Моя долгожданная любовь

Глава 3

Октябрьская погода была сухой и мягкой. Брайони, чувствовавшая себя счастливейшей из женщин, ежедневно выезжала верхом на великолепном жеребце по кличке Шедоу[7], чтобы насладиться ароматами высоких трав, усладить взор чудесными дикорастущими цветами, ковром покрывавшими прерию. На холмах в изобилии росли горные гвоздики, маргаритки и васильки, а в долинах ярко пламенели вербены и примулы. Бездонная голубизна неба была оторочена редкими пушистыми прозрачно-белыми облаками. Однако с наступлением ноября все вокруг понемногу начало изменяться. Воздух стал более прохладным, и ветер резко хлестал ее по лицу, когда она галопом мчалась по холмистой гряде, а в сильно оголившейся прерии остались лишь высокие колышущиеся травы, мескиты и кактусы. Приближалась зима. Ее дыхание чувствовалось и в воздухе, и на земле. Уже скоро снег белой шапкой покроет вершины гор за Рио-Гранде и прерию насквозь будет пронизывать северный ветер.

Глядя как-то в полдень на расстилающуюся внизу равнину с вершины невысокого холма в нескольких милях от ранчо и упиваясь бодрящим ноябрьским воздухом, Брайони, счастливая, чувствовала, как ее пробирает дрожь нетерпения. Зима. Потом весна. А затем совсем скоро у нее родится малыш.

Для нее это будет первая зима в этих краях после приезда из Сент-Луиса. Брайони уже мерещились долгие уютные ночи у камина вместе с Джимом. Она будет вязать крошечные вещички для малыша и составлять планы по уходу за ним. Живот у Брайони только-только начал припухать, и в ее изящной фигурке наметилась симпатичная округлость, которая, казалось, делала девушку еще более очаровательной в глазах мужа. Их жизнь, и прежде наполненная радостью, стала еще более радостной после того, как она объявила о своей беременности. Их еженощные любовные игры были затяжными и прелестными, и зачастую Джим встречал жену в облюбованном ими укромном местечке на гряде холмов, и они лежали там рядышком, наслаждаясь минутами украденного у осени удовольствия.

Купающаяся в атмосфере счастья, Брайони тем не менее все не могла забыть о том странном леденящем ужасе, который охватил ее после вечеринки в Трайпл Стар. Тогда, наутро, она спросила Джима о Вилли Джо Честере, и спокойное объяснение мужа развеяло ее тревогу.

— Вилли Джо Честер и его брат Фрэнк — это дрянные людишки, живущие не в ладах с законом, — как всегда коротко и без обиняков объяснил Джим. — У них был младший брат по имени Томми, парнишка примерно одного возраста с Дэнни, лет восемнадцати-девятнадцати. Два года назад на территории Нью-Мексико я играл в карты в одном паршивеньком салуне. Томми Честер участвовал в этой игре. Я поймал его на жульничестве и заявил об этом во всеуслышание. Он был мальчишкой, Брайони, хотя и дрянным, и я не стал бы стрелять в него, если бы он просто бросил свои карты и ушел, как я велел ему. Но он схватился за пистолет. У меня не было выбора. — Лицо Джима поскучнело при воспоминании об этом. — Я полагал, что с этим покончено, но приблизительно месяц спустя два типа по имени Вилли Джо и Фрэнк Честер, старшие братья этого воинственного парнишки, объявились в моем номере, который я снимал в Альбукерке. Они застали меня врасплох и собирались избить до смерти.

