На краю Принцесс-парка

Глава 5

К Рождеству Руби уже зарабатывала на новом месте почти столько же, сколько ей давала уборка. Тем не менее этих денег не хватало на то, чтобы вырваться из Фостер-корт. Наступила зима, и надо было покупать не только еду, но и топливо. Девушка решила, что обойдется без теплых туфель и без пальто, а проходит зиму в одной лишь шали.

Накануне Рождества Руби также вынуждена была наконец признать тот неприятный факт, что она забеременела. Несколько месяцев она старалась не обращать внимания на отсутствие месячных и легкую тошноту по утрам. Ей мало что было известно о деторождении, но признаки были достаточно очевидны. По всей видимости, зачатие произошло в первое воскресенье в Фостер-корт, когда Джейкоб не отстранился в последний момент, как он это обычно делал. С тех пор они ни разу не занимались любовью, что означало, что она уже на пятом месяце и что ребенок должен появиться в мае.

На ее увеличивающийся живот первой обратила внимание Марта Квинлан.

– Милая, у тебя будет маленький? – спросила она под самое Рождество.

У Руби, которая вытирала мебель в зале, подогнулись колени, и она уселась на стул.

– Да, – неохотно признала она.

Не было смысла игнорировать очевидное – беременность все равно никуда не делась бы, так что пора было подумать о том, что через пять месяцев она станет матерью.

– Я поздравляю тебя. Наверное, вы с мужем очень рады, – с теплотой в голосе произнесла Марта. – Хотя не могу сказать, что я рада тому, что тебе придется уйти от нас. Я знаю, что не смогу найти другую такую уборщицу.

– Но я не хочу уходить, – ответила Руби, стараясь говорить спокойно. – Я нормально себя чувствую, и я буду брать с собой ребенка, когда он родится. Хорошо?

Она просто не могла отказаться от одной из работ.

– Даже не знаю, милая, – с сомнением произнесла Марта. – Ладно, посмотрим.

Известие о том, что он скоро станет отцом, наконец вывело Джейкоба из всепоглощающей апатии. Было Рождество, но Руби, всегда такая веселая и болтливая, почему-то разговаривала очень мало. На ее худом лице появилось выражение, которого молодой человек никогда еще не видел, а темные глаза стали непроницаемыми. Руби сделала все возможное, чтобы хоть как-то придать комнате праздничный вид, – принесла полоски ткани с блестками, натянула их по периметру окна и украсила крохотный камин, в котором теперь постоянно горел жалкий огонек, дававший больше дыма, чем пламени. На обед девушка подала кусок ягнятины и самодельный торт – подарок от Марты.

– Что случилось? – спросил Джейкоб, когда они закончили праздничный обед и в комнате повисло долгое тягостное молчание. Болтовня Руби всегда раздражала его, но тишина, как оказалось, была еще хуже.

– У меня будет ребенок, – спокойно произнесла Руби.

Джейкоб отвернулся к окну и стал смотреть на яркое предзакатное солнце на чистом небе, на подернутые изморозью стены и крыши. Земля была слегка присыпана снегом. Безумец из подвала, босой и завернутый в одеяло, сидел за туалетом и подглядывал за его посетителями. Кто-то звонким голосом пел: «Рождество уж на пороге, гусь становится жирней…»

Молодой человек вздохнул:

– Думаю, тебе надо вернуться к Эмили.

Неожиданно Руби буквально взорвалась. Размахивая руками, она горячо заговорила:

– Вчера я позвонила Эмили, чтобы поздравить ее с Рождеством, и узнать, как она, но она больше не живет в Брэмблиз. Она уехала за границу, так что я не смогу вернуться, даже если захочу. – Девушка сердито глянула на Джейкоба. – Даже если захочу.

Под этим взглядом Джейкоб сразу поник.

– Руби, но что же нам делать? – усталым, лишенным надежды голосом спросил он.

Руби вскочила, топнула ногой и стала расхаживать по комнате, громко ступая по дощатому полу.

– Мы? – кричала она. – Ты спрашиваешь, что мы будем делать? Джейкоб Виринг, я знаю одно – что ты не будешь делать ничего, кроме как сутками напролет валяться в постели, немытый и грязный, вонючий и похожий на последнего бродягу! Я скажу тебе, что ты можешь гнить себе и дальше, но это будет не здесь, не на этой кровати. Я жалею, что связалась с тобой, жалею, что мы встретились, жалею, что помешала им вздернуть тебя!

Под этим водопадом слов плечи Джейкоба опускались все ниже и ниже.

– Руби, я хочу умереть, – прошептал он.

– Тогда почему же ты не покончил с собой? Что тебя останавливает? – Девушка махнула рукой в сторону бельевой веревки, протянутой через комнату. – Здесь есть веревка, я постоянно на работе, так почему же ты не воспользовался этой возможностью?

В груди Джейкоба трепыхнулся гнев.

– Это было бы трусостью, – пробормотал он.

Руби язвительно засмеялась:

– И кто это говорит о трусости? Мужчина, который сидит на шее у женщины?

– Руби, погоди…

– И не подумаю! С меня достаточно. Убирайся, Джейкоб, я проживу и без тебя! Ты обуза для меня, понимаешь? Когда ты уйдешь, у меня будет больше денег на ребенка.

– Но ведь это наш ребенок, – пролепетал молодой человек.

– Нет, Джейкоб! – яростно замотала головой Руби. – Он мой. Если ты не хочешь обеспечивать его, у тебя нет права называть его своим. – Она размашистым жестом запахнулась в шаль, бахрома которой больно ударила Джейкоба по лицу.

– Куда ты идешь? – спросил он.

– На прогулку.

– Но ведь сегодня Рождество!

– Да хоть день Страшного Суда – я хочу прогуляться.

Злость Руби была настолько сильна, что девушка даже не чувствовала холода. Она быстро шла по пустынным улицам Дингл. Темнело, и фонарщик уже начал зажигать уличные фонари.

– С Рождеством вас, мисс, – сказал он, когда Руби проходила по полотну яркого света, словно по волшебству появившемуся на замерзшем тротуаре.

– И вас также, – ответила девушка.

Во всех домах были опущены занавески, защищая комнаты от темноты и холода ночи, – лишь кое-где наружу пробивался тонкий луч света. Люди в кругу семьи праздновали Рождество Христово. Едва ли не впервые в жизни Руби почувствовала себя очень одинокой, но грусти не было. Вместо этого она злилась на Джейкоба, который оказался таким слабаком. Он стал мертвым грузом, от которого пора было избавляться, – тем более что она ждала ребенка. Положив ладони на уже заметный животик, Руби поклялась себе, что ребенок всегда будет для нее на первом месте.

Внезапно она подумала о своей матери. Интересно, где та сейчас? Празднует ли Рождество за задернутыми шторами? В прошлом Руби иногда вспоминала о матери, но лишь мимоходом – ибо эти раздумья были бессмысленными. Она могла думать о своих родителях хоть до второго пришествия, но это все равно ничего не дало бы ей. Вероятно, мисс или миссис О'Хэган была мертва, но, даже если она где-то жила, собственный ребенок по каким-то причинам был ей не нужен. Что ж, тем хуже для нее. До недавнего времени Руби была вполне довольна жизнью, и какая разница, есть у нее мать или нет? И даже сейчас, что ни говори, жизнь была не так уж плоха – с мыслью о ребенке девушка уже почти свыклась, и особо переживать по этому поводу опять-таки было бессмысленно. Да, иногда на нее накатывало отчаяние, но потом приступ проходил, и она вновь становилась сама собой. А если бы еще и Джейкоб взял на себя часть забот, жизнь стала бы вполне терпимой.

