Глава 3

Утром в день отъезда Пакстон стояла в уютной кухне и в последний раз разглядывала ее, собираясь с силами перед дальней дорогой, со слезами на глазах, склонив голову на мягкое плечо Квинни.

— Как же я буду жить, не видя тебя каждый день, — шептала она, как маленькая. Внезапно Пакстон почувствовала ту же тоску и боль потери, как после смерти отца. Она точно знала, что не увидит больше Квинни, не сможет протянуть руку и дотронуться до нее…

— Ничего, ты привыкнешь, — храбрясь, ответила Квинни, отводя глаза. Ей не хотелось, чтобы Пакстон поняла ее чувства. — Ты будешь хорошей девочкой в Калифорнии. Не забывай есть овощи, побольше спать и раз в неделю мыть с лимоном свои замечательные волосы. — Так она мыла Пакси голову с младенчества и была уверена, что именно от этого Пакси была сейчас такой же белокурой, как восемнадцать лет назад. — Носи шляпу на солнце, не перегревайся… — надо было дать еще тысячу советов, но на самом деле Квинни хотела сказать, как сильно она ее любит.

Она крепко прижала Пакстон к себе, тепло ее сердца и тела сказали за нее все. В ответ девушка сильно обняла ее.

— Я тоже тебя люблю, Квинни. Береги себя… Обещай мне, что позаботишься о себе. И если сляжешь с кашлем этой зимой — а с Квинни это случалось, — обязательно вызови врача.

— Да не беспокойся обо мне, детка. Со мной все будет в порядке. Веди себя осторожно в Калифорнии. — Она собрала всю смелость, чтобы сказать это, — она, которая помогла Пакси решиться уехать, чтобы получить свободу.

Когда они отпустили друг друга, глаза у Квинни были мокрыми, а по нежному личику Пакстон текли два ручья слез, и глаза ее были зеленее, чем обычно.

— Я так много не сказала тебе…

— Я тоже. — Квинни вытерла глаза передником и обняла Пакси за худенькие плечи. Она всегда любила ее как своего собственного ребенка. Они были связаны друг с другом на всю жизнь, ни расстояние, ни время, ни место не могли разорвать эту связь, обе знали это. Пакстон сжала напоследок ладонь Квинни, поцеловала в мягкую, чудную щеку и вышла из кухни попрощаться с остальными.

— Я позвоню тебе, — прошептала она на прощание.

Квинни кивнула ей, а когда Пакстон ушла, спустилась в свою комнату и долго ревела в передник.

Сердце разрывалось при виде уезжающей Пакстон, но няня знала лучше всех остальных: девушка должна уехать. После смерти отца ее жизнь изменилась; Квинни видела, что мать и брат не желали зла Пакстон, просто они были другими. Она, полная огня, тепла и любви, которыми щедро делилась с окружающими, — и мать, которую пугала такая любовь. Она и Джордж не знали, что с ней делать. Джордж с матерью были одной природы, Пакстон была в отца. Квинни представлялось, что она растила редкую тропическую птицу, все эти восемнадцать лет оберегая ее от опасностей и питая теплом своей души, а сейчас просто отпускает на волю в более благоприятный климат. И, несмотря на все опасения, что Пакстон, может быть, слишком рано уезжает из дома, Квинни считала, что ей будет лучше без родных.

Целый мир ждал ее, и Квинни хотела, чтобы девочка узнала его.

Но в глубине души ей было очень тяжело от того, что больше не нужно будет ее защищать, нельзя будет смотреть в ее глаза каждый день и целовать ее шелковые волосы, когда она садится завтракать по утрам. Это была жертва, которую Квинни должна была принести ради самой Пакси.

Она подбежала к окну, услышав, что они уже выходят из дома, подбежала только для того, чтобы в последний раз поглядеть на Пакстон. В окне машины мелькнул хвост ее белокурых волос — это все, что няня смогла увидеть.

Мать молчала всю дорогу, Джордж тоже не сказал ни слова по пути в аэропорт.

— Еще не поздно переменить решение, — сказала мать спокойно, тем самым признаваясь себе, что упускает дочь.

— Не думаю, что это возможно, — ответила Пакстон так же тихо, видя перед собой не мать, а Квинни, чувствуя тепло ее плеч, нежность рук, обнимавших ее всего полчаса назад.

— Я уверена, что декан в «Сладком шиповнике» будет счастлив, если ты переменишь решение, — холодно заметила мать. Она все еще чувствовала личную обиду оттого, что Пакстон покидает Юг. Для нее это был удар.