При этих словах Брайони побелела, как полотно, и от волнения схватилась за край гладкого дубового стола, за которым они завтракали. Заметив ее тревогу, Джим поднял брови:

— Но ты же видишь, моя куколка, их затея провалилась. Хотя стычка была тяжелая. Хозяин отеля услышал гвалт и вызвал шерифа, который отправил обоих братьев в кутузку. По существу, вот и вся история, если не считать того, что они поклялись отомстить мне. — Он пожал плечами. — Такова наша жизнь на крайнем Западе, моя радость. Таких врагов у меня наберется добрая дюжина — все они паршивые трусы, которые слишком боятся встретиться со мной на честной дуэли. Они были бы рады выстрелить мне в спину, если бы я дал им такой шанс. Но, — протяжно добавил он, — вряд ли я давал им его или когда-нибудь дам. Мне известно, что требуется для того, чтобы выжить в этой стране, моя куколка, и двух братьев Честер явно недостаточно, чтобы прикончить меня. Они донельзя мерзкие и подлые, но им не хватит ни храбрости, ни смекалки, чтобы одолеть меня. Так что просто забудь об этих братьях. Для нас с тобой они все равно, что докучливые мелкие насекомые, которые роями носятся в сумеречном свете. Их нужно просто прихлопнуть, и им конец.

Хотя поначалу Брайони было тревожно, понемногу она привыкла смотреть на эту ситуацию глазами Джима. Она сообразила, что Джим с его прошлым не может не иметь врагов, и также поняла, что ему всегда удавалось перехитрить или обезвредить их. А теперь, когда он перестал вести жизнь стрелка, опасностей, грозящих ему, стало куда меньше. Они осели на этом большом оживленном ранчо, продолжив управление империей, основанной отцом Джима.

Где еще можно найти большую безопасность? Да нигде, решила она и, гордо размышляя о том, как искусно ее муж обращается с пистолетами, какой острый у него ум и какая быстрая реакция, почувствовала, как улетучиваются последние остатки страха и возвращаются жизнерадостности и уверенность в счастливом будущем.

В первые недели после вечеринки она обследовала просторные поля, относившиеся к хозяйству ранчо Трайпл Стар; они занимали более семидесяти пяти тысяч акров, захватывая невысокие волнистые холмы и глубокие долины и ущелья, через которые пробивала себе путь река Тринити Ривер. С каждым днем жизнь казалась Брайони все более чудесной, ибо она отдавала себе отчет в том, что немногим людям повезло так, как ей. Она благодарила судьбу за это счастье, за эту любовь.

Поглощенная этими мыслями, Брайони пустила Шедоу рысью и, спустившись с холма, направилась к укромному местечку, которое они с Джимом облюбовали для встреч.

У длинноногого вороного жеребца ушло немного времени на то, чтобы добраться до уединенной поляны посреди долины, где два коренастых дуба, как сторожа, охраняли травянистый бугор, на котором резвились белочки и зайцы. Пугливые зверьки разбежались при виде лошади и всадницы, и Брайони остановила Шедоу у мескитного дерева. Соскользнув с седла, она привязала жеребца и неспешно направилась к тенистой площадке под дубами. Затем, положив рядом на траву широкополую белую шляпу, она опустилась на мягкую землю.

В лазурном небе ярко сияло солнышко. Брайони умиротворенно сидела, ожидая Джима, рассчитывая, что он найдет возможность оторваться от дел и встретиться с ней, как это часто бывало в полуденный час. Неожиданно Шедоу фыркнул и резко встал на дыбы. Брайони тут же вскочила на ноги, выхватывая из кармашка походной полотняной юбки короткоствольный крупнокалиберный пистолст. Она огляделась, пытаясь понять, что вызвало панику у коня, который рвался с привязи.

— В чем дело, дружок? — тихо шепнула она. И в тот же миг увидела коралловую змею, скользящую по стеблям высокой травы.

Она узнала ее по красным, черным и желтым кольцам, украшавшим тело гада, и заметила маленькую тупоносую головку с черным кончиком. Девушка содрогнулась. Эти змеи в Техасе считаются наиболее опасными. Брайони подняла пистолет и старательно прицелилась. Последовал выстрел. Пуля пробила полосатое тело, и змея забилась в конвульсиях. Через минуту она была недвижима. Брайони сунула пистолет в карман, подошла к Шедоу и, чтобы успокоить его, нежно потрепала за шею.

