Муж в наказание-2. Свобода любой ценой

30. С "Ч" начистоту

Эмир

— Вот уж сюрприз! Не ожидал, что когда-нибудь настанет день, когда сам Эмир Элмас пожалует в мой дом без особого на то приглашения, — надменным басом встречает меня седовласый гигант, широким жестом приглашая за накрытый на одну персону стол под открытым воздухом.

Он дает отмашку своей охране, обступившей меня с двух сторон. Секунда — и мордовороты исчезают за пределы террасы.

— Честно, я сам от себя такого не ожидал, но планы... Им свойственно меняться, когда всплывают новые обстоятельства, — одиночным кивком принимаю приглашение, присаживаюсь напротив него.

Полчаса назад я, нарушая правила и скоростной режим, мчался в сторону особняка, где четыре с лишним месяца провела Диана. По моим данным этот особняк раньше принадлежал Феррату, именно поэтому его местоположение долгое время оставалось в строжайшем секрете. Только благодаря жучку в телефоне Дианы я смог вычислить его адрес. Но Диана утверждала, что Феррат там не живет, поскольку он ни разу не появлялся в особняке за все то время, что она провела в обществе Рифата. По всей видимости, он подарил имение своему сыну, а сам перебрался ближе к центру. На старости лет выбился в люди, так сказать.

Феррат отодвигает от себя тарелку с наваристым супом, который не успел даже понюхать из-за моего нежданного визита. Он откладывает приборы и откидывается на спинку дивана, скрещивая свои руки на хорошо подтянутом для его возраста животе.

— Мне нравится твоя настойчивость. Ты упорно двигаешься к поставленным целям, прешь напролом через любые препятствия. Нужно быть либо самоуверенным глупцом, либо отчаянным храбрецом, чтобы в одиночку осмелиться переступить порог моего дома и мало того — скрутить в бараний рог моих самых лучших охранников. Так что же движет тобою, Эмир? Глупость, непомерное самомнение или твердость духа?

Широко раскинув руки на спинке дивана, я с вызовом смотрю на него в упор, желая испепелить одним лишь взглядом, вскрыть все его нарывы и найти самые болевые точки.

Сюда я пришел не для того, чтобы отвечать на глупые вопросы. Я здесь, чтобы самому получить ответы. И вряд ли я добровольно уйду отсюда, не услышав из уст Феррата истину, какой бы грязной и омерзительной она ни была.

Я пытаюсь отстоять правду, а с чем ведут борьбу Чалыки — неизвестно.

— Всё мимо, Феррат. Ты можешь думать как угодно, говорить что угодно. Хоть целый вечер перебирай определения, характеризующие мое упорство, но ты ни за что не догадаешься, что на самом деле движет мною сейчас.

Феррат слегка замешкался. Сощурившись, он барабанит пальцами по столешнице. Думает.

— Ладно. И как же ты узнал, где я живу, позволь поинтересоваться? — настороже он, но как водится держится весьма интеллигентно. — Кого мне нужно уволить, чтобы обеспечить себе безопасность понадежней?

— Да плевать мне, кого ты уволишь! Дело в другом... Просто дети... Порой они могут выдать все самые строгие секреты, включая явки, адреса и пароли, — развожу руками, упиваясь тем, что смог застать его врасплох. — Среди высоток и бизнес-центров только один дом в этой местности походит на неприступную крепость. Я решил рискнуть и проверить. Как видишь, интуиция меня не подвела, а твоя охрана и вправду оказалась бестолковой.

Однажды Арслан проболтался Диане, что тот живет с дедушкой в особняке недалеко от парка аттракционов. Думал, эта информация не понадобится мне никогда, но все в один момент перевернулось с ног на голову. Тело мое шло вразрез разуму. Когда ехал к Рифату и мысленно уже выбивал из него весь дух, руки мои упорно свернули влево, направляя машину в центр города, а ноги с силой давили на педаль газа. Таким образом я и оказался у Феррата Чалыка, испортив тем самым ему аппетит.

— Составишь мне компанию за ужином?

— Нет уж! Я сыт по горло, так что вынужден отказать тебе!

Феррат оскорблен. Он вскидывает голову, словно получил незримую пощечину. Мужчина не привык к возражениям. Готов поспорить на что угодно, в его окружении не найдется человека, который в открытую осмелился бы ответить ему отказом даже в такой мелочи как совместный ужин.

А вот мать осмелилась, за что и поплатилась...

— И чем же я обязан столь неожиданному визиту? — нахмуривает он изрытый глубокими морщинами лоб, глядя на меня подозрительным взглядом.

Одним резким движением я придвигаюсь к краю стола, наваливаюсь на него грудью и складываю руки на поверхности, сцепив пальцы в замок.

Долгое время я молчу, держу себя на привязи, а внутри меня всё громыхает, надрывается и безумствует. Я просто всматриваюсь в его лицо со строгими чертами, в мрачные глаза, давно невидящие обычной радости в жизни. Я сопоставляю себя с этим человеком, ищу в нём то, что сможет выдавать наше кровное родство.

Я бы наверное продал душу дьяволу, лишь бы меня ничего не связывало с ним.

Но что, если во мне течет его кровь? Одна только мысль, что эта гниль всю оставшуюся жизнь будет протекать в моих жилах, побуждает меня вскрыть себе вены и сцедить все до последней капли. Чем дольше я об этом думаю — тем скорее мне хочется провести черту под неизвестностью.

— За что? За что ты так обошелся с моей матерью? — не сдержав себя, выплевываю я со всей злостью.

Секундное замешательство. Феррат вытягивает физиономию.

— Прошу прощения...? — неслышно он произносит.

Ты получишь прощение... Обязательно получишь его, как только сделаешь свой последний вдох, — разрывается мой внутренний голос, вдребезги разбивая хрупкие нервы.

Вспылив, я вскакиваю на ноги, налитые свинцом. С яростным желанием помочь ему как можно скорее получить мое прощение, я сжимаю кулаки, представляя как сдавливаю его горло и не отпускаю, пока не услышу последний хрип.

Феррат же теперь абсолютно спокоен, но я убежден, что это всего лишь маска. Он гордо сидит, не шелохнувшись.

