Над Этной розовое небо

21

Аэропорт Катаньи современный, но небольшой и поэтому летом здесь всегда шумно, суетно, не протолкнуться. Но сегодня творится что-то несусветное — утром был страшный ливень и ураган, задержали много рейсов, так что за полдня скопилось невероятное количество людей. Я стою среди встречающих, напротив раздвигающихся стеклянных дверей. Но постепенно меня отжимают дальше от выхода. Прямо передо мной встаёт крупный парень, потом ещё один. Ну привет. Я сдаюсь, отхожу в сторону, наблюдаю за выходом с приличного расстояния. Здесь свободнее, надеюсь Юльку не пропущу, замечу.

Фабио дал мне свою машину, чтобы я смогла съездить в аэропорт. Никола уже звонил, сказал, что с колесом все в порядке и завтра он сам привезёт мне мой «Фиат». Хороший он парень, повезло, что оказался на той дороге.

Стою, жду, когда выйдет подруга, а из головы не идёт вчерашний день. Холодная пустота в груди никуда не исчезла. Снова и снова прокручиваю в голове разговор с Марко. Наверное, хорошо, что мы поговорили, но легче от этого не стало. Пожалуй, будет лучше всё же уехать отсюда. Отец поймёт — объясню в чём дело, уеду в Москву. Там жизнь, а здесь, кроме Марко ничего нет. Мой взгляд соскальзывает со стеклянных дверей пассажирского выхода, рассеянно блуждает по залу и останавливается на несуществующей точке где-то между мной и пассажирским выходом.

Я стою, как соляной столп, каменная статуя или хрустальная скала, а вокруг меня текут шумные человеческие потоки, идут люди с чемоданами, рюкзаками и сумками. Они улыбаются, радуются, целуются, жестикулируют, кричат, а я неподвижно стою в длинной юбке, скрывающей заклеенные пластырем колени. Лицо опухшее, глаза красные, нос тоже.

— У тебя что, аллергия?

Я вздрагиваю, стряхиваю оцепенение и широко улыбаюсь:

— Котя! Как ты вышла? Я тебя не заметила!

— Да?! А я тебе махала, прямо на тебя шла. Ну ты даёшь! У тебя ничего не случилось?

— Да нет, норм. Как долетела?

Мы обнимаемся, целуемся и становимся такими же, как люди вокруг нас.

— Какая ж ты, Юлька, красавица! — я восхищённо осматриваю её с головы до ног. Стройная, симпатичная, короткие вьющиеся светлые волосы, тёмные глаза, обтягивающая маечка, короткая юбка, длинные загорелые ноги, белые кроссовки.

— Сто лет тебя не видела… Ой, ты сиськи сделала?

— Лиз, ты чё такая дура? Это все моё! Натурэль!

— Ну все, берегись, Сицилия, — я смеюсь. — Пойдём, нам туда.

Не успеваем сделать и пару шагов, как слышу:

— Лиза! Чао!

Поворачиваю голову — это Пьерджорджио.

— Пьерджорджио! Привет! Ты откуда или куда?

— Вот, только что прилетел из Рима.

— Значит летел вместе с моей подругой. Это Юлия, знакомься.

— Да, точно, я её ещё там заметил.

Я перевожу, Юлька смотрит на Пьерджорджио с улыбкой Лолиты. Тот не сводит с неё глаз.

— Юль, да не старайся ты, у него жена и куча детей.

Она делает разочарованное лицо.

— Что ты ей сказала?

— Правду, только правду.

— Злая девчонка!

Мы шутим, смеёмся.

— Пьерджорджио, тебя подвезти?

— Не нужно, спасибо, меня встречают.

— Ладно, тогда надеюсь, скоро увидимся.

— Да, обязательно! Я к тебе загляну. Кстати, я приглашаю вас с подругой на день рождения. В ближайшую субботу зову своих лучших друзей. Ничего особенного, просто ужин в рыбацком ресторане у моего старого товарища.