Пока она успокаивала жеребца, до ее ушей донесся топот копыт другой лошади, приближавшейся по узкой тропке. Она обернулась и увидела Джима, который карьером несся к ней на своем гнедке по кличке Пекос.

Подъехав и спешившись, он обеспокоенно спросил:

— Что произошло? Я слышал, что ты стреляла.

Он быстро оглядел ее. С гривой черных волос, туго обвязанных позади красной лентой, в красной рубахе, синей полотняной куртке и такой же походной юбке она выглядела как настоящая девушка-ковбой. На шее у нее был повязан синий платок, ноги обуты в сапоги из мягкой телячьей кожи. Джим заметил, что на лице жены не было ни капли тревоги или смятения, и на душе его стало спокойнее.

Когда он подошел, Брайони заверила его, что все в порядке.

— Это была коралловая змея, прятавшаяся в траве. Я убила ее с одного выстрела.

Казалось, Брайони очень гордится своим подвигом, однако когда она попыталась одарить его ослепительной улыбкой, он не улыбнулся ответно.

— Она могла укусить тебя, — заметил он, и его глаза потемнели. — Представляешь, что могло случиться, если бы…

— Если бы да кабы… — со смехом перебила она. — Перестань так волноваться обо мне. Ты ведь знаешь, что я умею постоять за себя.

— Я знаю, что ты классно стреляешь и что у тебя молниеносная реакция, но это не исключает возможности случайных происшествий, — нахмурился Джим.

Испытующим взглядом он оглядел ее маленькое славное личико. Прекрасные зеленые глаза были устремлены прямо на него, да так простодушно, что он не мог не растаять, а мягкий розовый ротик просто напрашивался на поцелуй. Его взгляд переместился вниз, на припухлый животик, где зарождалась жизнь нового крошечного существа. Джим решительно сказал:

— С сегодняшнего дня, Брайони, я не хочу, чтобы ты меня встречала на этом месте, и вообще я больше не желаю, чтобы ты выезжала с ранчо одна.

— Джим! — Она изумленно глядела на него. — Не будь чудаком! Я просто в положении. Я вовсе не инвалид и далеко не беспомощна. Доктор Уэбстер сказал, что я могу ездить верхом до последних месяцев беременности. Я так и собираюсь поступить!

— Нет. — Привязав Пекоса рядом с вороным, Джим повернулся к ней и взял ее за плечи. — Я не хочу, чтобы ты подвергала себя случайному риску. Когда ты одна, с тобой может случиться что угодно. Тут есть змеи, дикие коты, индейцы. Да, индейцы, — продолжал он, не дав ей вставить слова, когда она попыталась оспорить последнюю из перечисленных им опасностей. — Я знаю, что большинство племен перемещено в резервации на индейской территории, но до сих пор встречаются группы ко-манчей и шайенов, избежавших переселения. Временами они производят набеги, и я не хочу, чтобы ты оказалась на их пути. По существу, мне вообще не следовало разрешать тебе такие регулярные дальние поездки одной. Не важно, что ты вооружена, это все равно небезопасно. А при нынешнем положении вещей я в особенности не хочу никакого риска.

— Но я не собираюсь отказываться от жизни только потому, что у меня будет дитя! — возразила Брайони. В ней закипала злость. Она высвободилась из его рук и взглянула ему в лицо. — Я буду поступать так, как мне нравится! В конце концов я не совсем уж дурочка, Джим! И знаю, что хорошо для нашего ребенка и для меня и…

— К черту твою упрямую гордость! — От гнева лицо мужа потемнело, а голубые глаза сузились. — Я полагал, что укротил своенравную и упрямую девицу! А теперь вижу, что мне еще предстоит потрудиться!

— Укротил… — Рот Брайони от изумления приоткрылся.

