Начинающий блоггер или месть бывшей жены

Хруст сердца

Я проснулась словно от толчка, окутанная собственным страхом. Сердце билось часто-часто, ладони покрыла испарина, ноги свело, скручивая пальцы. Неприятное чувство, как будто что-то плохое должно произойти, накрыло меня с головой.

Посмотрела на спящего Самородова. Может разбудить? Нет, пусть лучше он пребывает в объятьях Морфея, чем устраивает панику на корабле. Думаю, на сегодня я уже достаточно напугала его.

Да, нервишки не плохо было бы подлечить.

Взбила подушку, расправила одеяло, угнездилась. Нет, сон прошел окончательно. А вот состояние тревожности осталось.

Посмотрела на циферблат часов. Три ночи. Мдааа. Нужно попытаться уснуть, так как состояние невыспавшейся амебы не сулит ничем хорошим ни мне, ни окружающим.

Закрыла глаза, представила в своем воображении зеленую полянку с белой изгородью посередине. Раз баран, два баран, три баран. Через изгородь перелетело сорок шесть белых комков, а эффекта ноль. Попробовала заняться дыхательной гимнастикой. Как оказалось, это была плохая идея. К бессоннице добавилась головная боль и эффект "вертолета". Еще мигрени мне не хватало.

Нащупала костыли, встала с кровати. Сходила на кухню, налила себе стакан молока, предварительно разогрев его в микроволновой печи — говорят, что помогает расслабить голову перед сном. А еще помогает техника заземления. Сама не пробовала, но советы от "бывалых" поступали. А почему бы, собственно, и не испытать на себе.

Подцепила кусочек мяса, оставшегося после ужина, тем самым обманув подступающий голод, направилась обратно в комнату.

Самородов крепко спал, раскинувшись на кровати. Счастливый человек. Вот сейчас заземлюсь и к нему под бочок.

Встала около кровати. Говорят, очень расслабляет это заземление. А так расслаблюсь и сразу под одеяло. Конечно, было бы отлично, имей я опору обеих ног, ну, что имеем — с тем и работаем. Оперлась на костыли. Наклонила голову, немного ей потреся. Волосы добавили темноты, закрыв лицо, словно вуалью. Здоровую ногу немного согнула в колене. Закрыла глаза, представляя себя на пляже.

Главным условием данной техники — полное расслабление. Важно было оставаться в представляемом тобой месте, выкинув весь мусор из головы. Если хлам попытался бы проникнуть обратно в мозговой центр, нужно было дополнить выбранное место новым штрихом.

Так, после пяти минут моего полного расслабления, воображаемое место представляло из себя пляж, белый горячий песок, шум волн, яркое солнце, запах кокосового молока.

И почему-то чей-то вскрик. Сначала подумала, что нафантазировала слишком реалистично орущую чайку. Только вот птица-говорун — сильно даже для меня.

— Милаааа, — ворвалось в сознание, резко выбрасывая меня с пляжа в нашу спальню.

— Аааа, — застонала я. Подняла голову, разминая затекшую шею. Вот тебе и расслабление. Немного даже дезориентировалась в пространстве. Огляделась. Шкаф, плазма, прикроватные тумбочки, как, собственно, и сама кровать, на которой сидит Самородов с глазами по пять рублей.

— Что такое? — спросила я, чувствуя вновь подступающую панику. Спина моментально покрылась испариной. Самородов смотрел так, будто за мной стояло огромное чудище.

Медленно повернула голову, конечно, никого за собой не обнаружив.

— Саш, ты зачем меня так испугал то?

— Я испугал? — Самородов выдал нервный смешок. — Мила, я проснулся, а тут ты у кровати стоишь. Качаешься на своих костылях. На слова не реагируешь.

— Я заземлялась, между прочим.

Самородов бросил на меня какой-то неоднозначный взгляд, с пол минуты переваривал услышанное, а потом расхохотался.

— Да, и почему я сам не догадался.

В общем, сон так и не пришел. Но теперь мне компанию составил Айсберг Дмитриевич, отгоняя от меня все плохие мысли. Тревога, ненадолго, но, отступила.

Бессонная ночь плавно перетекла в напряженный рабочий день. Строительство объектов шло полным ходом. Отчеты о проделанной работе кипой лежали у меня на столе.

