Начинающий блоггер или месть бывшей жены

Дом-2

На работу в этот день мы так и не попали. Генеральный директор счел нужным наказать меня за опоздание дважды, а после обеденного сна еще и провести устную беседу на момент моего плохого поведения.

Уставшая, счастливая, в коем то веке, удовлетворенная, я лежала на плече Самородова. Он нежно водил пальцем по спине, и было так хорошо.

Хорошо, хорошо, да не очень-то.

— Саш, а почему ты вчера меня бессердечной назвал?

Рука замерла на мгновение, Самородов приоткрыл один глаз и покосился на меня.

— А как по другому, раз я тебя постоянно видел в объятьях разных муд… мужиков. А на следующий день ты хлопала ресницами и виляла передо мной своей красивой попкой. — Самородов шлепнул меня по голому заду. Не больно, а… многообещающе.

— Ой, от кого только слышу. А в ресторане кто по танцполам обжимался…

— Ты. — прозвучал ответ. Ну да, в этом была толика правды. Что тут скажешь.

— Что-то кушать хочся, — потянулась я гибкой кошкой. Бурчание в моем животе отдалось эхом в соседнем.

— В ресторан?

— Не охота. Может на дом закажем?

Если честно, мне вообще не хотелось вставать с дивана. Было на столько хорошо, что одна мысль куда-то ехать вызывала во мне негатив.

— Давай закажем на дом, я не возражаю. Выбирай на свой вкус, — сказал Самородов, вставая с дивана и направляясь в ванную. И кто перед кем еще голым задом маячит, спрашивается. Все таки, есть в мужских ягодицах что-то притягательное, так как мой мозг отключился ровно до того момента, пока Самородов не скрылся за дверью.

Сделала заказ в ресторане грузинской кухни. Мясца нам, да побольше.

Заставила таки себя встать с дивана. Облачилась в рубашку Айсберга Дмитриевича. Конечно, можно было бы одеть что-то и более практичное, а не белую, определенно дорогую вещь, но сейчас хотелось быть ближе к нему. Мой — так можно было охарактеризовать сей поступок.

Успела наспех заправить диван, когда в дверь постучали. Ничего себе, вот это скорость.

Я пошла открывать, ожидая увидеть курьера с бумажными пакетами в руках. Вместо него на пороге стоял Максим.

— Здравствуйте, Людмила Константиновна.

— Здравствуйте, Максим, — ответила я на привествие, параллельно покрываясь румянцем. Мне было неудобно от того, что он застал меня в таком виде. Хоть рубашка и доходила до колен, но было понятно, с чьего плеча я ее сняла.

— Людмила Константиновна, у Александра Дмитриевича дома трубу прорвало…

— О горе мне, горе, — раздалось из ванной. Открылась дверь и в коридор вышел "убитый горем" Самородов, в моем полотенце на бедрах. Мужчины обменялись рукопожатиями. А потом прямо перед моими глазами проплыл чемодан, перекочевав из общего коридора в квартиру.

Это что это? На мою холостяцкую берлогу покушаются средь бела дня. А как же — получше узнать друг друга? Или, по крайней мере, оповестить меня заранее о прорванных трубах? Нет, конечно я была не против такому соседству, но почему ТАК? Здесь, вообще, от меня что-нибудь зависит?

Конечно, Самородов вчера спросил, понимаю ли я, что он не уйдет. Блин, надо было сразу сроки обговаривать.

Я переводила взгляд с одного улыбающегося лица на другое. Мужчины, словно, вели диалог без слов, общаясь исключительно довольными выражениями лиц… Мол, вот как мы хорошо дело обстряпали.

— А что же теперь делать-то? Бедный Александр Дмитриевич. Не на улице же ему оставаться. Может быть, он у вас пока поживет, а, Максим?

Улыбка пропала с лица водителя. Такого развития событий он точно не ожидал. Макс в ужасе взирал на меня и на перспективу соседства с начальством.

— А у него теща приехала, — сказал не растерявшийся Самородов, на что Максим закашлялся и побагровел, як спелый помидор. — Иди, Макс, спасибо.