«Будет лучше, если его уже не будет, когда я вернусь, – с мрачной решимостью сказала себе Руби. – Иначе он обо всем пожалеет».

Вернувшись в Фостер-корт, Руби обнаружила, что Джейкоб помылся, побрился, расчесался и надел костюм. Теперь он наконец- то был похож на человека. Если бы не впалые щеки и дряблая шея, его можно было бы принять за того Джейкоба, которого она знала когда-то. Парень виновато произнес:

– Руби, как только пройдет Рождество, я начну искать работу. Прости меня…

Не дав Джейкобу закончить, Руби легким мотыльком пересекла комнату и бросилась ему в объятия:

– О Джейкоб, я люблю тебя! Теперь все будет хорошо. – Она обхватила его лицо руками. – Правда?

– Да, я обещаю.

Уровень безработицы неуклонно рос вот уже несколько лет. Когда Джейкоб Виринг приступил к поискам работы, он обнаружил, что у него почти миллион конкурентов. Квалификация его ограничивалась сельским трудом, что сильно суживало для него диапазон доступных профессий. Портовые доки, основное место работы для большинства мужчин Ливерпуля, исключались – даже опытные докеры сейчас сидели без дела. Руби первая поняла, что та зарплата, на которую рассчитывал Джейкоб, – два, а может, даже три фунта в неделю – была недосягаемой мечтой. Куда он ни обращался, ему отказывали, к тому же зарплата, которая указывалась в объявлениях, была просто мизерной – но, несмотря на это, на каждое место находился не один десяток желающих.

Джейкоб уже начал подумывать, не залечь ли в постель снова, но в животе Руби рос их ребенок, а сама она с надеждой ждала от него хороших новостей. Однако он в очередной раз приносил лишь разочарование.

– Ничего страшного. Завтра тебе повезет, – говорила Руби, увидев его удрученное лицо.

Как-то она пришла из муниципалитета вне себя от ярости.

– Меня увольняют! – воскликнула она. – И это все из-за ребенка. Я сказала, что чувствую себя нормально, но они меня не слушают. Они заявили, что я могу упасть и тогда им придется отвечать за последствия. – Руби поморщилась. – И Марта Квинлан постоянно говорит мне то же самое. По ее словам, она чувствует себя неловко, когда я с таким животиком драю грязные полы, а она сидит и ничего не делает. Вообще-то она начала мне помогать. Я ей говорю, что это неправильно – платить мне за уборку и при этом убирать самой. Как будто я инвалид какой-нибудь! – возмущенно закончила Руби.

Джейкобу пришло в голову, что, если бы не сильный, независимый характер Руби, он, возможно, вышел бы из своей депрессии еще несколько месяцев назад. Но в присутствии девушки он полностью терял уверенность в своих силах, чувствовал себя чуть ли не ничтожеством. Предприимчивость Руби не знала границ, и ничто на свете не могло поколебать ее уверенности в себе и жизнелюбия. Ничуть не смущенная утратой работы, на следующее же утро она взяла шесть открыток и аккуратно написала на них:

РУБИ О'ХЭГАН

ПОСЫЛЬНАЯ ЛОМБАРДА

Собираю и выкупаю заклады в любом районе.

Она разнесла карточки по ближайшим ломбардам, и реакция превзошла все ее ожидания. Как оказалось, в городе очень много людей, которые нуждаются в деньгах, но стесняются показываться в местах, где их можно раздобыть. Отныне Руби каждое утро заходила в «свои» ломбарды – узнать, не было ли телефонных звонков или записок с просьбой прислать посыльного.

Все без исключения клиенты были женщинами, причем далеко не всегда они жили в таких благополучных районах, как Эгберс или Принцесс-парк. В Дингл также были семьи, страдающие от недостатка денег, но слишком гордые, чтобы позволить соседям узнать, что в понедельник они вынуждены были заложить лучший костюм главы семьи, чтобы в пятницу, после зарплаты, выкупить его. Если клиенты боялись, что соседи узнают Руби, ей приходилось навещать их рано утром или поздно вечером – часто имея со всех хлопот лишь пенс-другой.

Далеко не все из того, что отдавали в заклад клиенты, они потом выкупали обратно. Под конец недели Руби неоднократно слышала: «Прости, милая, но я не могу себе этого позволить. Я свяжусь с тобой, когда появятся деньги». А до этого постели оставались без белья, дети ходили без ботинок, а женщины – без обручальных колец. Иногда вещи так никто и не выкупал.

Миссис Харт, самая приятная из клиенток Руби, так ни разу и не выкупила ни одного из своих закладов. Постепенно из ее большого дома исчезали красивые вещи, которые были подарены ей на свадьбу или когда-то принадлежали ее родителям или родителям ее мужа, – и все это лишь для того, чтобы выплачивать все растущие долги сына, несносного Макса.

– Если бы я продавала эти вещи, я бы выручала за них намного больше, – жаловалась миссис Харт. – Но я закладываю их, потому что надеюсь, что когда-нибудь выкуплю их обратно. Понятия не имею, где я возьму на это деньги.

– Ломбарды хранят вещи в течение шести месяцев, а потом выставляют их на продажу, – сообщила Руби, поглаживая подросшего котенка по имени Тигр.

Первое время она не могла понять, почему так много с виду вполне благополучных женщин часто срочно нуждаются в наличности. Но постепенно девушка научилась определять скрытые признаки затруднительного положения. Некоторые женщины пили, другие играли в азартные игры, кто-то слишком много тратил на домашнее хозяйство или вынужден был выплачивать непосильные долги, перезанимая деньги. Одна грустная дама, которую Руби регулярно посещала, втайне от мужа оказывала материальную поддержку своему умирающему отцу.

Некоторые из шикарных домов, в которые заходила Руби, внутри оказывались далеко не шикарными – голые полы, мебель, лишь ненамного лучшая, чем та, которой были обставлены комнаты на Фостер-корт… Единственным приличным элементом декора были шторы, которые должны были показать внешнему миру, что у их владельцев все в порядке.

Постепенно Руби приобретала популярность в районе Дингл.

– Это посыльная ломбарда, – говорили люди, когда она проходила мимо них. – Руби, и к кому же ты сегодня идешь за своими двумя пенсами? – спрашивали они у девушки, на что она обычно загадочно улыбалась и прикладывала к губам указательный палец.

Марта Квинлан заявила, что больше не позволит беременной Руби убирать паб.

– Милая, когда ты работаешь в таком состоянии, я чувствую себя просто ужасно, – сказала она. – Но ты должна пообещать, что будешь время от времени заходить ко мне на чашечку чая. Я буду очень по тебе скучать – как и Агнес.

– Я тоже по вам буду скучать.

Руби по-настоящему подружилась с Мартой и Агнес-Фэй, и ей было жаль терять работу, но она теперь зарабатывала достаточно, чтобы обойтись без денег за уборку, – тем более что Джейкоб тоже начал работать и получал двадцать один шиллинг шесть пенсов в неделю.