Между нами стол — незначительное препятствие, но семья для меня — это больше, чем преткновение. Это то, что теперь останавливает меня, стимулирует.

Диана... Моя Диана и Марк стали для меня противоходом, бронепоездом на сильном ходу, сдерживающим меня в моменты, когда я близок провалу.

Теперь мы в одной связке. Позволить себе оступиться я уже не могу. Все, что я делаю и не делаю, напрямую будет отражаться на них.

Заставляю себя умерить свой гнев и заваливаюсь обратно на диван, кулаки возвращаю на стол. На них Феррат задумчиво смотрит, в глазах его читается одобрение и... уважение?

— Моя мать отказала тебе и ты в отместку решил свести её в могилу? Только такими методами пользуются величайшие Чалыки, когда встречают на своем пути человека, не желающего следовать вашим правилам? Сначала ты запугал мою мать до суицида, затем взялись за Мерьям и хорошенько промыли ей мозги, но вам этого оказалось недостаточно! Вы ещё и Диану захотели довести до гробовой доски?! Если это не месть, то что, черт побери, это? А если все же месть, то объясни во имя чего вы боритесь?

Пока я раздирал свою глотку неуемным рыком, непроницаемая маска Феррата на лице дала первую трещину, а впоследствии развалилась на куски, демонстрируя мне сначала возмущение, обнажая удивление и озадаченность, сменяющиеся бешенством.

Нервы сдали и у него. Каким-то образом я нащупал больное место и надавил на него. Знать бы только где конкретно оно находится.

— Да как ты смеешь? Я любил твою мать! — орет он с пеной у рта, долбанув кулаком по столу, что посуда на нём задребезжала. — Новость о её смерти стала настоящим потрясением для меня!

— Ты угробил мою мать! — не разглядев в нем ни капли сострадания, я сильнее наваливаюсь на столешницу и наставляю в его сторону палец. — Только ты причастен к ее смерти! Ты не смог оставить её в покое, когда она отказала тебе! Ты преследовал её! Я знаю, что это ты подарил ей то кольцо!

— Я! Я! — рьяно бьет он себя в грудь. — Кольцо — это самая малая часть того, что я хотел ей преподнести, но Элиф не приняла от меня ни кольцо, ни внимание, ни любовь, ссылаясь на то, что не может ничего дать мне взамен. Я опоздал. Слишком долго настраивал себя на решающий шаг. А когда решился на него, в её огромном сердце уже не оставалось места для меня. Она вернула мне кольцо буквально на следующий день после моего предложения, но я никогда не преследовал твою мать.

— Ты лжешь! Мы ведь похоронили её с этим кольцом! А двадцать лет спустя его уже носила Мерьям! Как такое возможно, скажи? У вас было два одинаковых кольца? Или же вы настолько жестоки и бесчеловечны, что посмели осквернить ее могилу, чтобы вернуть себе фамильную драгоценность?

— Сынок, погоди... Ты многого не знаешь, — мотая головой из стороны в сторону, Феррат выставляет руку вперед.

Он желает притормозить, а я так взбешен, что меня уже не остановить. Я только приблизился к самой сути. Правда замаячила на горизонте, и я ни за что не отпущу её.

— Нет! Не смей называть меня так! Я тебе не сынок! Кто угодно, но только не сынок! — злобно цежу я сквозь зубы, ощущая как цепь, сдерживающая меня, начинает распадаться на звенья. — Говори уже, что насчет кольца?

Феррат тяжко вздыхает. Хватает раз за разом ртом воздух. Взяв салфетку со стола, он промокает пот со лба и выбрасывает в тарелку с нетронутым супом.

Медлит, гад. Ищет для себя оправдание.

Неужели ему это требуется? Неужели я смог загнать его в угол?

Феррат выходит из-за стола. Убрав руки в карманы брюк, он тяжелым шагом подходит к краю террасы и устремляет затуманенный взгляд на свои окрестности.

— Когда Элиф забеременела тобой, город быстро разросся слухами о нашей с ней интимной связи. Все вокруг понимали, что слухи не рождаются спроста, и все они были правы. Нас связывало нечто большее, чем интимная близость.

Я морщусь с силой, сдерживаю тошноту, поднимающуюся по горлу. Ощущение будто вставили нож в спину по самую рукоять и прокрутили несколько раз. Мне мерзко оттого, что моя мать всё-таки спала с этим подонком.

— Элиф слухи очень задевали. Это расстроило их отношения с Капланом, но она твердо настаивала на том, чтобы я не вмешивался. Чтобы слухи оставались лишь слухами. Рифат на тот момент был ещё совсем молод и в силу своего вспыльчивого характера порой делал глупые и опрометчивые выводы. Он как и все думал, что раз я позвал женщину замуж, подарив ей фамильную драгоценность — значит, она носит моего ребенка. Но со временем слухи стихли, сбавились и амбиции Рифата. Он забыл о слухах, как я предполагал. Пришлось забыть и мне, поскольку Элиф ни в какую не желала связывать свою судьбу со мной, хоть я и не раз настаивал, — увидев боковым зрением, как я напрягаю свой увесистый кулак, который с большой радостью припечатал бы к его роже, он быстро поправляет себя: — В хорошем смысле этого слова. Уже когда ты родился, я пытался расположить её к себе всеми бесхитростными методами, какими обычно настоящие мужчины добиваются расположения благородной женщины. Только вот ни один из них на твоей матери, увы, так и не сработал, — Феррат разворачивается. Со страдальческим видом он разводит руками в разные стороны, словно выдохся и решил добровольно подставить себя под обстрел. — Эмир, поверь, я зла никому из вас не желал и не желаю.

С нарастающим раздражением и отвращением я стискиваю челюсть.

— Только вот на деле все выглядит иначе.