Стоит ли говорить, что того словно ветром сдуло…

Самородов закрыл за Максимом дверь и спокойно прошел в комнату.

— Дорогие гости, а вам хозяева не надоели? — спросила у "сожителя", как раз распаковывающего свой чемодан. Засмотрелась на идеальный порядок. Либо Самородов самолично укладывал вещи в "тревожный чемоданчик", либо Макс из того же семейства "педант обыкновенный".

— Конечно, нет. Как такие гостеприимные хозяева могут надоесть, — Самородов прошел мимо меня, не забыв при этом поцеловать в недовольно пыхтящий нос, неся в руках, словно знамя, гель для бритья, станок и зубную щетку. Прошлепала следом, ревностно отмеряя взглядом каждый занимаемый сантиметр на полочке у раковины.

— Саш, слушай, а может починили трубы-то? Давай, съездим проверим, а?

— Макс сказал, что недели две минимум ремонт будет идти.

Это когда же он сказал такую информацию? Две недели! А можно, все таки, почасовую систему выбрать, а не суточную?!

— Саша, у тебя же своя собственная строительная компания. Может быть, побыстрее получится? — спросила я, глядя на то, как Самородов развешивает свои белоснежные рубашки в МОЙ шкаф на МОИ вешало.

— А тендер, а заказы? Не могу я пользоваться своим служебным положением. Мила, две недели это при самом лучшем раскладе.

И на все то у него есть ответ. Боже, да он даже тапочки припер. Как там говорят, что тапочки — это самый важный атрибут совместной жизни.

Даааа, делаааа.

Как же я теперь понимаю бедного зайчика из сказки. Была у Милы избушка лубяная, а у Айсберга Дмитриевича — ледяная…

Пошла на кухню. Налью ка я себе, пожалуй, чашку вина.

Через несколько минут раздался стук в дверь. Либо это Макс припер остатки вещей, либо это доставка. Решила не вставать. Пусть "сожитель" сам открывает.

Все таки, это оказалась служба доставки. Самородов водрузил бумажные пакеты на стол, аккуратно разлепляя скобы. Вот, даже это не по моему делает. Я бы просто разорвала, скомкала и отправила в мусорное ведро. Проследила за всей процедурой извлечения еды. Раскладыванию ее по тарелкам.

Самородов, будто и не чувствуя моего напряжения, насвистывал незамысловатую мелодию. Налил и себе вина.

— За долго и счастливо! — произнес он тост.

— Какие потрясающие слова.

Выпила залпом.

Понимаю же, что глупо себя веду. Только вот никак не могу отделаться от мысли, что меня обманули.

— Пойду ка я, пожалуй, тоже ванну приму.

В общем, вышла я через пару часов. Дольше уже не смогла в воде находиться. Самородов лежал на диване, увлеченно смотря в телефон. Любопытство взяло верх надо мной. Подошла ближе и увидела себя танцующую.

Самородов поднял на меня свой взгляд.

— С легким паром.

— Спасибо.

Самородов отложил телефон, притянул меня к себе. Развязал узел на халате.

— Я так соскучился, — прошептал мне. От его хриплого голоса мурашки побежали.

Самородов уложил меня рядом с собой, целуя губы, шею, грудь. Спускаясь ниже и ниже.

— Привет, моя дорогая! Мы с тобой никогда раньше не разговаривали, поэтому я исправляю свою оплошность, — прошептал Самородов, обжигая горячим дыханием. Пусть бы это была галлюцинация, полет моей больной фантазии! — Вчера я в первый раз увидел тебя и начал изучать. Сейчас я смотрю на тебя и понимаю, что ты стала еще прекрасней со вчерашнего дня. Я открываю эту дверь и этот поток.

Я его ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Горячий язык прошелся по мне, заставляя унять прорывающийся смех.

Ладно, так уж и быть, живи!

Совместное проживание с Самородовым оказалось … интересным. Конечно, первые дни я пыталась отвоевать каждый квадратный метр, что было совершенно бесполезно, так как со мной никто борьбу и не вел.