Он наконец нашел работу, на которой пригодился его опыт – а именно знание лошадей. Джейкоб уже месяц работал возчиком, развозя на телеге уголь по району Эдж-Хилл. Работу он ненавидел всем сердцем. Черная едкая пыль через нос попадала ему в легкие, отчего Джейкоб постоянно кашлял и хрипел. В шесть часов он возвращался домой, весь покрытый угольной пылью – от лица и шеи до одежды. Чтобы он мог помыться, Руби приходилось греть большие кастрюли с водой – но даже вода с мылом не способна была сделать его волосы чистыми. Кроме того, сколько бы Руби ни стирала его вещи, они, да и комната в целом, всегда пахли углем. Джейкоб ощущал этот запах, даже когда спал. Каждое утро парень выбирался из постели и с отвращением натягивал молескиновые подштанники и рубаху, жесткие, как доспехи. Сверху он надевал кожаный жилет, который должен был защищать его спину и плечи, когда он на своем горбу таскал через узкий вход на задний двор клиента тяжелые мешки с углем и сбрасывал их в лаз, ведущий в подвал.

И даже лошадь была какой-то безликой – совсем не такой, как Ватерлоо, к которому Джейкоб так привязался на ферме Хамблов. Это было унылое, вечно усталое создание, такое же жалкое, как и он сам, никак не реагировавшее на попытки парня поговорить с ним.

В отличие от Руби, у Джейкоба не было даже надежды на то, что это жалкое существование когда-нибудь изменится. Девушка часто говорила о том, что когда-нибудь они уедут с Фостер-корт, и о том, какая замечательная жизнь начнется у них потом, но Джейкоб не в состоянии был даже представить себе всего этого.

Зима подошла к концу. Дни становились все длиннее и все теплее. Наступил март, ребенок должен был родиться недель через шесть. Джейкоб нашел акушерку и договорился, что она придет, как только он сообщит ей о начале родов. Женщина запросила десять шиллингов, но эти деньги того стоили – говорили, что она опытная и надежная.

Как-то в пятницу Джейкоб шел домой угрюмый, как никогда. На ступеньках он встретил хозяина дома Чарли Мерфи – тот грелся на вечернем солнышке.

– Хороший денек, – заметил Чарли.

– Вы так считаете? – проворчал Джейкоб. Он не видел в этом дне ровным счетом ничего хорошего.

Чарли внимательно на него посмотрел и сказал:

– Дни, когда жильцам дают зарплату и они платят за жилье, всегда хороши.

– Да, наверное, – ответил молодой человек.

Он неизменно отдавал свою зарплату Руби, которая вела все финансовые дела.

– Кстати, не хочешь поставить пенсов шесть на завтрашние скачки? Двадцать к одному, и лошадка победит, как пить дать.

– И сколько я получу, если она победит?

– Приятель, в том, что она победит, можешь не сомневаться, и ты получишь десять шиллингов плюс свою ставку, что, как мне кажется, не так уж плохо.

– А если я поставлю шиллинг, то получу вдвое больше?

– Это уж точно! – энергично кивнул Чарли.

– Что ж, тогда я рискну шиллингом, – решился Джейкоб.

Когда он рассказал об этом Руби, она назвала его самым отпетым дурнем на земле. Он вынужден был все рассказать после того, как девушка, тщательно пересчитав его зарплату, заметила, что одного шиллинга недостает. Она не отказалась от своих слов и после того, как лошадь выиграла и Джейкоб принес фунт, оставив ставку себе. Вечером в воскресенье парень отпраздновал победу двумя пинтами эля – первыми со времени приезда на Фостер-корт. В пабе Джейкоб познакомился с компанией парней, которые стали называть его Джейком. В этой дружеской компании он сразу почувствовал себя нормальным, полноценным мужчиной – а не неудачником, как дома.

Всю следующую неделю у Джейкоба было хорошее настроение. В пятницу Чарли Мерфи уже ждал его на ступеньках, и парень снова поставил шиллинг на верного фаворита. Лошадь не победила, и Руби отказалась выдать Джейкобу несколько пенсов на то, чтобы он утопил свое горе в пиве.

– Мне нужно еще кое-что купить ребенку – одежду, кроватку… И у меня нет шали, – сердито сказала Руби. -Джейкоб, ты такой безответственный!

В следующую пятницу Джейкоб набрался смелости и взял из зарплаты полкроны – шиллинг на ставку, остальное на эль. Он решил, что вечером пойдет в паб «Шафтесбери». Руби могла бушевать сколько угодно, но он вкалывал всю неделю и имеет право расслабиться над бокалом пивка. Все остальные мужчины так и поступали, так чем же он хуже?

Но Руби не стала бушевать.

– Джейкоб, я тоже работала всю неделю, – тихо сказала она и пожала плечами. – Но если тебе так хочется…

Да, ему очень хотелось пойти в паб. Там он сразу забывал о Фостер-корт, о Руби, о будущем ребенке. Девушка отказалась кипятить ему воду, вместо этого углубившись в изучение блокнота, в который она записывала свои финансовые операции. Помывшись, Джейкоб надел недавно вычищенный костюм и попрощался, но Руби так и не подняла голову.

Когда он вошел в «Шафтесбери», парни встретили его приветственными криками:

– Привет, Джейк, дружище! Мы и не надеялись увидеть тебя вновь! Что будешь пить?

Вместе с Джейкобом их было восемь. Он счел себя обязанным заказать им по кружечке, а сам до конца вечера выпил восемь пинт – больше, чем когда-либо в прошлом. Дорогу домой парень нашел с трудом. На кровати сидела Руби с ребенком на коленях, а акушерка сворачивала испачканные кровью простыни. Она с плохо скрываемым отвращением глянула на Джейкоба и полным презрения голосом произнесла:

– Мистер О'Хэган, у вас дочь. К счастью, вашей бедной жене хватило сил спуститься вниз и послать за мной соседского мальчишку. Бог знает, что с ней было бы, если бы я не пришла.

– Она бы справилась.

Будь Джейкоб трезв, ему бы наверняка стало стыдно за себя, но сейчас его мозг был затуманен элем и ему было все равно. Он сказал себе, что Руби и сама родила бы ребенка, перерезала пуповину и сделала все, что нужно, сэкономив десять шиллингов. А еще ему очень не понравилось обращение «мистер О'Хэган». Фамилия Виринг могла фигурировать в полицейских списках, но то, что он вынужден был называться фамилией Руби, лишь заставляло его чувствовать себя еще более неполноценным.

– Миссис О'Хэган, я ухожу. Как вы себя чувствуете, милая?

Раскрасневшаяся и довольная несмотря ни на что, Руби лишь кивнула.

– Я загляну завтра, проверить, как у вас дела. Тогда и заплатите мне.

– Спасибо вам за все.

Женщина ушла. Одолеваемый любопытством, пьяно покачивающийся Джейкоб приблизился к кровати:

– Это девочка?

– Да, она совсем крохотная, – каким-то чужим голосом сказала Руби. – Миссис Микельвайт говорит, что она весит фунта четыре. Это потому, что она родилась слишком рано, на месяц раньше срока. Надо, чтобы она набрала вес.

– А как ты ее назовешь?

Джейкоб догадывался, что его голос не будет иметь никакого веса в выборе имени для их дочери, – и оказался прав.

– Грета – в честь Греты Гарбо.

Молодой человек кивнул, хотя имя показалось ему дурацким.