Феррат пропускает мои слова мимо ушей и продолжает:

— Вскоре Рифат повстречал девушку и влюбился в неё до беспамятства. Пинар была ещё совсем юной. Она растрачивала свое детство и юность тем, что торговала овощами на рынке, зарабатывая тем самым на лекарства для больной бабки. Но уже тогда девушка славилась своей неописуемой красотой. Этим она и привлекла Рифата. Ровно через два месяца после их знакомства он признался мне, что однажды позволил себе отклониться от наших обычаев. Пинар забеременела от него. Признаться честно, я чуть было не убил своего сына за то, что он не смог удержать свою прыть в штанах до свадьбы, но мне пришлось смириться. Сам когда-то был таким же. Любовь..., — испускает он горький смешок, возвращаясь за стол. — У нее ведь нет правил, нет границ. Но кому я об этом рассказываю? Ты сам все знаешь не хуже меня...

Феррат придерживается выжидательной тактики. Он топчется на одном месте. Такими темпами к сути мы подберемся ближе к утру.

Со скучающей миной я поглядываю на наручные часы, пальцем стучу по циферблату, поскольку стрелки не двигаются. В такой напряженной атмосфере даже часы и те стоят на месте.

Я вынимаю из кармана пиджака телефон, убеждаюсь, что время до самолета ещё имеется запасе, чего не скажешь о моем терпении.

— Хватит! Ближе к делу давай уже подходи! — кидаю угрозу. — Мне глубоко наплевать каким образом Рифат пришел к половозрелости.

— Поверь, это очень важно. Мы подобрались как раз к той немаловажной части, без которой ты не сможешь увидеть целостную картинку, — он буквально умоляет меня, призывая к сдержанности.

Проявив выдержку, я киваю и устраиваюсь поудобней, чувствуя, что мне придется ознакомиться со всеми стадиями взросления этого морального ублюдка.

— Вкратце. У меня не так много времени.

— В общем... Вместо похорон я занялся вопросом о скорой свадьбе. Мы с Рифатом, как и положено, пришли просить руки Пинар. Бабка её, естественно, была несказанно рада такой свалившейся удаче, и чуть на радостях не скопытилась прям там же. А вот Пинар, к большому удивлению, не разделяла всеобщей радости. Она не приняла кольцо. Девушка пошла в отказ, своим поступком напомнив мне Элиф. Тогда я искренне не понимал, почему так вышло? Это ведь был её шанс выбраться из нищеты и ни в чем не нуждаться до конца своих дней. Но на нет и суда нет. Уходили мы от них с миром. Я лишь сказал Пинар, что каким бы ни было сейчас ее решение, она вправе в любое время передумать. Двери нашего дома всегда будут открыты для неё и для моего внука. В этих самых дверях нашего дома Пинар объявилась уже с приличным животом. Она приняла от Рифата кольцо, но свадьбу молодые решили отложить, что показалось мне немного странным. Тем не менее я решил съехать от молодых, оставив Рифату и его будущей семье свой особняк и внушительную сумму сбережений.

Устал от пустой болтовни. Я прохожусь ладонями по лицу, подавляя зевоту, разминаю затекшую шею, прерывая речь Феррата похрустыванием.

Как же это муторно и утомительно. Так и уснуть можно.

— Долгое время новостей от Рифата и Пинар не было. Тогда я подумал: а почему бы не проведать молодых? Как оказалось, не зря. Рифат на тот момент был в отъезде, устранял хвосты по учебе. Охрана вся работала на меня, поэтому мне не доставило труда попасть в дом. Тогда-то Пинар и открыла мне глаза на их отношения. Она призналась, что ненавидела Рифата и никогда не хотела быть с ним. Она не желала с ним совместного будущего, а от ребенка хотела избавиться как только тот родится. Рифата такой расклад не устраивал. Как только бабка Пинар скончалась, он под угрозами привел девушку в наш дом. Он был одержим ею и тем, что росло в ее животе. Рифат хотел добиться власти, моего признания, независимо от того, какими путями он их добудет. Для этого он и выбрал эту бедную девочку.

А вот это уже становится интересным. Встрепенувшись, я теперь внимательно вслушиваюсь в каждое слово Феррата:

— Рифат нашпиговал дом видеонаблюдением. Он запретил Пинар общаться с друзьями, взаперти продержал её всю беременность. Он надеялся, что как только она родит, то одумается, простит и узаконит с ним отношения, если нет, то оставит хотя бы ребенка. А это прямой путь к моим деньгам, к той власти, к которой он стремился. Я был в ужасе от услышанного. Не мог поверить, что речь идет о родном сыне, но все его поступки говорили сами за себя. Я породил алчного монстра и закрывал на это глаза, а когда прозрел, было уже слишком поздно, но шанс всё исправить у меня всё же оставался. Я решил помочь Пинар избавиться от Рифата, а для этого ей необходимо было залечь на дно. Но как только мы покинули город, в наши планы вмешался ребенок — у нее отошли воды. У меня не было другого выхода, кроме как вернуться и отправить её к Элмасам. Только на Элиф я мог положиться. Я был уверен, что она единственная, кто сможет помочь мне, сохранив все в тайне.

Так вот значит кто такая Пинар — девушка, родившая двойню в нашем сарае и погребенная на заднем дворе... Родная мать Мерьям... Первая жертва Рифата.

Мозги мои вскипают, кожа потом покрывается. Чем ближе мы подбираемся к истине — тем существенней повышается градус.

Становится невыносимо душно. Я тянусь к верхним пуговицам на рубашке. Пальцы настолько одеревенели, что не получается даже ухватиться за них. Я просто срываю пару пуговиц.

— Но что-то пошло не так и она умерла. Ты убил эту девушку, да?

Феррат будто и не слышит меня. Он находится на своей волне скорби и запоздалого раскаяния.

— Пинар родила мертвого мальчика, о чём мне через сутки сообщила Элиф, но Рифат каким-то образом вычислил, где укрывается девушка. Только её смерть могла остановить его, но в данном случае ему потребовались бы доказательства, поэтому нам с Элиф пришлось пойти на крайние меры. В те времена твоя мать работала заведующей в патологоанатомическом отделении. В морг как раз поступила беспризорная девушка, по всем параметрам походящая на Пинар. Это может показаться кощунственным, но на что только не пойдешь ради жизни безвинного человека. Это сейчас я понимаю, что нужно было просто сдать Рифата властям, но тогда я всё ещё верил в то, что он может измениться. Это ведь мой сын, моя кровь!

