На поводу у сердца

Глава 8

Я думал, самое сложное испытание завершится вместе с окончанием похорон, но я ошибался. Самое сложное ждало меня после.

Да, я, безусловно, рад, что больше мне не приходиться мучиться от грустных чувств других людей, но теперь вместо этого каждый день мне нужно справляться со своими собственными, что беспощадно сгрызают меня, стоит только оказаться наедине с самим собой.

И знаете, как я с ними справляюсь?

Элементарно: я сбегаю.

Да, я делаю именно то, за что Мэгги меня непременно отругала бы – сбегаю от проблемы, как трус, делая все возможное, лишь бы ни на секунду не оставаться в одиночестве, чтобы не встречаться лицом к лицу со всем месивом собственных эмоций.

Прекрасно, не правда ли? Очень по-мужски. Но не могу я иначе. Нет во мне ни необходимой силы духа, ни времени, чтобы как следует предаться печали и, так сказать, оплакать бабушкину смерть.

Каждый мой день после похорон выглядит в точности, как предыдущий: днем предельная концентрация на последних занятиях и экзаменах в университете, вечером я полным ходом занимаюсь подготовкой к переезду, в чем мне очень сильно помогает Марк, а ночью спасаюсь различными эмоциями моего дотошного соседа по комнате Кевина.

И мой план по избеганию погружения в тоскливые мысли был бы абсолютно идеальным, если бы не одно но: за последние дни я совсем не виделся с Ники. Однако в свою защиту хочу отметить – не только потому, что рядом с ней меня моментально переполняет боль утраты, смешанная с идиотской небратской любовью, которая ей на хрен не сдалась, но и потому, что у Николины все дни были забиты какими-то делами. А какими – она меня не просвещала. Но мне не составляет труда и самому догадаться, что, вероятнее всего, она проводит время с не пойми откуда появившимся парнем, о котором я ни черта не знаю. И это основательно выводит меня из себя.

Я должен узнать – кто он, и должен сделать это как можно скорее, чтобы дать ему ясно понять, что она в городе надолго не задержится. Я не оставлю Николину здесь одну. И в этом я абсолютно уверен, как никогда прежде.

– Слушай, ты все еще встречаешься с подругой Ники? – невзначай интересуюсь я у Марка, когда мы входим в лифт здания, в котором располагается его квартира.

– Эмилией? – отзывается он, недоуменно изогнув бровь.

– У нее нет других подруг, – мой голос звучит резковато, даже немного грубо, но друг не придает этому значения.

После смерти Мэгги он вообще спускает мне любые непроизвольные выпады в свой адрес и при этом ведет себя со мной в своей обычной манере – непринужденно, весело, немного похабно и нисколько не акцентируя внимание на том факте, что я несколько дней назад потерял человека, который был для меня и матерью, и отцом, и бабушкой в одном комплекте. За что ему низкий поклон, ведь бесконечная череда сочувственных взглядов и совершенно бестолковых соболезнований уже, мягко говоря, сидит в печенках.

– Встречаюсь, а почему спрашиваешь?

Я остро чувствую в нем любопытство с весомой долей трепета, который я отмечаю в нем, наверное, впервые.

Надо же, этому ангелочку действительно удалось чем-то зацепить гуляку Эндрюза.

– Хотел узнать, может, она тебе что-то говорила про парня, с которым видится Николина? – максимально спокойным тоном выдаю я, вмиг ощущая резкий скачок удивления в Марке.

– Парень? У Никс?

– Да.

– Нет, Эми ничего такого не говорила. С чего ты вообще решил, что он есть?

– Она сама сказала.

– Сама, значит? – усмехается Марк, добавляя к удивлению щепотку ехидства.

– Да.

– Надо же. И кто он?

– Откуда мне знать?! Потому-то я и спрашиваю у тебя об Эми, – вновь не сдерживаясь, рявкаю в ответ.

– Да ладно тебе, чего так нервничаешь? Эми ничего не говорила. Мы с ней вообще не обсуждаем Никс. К тому же если я не ошибаюсь, последние дни они не встречались. Может, за это время у нее кто-то и появился, – с деланным равнодушием произносит Марк, пока любопытство и некое волнение в нем лишь набирает обороты.

Это еще какого хрена означает?

– И ты ее ни с кем не видел? Вроде бы ты говорил, что вы с ней подружились, – напоминаю я его же слова, едва справляясь с возрастающим негодованием.

– О-о-о да! Еще как подружились, – друг расплывается в подозрительно широкой улыбке. – Можешь не верить, но пока ты был в отъезде, с Никс неожиданно произошли чудесные изменения. Она вдруг изъявила желание стать со мной «белой и пушистой», а я лишь пошел ей навстречу. Да и как тут было не пойти, когда девушка сама предлагает перемирие? Да еще такая красивая. Твоя сестричка, как оказалось, та еще горячая штучка, не так ли? – весело проговаривает Марк, а у меня лицо перекашивается.