Ярость кипела в ней так, как если бы кто-то зажег трут от удара по кремню. Так, значит, он полагал, что приручил ее, вот оно что! Она окинула его испепеляющим взглядом, гордым, так хорошо ему знакомым движением приподняв подбородок.

— Может, ты и женился на мне, Джим Логан, но ты не укротил меня. И меня тебе никогда не удастся укротить! — крикнула девушка.

Она попыталась уклониться от него, но он успел придержать ее за руку и привлечь к себе. В нем клокотала ярость. Брайони сделала усилие, чтобы высвободиться, но его руки сжимали запястье, как стальные обручи, и она не могла шевельнуться. Морщась от боли, она в отчаянии кусала губы. Заметив ее потемневшие от боли глаза, Джим разом отпустил ее, но тут же неожиданно заключил жену в объятия.

— Прости, Брайони, — бормотал он, прижав ее к себе так, что она чуть не задохнулась. — Я не хотел сделать тебе больно. Просто я до чертиков волнуюсь за тебя и за ребенка, это буквально сводит меня с ума.

Вся ее злость куда-то пропала. Она услышала боль в его голосе и ощутила в сердце вновь просыпающуюся любовь к нему. Девушка прильнула к мужу, наслаждаясь осязанием мускулистых рук любимого.

— Я знаю, Джим, знаю. Я понимаю, какое значение имеет для тебя наш ребенок. — Голос жены звучал нежно и успокаивающе. Она обняла Джима за шею. Широко распахнутые зеленые глаза, испытующе оглядывавшие его лицо, были серьезны. — Дорогой, разве ты не знаешь, что я никогда не сделаю ничего такого, что может навредить нашему малышу? — шепнула она. — Я хочу этого ребенка ничуть не меньше, чем ты! Я жду не дождусь весны! — При этом голос ее дрогнул. — Но, Джим, свобода мне нужна, как воздух!

Эти слова она выделила особенно, рассчитывая, что он уразумеет, как это действительно важно для нее. И она продолжала с решимостью, шедшей от самого сердца:

— Я приехала сюда, на Запад, потому, что хотела распрощаться с удушливой жизнью затворницы. Я оставила пансион и водоворот светской жизни Сент-Луиса потому, что хотела насладиться широкими просторами, свободой и красотой пограничной территории. Ты ведь в состоянии это понять, не правда ли, Джим? Ведь и тебе нужно то же самое. — Она еще крепче прижалась к нему. — И я доказала самой себе, что могу адаптироваться в этой среде. Ты знаешь, что это так. Я научилась управлять скотоводческим ранчо отца в Аризоне и проделала там немалую работу. Те работники ранчо, которые насмехались надо мной, когда я впервые приехала туда, стали относиться ко мне с уважением. Я руководила хозяйством так, что они только диву давались. Я укротила Шедоу и научилась быстро и метко стрелять. И когда Мэт Ричарде попытался запугать меня и заставить убраться оттуда, я осталась. Несмотря на все его попытки прикончить меня и на твои уговоры поскорее уехать, я все-таки осталась. Помнишь это?

— Разве я могу забыть? — ухмыляясь, протянул он. — Ты была самой упрямой злючкой, которую я когда-нибудь встречал.

— Да, — согласилась она, и ответная улыбка появилась на ее губах. — Я была такой, я и теперь такая. Потому что меня нельзя запихнуть на полку, как фарфоровую куклу, которая может разбиться. Я хочу освоить эти дикие просторные земли.

Ее руки скользнули на грудь мужа, а зеленые глаза глядели на него, мерцая, как огоньки.

— Пожалуйста, не отказывай мне в том, чего жаждет моя душа, — умоляюще добавила она. — Мне необходимо ознакомиться с этой территорией Техаса, чтобы я чувствовала себя здесь, как дома. Мне нужно дышать свободой.

Джим, глядя на нее сверху вниз, улыбнулся, и его мышцы расслабились. Он нежно убрал упрямую прядку волос с ее щеки.