Меня душит ярость массивным ошейником, острыми шипами вонзается в клокочущее горло, перекрывая воздух. Хочется орать без остановки, пока силы не иссякнут, разодрать глотку надрывным рыком, пока изо рта не извергнется кровь, но не получается даже звука издать. Надсадный вой стоит в ушах, а сам я парализован тихим бешенством.

— Мы с Элиф выкрали труп, надели на него одежду Пинар, на распухший палец кое-как напялили кольцо, как доказательство того, что это действительно она, и подложили к младенцам в тайне от всех остальных Элмасов. Саму Пинар я отвез в Салоники. Я обеспечил её всем, чем только можно было, лишь бы она не заявляла на Рифата в полицию. Никто никого не убивал, Эмир. В могиле по сей день лежит та пьянчужка из морга.

— Тогда каким образом кольцо снова оказалось у Рифата? — в грубой форме выдавливаю я, пытаясь расплести свои напрочь спутавшиеся мысли и поумерить тихое бешенство.

— Рифат взялся за поиски Пинар, а я молчал. Надеялся, что ему не хватит терпения, и он забудет о ней. Но я недооценил его возможности. В то время, пока он выслеживал девчонку, я следил за каждым шагом своего сына. Через месяц после случившегося ему каким-то образом удалось выйти на её след. Он уже собирался поехать в Салоники. Я перепугался за девочку и рассказал Рифату придуманную мной и Элиф байку о смерти Пинар. В этот же вечер Рифат нагрянул к Элмасам за доказательствами. Он вскрыл гроб. К счастью, Рифат не догадался о подмене, но он не побрезговал снять с трупа кольцо, а по уходу швырнул его в лицо Элиф, насылая на всю семью проклятья. Через полгода её не стало, — Феррат существенно сдает позиции. Твердости уже нет, только бессилие плещется в безжизненных глазах. Его терзает что-то, мучает сильно. Слова теперь не просто даются ему: — Сынок, я и представить не мог, что спасая одну человеческую жизнь, я собственноручно гублю другую. Элиф не смогла держать от всех эту тайну. Она ощущала себя убийцей в глазах Рифата, ловила косые взгляды родственников. Её мучила совесть, глодала по кусочкам! И это была только моя вина! Тогда я решил рассказать Рифату, что Пинар жива. Я хотел освободить Элиф от мук и взять всю ответственность за содеянное на себя, но было уже поздно. Я в который раз опоздал. Элиф не стало, — срывается его голос до хрипоты.

Укрывшись от меня ладонями, он сидит в замершей позе, только плечи его дергаются от судорожного дыхания.

Злость бурлит внутри, пузырится в моих венах, обостряя рефлексы и ослабляя контроль над собой. Я не просто зол на этого немощного человека. Я готов стереть его в порошок. Руки так и просят измолотить его до полусмерти. Да хотя бы просто зарядить ему отрезвляющий хук слева за то, что он подговорил мать пойти на такой безрассудный поступок, за то, что его надежды так и не оправдались. За то, что только он мог остановить то сатанинское отродье, что породил, но он купился на мнимые надежды и бездействовал в то время, когда зло постепенно разгоралось до масштаба адского пламени, когда моя мать заживо сгорала в муках совести.

Рассудок мутится. Приходится дать время, чтобы прийти в себя и прогнать жуткие воспоминания из детства, связанные с похоронами матери. Но как бы я ни пытался прогнать их, они навечно останутся в моей памяти. Это единственное, что я помню о ней.

Никто из Элмасов не знал об этом случае, кроме матери.

Какая же ты глупая, мама... Помогла другим, а себя спасти не смогла...

Выходит, что письмо Каплана, в котором он признается в убийстве, и о котором говорила Мерьям — фальшивка. Так Рифату было гораздо легче настроить Мерьям против нас.

Какая же ты глупая, Мерьям...

Я сглатываю вязкую слюну, прочищаю горло от горького кома.

— А что... сейчас что с этой девушкой? Она жива?

Феррат кивает поникшей головой.

— Жива, здорова.

— Рифат знает?

— Долгие годы у меня ушли на то, чтобы потушить в себе огонь презрения по отношению к своему сыну, но я всё же рассказал ему о подмене тел. Он позлился на меня пару лет, а в итоге отпустил ситуацию. Так я думал. Когда мы явились в ваш дом, прося руки Мерьям, у меня и в мыслях не было, что это могло быть спланировано Рифатом. Я был уверен на все сто, что всё уже давно забыто. С возрастом он изменился. Я верил, что им движет только любовь и продолжение рода. Это уже спустя год я случайно обнаружил в доме Рифата наше фамильное кольцо. Нетрудно было догадаться, каким образом оно появилось у него. Он раскопал могилу Элиф. И я понял, что монстр вернулся. Тогда я раз и навсегда отказался от него, как от сына.

Не сдержав себя, испускаю ироничный смешок.

Феррат отказался от сына, а он, в свою очередь, заказал убийство родного папаши. Как я и предполагал, возможность остаться без наследства сподвигла его пойти на преступление, но я вовсе не думал, что в этой истории может быть замешана и моя мать тоже.

Сейчас я уже и не знаю, кого винить в её смерти. Исходя из слов Феррата, она пошла на это осмысленно, но у меня в голове не укладывается, как она могла оставить меня одного?

— В довесок Рифат сообщил мне о том, что ему как-то удалось разыскать Пинар. Она-то и рассказала ему, что родила живую девочку, которую попросила назвать в честь своей бабки — Мерьям. И у Рифата появилась новая одержимость, только уже на порядок сильней. Он решил забрать у Элмасов всё то, что должно было принадлежать Чалыкам. Узнай я о его мотивах раньше, то не позволил бы ему заявиться в вашу семью! Я понятия не имел, что у его девушки была двойня, а Элиф скрыла от меня тот факт, что Мария родила мертвую девочку и подменила детей, присвоив себе Мерьям. Но что сделано, то сделано. Ничего назад не вернуть. С тех пор я в дела Рифата больше не вмешиваюсь. Знать не желаю его, как и считать его своим наследником. А вот каким боком в твоем списке оказалась Диана — я не понимаю.