Решила взглянуть на ситуацию под другим углом. И как только эта гениальная мысль посетила мою голову, начала замечать и плюсы. Помимо очевидных — умопомрачительный секс и транспортировка до работы, появились еще: кофеварка с личным barista в лице Самородова, забитый до краев холодильник разными вкусностями и интересный собеседник каждый уютный вечер.

Утренние тет-а теты с вагиной сошли на нет, так как этому виду бесед уделялось достаточное внимание. Я попыталась тоже поговорить с мужским началом, но моего хладнокровия хватило только на «Здрасьте». Смеялась потом до икоты. Лишний раз убедилась, в том, что Самородов еще тот Айсберг Дмитриевич. Надо же, даже в таких ситуациях сохранять спокойное выражение лица!

Две недели, отпущенные мной Самородову, давно истекли. К разговору о том, что пора бы уже и честь знать, мы не возвращались. Моя комнатушка стала каким-то оплотом счастья. И разрушать этот наш маленький мир никому не хотелось.

Я рассказала о наших отношениях Свете. Как оказалось, для нее это не стало сюрпризом. Как и для всей нашей организации. А я наивная, полагала, что отличный конспиратор. Куда уж мне.

Света, в свою очередь, рассказала о любви всей своей жизни. Уж так хвалила она своего ухажера, что я не удержалась и пригласила их вместе посидеть в ресторане.

И вот, в назначенный день, в назначенный час мы с Самородовым отправились в ресторан. Пришли первые. Пока расположились, подоспела и влюбленная парочка. Счастливая Света подруку с краснющим Максимом.

Если бы не пылкие взгляды, бросаемые Светой на воителя Самородова, я бы подумала, что Макс пришел по очень важному делу. Кто бы мог подумать…

— Привет, мама. Добрый вечер, Александр Дмитриевич. Думаю, Максима вам представлять не нужно…

Похоже, и Самородов был удивлен. Они обменялись рукопожатиями, хотя и виделись не так давно. Самородов только для наших вечерних «выгулов» садился за руль, в остальное же время на месте водителя всегда был Максим.

— А что же теща? Уехала? — спросила я, когда все приветствия окончились.

Боже, я и не знала, что можно покраснеть еще сильнее. Ну, разве ни милота… Шкаф под два метра, натруженного гирями телосложения, заливается красным цветом, словно девица на выданье.

— Какая еще теща? — тут же среагировала Света, метая молнии направо и налево. Вот, вся в меня. Нет у нее этого, как мне недавно сказал Саша… покер-фэйса.

— Какая, какая, ну я, наверное.

Пришлось рассказать дочери, каким образом, все таки, Александр Дмитриевич заселился в мою съемную однушку.

— Как романтично, — вздохнула Света. А по зажегшимся у Макса глазам я поняла, что скоро и у него трубу прорвет.

На этом общение с родственниками не закончилось. На следующие выходные Самородов повез меня к своей маме. Конечно, мы были знакомы, но, как будто, в другой жизни.

Ольга Ивановна проживала все в том же доме, где когда-то началась и моя собственная история. Она наотрез отказалась уезжать из квартиры после смерти Дмитрия Александровича — отца Самородова.

Мы подъехали к старенькому многоквартирному дому. Вот она и детская площадка, а вон там и мой балкон, с которого я бросала наполненные водой целлофановые пакеты прямо на голову Самародова.

Эх, были же времена!

На нашей лестничной площадке увидела дверь своей когда-то бездумно проданной квартиры. Конечно, дверь была давно заменена, как и окна. Вместо обычных стекол в деревянных коробках красовались белые стеклопакеты.

Вспомнила маму. Ее давно уже нет. И боль потери уже притупилась с годами. Только вот эта самая дверь напомнила мне о ней. О своем детстве.

Ольга Ивановна была очень рада нас видеть. Готовилась, судя по накрытому столу, несколько дней. Расцеловала и меня и сына. Усадила рядом с собой на диван, а когда уже половина разносолов было подчищено со стола, сунула мне в руки семейные альбомы.

Все детство Самородова, как на ладони.

Фотографии взбитого малыша кверху попой, ногами, руками, в общем, всем, что бывает в кадре на всех старых фотографиях.