– Послушай, Руби, извини, что меня не было рядом, – сказал он, ощущая необходимость исправить положение. – Если бы я знал, что могут начаться роды, я бы в жизни никуда не пошел.

– Мне было бы намного легче, если бы ты держал меня за руку, – с укором проговорила Руби.

– А что если бы она родилась, когда я был на работе? – резонно заметил Джейкоб.

– Это было бы совсем другое дело. Работа – это необходимость, а эль – нет.

Джейкоб хотел возразить, но сдержался.

– Скажи, больно было? – спросил он и икнул.

– Нет, все прошло очень быстро и почти без боли. Миссис Микельвайт сказала, что это были одни из самых легких родов в ее практике. Хочешь подержать ее?

Видимо, Руби решила простить его. Она осторожно передала ему крошечного младенца. Девочка была уже в одежде – длинной фланелевой распашонке, вязаной кофточке, чепчике и пинетках; все было далеко не новым. Руби купила вещи в магазине подержанной одежды. Только шаль была новой – это был подарок от миссис Квинлан из «Молт-Хаус».

Ребенок показался Джейкобу легким как перышко, но при этом намного более тяжелым, чем те мешки с углем, которые он таскал в Эдж-Хилл. Джейкоб впился взглядом в идеально правильное маленькое личико, в длинные реснички, трепещущие на белых, словно восковых щечках, в аккуратные бледные губы… Ему захотелось убежать и никогда больше не возвращаться. Другие мужчины могли считать своего первенца благословением небес, но Джейкоб видел лишь крест, который ему придется нести до конца жизни. Теперь ему никогда не вырваться из замкнутого круга изматывающего, отвратительного труда, за который платят сущие гроши. Он вернул ребенка Руби и без выражения сказал:

– Она такая милая.

– Ты тоже так считаешь? – с восхищением глядя на дочь, произнесла Руби. – Джейкоб, я уже люблю ее сильнее, чем саму жизнь!

– Правда? – с завистью спросил молодой человек.

Уже через неделю Руби вернулась к работе. Ребенка она носила с собой, завернув его в теплую шаль. Многочисленные поздравления от встречных она принимала с поистине царственной грацией, слегка отводя шаль, чтобы показать восхищенным крохотное бледное личико Греты.

Миссис Харт подарила девочке крошечный серебряный браслетик.

– Когда я родилась, мне подарила его моя крестная, – сказала она Руби. – Пусть лучше он достанется Грете, чем окажется в «Райлиз» вместе со всем, что есть ценного в этом доме.

Грету крестили в ближайшее воскресенье, день спустя после семнадцатого дня рождения Руби. Церемония прошла очень тихо: присутствовали лишь Руби, Джейкоб и их дочь, которая оказалась просто идеальным ребенком – спала по ночам, без малейших возражений сосала материнскую грудь, отрыгивала, как полагается маленьким детям. Но при этом Грета совсем не набирала вес.

– Она весит столько же, сколько в момент рождения, – сказала обеспокоенная Руби, держа девочку на руках.

– Да откуда ты можешь это знать? – немного раздраженно спросил Джейкоб. Ему не нравилось, что Грета занимает все время матери.

– Знаю, и все.

После крещения Джейкоб отправился в паб, заявив, что ему надо обмыть ребенка. Лошадь, на которую он поставил за день до этого (Руби об этом ничего не знала), пришла третьей, хотя шансы на победу были высокими. Джейкоб сам не знал, что для него важнее – скачки или выпивка. И уж точно самыми важными для него не были ни Руби, ни их дочь.

Когда Грете исполнилось три месяца, Джейкоб уже отдавал жене не более половины зарплаты. Каждую пятницу он ставил на лошадей пару шиллингов, и выигрыши приносили ему столько радости, что это вполне компенсировало проигранные деньги. Теперь рабочие недели проходили намного быстрее – каждый день приближал долгожданную пятницу. Всю неделю Джейкоба не покидало чувство, что уж на этот раз ему повезет особенно крупно.

К тому же рабочие часы летят намного быстрее, когда знаешь, что вечером тебя жнут в «Шафтесбери» приятели. Руби могла пилить его сколько угодно – он был мужчиной и сам решал, что ему делать. Другие ребята в пабе часто хвастались, как они отпускают затрещины своим женам, если те позволяют себе слишком много. Джейкоб решил, что, раз уж Руби не понимает и не поддерживает его, когда-нибудь он тоже покажет ей, кто в доме главный.

Им наконец удалось уговорить Чарли Мерфи починить окно в их комнате. Руби повесила новые ярко-красные занавески. Теперь на кровати лежало лоскутное покрывало, на полу – коврик, а царапины на комоде прикрывала кружевная скатерть. Чистенькая, опрятная комната стала настоящим оазисом в унылом грязном доме.

Как-то жарким августовским вечером Джейкоб, как обычно, вернулся домой, весь покрытый угольной пылью. Вечернее солнце смотрело в раскрытое окно, делая комнату еще более нарядной. Грета лежала на кровати в одном истрепанном подгузнике, что-то ворковала и лениво рассматривала пальцы ног. Ее никак нельзя было назвать подвижным ребенком, кроме того, она часто простужалась и, по словам Руби, так и не набрала нормальный вес.

Стол был накрыт. Большой котелок, стоявший посредине, исходил паром через дыру в крышке, что означало, что на ужин будет неизбежное рагу. Руби отреагировала на появление Джейкоба сухим кивком.

– Когда ты помоешься, чай будет готов, – сказала она.

– А вода согрета?

– Пока ты ходишь пьянствовать в паб, я не буду греть тебе воду – я уже говорила тебе об этом. Нагреешь сам, – ответила Руби, открывая газету, которую она, должно быть, где-то нашла.

Чтение газет всегда особенно сильно раздражало Джейкоба: он почти не умел читать, и ему казалось, что Руби намеренно указывает его место.

– Я пока выпью чаю, – продолжала Руби.

– Ты лучше согрей мне воду.

В голосе Джейкоба послышалась угроза, и девушка посмотрела на него с удивлением:

– Что ты сказал?

– Я сказал, подними задницу и согрей мне воду, черт возьми! – повторил Джейкоб, сделав шаг к ней.

Руби засмеялась:

– Я присела впервые за весь день, а потому и не подумаю вставать.

Этот смех окончательно вывел его из себя. Надо было проучить ее. Джейкобу надоело постоянно чувствовать себя ниже Руби, надоело отношение к нему как к непослушному ребенку. Он поднял руку и ударил ее по щеке – достаточно сильно, чтобы она заплакала и стала молить о пощаде.

Но ничего подобного не произошло. Руби завизжала, вскочила на ноги, схватила котелок с рагу и метнула его парню в голову. Раздался треск от удара металла о кость, и Джейкоб свалился на кровать.

Завизжав снова, Руби подхватила на руки Грету. Девушка стояла над Джейкобом, держа в одной руке котелок, а в другой ребенка, ее щеки пылали.

– Джейкоб Виринг, если ты еще раз ударишь меня, – скрежещущим голосом произнесла Руби, – я убью тебя, клянусь!

Джейкоб не усомнился в этом ни на секунду.

– Я упал, – объяснил он своим друзьям в пабе. – Зацепился за стул и ударился головой о стену.

– Ясное дело, это не твоя женка тебя стукнула, – пошутил один из приятелей. – А если это она, то я надеюсь, ты показал ей, кто в доме хозяин!