— Может быть, если дела не пойдут в Калифорнии… — вежливо начала было Пакси. Она хотела дотронуться до руки матери, но раздумала и опустила руку.

Мать не сделала ни одного движения, чтобы приблизиться к ней, и разговор оборвался. Пакстон чувствовала свою вину перед матерью, ей было грустно уезжать, но воодушевление и предощущение свободы затмевали все остальные чувства. За последнее время она слышала так много интересного о Калифорнийском университете, что страстно желала его скорее увидеть.

Чемодан и два мешка с вещами она отправила багажом.

Брат достал из машины оставшуюся сумку и сдал ее стюардессе.

Потом вручил Пакстон багажный талон и провел женщин внутрь зала выяснить точное время отлета самолета на Окленд.

— Я надеюсь, погода будет летной, — натянуто продолжила разговор мать.

Пакстон взглянула на нее, и слезы навернулись у нее на глаза. Эмоций в это утро было больше обычного. Она попрощалась со слезами со своей комнатой, потом с комнатой отца, где просидела несколько минут за его столом, воображая, будто он сидит напротив, слушая, как она рассказывает, что происходит, тихим и внятным шепотом.

— Я не поступила в Гарвард, папа, — это, она думала, он уже знает, — но я поступила в Беркли. — Она надеялась, что его порадует. Ей было грустно уезжать из дома, оставлять родных и знакомые с детства места, но она знала, что отец будет с нею всегда. Он был частью ее самой, он был в утреннем небе, в закате, который она любила наблюдать на берегу океана, куда приезжала на машине, может быть, специально за этим. Он был во всем, что она делала, и она никогда не потеряет его…

— Мам. — Она откашлялась. Они сидели и ждали самолета. — Извини меня… за «Сладкий шиповник», извини, если я обидела тебя…

Искренность этих слов обескуражила Беатрис. Не зная, что ответить дочери, она отступила на шаг и вдруг застыла, пораженная откровенностью чувств, которых было так много в Пакстон.

— Я сожалею… я хотела сказать тебе это раньше… — Еще в детстве Пакстон поняла, что с людьми нельзя расставаться, не досказав им всего, что хочешь сказать: кто знает, будет ли у тебя еще такая возможность. Это был урок, который Пакстон выучила слишком рано и слишком много за него отдала.

— Я… ах. — Мать запуталась в словах. — Ничего, все в порядке, может, так будет лучше для тебя… Но если нет, ты всегда можешь перевестись.

Это была невероятная уступка для матери, и Пакстон почувствовала благодарность за это. Она терпеть не могла плохо расставаться с людьми; сейчас же даже Джордж был взволнован, когда целовал ее на прощание и советовал беречь себя в Калифорнии. Он знал, она будет беречь себя, она вообще была хорошей девочкой, хоть и упрямой, по сравнению в другими детьми ее возраста, вытворяющими Бог знает что; она не причинит матери много страданий.

Когда Пакстон поднималась на борт самолета, они махали ей рукой, а она чувствовала свободу от них. Недоставало только Квинни.

Самолет взял разгон и медленно закружил над Саванной.

Потерю города Пакстон не ощущала — в любом случае она вернется сюда па Рождество. Многие из ее друзей уже разъехались по разным университетам Юга, двое выбрали колледжи на Севере, только она ехала в Калифорнию.

Когда самолет приземлился в Калифорнии, там был еще полдень — она оказалась в другом часовом поясе. Стоял великолепный солнечный день. Пакстон сошла с трапа самолета и огляделась. Аэропорт был небольшой, большинство мужчин одеты в футболки, джинсы и цветные рубашки, женщины были в мини-юбках или в смелых, просвечивающих платьях, и все длинноволосые. Пакстон почувствовала себя очень свободно. Она взяла сумку из багажа и вышла поискать машину, ощущая при этом независимость каждой своей клеточкой.

Водитель рассказал обо всем, что, по его мнению, должно было ее здесь заинтересовать: о лучших ресторанах, освободившихся от съехавших студентов квартирах, о том, как работает телеграф, и многом другом, при этом он несколько раз обратил внимание на ее акцент, который, впрочем, ему понравился. Когда они въехали на территорию кампуса — университетского городка, он остановился на углу Телеграф-авеню и Банкрофт, около композиции из пестрых стендов с плакатами, и объяснил, что они были выставлены здесь для поддержки различных программ, пацифистских, SNCC и CORE[3], а также огромного щита с заявлением общества «Женщины кампуса за мир». Это было очень оживленное место, сам воздух его будоражил воображение, так что Пакстон еще раз убедилась в том, что она правильно сделала, приехав сюда. Она хотела поскорее выбраться из машины, осмотреться, повстречаться с людьми, начать ходить на занятия. Она уже знала название корпуса, в котором должна жить. Водитель остановился около входа и, пожав ей руку на прощание, пожелал удачи.

