Первую неделю тетя Оля жила у меня, помогая мне и купать, и пеленать сына.
После родов и большой потери крови я была очень слабой. В больничной обстановке это почти не чувствовалось, еду приносили прямо в палату, телефон располагался в коридоре, у поста медсестер. Дома расстояния были еще меньше, но больше всего сил отнимала у меня стирка и кипячение пеленок. Гладить я приноровилась, сидя за кухонным столом.
Тетя Оля прибегала после работы с полными сумками продуктов и готовила еду. Она по ночам вставала к ребенку, давая мне возможность выспаться, а днем умудрялась читать лекции и не засыпать на семинарах.
По утрам я обычно звонила Светке, мы обменивались новостями, делились опытом, давали друг другу советы. Постепенно у меня выработался четкий распорядок дня: кормление по часам, прогулки, стирка, сон. Перед последним кормлением я успевала немного подремать. Мне удалось убедить тетю Олю, что самый трудный период остался позади и теперь я вполне могу справиться со всем сама. Она обиделась на меня, но потом поняла, как важно для меня было сохранить чувство самостоятельности. Тетушка уехала к себе, но на прощание твердо обещала навещать меня каждую неделю. В выходные она приезжала с продуктами и отправлялась гулять с внуком, давая мне возможность убраться в квартире или заняться другими неотложными делами.
Труднее всего мне давались прогулки. На балконе Сережка спать категорически отказывался. Для меня оставалось загадкой, как он определял, где стоит коляска, на балконе или на улице. На улице, стоило мне только выехать во двор, он засыпал сразу и спокойно спал, пока мы с ним не приходили домой. На балконе я его слегка укачивала, пока он не засыпал, но стоило мне уйти в комнату и заняться делами, как он тут же просыпался и начинал оглушительно кричать. После нескольких неудачных попыток я перестала стараться сэкономить время за счет гуляния на балконе.
Поднять и спустить по ступенькам коляску мне обычно помогал Семеныч. Основной моей задачей было не заснуть на улице, сидя на скамейке. Я храбрилась перед тетей Олей, но порой мне было очень трудно одной ухаживать за ребенком, покупать продукты, убирать дома и готовить еду.
Сереженька мой потихоньку рос, становилось более разнообразным его меню. Как смешно он чмокал губами, пробуя яблочный сок.
Однажды рано утром я тихонько выскользнула из квартиры, направляясь на молочную кухню, нажав кнопку лифта, не глядя вошла в кабину и буквально натолкнулась на огромную овчарку. Рядом с ней стоял высокий мужчина, он тут же взял собаку за ошейник.
– Не бойтесь, она не тронет. Фу, Дон!
Мужчина был одет в красивый спортивный костюм и, выйдя из подъезда, побежал по дорожке в сторону сквера. Собака следовала за ним как привязанная. Несколько раз я встречалась с ними во время своих походов на молочную кухню.
Собака меня обнюхивала, с шумом выдыхая воздух, больше всего ее интересовали маленькие пакетики с молоком, кефиром и творогом, которые я несла Сережке. Их она рассматривала с нескрываемым интересом, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. У меня даже пару раз мелькнула мысль, хорошо ли кормит хозяин свою псину. Но видимо, собакой двигало обычное любопытство, вид у нее был холеный, шкура блестела. Судя по всему, ухаживали за ней тщательно. Однажды я видела, как мужчина вычесывал ей шерсть щеткой. Теперь так поступают многие хозяева, вычесывая своих четвероногих любимцев прямо на улице. Шерсть потом клочьями летит и оседает на ветках кустов и траве. Мужчина приятно удивил меня тем, что, тщательно вычесав своего пса, он аккуратно собрал собачью шерсть в пакет и выбросил его в урну.
В один из теплых осенних дней, выйдя днем гулять с Сережкой, я присела на лавочку, стоящую в нашем дворе, и заснула, прислонившись к коляске. Проснулась я оттого, что теплый собачий язык лизнул меня в щеку. Пес ткнул меня головой в бок, как бы говоря: «Нечего спать, за ребенком смотреть надо». По дорожке ко мне спешил мужчина.
– Извините меня, я не думал, что он вас разбудит.
– Ничего, просто он подошел поздороваться.
– Простите еще раз, давно мы вас по утрам не встречали.
– Я теперь раньше стала ходить на кухню, прямо к открытию. Сын перешел на другой режим, стал раньше просыпаться.
Мужчина сел рядом со мной на скамейку, с довольным вздохом вытянул перед собой свои длинные ноги.
– Это, наверное, очень неудобно для вас?