– Она бы не посмела!

Несправедливость того, что произошло, давила на Джейкоба весь вечер, и чувство обиды лишь росло с каждой кружкой пива. Другие мужчины били своих жен, и это считалось вполне нормальным, почему же у него в семье все не так? Но с другой стороны, как можно было сравнивать Руби с обычными женщинами? В ней было что-то неземное. Чем хуже шли дела, тем лучше она себя чувствовала – как будто жизнь была битвой, в которой она во что бы то ни стало решила победить. Джейкоб почувствовал, как в его груди разлилось что-то теплое. Эта необычайная женщина принадлежит ему! В его затуманенном мозгу вдруг всплыло воспоминание о том, как когда-то давно Руби заглядывала в дверь коровника и робко произносила: «Привет, Джейкоб».

Тогда она его любила, но это чувство ушло. Он сам все испортил! Джейкоба обуяла жалость к самому себе. Вернувшись домой, он покажет Руби, как сильно он ее любит, и постарается все исправить.

Когда он пришел, Руби уже крепко спала. Занавески тихо развевались от ночного ветерка. Рабочая одежда Джейкоба висела на окне, но в комнате все равно пахло угольной пылью. Грета лежала в своей кроватке рядом с их постелью.

Дрожа от желания, которого он не испытывал с тех пор, как они сбежали из Брэмблиз, Джейкоб быстро разделся. Он хотел Руби так, как никогда раньше. Когда они в последний раз занимались любовью, она была еще почти ребенком, но теперь это была настоящая женщина – желанная женщина, знаменитая во всей округе.

Обнаженный, Джейкоб скользнул под одеяло, обнял Руби за талию и притянул к себе.

Она мгновенно проснулась.

– Что ты делаешь? – встревоженно спросила девушка, отталкивая его.

– Руби, я люблю тебя! – хрипло прошептал молодой человек. В его чреслах горел огонь, который надо было погасить, иначе он сошел бы с ума. Стройное, упрямо сопротивляющееся тело Руби лишь сильнее раззадоривало его, делая желание и вовсе нестерпимым.

– Джейкоб! – фыркнула Руби. – Ты пьян, я чувствую по запаху. Отстань от меня, ты разбудишь Грету.

Но сейчас Джейкоб не остановился бы, даже если бы от этого зависела судьба всего мира. Он дернул вверх ночную рубашку, разорвав ее, навалился на Руби, вошел в нее и содрогнулся от острого удовольствия. Внутри нее все было намного свободнее, чем раньше, но ведь она родила ребенка! Новизна ощущений ничуть не ослабила наслаждение и не помешала Джейкобу достичь бурного, сотрясшего его экстаза. Несколько секунд спустя он скатился с Руби, удовлетворенный и уже сонный.

С того дня Джейкоб больше не ходил в «Шафтесбери» – теперь он просиживал вечера в другом пабе. Ему было стыдно за то, что он сделал, и за то, чего он не сделал. Они с Руби ни разу не обсуждали ночь, когда он взял ее помимо ее воли. – На следующее утро на руках девушки появились «следы страсти», а на щеке – синяк от его удара.

Джейкобу хотелось выпить – или хотя бы вырваться из напряженной атмосферы, царившей в Фостер-корт. В пабе он держался отчужденно, не желая ни с кем знакомиться.

Его чувство стыда стало лишь сильнее несколько месяцев спустя, когда Руби укоризненным тоном объявила, что она беременна. В этом был виноват только он один – как и во всем остальном.

В следующем, 1937, году, вновь в апреле, родилась их вторая дочь. Руби назвала ее Хизер – в честь актрисы Хизер Энджел, сыгравшей в одном из любимых фильмов Руби «Беркли-сквер».

В отличие от Греты Хизер была подвижным, шумным ребенком. Она мало спала, вечно плакала, требуя материнской груди, и покрывалась красными пятнами гнева, когда не получала желаемое. Руби, по-прежнему работавшая посыльной ломбарда, приобрела двойную коляску, которую толкала по улицам Дингл, позволяя всем прохожим любоваться спокойной молчаливой Гретой и вечно вопящей Хизер.

Эта девушка сама подошла к нему. Джейкоб никогда в жизни не заговорил бы с женщиной первый. Была суббота, паб был переполнен, а тапер наигрывал мелодии, которые Джейкоб смутно помнил по вечерам, проведенным с Руби в Брэмблиз, под потрескивание граммофона.

– Когда они любят, они любят! – под музыку похотливо ревели посетители.

– Привет, у тебя такой одинокий вид! – сказала девушка, усаживаясь на скамью рядом с Джейкобом. Ее красивые волнистые волосы не были ни белыми, ни черными – кажется, таких женщин называли шатенками.

– Спасибо, я в порядке, – сухо ответил Джейкоб, решив, что она проститутка, принявшая его за потенциального клиента. Но девочка промахнулась: у него в кармане было лишь девять пенсов, чего не хватило бы, чтобы оплатить услуги самой дешевой шлюхи в Ливерпуле. Джейкоб ощутил укол досады – девушка была очень красивой. Ее небольшие остроконечные груди были хорошо различимы под красным свитером, и у нее была очень гладкая, атласная кожа темного цвета. Джейкоб был нормальным земным мужчиной с нормальными мужскими желаниями – которые ему не удавалось удовлетворить. Они с Руби спали в одной постели, но теперь он боялся даже дотрагиваться до нее.

– Как тебя зовут? – спросила девушка.

– Джейк Виринг.

– А я Элизабет Джорджсон, но все зовут меня Бет. Ты здешний?

– Нет, я из Киркби.

– И чем ты здесь занимаешься?

Джейк сам не знал, чем он здесь занимается. Его привезла в Ливерпуль Руби, и он подчинился ей, как овца, идущая на убой, – но всего этого он не мог рассказать девушке.

– Я потерял работу и приехал в Ливерпуль искать новую, – сказал он.

– Ну и как, нашел?

– Я угольщик, развожу уголь по Эдж-Хилл.

– Моя бабушка живет в Эдж-Хилл! – радостно воскликнула Бет. – Я скажу ей, чтобы она брала уголь только у тебя. Сама я живу в Токстиз.

Далее девушка рассказала, что работает в отделе инструментов в магазине «Вуллиз» на Лорд-стрит, но надеется, что ее переведут на косметику. Когда она говорила об этом, ее карие, словно бархатные глаза радостно блестели.

Отец Бет был родом с Ямайки, мать ирландка, и у девушки было два брата и три сестры – все они жили вместе с родителями. Бет было восемнадцать лет, столько же, сколько и Руби, и это поразило Джейкоба в самое сердце. В отличие от этой милой, беззаботной девчонки Руби выглядела лет на двадцать пять, а то и на тридцать, Бет же, похоже, задумывалась только о том, где ей раздобыть новую помаду и духи.

– Джейк, ты же был не против поболтать со мной? – спросила она его. – У тебя и впрямь был очень одинокий вид, и я подумала, что нехорошо, когда такой симпатичный парень сидит и грустит. – Девушка робко посмотрела на него. – У тебя есть подружка?

Джейкоб сделал глотательное движение и уверенно ответил:

– Нет.