— О, боже мой, — прикрыла глаза, разминая шею. Бессонная ночь давала о себе знать. Казалось, весь песок со строящихся объектов находится у меня в глазах. Посижу с закрытыми глазами. Немножко. Пять минут…

Телефонный звонок разбудил меня. Пять минут продлились дольше. Часы свидетельствовали о том, что проспала я почти полчаса.

Мелодия звонка продолжала играть, пока я медленными движениями, еще не отойдя ото сна, пыталась дотянуться до телефона.

— Ало, — первая попытка вышла хриплой. Откашлялась. — Слушаю…

— Людмила Константиновна, беда.

Знакомый страх пробежался по спине, замуровывая меня в ледяной кокон. Я же чувствовала, знала…

На том конце провода вещала Галина Сергеевна. В последнее время мы часто с ней созванивались. Она рассказывала о жизни детей. Так я узнала, что после нашего праздника одного мальчугана усыновили. Расстроилась, конечно, что это был не Кирилл. Но и за мальчугана, обретшего свою семью, была рада. В каждом нашем телефонном разговоре я всегда расспрашивала о самочувствии Кирилла, надеясь на какое-то чудо самоизлечения.

— Кирилл в больнице, — сказала Галина Сергеевна. Вместе с ее словами пришло ледяное спокойствие, сосредоточенность, ясность мысли. Как будто мой незримый враг, наконец, обрел свое лицо. И теперь мне стало гораздо легче, так как я знала, с кем предстоит бороться.

— Галина Сергеевна, в какой Кирилл больнице? Я могу заручиться вашим разрешением пройти к нему?

Конечно, Галина Сергеевна пообещала посодействовать мне во всем.

После завершения нашего с ней телефонного разговора, я перезвонила Самородову.

— Саша, сейчас позвонила Галина Сергеевна. Кириллу стало хуже. Он в больнице. Я еду к нему, — сама была поражена, с каким хладнокровием все это было сказано.

— Мила, ты уверена, что готова к этому? — последовал вопрос.

Самородов не стал уточнять. Но в его словах содержалось больше, чем просто один вопрос. Готова ли я привязаться к больному ребенку? Готова ли пережить еще одну потерю? Готова ли?..

— Да.

Наверное, это первое решение в моей жизни, принимая которое я ни капли не сомневалась.

— Сейчас подъеду.

Самородов отключился. Как и я. Не в смысле, сбросила вызов, а перестала функционировать на все то время, пока ждала его. Отогнала дурные мысли, выстроила вокруг себя непробиваемую стену, задушила все эмоции на корню.

В больницу мы прибыли через минут двадцать. Весь путь в машине стояла полная тишина. Нет, она сейчас была кстати. Я хотела оставаться в своем коконе, а разговоры могли бы разрушить иллюзию того, что все будет хорошо.

Удивилась ли я тому, что Александр вошел в вестибюль больницы вместе со мной? Не знаю, скорее нет. В регистратуре нас направили в кардио отделение. Мы поднялись на лифте на третий этаж. А там за двустворчатыми деревянными дверями, выкрашенными в персиковый цвет, с вставками из толстого стекла, находился ряд палат.

Самородов открыл передо мной дверь. Гнетущая тишина накрыла меня, словно в этом помещении звуки просто не имели место быть.

К нам подошла медсестра. Я представилась, не забыв упомянуть и имя Галины Сергеевны.

Конечно, посещения пациентов чужими людьми были строго запрещены. Но для нас сделали исключение. «Чужие люди» неприятно резануло слух. Но тут уж как угодно называйте, только к ребенку пустите.

Медсестра подвела нас к таким же двустворчатым дверям, распахнула их. Кажется, и здесь тоже нет места звукам или это я так выстроила свою эмоциональную непроницаемость, что отключила вообще все чувства.

В палате находилось четыре койки. Каждая была занята. На трех из них сидели мамы с маленькими ребятишками разного возраста. На четвертой сидел Кирилл. Он внимательно наблюдал, как на соседней койке мальчик собирает конструктор. На вошедших он не обратил никакого внимания, вероятно, просто не думал о том, что кто-то может прийти к нему.

Мы прошли, лавируя между койками. Подошли к Кириллу. Только после этого он оторвался от наблюдения за сборкой какой-то неведомой конструкции. В голову пришла запоздалая мысль, что надо было купить ему какую-то игрушку. Обязательно исправлюсь.

Кирилл похудел, побледнел, а носогубный треугольник был синюшным. Или здесь, в этом персиковом царстве, он казался таким?