– Что?
– Вставать так рано.
– Да нет, я уже привыкла.
– Хотите, я могу забирать для вашего сына питание на кухне? Все равно мы с Доном по утрам бегаем.
– Спасибо, не надо. Я вполне сама справляюсь.
– Справляетесь настолько, что засыпаете от усталости на улице.
– Вовсе нет, просто этой ночью Сереже не спалось, обычно он у меня спокойный. Кроме того, здесь скамейка необычная, кто на ней сидит – всегда засыпает.
– Первый раз об этом слышу. Ладно, будем считать, скамейка виновата. Ну как хотите, мы с Доном от чистого сердца предлагаем вам свою помощь. Правда, Дон?
Мужчина внимательно смотрел на меня, в его глазах я увидела внимание и сочувствие. Было видно, что мой отказ расстроил его. Получилось, что, сама того не желая, я обидела хорошего человека. Отвергла его помощь. А почему собственно? Приучила себя к полной самостоятельности и независимости, превратила их в лозунг и смысл жизни. Но даже во имя принципов нельзя обижать знакомых тебе людей. Но я же его совсем не знаю, тогда почему его лицо кажется мне таким знакомым? Внезапно я подумала, что вот уже несколько минут в упор рассматриваю своего соседа. Мои щеки запылали, и я робко улыбнулась
– Спасибо, но, честное слово, не надо. Вот только если бы вы могли посидеть немного на скамейке и покараулить коляску, пока я сбегаю в магазин, я была бы вам очень благодарна. Вам ничего там купить не надо?
– Пакет молока и половинку черного.
Мужчина сел поближе к коляске, а я, схватив свою сумку, побежала в магазин. Пока стояла в очереди в магазине, все пыталась для себя решить вопрос, что же заставило меня принять помощь незнакомого, по сути, человека. Я даже не знаю, как его зовут. Чем-то располагает к себе этот человек.
Вернулась я с покупками через восемнадцать минут. Мужчина сладко спал, держась одной рукой за коляску. Дон лежал у его ног, положив голову на лапы и хитро на меня поглядывая. Но, как только я стала приближаться к коляске, шерсть у него на загривке вздыбилась и он чуть слышно заворчал. Вот так новости! Что же мне теперь делать?
– Дон, фу!
Мой робкий возглас не произвел на собаку ни малейшего впечатления, безуспешно пыталась я подкупить грозного стража куском хлеба. Вот положение! А я даже не знаю, как зовут его хозяина. Я сделала еще одну робкую попытку приблизиться к сыну, недовольное ворчание собаки разбудило ее владельца.
– Вот! Я же говорила вам, что на этом месте все спят, а не только я одна. Вы сами заснули.
– Просто я сегодня очень рано вернулся с работы.
– Но сейчас только утро.
– Значит, поздно. Вот и заснул. Послушайте, я даже не знаю, как вас зовут. А вы мне доверили коляску с ребенком.
– Меня зовут Таня, а доверять вам можно, потому что вы живете со мной в одном подъезде и с вами Семеныч по утрам за руку здоровается, сама видела. Забирайте, вот ваше молоко и хлеб. Вот сдача, я специально платила отдельно, чтобы потом деньги не перепутать.
– Странная логика, я имею в виду ваше объяснение, почему мне можно верить, а с другой стороны, вы совершенно правы. Уж кому-кому, а Семенычу можно доверять полностью. Меня, между прочим, зовут Александр. За продукты спасибо.
Он протянул руку и взял с моей ладони деньги. Так я познакомилась с Александром.
Прошло несколько дней, и мы едва не поссорились.
– Как же вам не стыдно, Александр! Моя тетя мне все рассказала.
– Таня, мне кажется, мы перешли на «ты».
– Правда? Я что-то не помню.
– Ага.
– Александр, вы смеетесь надо мной, а я говорю совсем серьезно.
– Таня, о чем ты говоришь?
– Вы… Ну хорошо, ты. Ты не понимаешь? Тетя Оля мне все рассказала.
– Она меня узнала?
– Совершенно верно. А я никак не могу понять, где я вас видела? Тетя Оля вчера ко мне приезжает и говорит: «Ты отдала деньги?» Я говорю: «Конечно отдала, еще вчера». Тетя Оля спрашивает: «Ты ему в рублях отдала или в валюте?» «Какая еще валюта? За пакет молока?» Я ничего не могу понять, а она мне говорит, что тот человек, которому она обещала пять долларов, живет в моем подъезде и только что помогал мне вывозить коляску на улицу. Почему вы мне ничего не сказали?
