и порывисто вздохнув, — могу ли я узнать, о чем думаете в это утро вы, Два медведя?

В глазах вождя мелькнуло что-то похожее на одобрение. Он медленно кивнул:

— Ты храбрая и сильная женщина, Наездница-в-бурю. Я думаю, что мне хотелось бы взять тебя в наш отряд, вместо того чтобы оставить одну в прерии, привязанную к столбу, когда мы сегодня снимемся с этого места.

Услышав эти слова, Брайони не могла сдержать дрожь. Она почувствовала, что бледнеет. Привязанная к столбу! Она слышала, что индейцы поступают так с пленниками и врагами. Индейцы оставляли жертву, привязанной к столбу веревками из сыромятной кожи, которые на солнце ссыхались и съеживались до предела. Пленник умирал от истощения, жажды и непогоды, если только прежде не погибал от зверя, наткнувшегося на него. У нее затряслись поджилки, когда она услышала это, и ей пришлось сглотнуть, чтобы подавить позыв тошноты. Два медведя передал деревянную трубку индейцу, сидевшему подле него, и опять заговорил:

— Таково мое желание, Много-Орлиных-Перьев. Эта белая женщина останется в нашем отряде и станет одной из цисцистас. Будучи главным шаманом октоуна, можешь ли ты привести какую-нибудь причину, по которой она не должна остаться с нами?

— Майюнахута не пожелал дать мне видения этой белой женщины, — неохотно ответил остролицый индеец.

Его челюсти сжались, когда он остановил взгляд маленьких ястребиных глаз на бледной девушке, молча сидевшей рядом.

— Но я скажу тебе, что чувствует моя душа. Моя душа желает, чтобы она умерла! Хотя сегодня ты обрядил ее в одежду нашего племени, совершенно очевидно, что она здесь чужая. Она белая женщина! И хотя она удивительно похожа на твою дочку Поющую олениху, тасум которой после кончины отправился к Хеаммавихио, мы не должны забывать, что она не Поющая олениха. У нее кожа белой женщины и глаза, подобные речной воде! Она дочь тех, кто убил твою дочь! Убей ее и развей свое горе! Отомсти за смерть Поющей оленихи, Той-Которая-Знает-Правду, Маленькой звезды и всех тех, кого убили наши враги! Вот путь, которым я советую тебе следовать! Убей ее и познай радость отмщения!

— Нет! — против воли воскликнула Брайони, и глаза всех присутствовавших уставились на нее. Больше она не могла сдержать панического страха. — Два медведя, вы мудрый и рассудительный человек, — обратилась она к вождю, умоляюще сложив руки. — Моя смерть не поможет вернуть к жизни Поющую олениху или кого-то еще! Я ничего не сделала ни вам, ни вашему народу…

— Замолчи! — приказал старый вождь, нахмурившись так же, как это было предыдущей ночью, когда она поддалась импульсу. — Ты ничего не знаешь о наших обычаях, белая женщина, и твой голос ничего не значит, когда дело касается таинств октоуна. Не пытайся заговорить вновь! Быстрый олень, ты слышал мое желание и мнение Много-Орлиных-Перьев. Теперь скажи, что ты думаешь о том, как нам поступить с твоей пленницей, женщиной, которую ты нашел во время бури и привел в наш лагерь?

Быстрый олень скрестил руки на могучей груди и заговорил, обращаясь к вождю и не оглядываясь ни на Брайони, ни на знахаря:

— Я знаю, что твое решение будет самым мудрым, Два медведя. Но если ты желаешь знать, что чувствует моя душа, то я скажу тебе, что, на мой взгляд, нам следует оставить у себя эту белую женщину, эту Наездницу-в-бурю, и научить ее нашим обычаям. Мы заберем ее из мира белого человека и покажем, как живут цисцистас. Пусть это будет ответом на гибель Поющей оленихи, местью, более соответствующей нашему предназначению. Если белые люди в резервации пытались учить нас своим обычаям, многие из которых дурны и ненавистны для нас, то давайте научим эту белую женщину праведному пути, которым следуем мы, чтобы она могла познать силу и мудрость нашего народа. Таков мой ответ тебе.

Повисло молчание. Брайони чувствовала, что ее сердце вот-вот выскочит из груди. Она не осмеливалась ни шевельнуться, ни вздохнуть, ожидая приговора вождя. Когда Два медведя заговорил, она прикрыла глаза и молилась о том, чтобы ее пощадили.

— Пленная белая женщина, которую с этой минуты мы будем называть Наездницей-в-бурю, останется с нами и изучит наши обычаи, а мы сделаем ее одной из нас, дочерью цисцистас, членом отряда наших воинов октоуна, и наступит день, когда она станет женой одного из наших храбрецов. Она будет жить в типи Женщины-антилопы, а на'го' Быстрого оленя и другие женщины нашего лагеря обучат ее всему, что она должна знать. А когда кто-то пожелает сделать Наездницу-в-бурю своей суженой, он придет ко мне со своими приношениями, и я определю, достоин ли он этого.

Выслушав речь вождя, Много-Орлиных-Перьев подался вперед, и Брайони в тусклом свете жилища показалось, что глаза его горят ненавистью. Но Два медведя лишь покуривал свою деревянную трубку и не обратил никакого внимания на негодование шамана.

— Я сказал, — заявил вождь в заключение, — и так тому и быть.

Брайони облегченно вздохнула. Но все же, благодаря судьбу за такое благоприятное для нее решение, она ощущала гнетущую тяжесть на душе. Верно, ей сохранили жизнь, но разве определенная этим решением ее судьба — это то, на что она рассчитывала? Ее единственным желанием было воссоединиться с Джимом, жить с ним опять в радости и любви. А теперь она даже не смела загадывать, увидит ли когда-нибудь его вновь. Хотя ей предстояло стать членом племени, она оставалась пленницей. Увидит ли она Джима? Дэнни, Трайпл Стар? Опечалится ли муж, доказавший свое безразличие по отношению к ней, тем, что она никогда не вернется? Она попыталась скрыть слезы, слепившие ее глаза, когда Быстрый олень поднял ее с земли.

— Я опять отведу тебя в типи моей наго. У нас много дел, и тебе многому надо научиться.

На его красивом медном лице она не прочла никакого намека на триумф, удовлетворение, никакого знака, что он доволен решением вождя. Брайони обернулась к вождю, когда воин повел ее к выходу.

— Бла…годарю тебя, Два медведя, — тихо произнесла она, встретившись с вождем взглядом.

Даже если Два медведя и заметил в ее огромных глазах муку, он не подал и виду; вместо этого он лишь кивнул и поднял руку в знак прощания:

— Мы еще поговорим, Наездница-в-бурю. Когда придет срок, мне нужно будет многое сказать тебе.

Затем ее увели из типи, не оставив даже возможности задуматься над словами, сказанными им. На сердце у девушки было тяжело, ее переполняло отчаяние, а Быстрый олень вновь увлекал ее в серую морось зимнего утра.