Люди казались дружелюбными и открытыми, никто не смотрел — белый или черный, богатый или бедный, из Юниор-лиги или бездельник, с Севера или Юга. Все, чему придавалось такое значение на Юге среди друзей ее матери и учитывалось при знакомствах: имел ли твой дед или прадед плантации и рабов, участвовал ли в Гражданской войне, — все это было безразлично здесь, превратилось в далекое прошлое, частью которого так не хотелось оставаться Пакетом. Комната, в которую ее направили, была на втором этаже в самом Конце длинного коридора.

Оказалось, что Это «четверка»; то есть две спальни, объединенные Холлом, по две девушки в каждой спальне. Посередине холла стоял диван с обивкой из коричневого твида с разноцветными заплатками, закрывающими множество дыр; оставленных прежними жильцами. Повсюду были расклеены плакаты, по углам стояли остатки сломанной мебели, на полу лежал ярко-оранжевый коврик, на нем — пластиковое кресло цвета авокадо. На секунду Пакстон замерла на пороге комнаты. Комнатой ее никак нельзя "было назвать, а уж в сравнении с элегантным стилем дома матери в Саванне… Но это была невеликая плата за свободу.

Спальня была поменьше и поспокойнее: две металлические койки, два комода, стол, стул с прямой спинкой и кладовка, в которую едва помещался веник. Нужно стать хорошими друзьями, чтобы ужиться в такой комнате, и Пакстон понадеялась на то, что встретит людей, близких по духу. Мельком она заметила три сумки, сложенные во второй комнате, и минутой позже, когда шла обратно в холл посмотреть, можно ли его сделать менее безобразным, увидела одну из своих соседок. Девушка с длинными ногами и нежно-кофейного цвета кожей быстро сообщила Пакстон, что она из Алабамы и зовут ее Ивонн Жилберт.

— Привет! — улыбнулась ей Пакстон.

Ивонн была потрясающе красива с этими ее жгуче-черными волосами и впечатляющей прической.

— Я Пакстон Эндрюз. — И пока решала, говорить ли, откуда она, Ивонн сама спросила:

— Из Северной Каролины?

— Джорджия, Саванна, — с облегчением сказала Пакстон, но Ивонн моментально взвилась.

— Прекрасно! То, что мне надо! Что вы там хотите?!

Переиграть Гражданскую войну? У кого-то в деканате не все в порядке с чувством юмора! — с возмущением заявила она Пакстон.

— Не беспокойся, я на твоей стороне.

— Я тронута. Очень хотелось бы узнать, откуда остальные?

Как насчет Миссисипи или Теннеси? Может, ты начнешь заседание Общества дочерей Гражданской войны?! Будет забавно… Я в восторге от перспективы жить вместе с тобой! — выкрикнула она, метнув уничижительный взгляд на Пакстон, и с треском захлопнула дверь своей комнаты. Пакстон опустилась на диван с растерянным видом. Дело принимало интересный оборот.

Затем появилось бледное воздушное создание с молочно-белым лицом, черными волосами до пояса и небесно-голубыми глазами. Казалось, она одета в прозрачную белую ночную рубашку.

— Привет, — прошептала она. — Я Давн.

Она была из Де-Мойна. Ее настоящее имя было Гертруда, Давн она стала случайно, благодаря ЛСД[4]. Это случилось во взрослом возрасте, поэтому она решила оставить имя — Давн Стейнбер. Она тоже была студенткой на стипендии, играла на скрипке в местном оркестре, и ей предложили обучение в Беркли. У нее было направление в комнату, дверь которой минуту назад захлопнула Ивонн. Теперь дверь закрылась за Давн, и оттуда не было слышно ни голосов, ни возгласов, никаких звуков вообще. Пакстон могла только догадываться, удовлетворила ли новая соседка мисс Жилберт. Де-Мойн, вероятно, не обладал для нее расистской репутацией Саванны.

Раздумывая о встреченных ею девушках. Пакетов принялась разбирать сумки. Два мешка для вещей и чемодан были доставлены в ее комнату днем раньше, и теперь она взялась застилать обе постели. Ей захотелось сделать комнату более приветливой к приходу соседки, и вдруг она поняла, что молится о том, чтобы та не оказалась черной, злой, несправедливой, ненавидящей женщин из Джорджии…

— Пожалуйста, Господи. — шептала она про себя. — Я знаю, что недостойна твоего внимания, и ты, может быть, занят более серьезными вещами сегодня… но, если можно, пожалуйста, пусть она будет похожей на меня.

