Сначала приходит ощущение тепла. Не моего — чужого. Оно под кожей, вдоль позвоночника, мягкое и плотное, будто накрыли одеялом из воздуха и запаха. И только потом понимаю: это он.
Запах Райна въелся в подушку, простыни, в волосы. Он в каждом вдохе. Не резкий, не навязчивый — тёплый, густой, слишком быстро ставший привычным. Слишком пугающе — привычным.
Помню, как засыпала — вроде в кресле. Проснулась — уже в его постели. Значит, он сам перенёс.
Открываю глаза медленно. Комната тонет в полумраке. Шторы глушат свет, время застыло. Серые стены, строгие линии — всё как у него: холодно, чётко, без права на мягкость. Без права на уют.
Лежу неподвижно, будто если не шелохнусь — всё это окажется сном. Но нет. Подушка пахнет им. Простыня — им. Кожа — тоже им. Хочется ещё немного полежать так. Притвориться, что я не чужая. Что у меня есть право на это место. Что он… выбрал меня. Не случайно. Не на время. Просто выбрал.
И в этот момент реальность бьёт по носу резко и жёстко. Запах чужой — сладкий, тягучий, с резкой ванильной нотой, оставляющей в воздухе дерзкий вызов. Женский. Слишком приторный, настолько, что кружится голова.
Я замираю: этот запах приходит раньше неё, навязчивый, как след чужой помады на его щеке. Достаточно одного вдоха, чтобы понять — Селена.
Я никогда не видела их вместе. Но слышала, как она произносит его имя. Уверенно, тихо, будто речь идёт не о мужчине, а о собственности. О наследстве. Она говорила так, словно он уже был её. Может, когда-то и был. Но не сейчас.
Он теперь мой — истинный, отмеченный, и метка под кожей отвечает тихим, но безусловным пульсом. Волчица внутри затаилась, готовая рвануться вперёд, потому что чужим здесь места нет.
Я скидываю одеяло, ступаю босыми ногами на холодный пол. Медленно тянусь к креслу, нахожу его футболку. Ткань мягкая, тёплая, дышит его запахом. Натягиваю через голову. Пусть Селена сразу поймёт: кто здесь хозяйка.
Дверь открывается без стука. Словно у неё всё ещё есть на это право.
Селена входит растянуто, медленно, будто нарочно тянет каждое движение. На ней не платье, а тряпка — слишком короткая, чтобы прикрывать, и слишком обтягивающая, чтобы скрывать. Всё выставлено напоказ: грудь едва держится в вырезе, бёдра под тонкой тканью читаются, как на ладони. Это не одежда — прямое приглашение.
На секунду она замирает, глаза цепляются за меня. Я стою у окна — босая, в его футболке, запах Райна кольцом держит плечи, метка под кожей отзывается глухим пульсом. Он мой. И она это считывает сразу.
Селена не дура. Она понимает, что значит метка, что значит запах, въевшийся в кожу. Знает: чужой омеге здесь не место. Но не отступает. Спина выпрямлена, подбородок поднят слишком высоко, чтобы это было равнодушие. На губах улыбка — тонкая, натянутая, без намёка на тепло. В её взгляде ревность, злость и то самое соперничество, которое она даже не пытается скрыть.
— Не думала, что ты так быстро освоишься, — произносит она.
Я смотрю прямо, спокойно. Без угроз. Мне не нужно угрожать.
— Я не осваиваюсь. Я дома, — отвечаю.
Её зрачки расширились. На мгновение она замерла. Затем снова — маска уверенности, переходящая в дерзость. Сильная омега, которую знает стая и уважает Совет. Но я — пара альфы. У альфы только одна Луна. И если она пришла напомнить о себе — опоздала. Дверь уже закрыта.
И место занято.
И всё же она улыбается. Холодно. Уверенно. У неё за спиной — имя матери, поддержка совета, и годы, проведённые рядом с альфами.
— Ты правда думаешь, что он тебя выбрал? — спрашивает, не повышая голоса.
Говорит почти с сочувствием. Как старшая — младшей. Как победитель — той, кто просто пока не понял, что проиграл.
— Не льсти себе. Он сделал это не из-за чувств. Он сделал это потому, что ему нужна жена. Законная. Метка. Документы. Стае нужно лицо рядом с альфой. Совет требует стабильности. Ты — просто способ не потерять власть.
Она не говорит это с истерикой. Наоборот — как истину. Как то, с чем мне придётся жить. Словно ставит диагноз. А я — просто пациентка, которой пока не объяснили, насколько всё временно.
— А ты думаешь, что ты незаменима? — спрашиваю , спокойно.
Не наступаю, не защищаюсь. Селена замолкает. Ожидает привычной реакции — агрессии, оправданий, слёз. Но я молчу. Потому что метка на мне — не договор. Это связь.
— Совет может одобрить стаю, — добавляю тихо. — Но не может выбрать для альфы пару. Это решает волк. А волк выбрал.
Селена сжимает пальцы. Её запах колется, меняется — не страх. Больше злость. Животная, горькая. Она привыкла выигрывать. Но я не играю. Я уже здесь. И мне не нужно её место. Потому что я на своём.
Я не отступаю, не повышаю голос, просто стою спокойно и ровно. Метка под кожей тянет и греет, как щит.
— Если ты закончила, — говорю тихо, но твёрдо, — я прошу тебя уйти из комнаты Райна и больше не возвращаться.
Она фыркает:
— Ты меня выгоняешь?
— Нет, — качаю головой, — я ставлю тебя на место. И это место не здесь.
Она замирает на мгновение, затем резко поворачивается, каблуки цокают по полу. Селена задерживается в дверях. Плечи напряжены, подбородок вздёрнут. Она не терпит тишины, в которой не она управляет — ей нужно последнее слово, хотя бы осколок контроля.
Смотрит на меня долго. Будто выискивает трещину. Слабость. Колебание. Не находит.
— Рано радуешься, Белла, — бросает резко, будто плюёт.
Селена дергает плечом, сбрасывая поражение, и резко разворачивается. Ее волосы взлетают, как хвост разъяренной кошки. Она делает шаг за порог и, не оглядываясь, тихо бормочет себе под нос:
— Это ещё не конец.