Его «сестричка» будто режет острием по сердечной мышце, «горячая штучка» – по нервным окончаниям, а теплая волна его похоти, вызванная одним лишь упоминанием о Ники, обжигает весь низ живота.

Марк не успевает открыть входную дверь квартиры, как я хватаю его за грудки и прибиваю спиной к стене.

– Воу! Воу! Воу! Это еще как понимать?

Тотальное недоумение – вот из чего сейчас состоит мой друг-блядун.

– Только посмей к ней притронуться, я не посмотрю, что мы лучшие друзья, и кишки тебе все выпущу! – практически рычу ему в изумленное лицо, погружая его в еще более глубокий ступор.

– Ты чего так взъелся? Я же ничего такого не сказал! – Марк поднимает руки, призывая меня успокоиться, но я так и продолжаю грубо вжимать его в стенку.

– Не сказал, зато почувствовал красноречиво.

– Да расслабься ты. Это обычная реакция на сексуальную девушку, не более.

– Я тебе все сказал: чтобы даже не думал к ней подкатывать. Она для тебя под запретом, понял?

– Вот даешь, братец! Тебе не кажется, что это вовсе не тебе решать, с кем Никс водиться? Мне уже становится искренне жаль бедолагу, кто посмел положить на нее глаз. Нельзя же так.

– Ты меня понял? – игнорируя его комментарий, повторяю я.

– Да понял я, понял! Даже в мыслях не было.

– Как же не было. Мне-то хоть не заливай. Я как никто другой знаю твою слабость к сексуальным девушкам, – безрадостно усмехаюсь я. Наконец расслабляю кулаки на его майке, отодвигаюсь от него и прохожу в квартиру.

– Да ладно тебе, Остин. У меня, конечно, сестер нет, но так сильно опекать ее, как по мне, уже слишком. Она давно не маленькая девочка, какой ты ее воспринимаешь, и вполне в состоянии сама отшить кого угодно.

Он в самом деле сейчас встает на сторону девчонки, с которой всегда и пяти минут в одной компании выдержать не мог? Мне, блять, сон, что ли, снится?

– Ты прямо говоришь ее словами, – недовольно отмечаю я.

Марк захлопывает за нами дверь и тут же валится на диван, вытягиваясь во все свои метр девяносто.

– Значит, ей ты уже тоже мозг вывернул? Теперь я даже не удивляюсь, почему она так отчаянно пытается скрыть от тебя правду.

После этих слов шкала волнения Марка заметно повышается, словно он только что сказал то, чего не должен был.

– Что она от меня скрывает? – бросаю на друга прямой, острый взгляд.

– Ну… как что? Парня своего, конечно же. Что еще она может скрывать? – отвечает он, стойко выдерживая со мной зрительный контакт, однако его внутреннее напряжения никуда не исчезает.

– Ты все-таки что-то знаешь? – не унимаюсь я, чувствуя, что он чего-то мне не договаривает.

– Да откуда мне-то знать? Я за Никс точно не слежу. У меня имеются дела и поинтереснее. Да и тебе, Остин, реально посоветовал бы не заострять излишнее внимание на ее личной жизни, иначе все нервные клетки растеряешь. Не стоит за нее так печься раньше времени. Я уверен, когда у нее будет что-то серьезное, она и сама тебе обо всем расскажет.

Во второй раз он буквально цитирует слова Николины, словно сговорившись с ней. И мне все больше начинает казаться, будто Марк и есть тот самый парень, с которым встречается моя малышка. Но такого не может быть. Не может. Не может же? Николь никогда бы не предала таким образом свою лучшую подругу, чего нельзя сказать о Марке по отношению к Эми, однако он все равно ни за что не стал бы скрывать подобное от меня. Каким бы гандоном он ни был с девушками, как друг он у меня никогда претензий не вызывал. Ни разу!

Я шумно выдыхаю, отгоняя лишние мысли, и стираю тыльной стороной ладони испарину со лба, ощущая, как намокшая от жары майка неприятно прилипает к телу. Надо отметить, в Рокфорде впервые за долгие годы в конце весны стоит настоящий летний зной. Даже мозги плавятся. Духота стоит несусветная, а солнце после дня похорон начало ежедневно палить, накаляя город до предела.

Пока Марк зависает в телефоне, я отправляюсь на кухню налить себе выпить что-нибудь освежающего. Давно не был у друга в гостях, поэтому мне сразу же бросаются в глаза разительные перемены в обстановке, а точнее, странный факт, что его обычно захламленная квартира сверкает столь идеальной чистотой.