Но четвертая девушка не приехала и в четыре часа, поэтому Пакстон решила загрузить их небольшой холодильник. Выходя за покупками, она постучала во вторую комнату. Прошло немало времени, прежде чем Дави подошла к двери и откликнулась.

— Да, — прошептала она, словно боясь, что кто-то услышит. Хотя со слухом у Пакстон было в порядке, она не разобрала ничего из того, что говорила Давн. Но непроизвольно ответила ей тоже шепотом: просто обычный голос звучал слишком громко в разговоре с этим небесным созданием.

— Тебе купить что-нибудь в магазине? — шепнула Пакстон. — Я собираюсь туда за продуктами, я что-то проголодалась. — Внезапно она затосковала по обычной кухне Квинни.

Кроме того, в Саванне было уже семь часов вечера и пора было ужинать.

— Я бы хотела чая с травами, меда и немного лимонов… и, может быть, черного хлеба. — Все это не привлекало Пакстон, но она была готова принести весь набор, чтобы подружиться с девушками. Она записала заказ Давн.

— А как Ивонн? — осторожно спросила она. — Она что-нибудь хочет? — Пакстон заглянула в комнату и увидела, что они еще не распаковывались. Давн повесила несколько плакатов, одежки Ивонн были разбросаны повсюду. Цветные одеяла и розовые накидки были скорее родом из Алабамы, нежели из Де-Мойна. Поборов смущение, Пакстон спросила прямо у Ивонн, появившейся в дверях:

— Тебе что-нибудь нужно в магазине?

— Ага, Мартина Лютера Кинга. Я думаю, ты найдешь его, моя сладкая?!

— Не разговаривай со мной так. — Пакстон раздражал этот тон. — Мы встретились с тобой два часа назад, ты меня не знаешь, а обвиняешь Бог знает в чем. — Пакстон не боялась ее, но стойкая неприязнь Ивонн разозлила ее.

— В чем это я тебя обвиняю? — Ивонн встала нос к носу с Пакстон, но та не отступила. Она поняла, что утвердит себя либо сейчас, либо никогда. Она не сомневалась в себе. Пакстон была страстной и сильной натурой. Жизнь с постоянно раздражавшейся матерью научила ее терпеливой стойкости уже давно, ) и она не боялась злой черной девушки из Алабамы.

— Ты из Джорджии, не так ли? Что же я могу думать? — наступала Ивонн.

— Ты можешь дать мне шанс. Как и я тебе. Ни при чем здесь гражданские права. Мы судим друг о друге по тому, о чем думаем, за что боремся, что делаем, а не по цвету кожи… И не по тому, что место моего рождения — Джорджия. Может быть, ты жестоко ошибаешься в моих пристрастиях. Может быть, именно поэтому я не сижу среди цветущих магнолий далеко на Юге и не потягиваю мятный джулеп[5]. Ты не подумала об этом? Держу пари, что это даже не приходило тебе в голову. Вовсе не каждый белый на Юге Джордж Уоллес[6]. Ради Бога, дай мне шанс, тебе воздается сторицей.

— Ага, ладно, принеси упаковку колы и пачку «Кулз».

Ни «спасибо», ни «пожалуйста». Она просто развернулась и ушла в комнату, Пакстон молча вписала этот заказ к себе в ; листок и вышла из блока на поиски ближайшего продуктового магазина. Отношения с Ивонн вызывали у нее беспокойство.

Неприятно жить бок о бок с человеком, который полон к тебе ненависти. Она несколько раз знакомилась с черными девушками и пыталась с ними подружиться: на туристической базе, на акциях добровольцев. Это всегда вызывало недовольство матери и Квинни. Их поколение было не готово к этому, причем Квинни расстраивалась даже больше, чем мать. Но во всех этих знакомствах Пакстон чувствовала какую-то неловкость. Однажды они решили перекусить со своей недавней черной знакомой, но их нигде не обслуживали, и Пакстон была вне себя от злобы. Они обошли три кафе, но в конце концов бросили это занятие, купили пакет картофельных чипсов и съели их на скамейке Форсит парка. Девочка все поняла, она уже привыкла к этому и была тронута заботой и сочувствием Пакстон. Долгое время Пакстон собиралась пойти на демонстрацию протеста, но у нее не хватало смелости, потому что мать, если ее арестуют, запрет ее на целый год. Кроме того, это сильно подорвет репутацию матери среди друзей, а у Пакстон не было желания причинять ей боль. Но в то же время она знала, что однажды матери придется с этим столкнуться. И вот пожалуйста, она живет вместе с черной девушкой, которая ненавидит ее только за то, что она из Джорджии… И вдруг посередине Телеграф-авеню она рассмеялась.