— Не понимаешь? До сих пор ты не уловил связь? — дерзко усмехаюсь ему в лицо. — Рифат прибрал к рукам все, к чему я имел прямое отношение. Диана — моя женщина. Она носила моего ребенка в тот момент, как Рифат зверским образом отнял у меня ее, обращаясь с ней как со скотом на перепродажу.

Задумавшись, Феррат пальцами перебирает свою седую бороду.

— Я не знал, честно, — оправдывается он вполне убедительно. — Газеты писали, что они познакомились на художественной выставке. Как я и сказал, я не сильно вникал в то, что происходит в жизни у Рифата.

Поражаюсь его бестолковости. Вроде взрослый человек, а привык верить в сказки...

— Выходит, ты совсем не знаешь своего сына. Пора бы уже понять, что благодаря тебе и твоей фамилии, которую он носит, этот кусок говна может написать что угодно и где угодно, но это не означает, что всему написанному стоит верить безоговорочно! Он больной! У него нездоровая тяга к беременным девушкам!

Феррат превращается в застывшую глыбу. Он напряженно пялится в одну точку — сквозь меня.

— Кажется, я догадываюсь, почему Рифат не смог остановиться на Мерьям, — сумрачно он произносит.

— Почему же? — требовательно спрашиваю, желая поскорее довести все до логического конца.

Взгляд Феррата уже фокусируется на мне. Он хитрый, живой. Уголки его рта медленно ползут вверх, словно ему приходится подавлять улыбку.

— Сынок, послушай...

Слово — и меня передергивает со страшной силой, до костей пробирает всего. То, что могло сдерживать меня, трещит по швам и в конечном счете рвется на ошметки. Разум ослепляет новая вспышка ярости, как спичкой вспыхивает пламенем неудержимости, тлеет и рассыпается прахом.

Я совсем не замечаю, как крепко сжимаю ладонь, в которой держу телефон.

Я хотел... хотел добраться до его рожи, но вместо этого кулак со всей дури врезается в деревянную балку, удерживающую крышу террасы.

— Заткнись! Замолкни! Я ведь просил! Просил тебя не называть меня так! — рявкаю я на всю мощь своего голоса, продолжая молотить брус, как сумасшедший. Легкие наполняются пылью, летящей с крыши, боли не чувствую, только запах крови, обостряющий жажду. — У тебя есть сын! Дерьмовый, но какой есть! Ты сам виноват в этом! Меня к нему приравнивать не советую!

— Хорошо, как скажешь! Только успокойся, прошу тебя, иначе крыша не выдержит, — быстро реагирует Феррат. Он выставляет руки вперед, с опаской посматривая на расколотую балку, а затем на окровавленные костяшки моей руки. Промычав что-то, он поднимается из-за стола и встает возле меня, перекрывая собой злосчастный брус. — Ты прав. Я вырастил неправильного человека. Мой сын испорчен, но я очень хотел бы, чтобы моим сыном был такой человек, как ты. Ты мог бы стать человеком, достойным ношения нашей гордой фамилии. Я гордился бы таким Чалыком, — говорит он с непривычной открытой улыбкой на лице, будто нарочно раздражая меня. — Ты очень похож на меня, Эмир. И, наверное, ты думаешь, что я могу являться твоим отцом? Так ведь? За этим ты сюда пришел?

— Нет! Не за этим я сюда пришел! — отплевываюсь я сухой горечью, шарахнув кровавым кулаком по столу. — Я сдохну лучше, чем назовусь Чалыком! И ты это знаешь лучше всех!

— Представляю, но тебе меня не обмануть. Я вижу, что тебя мучают сомнения. Такие же сомнения терзают и Рифата. Уверен, он до сих пор считает, что ты — мое продолжение. Достойное продолжение в отличие от него.

Пытаюсь разогнать туман, разом застеливший все чувства. Разжимаю свою ладонь и с ужасом понимаю, что мой телефон всмятку раздавлен собственной злостью и непримиримостью.

— Что ты сказал? — моргаю я недоуменно, глядя на то, что осталось от телефона.

— Да, Рифат думает, что ты мой сын, — говорит так, словно и впрямь ему есть чему гордиться. — Ничто ему не мешает так не думать, но я не имел представления, что все настолько серьезно, — теперь хмурится он, сдвигая широкие брови к переносице. — Видимо, желание доказать мне, что он не зря носит мою фамилию, переросло в бесконечную гонку между вами.

— Тогда какого черта ты и пальцем не пошевелил, чтобы остановить эту бессмысленную гонку? Ты мог пролить свет на то, что меня с тобой ничего не связывает, но ты почему-то этого не сделал до сих пор! — громыхаю я и резко осекаюсь, в спинку дивана вжимаюсь, чувствуя как Феррат давит на мое подсознание. — Только, если...

Всё тело пружинит, сжимается каждая мышца и болезненной судорогой схватывается.

За правдой я сюда пришел, но вдруг понял, что у меня отпало всякое желание её слышать. Злость внутри меня точно станет неконтролируемой, если я услышу то, с чем не смогу спокойно жить дальше, с чем никогда не смогу смириться.

Нужно смыться куда подальше. Убраться отсюда, пока я ещё могу управлять собой.

Для его же блага.

— Ты мог бы быть моим сыном, — с надрывом Феррат произносит после продолжительной паузы, глаза его странно поблескивают. Через силу я слушаю его, поглядывая в сторону выхода, готовясь бежать отсюда со всех ног. — Ещё как мог, если бы не одно "но"... Дело в том, что у меня с Элиф не было ничего, корме крепкой духовной близости. Она не смогла перерасти в нечто больше, потому что эгоизм Рифата стал непреодолимым барьером для неё. Эмир, ты не моя кровь. Но ты должен знать, что я об этом очень сожалею.

Его последние слова заглушает мой протяжный выдох. Казалось, все это время я и вовсе не дышал, но сейчас впервые за целый день я чувствую необычайное облегчение и освобождение души. Злость со свистом сдувается подобно шарику, превращаясь в пшик. Я избавился от тяжеленных кандалов. Они не давали мне ни малейшей возможности попытаться всплыть со дна. А теперь я исцелился. Кровь очистилась, как и мысли.