Я видела, как процесс узнавания отражается на лице мальчика радостной улыбкой. Он перевел взгляд на меня, потом на Самородова. Оторвавшись от созерцания наших лиц, опустил глаза на мою ногу. Нахмурился.

— Сильно болит? — спросил Кирилл.

— Вообще не болит. Не возражаешь, я присяду? — я указала на кровать. Мальчик пересел, давая возможность уместиться мне рядом.

Александр взял стул, находящийся у стола. Подсел к нам.

— Галина Сергеевна сказала, что ты здесь. Как дела? — спросила я, понимая, на сколько глупо сейчас звучит мой вопрос.

— Все хорошо, тетя…

— Тетя Люда, — помогла я ему. — А это Александр Дмитриевич, — представила я Самородова. Конечно, Кирилл его знал. Как могло быть по другому? Я же столько раз ловила на Самородове взгляд мальчика. Но сейчас, не смотря на свою эмоциональную скорлупу, я не знала, что сказать.

— Дядя Саша, — поправил меня Самородов. Протянул руку мальчику.

— Кирилл, — ответил тот, отвечая на рукопожатие. Его лицо озарилось такой радостью. Ведь сам Александр Дмитриевич стал для него немного ближе. Стал дядей Сашей.

Мы просидели в палате еще минут сорок. Кирилл заметно расслабился. Начал улыбаться, смеяться над шутками. А мою затею написать что-нибудь на гипсе воспринял с большим энтузиазмом.

"Я хочу, чтобы вы паправились". Пусть и с ошибкой, но эти слова проникли в меня, цепляя все струны души и сворачивая их в ком.

Как же я хочу сказать тебе тоже самое, маленький мой, но боюсь, что если начну, не смогу остановить слезы, которые и так уже на подходе.

Конечно, о состоянии здоровья Кирилла нам не удалось выяснить ничего. На все вопросы был один ответ — чужие люди. Никто. Доступ к информации о состоянии здоровья пациента имеют лишь члены семьи. А с учетом того, что Кирилл круглый сирота, то наши попытки больше походили на бег по кругу.

Так и оставшись ни с чем, мы вернулись на работу. Александр предложил отвезти меня домой, только что мне там делать одной? Нет, лучше вернуться в Землестрой. Там хотя бы немного можно отвлечься.

Отвлечься…

Я штудировала информацию, выданную мне поисковиком на тему пороков сердца. Столько разновидностей, столько неизлечимых случаев, столько горя и боли. В какой-то момент поймала себя на мысли, что уж если есть место пороку, то пусть он будет вот этим, в какой-то степени, самым легким.

Вечером, возвращаясь домой, я сказала Самородову то, что планировала сказать весь день:

— Саша, я хочу усыновить Кирилла. — Голос ровный, хотя и свело горло, словно на шею накинули удавку.

Лучше сказать это сейчас, выяснить все до свадьбы. Самородов может отказаться. На самом деле, имеет полное право. Это слишком серьезный шаг. Так же как и я имею право выбрать ребенка.

Как мне сказала Ольга Ивановна… Материнское сердце подсказало. Сегодня я ощутила это на себе. Наверное, я и до этого дня чувствовала родство с этим мальчиком, только сегодня к этому прибавилось необходимость быть рядом. Не ему, мне.

Самородов тяжело вздохнул. Потер переносицу.

— Мила, я переживаю за тебя. Я хотел бы, чтобы ты взвесила все риски.

— Я все обдумала, — сказала я холодно, понимая, что вот сейчас прозвучат слова и я поставлю жирную точку, навсегда разделяющую нас.

— Ты готова пройти через это?

— Если ты о том, что я уже потеряла одного ребенка, и могу потерять и Кирилла, то да, я это понимаю. Я пройду через это! — ответила я, отстегивая ремень безопасности. Будто уже прямо с этого места готова была двинуться в путь. Гордо выйти из машины на скоростную трассу. Ага.

— Тогда это единственное верное решение в данной ситуации. В горе и в радости, да?..

Защелка от ремня безопасности вернулась на место. Я повернулась к Самородову, до сих пор не веря в то, что услышала.

— Ты уверен, Саш? Это серьезный шаг. Не надо идти на него из жалости ко мне или Кириллу. Я и одна справлюсь…

— Мила, — прервал мою речь Самородов. — Ну как это все умещается в твоей голове!?

Как, как? Заземляюсь периодически.