Ему не хотелось, чтобы Бет ушла, – ее слова были такими приятными! Она не была проституткой, а в паб пришла только потому, что здесь праздновала день рождения одна из ее подружек с работы. В присутствии Бет Джейкоб чувствовал себя большим и сильным, тогда как в присутствии Руби – ничтожным. Кроме того, Бет была мягкой, что так контрастировало с твердокаменным характером Руби. Когда паб уже закрывался, Джейкоб отважно предложил девушке вновь встретиться здесь же в следующую субботу.

Казалось, она была разочарована.

– Но ведь это целая неделя! – воскликнула Бет. – Неужели мы не можем увидеться пораньше?

– Я бы с радостью, но… -Джейкоб замялся, но, солгав один раз, врать было уже просто. – Дело в том, что у меня мало наличности. Я каждую неделю отсылаю деньги маме в Киркби. Она вдова, и у меня есть еще три младших братишки. Они едва сводят концы с концами, так что приходится им помогать.

Бет посмотрела на парня с теплотой:

– Ты даже лучше, чем я думала! Вот что я тебе скажу: давай в среду пойдем в кино, у меня есть деньги.

Они начали регулярно встречаться – сначала дважды в неделю, а вскоре и трижды. Джейкобу прибавили зарплату – теперь он получал фунт и шесть пенсов, – но Руби он об этом не сказал, а деньги оставлял себе. Бет познакомила его со своим крупным, крепким отцом и рыжеволосой матерью. Родители девушки придирчиво осмотрели его и, судя по всему, остались довольны увиденным. Джейкоб догадался сказать, что он католик, и теперь его принимали в этом доме с распростертыми объятиями. Он стал официальным ухажером Бет – как когда-то давно считался ухажером Одри. Этот статус пришелся ему по душе, практически ничего от него не требуя, но зато предоставляя ему массу возможностей хорошо проводить время. Двойная жизнь очень нравилась Джейкобу, хотя он и понимал, что долго все это длиться не может. Рано или поздно Руби должна была узнать о Бет, а Бет – о Руби.

Но все произошло совсем не так, как он предполагал.

Был канун Нового года. Шел снег, и небо было затянуто тяжелыми темными тучами. Белые снежные хлопья облагородили бесформенные завалы угля во дворе, превратив их в некое подобие горного хребта. Джейкоб, весело насвистывая, бросал мешки с углем на повозку. Его работодатель, Артур Каммингс, слишком старый и дряхлый, чтобы вести дела самостоятельно, стоял на пороге домика, в котором он жил один, и, потирая узловатые руки, наблюдал за процессом. Его жена умерла два года назад, а детей у них не было.

– Что делаешь сегодня вечером, парень? – спросил он.

Каммингс знал о Руби и девочках.

Рождество стало для Джейкоба сложным периодом – теперь на него претендовали сразу две женщины. Бет он сказал, что проведет выходные в Киркби. Они должны были встретиться на следующий день.

– Останусь дома, выпью чего-нибудь с женой, – ответил Джейкоб.

– Хороший парень! – одобрительно заметил Каммингс. – Когда закончишь, заходи ко мне, разопьем по бутылочке «Гиннесса». Можем отпраздновать Новый год заранее.

Джейкоб не собирался принимать это предложение, но все равно кивнул. Несомненно, Артур был хорошим человеком, и ему было не по душе вынужденное одиночество. Он постоянно приглашал Джейкоба на чашку чая, пытался завязать с ним разговор… Но молодой человек не испытывал особого желания сближаться со своим работодателем. Закончив грузить мешки, Джейкоб погладил по морде апатичного коня по кличке Клиффорд и уже собирался усесться в повозку, когда в ворота вошла Бет. Ее появление испугало Клиффорда, который дернул головой и нервно фыркнул.

– Что ты здесь делаешь? – резковато спросил Джейкоб. Угольный склад был нейтральной территорией, и ни Руби, ни Бет никогда здесь не появлялись.

– Джейк, я должна кое-что тебе сказать, – проговорила девушка. Она была очень бледной, а ее глаза опухли от слез. – Я залетела.

– Куда залетела?

– Туда, Джейк. У меня будет ребенок. Я не сказала маме и папе, но нам придется обвенчаться как можно быстрее. Они все равно догадаются, но когда мы поженимся, это будет уже не важно. Мы сегодня же пойдем в церковь Святого Павла и поговорим с отцом Винсентом – договоримся о венчании.

Джейкоб замер.

– Сегодня я не могу, – пробормотал он. – Я пообещал маме встретить Новый год вместе с ней.

– Ну что ж, тогда завтра, – разочарованно ответила Бет.

К удивлению Руби, в этот и следующий вечер Джейкоб, напуганный до колик в животе, сидел дома. Ему пришло в голову, что они с Руби так и не поженились, а значит, он свободен и может жениться на Бет. Но ему не нужна была жена – в особенности беременная. В этом случае он лишь поменял бы одно жалкое существование на другое, возможно еще худшее. По крайней мере Руби хорошо зарабатывала и не бросала работу даже в последний месяц обеих беременностей. Вероятно, Бет захочет уйти из «Вуллиз», и ответственность за нее и будущего ребенка целиком ляжет на его плечи. Словно по волшебству, Джейкобу открылись многочисленные положительные качества Руби, которых он не замечал раньше.

Бет знала, что он живет в Фостер-корт, но не знала номера дома.

– Это настоящие трущобы, – говорил ей Джейкоб. – Я живу там лишь временно. Тебе лучше не появляться в этом месте.

Но теперь она могла в любую минуту появиться здесь – или на угольном складе. Или, что еще хуже, она могла прислать своего отца. Джейкоб чувствовал себя связанным по рукам и ногам.

Прошел еще один день. Джейкоб сказал Артуру Каммингсу, что у него много домашних дел и ему нужен отгул – он отработает в субботу. Так как он был хорошим работником и никогда прежде не брал отгулов, Артур охотно согласился на это.

На следующее утро Джейкоб надел рабочую одежду, спрятался в конце коридора и подождал, пока Руби с детьми в коляске уйдет на работу. После этого он вернулся в комнату и переоделся в костюм.

Джейкоб понятия не имел, как выбраться из путаницы, в которую превратилась его жизнь. Ему в голову приходил лишь один вариант – убежать как можно дальше, найти работу на какой-нибудь ферме и жить тише воды ниже травы, запретив себе даже смотреть на женщин. Можно было пойти на один из городских вокзалов, купить билет до станции, до которой ему хватило бы денег, и уехать не оглядываясь.

Город, как обычно, пульсировал потоками транспорта. У Джейкоба, быстро идущего по тротуару в сторону вокзала на Лайм-стрит, заболела голова, и он остановился, чтобы хоть немного прийти в себя. Он стоял у здания, на котором висела табличка «Армейский призывной пункт».

Несколько минут Джейкоб смотрел на эту табличку, а затем вошел в дверь.

Он не собирался возвращаться в Фостер-корт, но ему пришлось это сделать. Заполняя анкету, Джейкоб оставил адрес угольного склада – он решил, что мистер Каммингс не будет возражать, – а если кто-нибудь заметит, что он назвался другой фамилией, он что-нибудь да придумает. Следовало обратиться в армейский отдел образования и пройти курс обучения – все же Джейкоб читал и писал очень слабо даже для армии. Ему предоставят квартиру и питание, он сможет по своему усмотрению распоряжаться жалованьем – и, что самое главное, ему больше не придется принимать решения самостоятельно. Отныне он будет должен только королю и Британии.