— Ладно, моя куколка, — уступил он, — ты победила. — Он вздохнул. — Продолжай выезжать, если это так необходимо, но не забирайся так далеко без провожатых. Постарайся по возможности держаться поближе к дому, договорились?

— Попробую, — нехотя согласилась девушка. Склонив голову набок, она изучающим взглядом смотрела на его сухое с бронзовым загаром лицо. — Но если я не должна заезжать так далеко, тогда мы не сможем встречаться здесь, — еле слышно произнесла она. — А я буду тосковать по этому местечку.

Джим взял ее за руку, и они неспешно побрели к укромному пятачку между дубами.

— Все равно, моя гуляка, скоро будет слишком холодно для любовных игр на открытом воздухе, — хмыкнул он. — А весной ты сможешь оставлять малыша с Роситой и снова улепетывать сюда, как и прежде. И я обещаю, что никогда не буду пытаться запретить тебе это.

Они сели на землю. Брайони своими тонкими руками охватила его шею.

— А сегодня еще не слишком холодно, Джим? — шепнула она, игриво покусывая мочку его уха.

Джим поглядел на нее. Искорки плясали в его голубых глазах.

— Довольно прохладно, — протянул он. — Но не волнуйся, моя куколка, я согрею тебя, — заверил он и, смеясь, уложил девушку на траву.

Он до боли страстно начал ее целовать. Его руки проворно расправились с курткой жены и скользнули под красную рубашку. Он обхватил ладонями ее груди, и от жестких, требовательных, страстных поцелуев она задохнулась и обмякла. Его прикосновение зажгло в ней пламя желания. Все ее тело содрогалось в экстазе.

«С ним мне всегда будет этого мало, — билась в ее мозгу неясная мысль, а каждая клеточка тела дрожала в неистовом стремлении отреагировать на его порывы. — Я буду желать его до конца своих дней, до последнего дыхания. Всегда».

И они занимались любовью в этой долине, не обращая никакого внимания на колючий ноябрьский ветер, на зайцев, белок и диких гусей, гоготавших над головой. Весь мир куда-то исчез, и они остались вдвоем на целом свете.

Брайони возвращалась на ранчо одна. Джим вернулся к своей работе. Ему нужно было в этом сезоне клеймить телят, а у нее были свои домашние дела. Дома, все еще испытывая жар от любовной утехи с Джимом, она с удовольствием закусила цыплячьим филе и фруктами, а затем устроилась за письменным столом в гостиной и написала несколько писем. Первое адресовалось семейству Скотт в Сан-Хосе, Калифорния, а второе — доктору Чарльзу Брейди в Сан-Франциско. Доктор Брейди, Том и Марта Скотт подружились с Брайони во время ее поездки в Аризону несколько месяцев назад. Они были ее попутчиками по почтовому дилижансу, и затем их дружба еще более окрепла.

Когда Брайони и Джим проводили в Сан-Франциско медовый месяц, ее попутчики организовали торжественную вечеринку, на которой сердечно привечали друг друга. Доктор Брейди и семейство Скотт были в шоке, когда узнали, что Брайони вышла замуж за стрелка, которого поклялась ненавидеть, за того самого человека, который застрелил ее отца, но, выслушав ее рассказ, прониклись уважением к Техасу Джиму Логану. По окончании рассказа они крепко пожали Джиму руку, убежденные, что сердце Брайони не вводит ее в заблуждение. Когда подошло время расставания, Марта Скотт отозвала девушку в сторонку и шепнула ей, что, по ее мнению, Брайони сделала разумный выбор.

— Он любит тебя, — сказала Марта, поправляя огрубелой от работы рукой каштановые волосы на затылке. — Он сделает тебя счастливой. — И доктор Брейди чмокнул ее в щеку, а затем повернулся к Джиму и порекомендовал хорошенько позаботиться «о нашей Брайони».

Необычайно серьезно Джим поклялся выполнять этот совет.