Никаких разбросанных упаковок от еды из ресторанов, пустых бутылок, переполненных окурками пепельниц, отсутствие грязной посуды в раковине, а все поверхности столов и пол вычищены до блеска. Даже запах, мать его, какой-то чересчур свежий, с примесью легкого цветочного шлейфа.

– Эмилия уже, что ли, начала жить с тобой? – бегло оглядев просторную студию, высказываю умозаключение.

К безупречной чистоте стоит еще добавить кастрюли с приготовленной домашней едой на плите и источник приятного аромата – ваза с пышным букетом пионов на подоконнике. Их вид вновь окатывает меня дурным предчувствием, ведь мне прекрасно известно, что это любимые цветы Николины. Возможно, и Эмилии тоже?

– Чего? – оторвавшись от экрана смартфона, Марк выглядывает из-за спинки дивана.

– Эмилия уже переехала к тебе? В твоей квартире все так и кричит о присутствии женщины.

– Ах, ты про это. Нет, не переехала, просто часто здесь околачивается.

И вот опять… фальшиво-беззаботный ответ, скрывающий под собой непонятное мне волнение. Марк что-то утаивает. Но только что? С ним определенно происходит какая-то чертовщина, которая раздражает меня все сильнее и сильнее.

Разумеется, я не считаю, что у друзей не может быть секретов. Просто больше неопределенности и нерешенных задач я ненавижу, когда из меня делают идиота. А зудящее чувство того, что именно это сейчас и происходит, не дает мне покоя. Но Марк в самом деле никогда мне не врал. И Ники тоже. Так? Так! Поэтому мне нужно прекратить накручивать себя и выдумывать того, чего нет. Правильно? Правильно!

Именно это я и делаю все последующие дни – упрямо игнорирую навязчивую мысль о том, что Николь спуталась с Марком и просто боится сказать мне об этом. Игнорирую вместе со своей интуицией, настойчиво подсказывающей, что я все-таки прав. Игнорирую, потому что не хочу верить, будто двое близких мне людей бессовестно врут мне в глаза, скрывая свои отношения. Игнорирую, как наивный придурок, вплоть до момента, когда по пути на сдачу итогового экзамена я в густом потоке других студентов подхожу к кафедре университета и напрямую сталкиваюсь с впечатляющей картиной, как Николина о чем-то активно общается с Марком на парковке возле его машины.

Почему впечатляющей?

Да потому что уже в следующий миг моя маленькая и невинная девочка отбрасывает все разговоры в сторону и, не обращая ни на кого внимания, САМА прижимается своим миниатюрным телом к почти вдвое большей фигуре Марка. Плавно проводит ладонями дорожку от низа его живота вверх к груди, недолго массирует ему плечи, а затем обхватывает руками его шею и с неподдельным жаром припадает своими губами к мужским, а Эндрюз тут же горячо ей отвечает.

Я должен прибить ублюдка прямо в эту же секунду, как ему и обещал, но вместо этого просто смотрю на страстное совокупление ртов этой лживой парочки и превращаюсь в обездвиженный булыжник, не способный ни уйти, ни закрыть глаза, чтобы не видеть больше этой жаркой сцены.

Даже несмотря на находящуюся вокруг меня по меньшей мере сотню людей, мою грудь пробивает ревностным стержнем, а сердце – оно, как и я весь целиком, разом превращается в безжизненный камень. Кислорода в легких с каждой секундой становится все меньше, и я начинаю учащенно набирать ноздрями воздух, чтобы не задохнуться своей же болью.

И хочу сказать, крайне острой болью, которую прежде мне испытывать еще не приходилось. И ее главной причиной является вовсе не открытие о бессовестной лжи моих лучших друзей, и даже не вид наглых рук Марка, жадно ощупывающих округлые бедра Ники так, как на людях ощупывать не совсем прилично, а то, что я четко видел, что именно она проявила инициативу прижаться к нему, чтобы сейчас с полной самоотдачей вторгаться в его рот своим языком.

То, что со мной сейчас творится я могу охарактеризовать двумя словами – полный пиздец. Или же – пиздец двойной, потому что я какого-то черта так и продолжаю стоять как истукан, издалека наблюдая за этим незабываемым зрелищем. И делаю это вплоть до момента, когда мои охерительные друзья наконец отрываются друг от друга, садятся в автомобиль Эндрюза и с громким ревом мотора срываются с места, оставляя меня с тремя четкими и фундаментальными выводами.

Первый – нужно всегда безоговорочно прислушиваться к своей интуиции. Второй – даже самым родным людям нельзя всецело доверять. Третий и он же самый плачевный – наконец я впервые в жизни ощутил всю силу пресловутого и мной же неоднократно обсмеянного словосочетания – разбитое сердце.

И, сука, клянусь, мне больше никогда смеяться над ним не захочется.