– А что, ты всерьез считаешь, что я принял бы деньги у этой милой женщины?
– Бесцеремонной, ты хочешь сказать. Она не имела никакого права заставлять тебя ехать за мной в роддом. Тем более, что ты был такой уставший после дежурства.
– Она и не заставляла. Я сам не мог не оказать помощи такой растерянной и испуганной бабушке.
– Что-то мне никогда не удавалось видеть мою тетушку испуганной.
– Уверяю тебя, тогда она была именно такой: милой, смущенной и растерянной.
– Все равно было бесчеловечно с ее стороны воспользоваться вашей любезностью.
– Твоей. Но мне было очень приятно помочь вам обеим.
– Но ты же меня не знал.
– Тогда не знал, даже и не предполагал, что у такой очаровательной бабушки может быть такая премиленькая племянница с внуком.
– А как мы смеялись тогда из-за этих злополучных пяти долларов! До сих пор не могу понять, как я вас не узнала?
– Тебя. Вам было тогда не до меня. Ты была такая слабая и бледная. А потом меня почти закрывал твой огромный букет.
– Букет мне девчонки делали, я же у метро цветами торговала. Мне твое лицо казалось знакомым, так я думала, что ты у меня цветы покупал.
– Вполне возможно. Я обычно там покупаю цветы нашим женщинам на Восьмое марта и дни рождения. Да, Семеныч долго не мог понять, где ты работала. Пока я тебя однажды не увидел у метро и не сказал ему.
– Он что, все про всех знает?
– А что ты хочешь от старого оперработника?
– Кого?
– Он в МУРе раньше работал, пока на пенсию не ушел. Живет он один, вот и работает у нас в доме, чтоб не скучать. А на досуге решает задачи по дедукции. Долго он не мог понять, где наша Кроха работает.
– Надо понимать, Кроха – это я?
– Не обижайся, он действительно очень переживал, что ты одна поздно вечером домой возвращаешься. «Уходит рано, затемно, а возвращается поздно, потом сутки отсыпается, на второй день идет за продуктами, а потом опять работает». Уважать он тебя начал, когда увидел, что ты ночью моешь окно на лестничной площадке.
– Днем я работала, а объявление о субботнике увидела, когда утром уходила на работу. Вечером в подъезде было так чисто. Я же тоже живу в этом доме, вот я и решила…
– Семеныч вечером обходил этажи и видел тебя.
– Мне все казалось поначалу, что он меня как рентгеном просвечивает.
– Это вполне естественно: все непонятное вызывает недоверие.
– Странно, у меня никогда не возникало подобного чувства.
– Это не так, Татьяна, ты сама никому не доверяешь, никого не подпускаешь к себе близко. Подумай об этом. Итак, с завтрашнего дня я один хожу на молочную кухню за питанием. Сегодня ты меня, к сожалению, опередила.
– А три дня подряд это делал ты. Тебе не кажется, что усилий одного человека для этого вполне достаточно. По-моему, мы с тобой бесплатно веселим весь микрорайон, когда по утрам наперегонки бегаем за Сережкиной едой.
– Тем более, зачем тебе вставать рано?
– Спасибо, не надо. Мне достаточно, что вы, то есть ты, делал это вчера и позавчера.
– Мне не хотелось тебя и Сережку будить. Семеныч – человек надежный, ему можно доверить молоко, кефир и одну упаковку творога, разве не так?
– Александр, я прекрасно справляюсь со всем сама, и не нужно мне помогать.
– Я и говорю, что ты никого к себе не подпускаешь. Разве я не прав? Согласись, что Сережу можно считать моим крестником. Так неужели я не достоин чести ходить по утрам за питанием?
– Это не честь, а обуза.
– Для меня нет. Разве для тебя твой ребенок обуза?
– Конечно, нет. Но это же мой ребенок!
– Таня, успокойся и не сердись.
Александр тепло попрощался со мной, свистнул, подзывая к себе Дона, и ушел. Нужно признать, что я проиграла в споре с этим человеком, но я так последовательно отстаивала свою независимость и самостоятельность. Для меня трудно было забыть жестокие слова Константина: «Да кому ты нужна? Неужели ты всерьез считала, что мне подойдет в качестве жены такая маленькая рыбка-прилипала, как ты? Ты не способна на самостоятельную жизнь. Ты постоянно висишь у кого-нибудь на шее, как мельничный жернов. Сначала ты портила жизнь своему брату, теперь пытаешься отравить жизнь мне».
Именно тогда я дала себе слово жить самостоятельно и не вмешиваться в чужую жизнь.