И теперь Брайони с восторгом информировала всех друзей во Фриско о своей беременности. Она уже представляла, с каким возбуждением встретят это известие маленькие Ханна и Билли Скотт и как обрадуется Марта. Том издаст одобрительный возглас, а доктор Брейди быстренько проморгается, чтобы слезы радости не полились ручьями по его доброму лицу.

Когда письма были готовы, Брайони сунула их в карман походной юбки. Она встала и вышла на крыльцо. Сегодня на ранчо было тихо. Все работники были на пастбищах, и загоны пустовали. Ветер поднимал пыль, и она кружилась в виде маленьких смерчей. Зеленые и золотистые травы покрывали землю ковром до самого горизонта. Она услышала тихое радостное ржание Шедоу, донесшееся из стойла.

Брайони улыбнулась про себя, направляясь к конюшне и задаваясь вопросом, неужели жеребец нутром чует, что они вот-вот вновь двинутся в путь. Ей хотелось сдать письма на почту в Форт Уорте в тот же день, а заодно приобрести для себя новую, более просторную одежду. Все старые платья теперь были ей тесноваты. Назрела острая необходимость пройтись по магазинам.

Подходя к конюшне, она услышала топот копыт и, обернувшись, увидела Дэнни, который во весь опор скакав по прерии в сторону ранчо и махал ей шляпой в знак приветствия. Его мустанг остановился шагах в двадцати от нее. Дэнни спешился.

— Привет, Брайони, — окликнул он девушку. — Куда собралась?

— В город. У меня там дела. Тебе что-нибудь прихватить из города?

— Нет, ничего. Я сам туда собираюсь. — Дэн утер разгоряченное, потное лицо рукавом клетчатой рубахи. Штанины брюк шлепали по длинным ногам парня, когда он шел рядом с ней к конюшне, ведя в поводу запыленного мустанга. — Мне нужно купить провизию в продуктовом магазине. И, кроме того, надо приобрести новенькое лассо. — Он взглянул на нее и улыбнулся. — Я намерен взять фургон, как только обслужу Уинди, и мы могли бы без промедления пуститься в дорогу.

Брайони молча глядела на него. Услышав его нарочито бесстрастный тон, она заподозрила его в сговоре с мужем.

— Дэнни, — медленно начала она, взяв его за руку. — Это Джим послал тебя сегодня сюда, чтобы ты за мной присматривал? — требовательно спросила девушка.

— Что? — с невинным видом воззрился на нее юноша, но Брайони заметила смешинку в его голубых глазах, так похожих на глаза Джима. — Какого черта, Брайони! С чего ты взяла? Я же говорю тебе, мне нужно сделать кое-какие покупки в городе и…

— Я не верю тебе. — Она наблюдала за выражением его лица. — Я говорила Джиму утром, что, возможно, съезжу сегодня в Форт Уорт. Он знал о моем намерении и, думаю, послал тебя сопровождать меня. — Брайони еле удерживалась от гнева, закипавшего в ее душе. Она посмотрела Дэнни прямо в глаза, добиваясь правды. — Я права? — Ее губы были крепко сжаты. — Скажи мне.

Дэнни приобнял ее за плечо.

— Права, — с ухмылкой признался он. — Джим всего лишь попросил меня свозить тебя в город, вот и все. Он беспокоится за тебя, Брайони. До Форт Уорта неблизкий путь и…

— И я ездила туда чуть ли не каждую неделю с того дня, как мы поженились! — вспыхнула девушка.

Она была в гневе. Мало того, что Джим пытался помешать ее поездке в город верхом на Шедоу, так он еще и прибегнул к этой уловке с Дэнни. Значит, Джим настолько ее не уважает, что повел с ней нечестную игру. Он задумал этот хитрый план с Дэнни, и нет сомнения, что они оба хихикали за ее спиной по поводу того, как легко ее можно охмурить. У нее задрожали пальцы, и она накрепко сжала их в маленькие, твердые кулачки.