Он сегодня же найдет Бет – не дожидаясь, пока она найдет его, – и договорится со священником о дате венчания и обо всем остальном. Когда настанет этот день, он будет уже далеко.

Руби не обеспокоило то, что Джейкоб не пришел домой после работы. Она уже успела привыкнуть, что в последнее время он жил как будто сам по себе. Иногда девушка задавалась вопросом, любит ли она его еще и любила ли вообще или это было лишь детское увлечение. Джейкоб был первым встреченным ею молодым человеком, и у него была красивая внешность, но она очень сомневалась, что при других обстоятельствах удостоила бы его чем-то большим, чем мимолетный взгляд. Если бы не несчастный случай с Биллом Пикерингом, их роман сошел бы на нет еще несколько месяцев назад.

Но тогда у нее не было бы девочек. Сейчас они обе спали на кровати. Руби наклонилась и дотронулась до белой щечки Греты.

– Что бы я без вас делала? – прошептала она.

Бледные губы были сложены в тихую улыбку. Девочка сжимала тряпичную куклу, которую она назвала Бэбс. Грета была очень похожа на Джейкоба – те же светлые волосы, те же голубые глаза с длинными светлыми ресницами. Кроме того, девочка унаследовала от отца спокойный характер.

Руби вздохнула. Бедный Джейкоб! На самом деле он был неплохим человеком, но от него требовали того, на что он был не способен. Ему требовалось прежде всего спокойствие и одиночество. На своей любимой ферме, посреди безлюдных полей он чувствовал бы себя в своей среде, но город был для него чужим.

Руби не стала касаться второй своей дочери, боясь разбудить ее. Хизер было лишь девять месяцев, но она была настоящей юлой, уже сейчас ни минуты не сидевшей на месте. Девочка уже дважды обжигала руку об утюг, который мать ставила под кровать, чтобы тот остыл. Руби и Хизер были очень похожи: как и у матери, у девочки были черные волосы и почти черные глаза. Худая и жилистая, очень сильная, она была почти такого же роста, как старшая на год Грета, которая часто болела и так и не набрала нормальный для своего возраста вес.

Руби решила, что пора бы уже приступить к рагу, остывающему на столе. Рагу было проще всего готовить – Руби ни за что на свете не поставила бы что-либо свое в грязную духовку на кухне, а газовую горелку можно было худо-бедно почистить. После того как Хизер начала ползать, готовить еду стало довольно сложно. Руби каждый раз приходилось решать, оставить девочку в комнате, спрятав подальше все потенциально опасное, или взять ее на первый этаж, где было полно различных неприятностей – в том числе кухонных тараканов, которых Хизер вполне могла попытаться поймать и съесть.

Ну когда же они наконец вырвутся с Фостер-корт?

Обычно дом замирал, погружаясь в тишину, лишь глубокой ночью. Просыпаясь в темноте, Руби некоторое время лежала и слушала тихое дыхание девочек и похрапывание Джейкоба. За стеной не плакали дети, не вопили женщины, никто не хлопал дверью, не дрался… Иногда она лежала так, погруженная в полудрему, до тех пор, пока по улице не начинали грохотать повозки молочников и не раздавалось звяканье бутылок. Для района это как будто служило сигналом к пробуждению: открывались двери, раздавались голоса и посвистывание, по лестнице размеренно топали мужские ноги в сапогах и ботинках, отправляющиеся на работу. После этого Руби обычно будила Джейкоба и вставала сама: надо было попытаться пробраться на кухню до того, как там появятся другие обитатели Фостер-корт, и вскипятить чайник.

Но, проснувшись этой ночью, она осознала, что чего-то недостает. Руби вспомнила, что, когда она ложилась спать, Джейкоба все еще не было дома. Не было его и сейчас.

Девушка не имела ни малейшего представления о времени. Если не считать дыхания девочек, мир был погружен в молчание. Руби села на постели, зажгла свечи и впервые обратила внимание на то, что костюма Джейкоба не было на двери, на обычном месте. Так она и сидела, дрожа от холода и беспокойства, пока на улицы не выехали повозки молочников, а докеры не пошли на работу. Тогда Руби оделась, покормила детей, усадила их в коляску и направилась в сторону угольного склада.

Небо было свинцово-серым, а январское утро – очень холодным. Зайдя во двор склада, Руби увидела, что на телегу грузит мешки незнакомый ей парень. Понурив голову, перед повозкой стояла серая лошадь в упряжи, но когда появилась Руби, лошадь беспокойно дернула головой.

– Где Джейкоб? – громко спросила Руби.

Может быть, его выгнали с работы и он просто боится сказать ей об этом?

– Лучше постучите вон в ту дверь, и Артур Каммингс все вам расскажет, – с ухмылкой ответил парень, кивнув в сторону небольшого домика, стоявшего в углу двора. – Кажется, ваш Джейкоб оказался тем еще пройдохой.

– Ты о чем? – поинтересовалась Руби, но парень промолчал.

Дверь открыл сутулый старик со слезящимися глазами. У него был несколько удивленный вид. Руби не стала тратить время на обмен любезностями.

– Где Джейкоб? – спросила она.

– А вы кто?

– Его жена.

– Но я думал… – старик дернул себя за белые, как снег, волосы. Казалось, он удивился еще больше.

– Что вы думали?

– Вообще-то его жена уже здесь.

– Я никогда не говорила, что я его жена. Я его невеста. – В прихожую вышла какая-то девушка. На ней было коричневое обтягивающее пальто, трикотажная шапочка и такие же перчатки. Ее можно было бы назвать очень красивой, если бы ее глаза не были красными от слез.

– У Джейка нет жены, – сообщила она.

– Есть, и это я! – громко возразила Руби и указала на коляску. – А это его дочери. Но я хотела бы знать, где он сам, черт возьми! Кстати, его зовут Джейкоб, и ты не можешь быть его невестой.

Девушка расплакалась.

– О Боже, все еще хуже, чем я думала! Он еще и обманывал меня?

– Да, но где он? – повторила Руби.

– Он пошел служить в армию, девочки, – взволнованно произнес Артур Каммингс. – В королевский танковый полк. Он сказал, что его жена все знает.

Артур оказался хорошим человеком. Он явно был огорчен аморальным поведением своего бывшего работника – как будто проступки Джейкоба каким-то образом бросали тень на него самого. Артур заварил чай, сказав, что его посетительницам он сейчас очень нужен. Коляску поставили в прихожей, а обе девушки уселись за накрытый синелью стол в столовой, обстановка в которой выглядела так, словно на дворе все еще было девятнадцатое столетие. В черном камине бодро потрескивал огонь.

Девушки решили, что винить в чем-то друг друга бессмысленно. Джейкоб обманывал их обеих. Как ни странно, Руби почувствовала симпатию к несчастной Бет. Всхлипывая, девушка рассказала, что она любила Джейкоба всем сердцем и что они должны были пожениться через несколько недель. За день до этого они договорились пойти по магазинам и выбрать себе обручальные кольца. Когда Джейкоб не пришел, Бет сильно встревожилась.