В альбоме была и моя фотография. Точнее, наша общая с Самородовым. Улыбающаяся во весь свой рот, держу за руку явно сопротивляющегося молодого человека. Самородов еще не обладающий покер фэйсом взирал на меня с брезгливостью. Я в цветастом платье, с бантиками, продернутыми в косы, в белых носочках и босоножках. Конечно, фотография была черно-белой, но в моей памяти вспыхнули все яркие краски того платьица.

Я долго хохотала над этим снимком, сфотографировала его на телефон. Обязательно распечатаю и поставлю в рамочку.

— А знаешь, Мила, ты первая кого Сашенька ко мне привел, — поделилась со мной полушепотом Ольга Ивановна. — Я так рада, так счастлива. До внуков бы дожить.

Знакомая боль сжала сердце, да так больше и не отпускала.

Ведь единственным, чем я могу помочь уважаемой мной женщине обзавестись внуками это уйти.

— Мила, все хорошо? — раз в сотый поинтересовался Самородов.

— Да, просто устала, — в свою очередь ответила я привычной фразой.

Я бы даже сказала, что не устала, а морально выжата до последней капли и теперь внутри все механизмы работали со скрипом и пробуксовкой. Постоянные мысли о том, что я просто эгоистичная одинокая баба, которая умышленно лишает мужчину счастья быть отцом семейства, разрушали меня. А что я могла предложить взамен? Себя? Да, где-то внутри ворочалась МилаШКа, говоря, что "себя" — это и так подарок судьбы для любого мужика. Только прислушиваться к этой темной составляющей имеет смысл, когда тебя предают. Тогда уж можно приглушить свою светлую сторону и дать команду "фас". А сейчас…

Я перевела взгляд на Самородова. Одной рукой он держал руль, во второй была моя ладонь. Он сжимал кисть, нет, не больно, надежно. Рисовал большим пальцем незамысловатые узоры. Почувствовав мой взгляд, повернулся. Улыбка скользнула по его губам, глаза же оставались серьезными, изучающими. Он еще крепче сжал ладонь, словно говоря, что никуда я от него не денусь.

Вернувшись домой, я ушла в ванную. Приняла душ, позволив себе всплакнуть под шум воды. Слишком расслабилась, слишком увлеклась, слишком полюбила…

Из ванны вышла, надеясь, что Самородов уже в постели. В смысле, прибывает в состоянии сна. Нет, он сидел на кухне, подперев голову рукой. Между бровей залегла морщинка, всегда возникающая на его лице под тяготами дум. Протянул ко мне руку, приглашая в свои надежные объятия. Подошла.

Последняя ночь это же не так много. Могу же я позволить себе хотя бы это? Я впитаю в себя каждую секунду. Сохраню в памяти каждое прикосновение. Чтобы потом упиваться этими моментами, марая носовой платок.

Самородов посадил меня к себе на колени, рассматривая, изучая лицо. Как будто, видит меня насквозь, знает каждую мысль, которая вплетается в общий депрессивный клубок.

Поцеловал. Крепко прижал к себе, мол, выбрось все эти мысли из своей головы. Пересадил меня на стол. Теперь наши лица с ним были практически на одном уровне.

— Посмотри на меня, — произнес Самородов своим хриплым шепотом, от которого я всегда покрывалась мурашками.

Только бы не разреветься.

Подняла глаза, встретившись с его изучающим взглядом.

— Мила, я люблю тебя.

О боже, нет, только не сейчас. Я не хочу. От этого только больнее.

Может быть, поддаться, сказать о своих чувствах. Накинуть лассо, своими словами о любви накрепко привязать его к себе. Нет, я так не смогу. Я слишком его люблю, чтобы позволить себе сделать это.

Притянула его к себе, поцеловала. Только так проявляя свои чувства. Развязала пояс халата, обнажаясь.

Самородов не стал требовать от меня заверений и клятв. Он прижался ко мне, целуя, гладя, лаская, доводя до исступления.

Пусть бы эта ночь никогда не заканчивалась. Не наступало утро, принося с собой завтрашний день.