Причем так громко, что несколько молодых людей обернулись на нее. Вдруг она представила, что мать и Квинни узнают, что она живет в одной комнате с негритянкой. Она решила, чего бы это ей ни стоило, подружиться с Ивонн.

Она купила все, что значилось в списке, кроме того, конфет для всех, пару банок колы для себя, кое-что для сандвичей и пакет пончиков. Пакстон несла сумку с покупками к себе в комнату и, когда поднималась вверх по лестнице, увидела полноватую, но очень привлекательную девушку, волочащую по ступенькам сразу три сумки. В то же время симпатичный высокий светловолосый молодой человек бился над невероятных размеров чемоданом, который на вид весил гораздо больше того, что может поднять нормальный человек.

— Дьявол, что ты туда напихала, Габ? Камни? Или несколько штанг?

— Всего несколько книг… Нет там ничего особенного, клянусь тебе.

— Чепуха. Попробуй подними его. Будь я проклят, если не заработаю грыжу с этим несчастным багажом.

Медленно поднимаясь следом за ними, Пакстон заметила, что молодой человек уже дошел до белого каления, и решила предложить свою помощь, хотя чемодан был явно неподъемным.

— А если попытаться поднять его втроем? — с сомнением предложила она, переводя взгляд с одного на другого. Она перекинула сумку через плечо и молила Бога, чтобы не залиться румянцем, пока молодой человек с интересом оглядывал ее.

— Нечего ее баловать, — пробурчал он, — она этого не заслужила. — Молодой человек был так раздражен, что Пакстон решила, что они женаты, хотя схожесть их профилей говорила скорее о том, что они родственники.

— Если хочешь, я все-таки возьму что-нибудь, — повторила Пакстон, отбрасывая длинные волосы назад и улыбаясь рыжеволосой девушке.

— Это очень мило с твоей стороны. Мой братец устроил скандал из-за одной маленькой сумочки.

— Одна маленькая сумочка! — вне себя закричал тот, и его слова разнеслись по всему зданию. — Ты представляешь себе, сколько весит эта штуковина? Никак не меньше четырех сотен фунтов. Я вообще сомневаюсь, что се можно поднять.

— Давайте все же попробуем, — успокоила его Пакстон, и он посмотрел на нее с благодарностью.

— Почему бы нам не оставить ее здесь со всем этим скарбом — пусть сама с ним разбирается, а нам с тобой не пойти и не выпить пива в баре?

Пакстон рассмеялась, а сестра погрозила молодому человеку с видом, запрещающим и мечтать о подобном.

— Питер Вильсон, если ты уйдешь, я придушу тебя. Не забывай, пожалуйста, что твои простыни лежат в другой моей сумке, и если ты не поднимешь наверх это, то будь уверен — остаток года проведешь на голом матрасе.

— Ты убила меня. — Он опять повернулся к Пакстон, улыбаясь. — Пойдем пить пиво, а ее бросим здесь.

Пакстон смеялась, но в шутку пыталась приподнять чемодан за один конец.

— Иди сюда, обормот… берись за этот конец. — Сестра показала за что, брат со вздохом отчаяния вцепился в чемодан, и все вместе они еле перетащили его на следующую ступеньку.

Тут Пакстон поняла, что парень прав. Эта штуковина весила не меньше тонны, и она не могла представить, что же рыжеволосая девушка умудрилась положить туда.

— 1 де твоя комната? — Он опять начал нервничать и поглядывать на часы. На это воскресное утро у него были дела поинтереснее, чем выполнять роль носильщика при сестре.

— Точно не знаю.

— О Господи, она хотя бы в этом здании? — Брат был готов пристукнуть ее, но сестра быстро закивала в ответ.

— Да, — она перерыла сумочку и нашла там клочок бумаги.

На ней были джинсы и цветастая блузка, на ногах — туфли, похожие на мокасины, но из очень дорогого магазина. Больше ничего не выдавало ее достатка, кроме предположения, что чемодан набит слитками золота и что все ее сумки из натуральной кожи.

— Все нормально, это здесь, — она прочитала номер комнаты.

Пакстон уставилась на девушку с удивлением и улыбкой.

Все оказалось замечательно. Девушка ей очень понравилась.