— Не так давно Рифат поинтересовался у меня о завещании. Видать, ждет не дождется, когда я сдохну, — заходится он ироничным смехом, по-прежнему возвышаясь надо мной, а я смотрю на него исподлобья. В нем духа немерено, вряд ли что-то может отправить такого на тот свет без участия "заинтересованных" в его смерти лиц. — Я сдуру ляпнул, что завещал одному из Элмасов всё, включая особняк, в котором проживает Рифат, все его движимое имущество и даже туалетную бумагу, которой он подтирается. Я не ведал, что одной брошенной с неприязни фразой, я вновь порождаю в нем сущее зло. Видимо, мои слова были неким толчком к действиям. Таким образом Рифат переманил на свою сторону Мерьям, Арслана, нацелился на Диану и твоего наследника, чтобы все Элмасы были под его влиянием. Получается, из Элмасов оставались только ты и Назар. Насчет Назара я не уверен. Думается мне, этот мальчишка сломается сразу же, поэтому Рифату остается справиться только с тобой и со мной, чтобы после моей "скоропостижной" смерти все досталось ему, — совсем неожиданно он протягивает мне ладонь для рукопожатия. — Ты прав, Эмир. Только мне под силу остановить эту гонку. Сейчас, когда я понимаю, что тобой движет твердость духа, когда я вижу, что все твои мысли направлены в сторону безопасности своей семьи, я хочу перед тобой извиниться. Прости, я перед тобой очень сильно виноват. Но я приму меры в отношении Рифата. Клянусь тебе, он никогда больше не потревожит твою семью! Это я могу пообещать тебе.

Единственное, что я знаю о Феррате с точностью — его слово имеет огромнейший вес. Слово, сказанное своевременно.

Но, как выяснилось, он зачастую молчит до последнего, а говорит что-то дельное, когда уже поздно. Когда уже нет смысла и не за что бороться.

Стоит ли полагаться на Феррата?

Я узнал, где кроется корень проблемы, нарыл глубинную причину, из-за которой мне и моей семье приходится прятаться за чужими именами и несуществующими личностями. Этого мне сполна хватит для того, чтобы упрятать Рифата на долгие годы за решетку. Моя семья вновь сможет жить своими жизнями и строить планы на будущее, не боясь оглянуться назад.

В данном случае полагаться я могу только на себя, но я буду очень признателен Феррату, если он все же положит начало победоносному концу и посодействует мне.

— Каким образом? Что может остановить Рифата? — выпытываю я, надеясь, что он сразу же выложит мне все как на духу.

Только он осведомлен о всех слабых сторонах Рифата, но Феррат не так-то прост. Ему нужно взаимное согласие. Ему необходимо подтверждение тому, что я доверяю ему.

Он неестественно прочищает горло и заламывает бровь, когда я неодобрительно посматриваю на него, затем на его вытянутую ладонь. Поднимаюсь на ноги и в итоге крепко сжимаю его руку, скрепив наш уговор.

— Как что? Он хотел увидеть завещание. Так я покажу его ему, — заявляет Феррат с полной уверенностью и с верой, что наше соглашение не прогорит.

— И кому же ты завещал всё?

В этот момент различаю позади себя приближающиеся шаги. Быстрые, летящие, словно идеально накаченный мяч скачет по мраморному полу. Шаги замедляются, затем останавливаются. Спина моя напрягается от присутствия кого-то третьего на террасе. Феррат переводит взгляд за меня. Его строгие черты лица заметно смягчаются, косая ухмылочка проглядывается на губах, спрятанных под густой растительностью.

— Я завещал всё твоему сыну. Арслану, — с теплотой произносит он, широко расставляя свои руки. — А вот как раз и он. Иди сюда, мой лев! Не бойся.

Стою столбом, боясь шелохнуться. Боковым зрением вижу, как мальчишка, одетый в забавную пижаму, крадется к Феррату. Он хватается за его руку и прячется за ним от меня.

— Деда, я не знал, что ты не один, — робко молвит он, осторожно переглянувшись со мной. — Я хотел позвать тебя почитать мне "Гарри Поттера".

Феррат подхватывает парнишку на руки.

— Ох ух, этот "Гарри-провались-Поттер". Диана привила ему любовь к этой книге. Теперь он вообще не засыпает, пока я не прочту хотя бы одну главу, — ворчливо бросает Феррат, чем смущает Арслана. Его щеки вспыхивают, глаза теперь в открытую изучают меня с интересом. Такого интереса я не наблюдал за ним, когда мы виделись за ужином в ресторане. — Арслан, помнишь, ты спрашивал у меня, когда ты сможешь увидеться со своим папой?

Только не это...

Ноги мои постепенно врастают в мрамор.

— Да, я спрашивал тебя об этом уже сто миллионов раз. Каждый раз ты говорил, что он придет ко мне, как только решит все дела, но что-то его дела все никак не решаются, — вздыхает малой, надувая губы.

Я получаю болезненный укол совести, но сразу же вспоминаю, что в этом нет моей вины. Ещё четыре месяца назад я даже не знал о его существовании.

— А я хоть раз тебе солгал?

— Нет, дедушка, — мотает Арслан головой, наполняясь энтузиазмом. — Ни разу.

— Сегодня замечательный день, мой лев. А знаешь, почему?

— Почему? — спрашивает Арслан, притаившись.

— Потому что сегодня твой папа наконец-таки решил все дела. Он пришел повидаться с тобой, как я и обещал, — провозглашает Феррат, махнув рукой на меня.

Сердце в груди вздрогнуло и застучало бешено. В висках болезненно задавило, а в глотке моментально пересохло.

Я ко всему был готов, но только не к этому.

Феррат ставит Арслана на пол, подталкивает его ко мне, но мальчишка упорно стоит на одном месте, пальцами впиваясь в запястье своего деда. Только взгляд его разгорается при виде меня, а я же угасаю с каждой секундой все больше и больше. Погружаюсь во мрак.

Не такой я представлял себе нашу встречу.

Я вообще и не надеялся, что когда-нибудь до этого дойдет.

— Ну что ты вцепился в меня? Иди поздоровайся со своим отцом! — командует Феррат, слегка повышая тон.

