После пары танцев и пары глотков мохито возвращаюсь к барной стойке — перевести дух, остудиться, отдышаться. Пальцы липнут от сахара, щеки горят жаром. Но это приятный жар — изнутри, из ритма, из света.
И тут я замечаю его.
Парень стоит у самого края стойки. Высокий, сухощавый, с той особой выправкой, в которой читается или спорт, или привычка к самолюбию. Куртка кожаная, слишком теплая для клуба, на пальце кольцо — не обручальное, скорее декоративное. Волосы зачесаны назад, лицо — как из обложки мужского журнала, но выражение... пустое.
Он не пьёт, не говорит, не делает ни одного жеста в сторону окружающих. Просто смотрит.
На меня.
Взгляд — вязкий, слишком прямой. Как капли, растёкшиеся по коже. Холодные. От него под лопатками начинается глухое беспокойство. Скребётся изнутри, будто что-то чует — не хорошее.
Я делаю вид, что не замечаю. Беру бокал, делаю глоток. Ледяной мохито обжигает горло, но не помогает.
— Новенькая? — голос резко прорывает ритм басов. Перекрикивает музыку.
— Да, — коротко отвечаю, не поворачивая головы.
— Потанцуем? — и он уже ближе. Резко, без переходов. Словно уверен, что я не скажу «нет».
Он стоит слишком близко. Нарушает воздух.
— Не ищу знакомств, — отвечаю спокойно, скольжу со стула и направляюсь обратно к девочкам.
Но он не отступает. Ладонь — крепкая, сухая — перехватывает меня за локоть. Склоняется к самому уху. Дышит тяжело.
— Да ладно тебе. Много теряешь, — шипит.
— Нет. Не многое, — резко, почти по-звериному. Отталкиваю его от себя, вырываю локоть. Он чуть отшатывается.
В глазах — удивление. Как у мужчины, которому редко отказывают. Или почти никогда.
Я разворачиваюсь. Возвращаюсь на танцпол. К своим.
Внутри воет волчица. От отвращения. Запах этого самца — приторный, чужой, он не признаёт границ. Её, моих.
Спустя двадцать минут возвращаюсь за напитком. Он уже рядом с другой. Всё та же улыбка, будто по инструкции: полушаг вперёд, лёгкий наклон головы, жаркое дыхание.
Улыбается. По сценарию.
Допиваю свой мохито. Заказываю спрайт. Голова уже тёплая, хватит. Девочки подлетают со смехом и новыми бокалами.
— За встречу! — кричит Кайла, высоко поднимая стакан.
— И за то, что в этой стае можно быть собой, — добавляет розовенькая.
Смеёмся. Чокаемся. Снова в ритм. Снова в танец.
Сначала я думаю, что это просто духота. Вентиляция не справляется, тела слишком близко, музыка слишком громкая — всё, как всегда. Но потом… нет, это не просто жара.
Это внутри. Жар начинается в груди, будто кто-то подливает в кровь расплавленный мёд. Он растекается по венам, доходит до кончиков пальцев, до щёк, до колен. Воздух становится сладким. Лёгким. Как будто можно вдохнуть чуть глубже — и улететь.
Что это?..
Я смотрю в стакан. Пусто. Только капля на дне. Лимон. Лёд. Ничего подозрительного. Но тело не врёт.
Температура растёт. Бедра хотят двигаться. Грудь набухает от каждого баса. Кожа кажется слишком чувствительной — даже воздух об неё трётся, как ткань.
И запах. Он вдруг всюду. Волчий. Мягкий, пряный, дикий. Он тянет, гипнотизирует. Я ищу его глазами.
Райн.
Где он? Я точно видела, как он выходил на балкон. Может, курить? Может, кто-то позвал?.. Я шагаю к выходу, вглядываюсь в лица, но в клубе всё плотно: вспышки света, смех, чужие руки, чужие глаза. Ни его силуэта, ни знакомого запаха.
В груди вдруг становится тесно, как будто то, что должно было быть рядом — исчезло. Я разворачиваюсь, пытаюсь прорваться обратно — и тут он.
Не Райн. Тот самый. Парень с барной стойки. Тот, что лез. Тот, что шептал.
— Я же говорил, много теряешь, — ухмыляется.
Он появляется слишком близко. Словно тень, что ждала за спиной. Я отступаю — тело подсказывает опасность, но движения вялые. Не хватает воздуха. Не хватает… воли?
Он тянет руку. К лицу, к волосам. И я чувствую, как всё во мне сжимается, но тело словно не моё.
Я пытаюсь разглядеть его лицо — раньше оно казалось просто пустым, но сейчас…
Что-то в глазах. Нечеловеческое.
Он тянет меня за руку — не грубо, скорее мягко, почти игриво. Танцевать? Я киваю. Сейчас — почему бы и нет. Тело просит движения, огня, близости.
Запах у него другой. Не Райн, нет — не тот, что цепляется за подсознание, как метка. Но этот тоже... не отталкивает. Теплый, с горечью пряностей, с ноткой чего-то знакомого, но неуловимого.
Он прижимает меня к себе — уверенно, намеренно. Танцует хорошо. Ведёт, не даёт сбиться. Тело подстраивается — бедро к бедру, рука на спине, другая скользит вниз и снимает с меня куртку. Легко. Как будто так и должно.
Он что-то шепчет мне на ухо. Слова теряются в музыке, но голос — как тепло в животе. Шепот — обволакивает. Зубы — острые, скользят по мочке.
Я вздрагиваю, внутри всё скручивает, будто нервы собрались в один узел, и кто-то резко потянул за него.
Дальше всё начинает плыть.
Музыка — будто не снаружи, а внутри. Она прорастает через меня. Я не чувствую пола. Или это уже не важно?
Я не замечаю, когда оказываемся у стола. Когда он сажает меня на край, а сам стоит между моих ног. Пальцы на моей шее, на талии. Лица вокруг — расплывчатые.
Мужчины. Повсюду мужчины. И все смотрят. Или не смотрят. А мне всё равно.
Музыка играет особенно красиво, будто звучит специально для меня. В теле всё пульсирует — тепло, мягко, глубоко. Хочется ещё немного движения, ещё немного дыхания, ещё немного ритма.
Незнакомец рядом, его рука скользит под топ, ищет доступ, которого я не даю. Прикосновение кажется чужим, слишком резким, слишком своевольным. Мне вдруг становится тесно, сидеть больше невыносимо.
Отталкиваю его ладонь, не злобно, но чётко. Хватаюсь за край стола и легко взбираюсь наверх, как будто там моё место. Под светом, под звуком, под взглядами.
Я танцую — с удовольствием, с огнём, с ощущением, будто весь клуб вертится вокруг меня.
Но длится это недолго. Я чувствую его раньше, чем вижу.
Он подходит сзади — тихо, размеренно, будто всё ещё сомневается, но не останавливается. Запах накрывает первым: знакомый, тёплый, звериный — как память о чём-то важном, потерянном и вдруг вернувшемся.
Его ладони ложатся на талию, мягко, но с силой, и он подтягивает меня ближе — не спрашивая, не колеблясь. Райн
Тело отзывается мгновенно — будто всё это время ждало именно этого. Не просто прикосновения.