— Ты моя соседка, — сообщила Пакстон; высокий молодой человек со вздохом присел на чемодан и с симпатией стал разглядывать Пакстон.

— Бедная девочка. Ты понятия не имеешь, на что себя обрекаешь. — Он протянул Пакстон руку. — Кстати, меня зовут Питер Вильсон.

— А меня Пакстон Эндрюз.

— А я Габриелла. Габби Вильсон, — объяснила девушка и ласково улыбнулась, — Ты откуда? Мне нравится твой акцент.

— Я не подозревала о его существовании, пока не приехала сюда, — рассмеялась Пакстон. — Интересно, здесь все его замечают. Через несколько минут ты поймешь, что одна из наших соседок не в восторге от моей родины.

— Да пошли ты ее подальше, — разрешила все проблемы Габби, в то время как Питер опять приступил к подъему чемодана.

— Сестренка, Пакстон слишком хорошо для этого воспитана. Иди-ка сюда, болтушка, если тебе удалось уложить такой чемоданище, ты и поднять его должна. Помоги мне дотащить его до твоей комнаты. У меня встреча в половине шестого.

— Это убийственно, — с отвращением сказала она и потянула за свой конец. Пакстон помогла ей.

— Твоими стараниями я сломал себе спину, — отозвался Питер. Минуту спустя они втащили чемодан в гостиную и поставили его на оранжевый коврик. Затем сходили за оставшимися сумками.

— Куда ты собираешься поставить его? — спросил Питер, хотя прекрасно знал, что такого размера чемодан никуда не поместится.

— Я еще не придумала. — Она взглянула на Пакстон. — Слушай, кто обставлял гостиную? Дракула? Где они раздобыли такую мебель?

— Может, на помойке, — примирительно сказал Питер. — Там же, где ты нашла свой багаж.

Габби в ответ только покачала головой; Пакстон улыбнулась ему снова, когда он вносил очередную сумку Габби. Куда можно поставить все это, если у них в комнате есть только маленькая кладовка, — этот вопрос интересовал и Пакстон.

— Ты на старшем курсе? — спросила его Пакстон.

— Я окончил колледж в июне. Сейчас поступил в юридическую школу. Два последних года я живу не в кампусе, и, слава Богу, этот ребенок не уговорил родителей разрешить ей поселиться у меня, а то бы я окончательно сошел с ума. — Они стояли в дверях, и по всему было видно, с каким удовольствием Питер покинет их. — Ладно, она теперь на твоей совести. — Он посмотрел на сестру, на груду вещей, которую они свалили посередине комнаты, подкрепился пончиками из предложенного Пакстон пакета, помахал им на прощание и оставил Габби с Пакстон.

— Спасибо тебе огромное за помощь и прости его, пожалуйста, — сказала она, как только брат вышел. — Он безнадежный лентяй, но я люблю его. Я не признаюсь в этом ему, но тебе могу сказать это. Он безнадежен и к тому же бьет меня… или пытается это делать. — Однако было ясно" что от великолепно ладят между собой, и на секунду Пакстон даже позавидовала им. У них с Джорджем никогда не было таких легких отношений. Но ее брат был на десять лет старше Питера, и у него никогда не было чувства юмора.

Пакстон и Габби тоже подкрепились пончиками и водой, и разговор перешел на обсуждение соседок, которые вскоре вышли из своей комнаты полюбопытствовать, что происходит в гостиной.

— Вот это да, откуда все это свалилось? — раздраженно произнесла Ивонн. — Ты купила мне сигареты? — Это уже было обращено к Пакстон.

— Да. — Пакстон передала покупки, Ивонн вручила ей деньги — она точно подсчитала стоимость купленного: не хотела никаких подарков от Саванны. Давя удалилась в комнату распаковывать вещи. Сразу после того как Пакстон представила их Габби, Ивонн закурила и с подозрением стала разглядывать Габби, поспешив поинтересоваться, откуда та родом.

— Из Сан-Франциско. Я недалеко уехала от дома. — Габби пожала плечами, будто бы извиняясь. — Но мне нравится здесь. Я приезжала сюда в гости к брату четыре года подряд, все мои друзья или учатся, или окончили колледж. — Она посмотрела на них с восторженным видом. — Вам непременно понравится здесь.

Ивонн метнула взгляд на Пакстон, показывая, что она-то вовсе в этом не уверена, Давн тоже была в замешательстве.

— Я вообще не хотела поступать в колледж, — сказала она, — но мои родители настояли, чтобы я пошла сюда. — Ее отец был в Беркли профессором английского языка.