Руби опустила глаза на латунное кольцо, которое она за свои деньги – а именно за шесть пенсов – купила в «Вулвортс». Если перед тем, как ложиться спать, она не снимала его, палец становился зеленым. Она не испытывала никаких чувств, за исключением ощущения, что ее бессовестно предали. Так, значит, у Джейкоба была женщина на стороне! Руби и не знала, что он на такое способен. Но как бы там ни было, она почувствовала, что с уходом Джейкоба с ее плеч свалилась часть груза, который ей приходилось нести. Возможно, она поплачет несколько дней – в основном потому, что их когда-то такие приятные отношения закончились на такой печальной ноте, но, коль уж на то пошло, радости они не приносили уже давно.

Бет безутешно рыдала. Протянув руку, Руби погладила ее по плечу.

– Ничего, пройдет время, и ты его забудешь, – сказала она таким тоном, словно обращалась к ребенку. – Ты еще так молода, найдешь себе кого-нибудь другого.

– Я никогда его не забуду, и мне не нужен никто другой! – всхлипывала Бет. – Моя жизнь кончена. Назад на работу меня уже не возьмут, я сказала всем, что выхожу замуж. Кое-кто из девочек уже купил мне свадебный подарок, и я уже пригласила их в церковь Святого Павла!

– Скажи им, что ты решила отменить свадьбу, – предложил Артур. Он сидел между девушками с видом судьи, и было видно, что он принимает постигшее их несчастье близко к сердцу.

– Да, неплохая мысль, – ободряюще произнесла Руби. – Скажешь, что ты передумала.

Бет уныло посмотрела на нее:

– Я бы так и сделала, если бы не… Дело в том, что я беременна ребенком Джейка. Когда мой отец об этом узнает, он меня убьет.

В дверь постучали.

– Надеюсь, это не очередная девушка, разыскивающая Джейка, – печально пошутил Артур, идя к двери.

Но это оказался лишь новый работник, который сообщил, что уезжает.

– Мне пора, – сказала Руби. – У меня важные дела, надо повидать кучу людей.

– Но как же я?! – вскричала Бет.

– А что ты? – нахмурилась Руби.

– Ты должна мне помочь.

– Ничего я не должна. У меня положение еще хуже, чем у тебя. Мне надо кормить двоих детей, платить за жилье, работать, наконец.

– Но зато твое сердце не разбито! – горячо проговорила Бет. – Я вижу, что ты ничуть не огорчена. Ничего удивительного, что Джейк ушел ко мне. Наверное, ты совсем о нем не заботилась, так что ты сама виновата, что он сбежал. Ты его к этому вынудила.

– Милая, погоди минутку, – вмешался Артур Каммингс. – Мне кажется, что ты не права.

– Права, не права – какая разница!

– Джейкоб сбежал из дому только после того, как познакомился с тобой, – заметила Руби. – Наверное, его подвигло к этому известие о вашем ребенке. Он был не в состоянии содержать нашу семью, не говоря уже о двух сразу.

– Но ведь он помогал своей матери и младшим братьям, разве нет?

– Черта с два он кому помогал! Он не видел мать уже несколько лет, и он ее единственный ребенок. Джейкоб не мог содержать даже собственных детей. Почти все его деньги уходили на букмекеров и на пиво.

Бет разрыдалась с новой силой.

Руби подумала, что последние ее слова были чересчур жестокими. Ей вновь стало жаль девушку. Похоже, у Бет было чересчур мягкое сердце, и она была отчасти права, утверждая, что Руби не заботилась о Джейкобе, – но это была его и только его вина. Сразу после их прибытия в Фостер-корт Руби делала все от нее зависящее, чтобы облегчить Джейкобу жизнь. Кто еще позволил бы ему полгода лежать пластом? И при всем этом она кормила его, обхаживала… Руби пришла в голову мрачная мысль, что, если бы не Грета, Джейкоб, возможно, до сих пор лежал бы на одном месте. В его отношении к дочерям совсем не чувствовалось любви – попросту говоря, они были ему безразличны. Как будто девочки появились на свет без его участия!

– Без него тебе будет даже лучше, – внезапно произнесла Руби.

– Да откуда тебе это знать! – воскликнула Бет.

– Руби прожила с ним два года, – вставил Артур Каммингс. – Так что она знает, о чем говорит. Я считал Джейкоба хорошим парнем, но сегодня утром он упал в моих глазах.

Бет содрогнулась:

– Я уже на третьем месяце. Мне придется уйти из дому до того, как появится живот. И лучше сделать это пораньше – как только папа узнает, он все равно выгонит меня. Так мне хотя бы не придется прятаться и лгать.

– Пожалуй,ты права, – произнес старик, покачивая головой.

– Да, но что мне делать?! – всплеснув руками, горестно воскликнула Бет. – Можно я буду жить с тобой? – обратилась она к Руби. – Извини за все, что я тебе наговорила.

Руби фыркнула:

– Поверь, когда ты увидишь, где я живу, ты сама не захочешь там остаться. Ни один человек в здравом уме не станет жить в Фостер-корт. Нам с Джейкобом было тесно в нашей комнатушке, а ведь большую часть времени его не было дома. Мы с тобой будем мешать друг другу, а места для еще одного ребенка там нет совсем. И что будет, когда ты бросишь работу? Я что, должна буду кормить тебя?

– Мне все равно, тесно там или нет. Вот что я тебе скажу, – возбужденно произнесла Бет. – За то, что ты будешь кормить меня, я буду заниматься уборкой и тому подобным. Тебе не придется выполнять домашнюю работу.

– Я не могу позволить себе домработницу, – язвительно бросила Руби.

– А ты представь, что я жена, а ты муж. Я буду смотреть за детьми и готовить еду, а ты – ходить на работу. Кстати, где ты работаешь?

– Она посыльная ломбарда, – с гордостью сообщил Артур.

– Спасибо, но я не хочу быть ничьим мужем! – заявила Руби. – И дело не только в этом. Сейчас я больше всего хочу выбраться с Фостер-корт, а не взять себе еще одного жильца. – Она скрестила руки на груди, что показывало, что она уже приняла решение.

В прихожей громко вопила ее младшая дочь, недовольная тем, что ей никто не уделяет внимания.

– Мне лучше уйти, а то от крика Хизер тут повылетают все стекла, – сказала Руби.

– Эй, послушайте меня обе, – произнес Артур Каммингс. – Вы можете переехать ко мне. Здесь наверху есть две пустующие спальни и зал. Мне не нужно платить, достаточно будет уборки и готовки. – Старик жалобно улыбнулся. – После того как умерла моя старуха, я питаюсь кое-как. Я буду только рад вашей компании.

Он перевел слезящиеся глаза с одной девушки на другую.

– Да, и еще – я люблю маленьких детей, – добавил Артур, словно уговаривая их. – Что скажете?

– Да! – не задумавшись ни на секунду, воскликнула Бет.

Руби же для принятия решения понадобилось несколько больше времени. Бет была ей симпатична, и девушек объединяло то, что их предал один и тот же мужчина. Кроме того, Руби понравился Артур и его дом.

– Хорошо, – наконец сказала она. – Бет будет заниматься уборкой, готовить еду и смотреть за детьми. Я буду платить за продукты из своего кармана – так будет честно. Но предупреждаю: что бы ни случилось, не надо считать меня своим мужем!

Артур с довольным видом вздохнул:

– Так, значит, договорились?

– Договорились, – в один голос ответили обе девушки, и Руби подумала, что Джейкоб лопнул бы от изумления, если бы в этот момент увидел, с каким радостным видом они посмотрели друг на друга и пожали руки.