Я бросаю на него укоризненный взгляд. Закрадывается мысль, что этим самым он просто манипулирует, сбивает с толку и переманивает меня на свою сторону.

— Это правда? Ты мой папа? — с растущей улыбкой выпаливает Арслан, делая неуверенный шаг в мою сторону.

Этого шага становится достаточно для того, чтобы понять, что я не готов к знакомству. Не смогу я оправдать его ожиданий. Не сейчас. Не тогда, когда мои нервы ни к черту.

Я подрываюсь с места прямиком к Арслану, с радостью и обожанием встречающего меня. Быстро обхожу его, уже с обидой провожающего мою спину. Несмотря на угрызение совести, прошибающее меня насквозь.

— Извините, мне нужно уходить, — кое-как отлепляю я неуправляемый язык от нёба.

Одна брошенная фраза способна в корне изменить все. Одной неуместной фразы хватит, чтобы повлиять на будущее, на представление о жизни и на то, что ты значишь в этой самой жизни.

Так одной фразой я умудрился разбить мечты Арсланы. Одним шагом, направленным в противоположную от него сторону. Просто сделав шаг от него, я разрушил всё представление о себе, как об отце. Я посеял в маленьком сердечке жгучую обиду и непонимание. Это маленькое и неиспорченное сердечко не понимает, почему я развернулся к нему спиной, когда он хотел идти навстречу. Арслан не в силах понять, почему я не ждал его так же сильно, как он ждал меня на протяжении "ста миллионов вопросов" обо мне.

Странное ощущение сдавливает горло в тисках и душит меня с каждым последующим шагом только сильнее.

Резво перебирая ногами, я чуть ли не бегу к выходу и вдруг слышу позади себя то, что способно враз раздавить мое сердце, вывернуть наизнанку всю душу и выпотрошить её содержимое:

— Папа! Папа, нет! Не уходи! Постой, пожалуйста, — заходится Арслан в истерике, я накрываю уши ладонями, чтобы не слышать его мольбы.

— Я не могу... Прости меня, но... Я не могу... — слова идут сквозь зубы.

Мысленно я корю себя за свою трусость, за прошлое, что так обошлось с нами, но пру напролом.

— Но ты ведь только пришел! — разрывается он плачем. Как бы ни было больно внутри, я не могу вестись на истерики, а голос мальчишки приближается, я сам того не понял, как замедлил шаг: — Пожалуйста, останься.

Арслан догоняет меня уже на выходе из дома. Руками цепляется за мою штанину и сколько есть сил тянет меня обратно в дом.

— Не уходи, пап. Я ведь только тебя встретил, — надсадно выкрикивает, заливаясь слезами из-за моего равнодушия.

Мне нестерпимо больно смотреть на него. Больно слышать его и понимать сколько любви заложено в этом слове "пап", сказанным им.

Кошки скребут, раздирают все внутренности до крови.

— Арслан, я... — сдавленно произношу, он перебивает меня.

— Пап, уходи. Уходи, если хочешь, но скажи, что ты придешь ещё. Скажи, что не оставишь меня больше одного!?

Крепко обнимая меня за ноги, говорит он с такой осознанностью, а моя же осознанность только что приравнялась к нулю.

В своих глазах я упал ниже некуда.

Я совершенно не понимаю, что творю...

Мне нужно на самолет. Мне нужно каким-то образом связаться с Дианой. Готов поспорить, что в данную минуту она изводит себя дурными мыслями.

А тут ещё и Арслан свалился на мою голову.

Заставляю себя посмотреть на него. Он ждет... Ждет до последнего, что я одумаюсь. Он верит в меня тогда, когда я сам перестал в себя верить.

В холле тем временем показывается Феррат. Ему неприятно наблюдать за всей этой душераздирающей сценой. Любой другой уже вышвырнул бы меня из дома, но он не вмешивается. Даже он верит в меня. Он дает мне шанс взвесить ситуацию, оценить возможные последствия.

Мне ли не знать, какими глубокими порой бывают детские обиды. Настолько, что даже спустя десятилетия всё ещё помнишь о них и всякий раз задаешься одним и тем же вопросом: какого дьявола все произошло именно так, а никак иначе?

Собрав всю волю в кулак, я спускаюсь на корточки. Стискиваю ладонями заплаканное лицо Арслана и большими пальцами стираю дорожки слез с его щек.

Довел пацана... Да что же я за человек?

Если в будущем он и будет таить обиды на меня (не отрицаю, что возможно даже дойдет и до ненависти), то точно не по той причине, что меня не оказалось рядом тогда, когда ему это было крайне необходимо...

— Хорошо, я побуду с тобой. Я почитаю тебе, — поборов себя, растягиваю уставшую улыбку.

— Правда? — округляет он свои глаза как у мультяшки, глядя на меня с надеждой.

— Да, Арслан, — киваю, сам себе удивляясь. — Правда. Я отменю все свои дела, чтобы побыть с тобой.

Широко улыбнувшись в ответ, Арслан набрасывается на меня. Парнишка душит своими объятиями, едва ли не заваливая нас на крыльцо.

— Спасибо! Спасибо, пап! — радостно визжит он на ухо.

Надеюсь, я об этом не пожалею.

Арслан не расспрашивает меня о том, какие "дела" на протяжении шести лет не давали нам встретиться. Он не спрашивает у меня, почему я не поздравлял его с днем рождения, почему не приезжал на праздники, не дарил подарков и не поддерживал общение с его матерью.

Он сообразительный. Мои жалкие оправдания ему не нужны.

Удобно устроившись в кровати, он вручает мне книгу, раскрытую на закладке, и с огромным интересом слушает сказку о юном волшебнике.

Ловлю себя на мысли, что я впервые за многие годы читаю что-то вслух. И не просто читаю, а читаю своему шестилетнему сыну в нашу с ним первую формальную встречу.

Подумать только...

Моему сыну уже шесть лет. Целых шесть лет безвозвратно потеряны.

Меня не было в момент, когда он родился. Я не застал его первые шаги, не услышал первое произнесенное им слово. Я ни разу не составил ему компанию за видеоигрой, не научил плавать и ездить на велосипеде. Я не видел сколько радости он может испытывать от простого общения с матерью. Я не видел с каким мужеством мой сын справлялся с физической болью, когда в попытках угнаться за мальчишками повзрослее него, он разбивал свои коленки в кровь.