— Ты хочешь перейти в школу поближе к дому? — Габби интересовалась всеми и, вообще, была очень приятным, открытым и веселым человеком.

— Нет. — Давн покачала головой с грустной улыбкой. — Я хочу выйти замуж. Мы хотим поехать вместе в Индию, чтобы изучать восточные религии.

— А я хочу поступить в юридическую школу, — призналась Ивонн, бросив окурок в старую зеленую пластиковую пепельницу. — До этого еще идти и идти. Я здесь на стипендии, все зависит от моих оценок, в противном случае меня вышвырнут к чертовой бабушке, и мне придется вернуться в Алабаму еще до того, как я что-нибудь выучу, А я не собираюсь туда возвращаться, пока не буду в состоянии переменить тамошние законы. А что ты собираешься делать. Саванна?

Пакстон вовсе была не в восторге от подобного обращения, но решила не накалять обстановку.

— Я собираюсь специализироваться на журналистике. — Она улыбнулась. — Когда-нибудь напишу про затеянные тобой перемены.

Ивонн усмехнулась в ответ и закурила следующую сигарету, едва успев выбросить первую. Нервы у нее были не в порядке, но она была так красива, что Пакстон подумала: она могла бы стать выдающейся моделью.

— А я не знаю, кем я хочу быть, — обратилась Габби ко всем. — Я просто хочу неплохо провести время и оставаться в школе до тех пор, пока не выйду замуж.

— Ты помолвлена? — с надеждой спросила ее Давн, желая найти родственную душу, но Габби с огорчением покачала головой.

— Нет еще. Я никак не могу найти никого, но я ищу. — Пакстон и Ивонн рассмеялись; Пакстон нетрудно было представить, как толпы молодых людей бегают за Ивонн и Габби.

— Я думаю, ты сможешь найти здесь именно то, что ищешь, — одобрительно предположила Ивонн. — С тех пор как я приехала сюда, я уже встретила целые полчища недурных мальчиков.

— Я тоже, — заметила Пакстон с веселым видом. Она встретила нескольких по дороге в магазин, но брат Габби превосходил всех, он был еще более привлекательным оттого, что был старше. Но она подозревала, что студенты юридической школы не особенно интересуются первокурсницами. Тем более ее удивило появление Питера у них в комнате через несколько часов после прощания. Давн уже легла спать, Ивонн читала, лежа на диване в сексапильном халате, когда внезапно в дверях появились Питер и его друг с упаковкой пива. Питер увидел Пакстон, выходившую из спальни, и с сияющей улыбкой предложил ей бутылку.

— Мы вернулись, чтобы посмотреть, не нужна ли вам помощь.

Пакстон не ожидала увидеть его, а изумлению Габби не было предела;

— Зачем, зачем ты пришел? — спросила она. — Это невероятно, — Она повернулась к Пакстон и заговорщицки прошептала:

— В жизни такого не было. — Потом она заметила друга брата, стоящего у дверей. — Привет, Санди, заходи, никто вроде бы не раздет.

— Вот черт, какое разочарование, — сказал тот, покраснев, но Питер вел себя более раскованно и переводил взгляд с Ивонн на Пакстон. — Да уж, мы надеялись на это. Кто-нибудь хочет пива?

Даже Ивонн улыбнулась в ответ и предложила Санди сигарету. Молодые люди почувствовали себя как дома и расположились кто на полу, кто на кресле. Габби и Пакстон уселись на чемодан, который они решили использовать в качестве столика для кофе. Санди тоже учился в юридической школе и был одним из семи соседей Питера. Они снимали дом недалеко от университета, небольшой, уютный и с полным бардаком внутри.

— Мы могли бы как-нибудь пригласить вас на ужин, — приветливо сообщил Питер, — но только после того, как наймем бульдозер, который очистит нашу кухню. У меня есть подозрение, что в духовке до сих пор лежит пицца, оставленная в прошлом году, но я боюсь проверять. — Он счастливо улыбнулся, допив, пиво. — А как ты? — Он посмотрел прямо на Пакстон, и ее поразила синева его глаз. — Ты умеешь готовить?

— Во всяком случае, пробовала, — насмешливо ответила она.

— Ты сможешь сделать овсянку? — внезапно заинтересовалась Ивонн, но Пакстон не была уверена в том, что она спрашивает ее из добрых побуждений. — Или ребрышки, или гренки?

Пакстон решила сказать правду. Квинни, конечно, умела делать все это, но не она.

— Самое большее, на что я способна, это отбивные, омлет и сухари.