— Какое право он имеет относиться ко мне, как к несмышленому ребенку, когда я сама вот-вот стану матерью! — выпалила она, стряхивая с плеча дружескую руку Дэнни. — И ты, ты ничем не лучше его!

— Ну, Брайони! — Дэнни удрученно покачал головой и цокнул языком. — Подумаешь, делов-то. Какой смысл так дуться лишь потому… — Он встревоженно замолк, так как она бросилась бежать к конюшне. — Куда ты? — крикнул он.

— В город! — бросила она, не оборачиваясь. И, не обращая внимания на топот его ног позади, помчалась прямо к стойлу Шедоу.

Не прошло и нескольких минут, как жеребец был оседлан, и девушка подготовилась к выезду, невзирая на шумные уговоры Дэнни.

— Все равно я еду в город, черт подери! — наконец взорвался он, когда она продефилировала мимо него, ведя в поводу блестевшего крупом жеребца. — Давай же, Брайони, составь мне компанию в фургоне! Не будь такой упрямой маленькой ослицей!

Брайони заскрежетала зубами. С помощью пенька в загоне она оседлала Шедоу, после чего бросила на деверя испепеляющий взгляд. В выражении ее лица сквозила хорошо ему знакомая решимость. В отчаянии Дэнни понял, что, только связав по рукам и ногам, можно было удержать ее дома.

— Скажи мужу, что мы встретимся за ужином! — мрачно кинула она ему, выезжая за ворота. — Adios, mi hermano[8]!

Она ощущала на себе взгляд Дэнни, когда галопом помчалась в сторону Форт Уорта, но не оглянулась. Холодный ноябрьский ветер трепал ее подвязанные лентой волосы и хлестал по горящим щекам. Бывший когда-то диким неоседланным жеребцом, Шедоу мчался наперегонки с ветром, но она еще погоняла его так, что окружающая местность слилась в одну сплошную массу. Злость, кипевшая в ней, заглушала все другие мысли и чувства. Как лощину на пути мощного паводка, ее ум затопил поток гнева.

«Как он смеет обращаться со мной таким образом!» — гневно думала она, низко пригибаясь к развевающейся гриве Шедоу.

«Я объяснила ему, что чувствую, когда меня ограничивают, охраняют, нежат! Я не инвалид! Эта хитрость с Дэнни доказывает, что он не прислушался ни к единому моему слову! Он остается все тем же высокомерным, упрямым человеком, каким я его знала в Аризоне и который считает, что разбирается во всем лучше меня!»

Ее мысли все время крутились вокруг одного и того же, когда она вспоминала о властном и высокомерном отношении Джима к ней, его решимости укротить ее. Во время этой сумасшедшей гонки, пока всадница и жеребец проносились мимо кустарников юкки, мескитовых деревьев и дикой вербены, быстро приближаясь к городу, высокий стрелок с каштановой шевелюрой и живыми голубыми глазами, с которым она всего несколько часов назад занималась любовью, принял в ее глазах образ настоящего тирана, и каждая клеточка ее тела напрягалась и восставала против него. И вместо того, чтобы рассеяться, к тому времени, когда она достигла окрестностей Форт Уорта, гнев еще больше усилился. В слепой ярости она не сумела сдержать жеребца, когда он ворвался на главную оживленную городскую улицу.

Когда из бокового переулка на их пути неожиданно оказалась повозка, влекомая двумя меринами и груженная досками и мешками с провизией, Брайони отчаянно потянула поводья на себя. Крик ужаса вырвался у нее из груди. Но было слишком поздно. Вороной жеребец уже врезался в повозку, встав на дыбы при столкновении. От удара борта повозки треснули, а посеревший от ужаса возница рухнул на землю. Одновременно девушку выбросило из седла, и она, описав дугу, вылетела на другую сторону улицы с криком ужаса, гулко разнесшимся в вечернем воздухе и эхом отзывавшимся целую минуту, пока она бездыханно и недвижимо лежала на деревянном тротуаре.