Ему некого было назвать своим отцом. Меня не было в его жизни, но все это время он не забывал обо мне.

Дух захватывает так, что голос начинает вибрировать, а потом вообще пропадает от волнения.

Главы сменяются одна за другой. Поначалу Арслан стойко держится. Он мужественно борется с сонливостью, чтобы узнать чем закончится история, но сон оказывается сильнее детского организма. Хоть веки Арслана и тяжелеют, он всеми силами старается прогнать свой сон, часто трет глаза кулачками. Он ещё долго не отпускает мой голос, улавливает смену интонации, желая продлить нашу встречу, но засыпает прежде, чем я переворачиваю книгу на последнюю страницу.

За чтением, я наверное произнес десятки тысяч слов, а Арслан не проронил ни слова, как только мы вошли в его комнату. Но я с уверенность могу сказать, что это была самая незабываемая "беседа" за последние месяцы.

Просидев в тишине ещё какое-то время, я кладу книгу на тумбу, склоняюсь над спящим Арсланом и легонько касаюсь его волос.

— Сладких снов, малыш. Как-нибудь мы обязательно повторим, — как можно тише проговариваю, а затем выключаю ночник и выхожу из комнаты.

Направляюсь по коридору к лестнице, я ищу что-то, что может показать мне точное время. Одновременно с этим я мысленно перебираю варианты как можно связаться с Дианой.

Позвонить я ей не могу. Слишком рискованно звонить ей с телефона Чалыков, рассекречивая номер.

Вместо часов я натыкаюсь на рамку с фотографией, стоявшей на полке, вмонтированной в стену. Останавливаюсь напротив неё, беру в руки, изучаю. Достаю из рамки фотографию с изображением Мерьям и Арслана.

Между Элиф и Арсланом есть кое-что общее, ровно как и между Софией и Мерьям.

Обе матери не уделяют должного внимания своим детям, а дети, в свою очередь, с самого рождения обделены родительской заботой и лаской.

Видит Аллах, моя вина в этом ничтожно мала...

В тишине раздается скрип половиц. Я оборачиваюсь на звук и вижу перед собой Феррата. Он замечает в моей руке снимок, после чего следует короткая немая сцена. В ней мы оба выглядим преимущественно жалко.

— Знаешь, Эмир, у каждого ведь имеется в запасе шанс все исправить, — почти неслышно говорит он, кивая на снимок.

Склонив голову, смотрю на фотографию. Пронзительно и долго. Я понимаю, к чему были сказаны эти слова. Где-то в другой реальности на этом снимке мог быть и я. Мы втроем. Счастливая семья, незнающая горя.

— Знаю, — соглашаюсь я, вернув взгляд на мужчину. — И я уже использовал свой шанс. Больше они мне не нужны.

— Понимаю, — виновато он отводит глаза в сторону, а затем уходит, почти скрываясь за углом.

Феррату не нужны объяснения. У меня на лице все написано. А написано там, что для меня не существует других реальностей.

— Где мать Арслана? Почему она сейчас не с ним? — бросаю вслед и Феррат резко останавливается, оглядывается через плечо.

— Ты даже имя её теперь вслух не осмеливаешься произнести?

— Я стараюсь не упоминать имена тех, кто для меня давно уже умер.

И снова этот взгляд, словно он все понимает без лишних слов, словно ему нестерпимо хочется все исправить, но силы его не безграничны.

— Мерьям на протяжении уже полутора лет находится в психиатрической лечебнице, — с осторожностью он говорит, пытаясь вычислить знаю ли я об этом. Понимая, что я пребываю в немом шоке, он с такой же осторожностью продолжает: — У неё серьёзное психическое расстройство и прогнозы неутешительные.

— Что за бред? — у меня перехватывает дыхание от нахлынувших неприятных воспоминаний. — Я видел её четыре месяца назад. Она была здорова!

— Мерьям рассказывала мне о вашей встрече. Правда, она практически нечего не помнила из вашего разговора. Она думала, что ты был её очередной галлюцинацией, — тяжело он вздыхает, потупив взгляд в пол. — В тот день я в последний раз видел её улыбку и слезы. Тогда Мерьям была ещё Мерьям. Она ещё боролась, но, увы, это продлилось недолго.

Волоски на моих руках встают дыбом.

— Что это значит?

Феррат разводит руками, наваливается на стену.

— От шизофрении невозможно излечиться, Эмир, — он зажмуривается на мгновение, втягивая воздух, гортань его сдавливает и он едва может говорить дальше: — Дома мы испробовали различные виды терапии. Поначалу ей даже разрешалось проводить время за работой в свадебном салоне. Мы думали это сможет пойти во благо, но со временем ей становилось только хуже. Состояние Мерьям стало опасным для психики Арслана. У неё были частые припадки, сопровождающиеся бредовыми галлюцинациями. Она могла навредить Арслану и у меня не оставалось другого выхода, кроме как распределить её в лечебницу. Хотя бы до того момента, пока Арслан не подрастет. Там ей намного проще уживаться со своими демонами.

Феррат медленно сокращает между нами расстояние, пока я пытаюсь переварить сказанное.

— Арслану очень тяжело без матери. Поэтому его реакция на твое появление в нашем доме была такой эмоциональной, — склонив голову набок, он кладет руку на мое плечо, хлопает по нему. — У него появилась хоть какая-то надежда. Надежда, что кто-то ещё назовет его своим сыном... И он не мог позволить ей ускользнуть....

Стены коридора начинают сужаться. Они давят на меня. Глаза застилает пеленой. Поймав ртом глоток воздуха, я мысленно представляю себе образ Мерьям, утратившей рассудок. Она осталась совсем одна. В своей крошечной палате сходит с ума от одиночества, наматывая по ней круги. Как заключенная. Разве что у заключенных есть шанс на освобождение, а у Мерьям его, судя по всему, больше нет. Затем образ Мерьям рассеивается и на его месте появляется Арслан. При живых родителях он ощущает себя сиротой, никому не нужным ребенком... Брошенным...