— Этого достаточно, — успокоил ее Питер. — Может быть, мы действительно устроим ужин или лучше соберемся вместе и пойдем куда-нибудь в кафе? — Пока он думал, что же выбрать, в воцарившейся тишине Ивонн внимательно изучала их.

Санди тоже рассматривал Ивонн. К разочарованию Габби, выбор был сделан не в ее пользу, хотя Санди ей нравился уже давно. Но отношения прояснились очень быстро. Они приехали несколько часов назад, а будущие горизонты рисовались Пакстон уже необъятными.

Мальчишки еще немного поболтали и пошли своей дорогой.

У них еще была назначена встреча с друзьями в кафе. Как только они вышли, Пакстон поняла, как страшно она устала. В Саванне было уже два часа ночи, и она вдруг почувствовала это.

— По-моему, ты была очень оживленной, пока здесь был брат Габби, — съязвила Ивонн.

— По мнению Санди, ты тоже была на высоте, — парировала Пакстон, и они рассмеялись. Ивонн осталась еще почитать, а Габби и Пакстон пошли в свою комнату — переодеться в ночные рубашки.

— Я не могу в это поверить, — начала Габби, доставая ночную рубашку. — Он всегда терпеть не мог моих подруг. Я не могу припомнить ни одной, которая бы ему понравилась… И вдруг он заявляется, чтобы поболтать, с пивом. Нет, этого не может быть. — Она в недоумении посмотрела на Пакстон. — Это из-за тебя. Правда. Ты первая девушка, которая ему понравилась и с которой он встретился благодаря мне. Здорово.

— Не выдумывай. Он больше не придет. Здесь достаточно потрясающих девушек.

— Сомневаюсь в этом.

Габби тоже была очарована Пакстон. Девушка из Саванны была очень красивой, но самое замечательное, что вела она себя так, будто и не подозревала об этом. Спокойная, умная, веселая в общении. Кроме того, Габби нравился ее особенный акцент. У Пакстон были такие качества, которые не заметны на первый взгляд, — мудрость, умение сочувствовать и внутренняя красота. Габби знала, что у брата хороший вкус, и вот он оценил Пакстон.

— Он еще придет. Вот увидишь. — Габби со вздохом легла на узкую, неудобную кровать и продолжила:

— Правда, в таком случае мне придется слишком часто с ним встречаться. Не думаю, что мне это пойдет на пользу.

— Поверь мне, он забудет нас на следующей неделе, ну, может быть, за исключением Ивонн… — прошептала Пакстон. — Она просто невероятно красива.

— Но такая зараза, — ответила Габби.

— Я не думаю, что она такая на самом деле, — стала защищать ее Пакстон. — Знаешь, она так настроена против меня, потому что я из Джорджии.

— Ну я не знаю. — Габби задумалась ненадолго. — Во всяком случае, с ней очень тяжело общаться. Не хотела бы я попасть к ней в немилость.

— Может быть, у нее была нелегкая жизнь. Знаешь, черным несладко в Алабаме. Впрочем, как и везде, кроме здешних мест. Возможно, у нее было достаточно причин стать такой.

Габби пожала плечами, не особенно беспокоясь об Ивонн. , — А что ты думаешь о Давн?

— Мне кажется, она чего-то боится, бедняжка. Наверное, ей не особенно хочется оставаться здесь.

— Она постоянно спит — уже два раза спала сегодня.

Может, она болеет? Какая-нибудь нарколепсия или еще что-нибудь экзотическое. — Пакстон засмеялась. Она была довольна своей соседкой. Габби Вильсон была легка в общении и смешлива. Пакстон не могла даже вообразить человека более подходящего для житья в одной комнате.

— Нам было бы хорошо все-таки заснуть, — наконец шепнула ей Пакстон. Она уже почти спала, было далеко за полночь, но Габби не унималась, по ее бодрому голосу было ясно, что она может проболтать всю ночь. Глаза Пакстон закрывались сами собой. — Завтра у нас собрание, мне хотелось встретиться со своим руководителем, обсудить, какие курсы брать.

— Не беспокойся об этом. Записывайся на обязательные и самые легкие. — Пакстон улыбнулась в ответ на предложение Габби. — Нечего гробить себя из-за учебы. Помни, мы здесь, чтобы веселиться. — Она говорила совершенно серьезно. Она приехала в Беркли, чтобы хорошо провести время и найти мужа. — Запомни это хорошенько.

— Запомню, — прошептала Пакстон, погружаясь в сон.

Она уже видела сон о Квинни, о красивой черной девушке, о прекрасном принце, предлагающем ей пиво, в то время как вдалеке ее брат танцует с рыжеволосой девчонкой.

Загрузка...