— Вот это да! У тебя день рождения! Обязательно приедем!

— Надеюсь! Это прямо на берегу, рядом с отелем «Минарето», там красивый вид на Сиракузы, через бухту. Знаешь где? Я тебе пришлю адрес!

Мы ещё немного болтаем и разъезжаемся.

На Котю мои владения производят огромное впечатление.

— Лизок! Ну ты просто хозяйка медной горы! Это все твоё? И ты всем этим управляешь? Ты невероятно крутая! Я ничего более крутого в своей жизни не видела! Нет, правда!

— Да не моё это, папино. И я не управляющий, а энолог.

— Папино значит твоё тоже! Вот это да! А это твой дом? Вот эта вилла. Ты тут живёшь?

— Ну да, ты теперь тоже здесь живёшь, заходи!

Юльке всё нравится — гостиная, библиотека, комната для гостей — она в восторге.

— Хорошо, что я к тебе приехала. А до моря далеко?

— Далековато.

— Но мы же съездим, правда?

— Конечно съездим. Ты когда уезжаешь?

— Через десять дней. Быстро от меня не отделаешься. Сфоткай меня на террасе, на фоне долины. И мне ещё надо будет вон там, и там, и там фоточки сделать для «инсты». Придётся тебе моим фотографом поработать. Так, тихо, сейчас помолчи, я несколько видосов для сторис запишу.

Я наливаю в бокалы охлаждённую Франчакорту и жду, когда Юлька закончит свои инстаграмные дела.

— Всё-таки у меня почти пятнадцать тысяч подписчиков, — говорит она, хватая свой бокал. — Проголодалась. Есть что проглотить? Или поедем куда-нибудь?

— Нет, сегодня дома посидим. У меня машина сломалась, я брала у Фабио, чтоб в аэропорт съездить, а ему скоро уезжать, так что поужинаем дома. Экскурсию по хозяйству тоже завтра тебе сделаю. И в Катанью завтра поедем. Мне машину утром привезут и сразу поедем.

— Ладно, дома даже лучше, побудем вдвоём, расскажешь мне почему ты как туча. Дай полотенце, пойду в душ по-быстрому, а потом тебе помогу.

— Да помогать не надо, все уже готово. Беги. Чистые полотенца в ванной рядом с твоей комнатой, выбирай любое. Шампунь, мыло, зубная паста — всё там, бери что нужно.

Я иду на кухню. У меня есть капоната, ветчина, сыр, оливки, хлеб. Ставлю всё на стол, жду Юльку, пью Франчакорту. В груди немного теплеет по мере того, как по телу разливается вино. А говорят, что в алкоголе не стоит искать спасение. Вроде помогает. Появляется Котя, с мокрыми волосами, босая, в узеньких трусиках и тонкой короткой футболке, практически ничего не скрывающей. Я невольно любуюсь её красотой.

— Юль, ну ты просто секс-бомба. Сколько парней погубила?

— Да брось ты. Думаешь они этого не заслуживали? Здесь наливают вообще-то?

— Наливают и без ограничений, — я протягиваю ей бокал, — давай за встречу.

— Будем.

Едим, пьём, хмелеем. Отпускает, мне становится хорошо.

— Это что за вино такое классное?

— Да пей, потом узнаешь.

— Сицилийское?

— Да, какое ж ещё? А что ты ничего не рассказываешь? Как дела-то в глобальном смысле?

— Так я тебе уже все рассказала. Закончила, получила диплом, остаюсь в Праге, с визой есть определенные нюансы, поэтому зарегистрировала предприятие, ищу работу, родители пока помогают, постоянного сексуального партнёра на данный момент не имею. Всё! Слушай, пошли на диван, а то на твоих стульях невозможно долго сидеть, зад уже заболел и ляжки прилипают.

— Не думай, что так просто отделаешься, мне нужны все подробности!

— Ладно, расскажу.

Мы перетаскиваем сыр, оливки, хлеб, вино, воду в гостиную и ставим на журнальный столик.

— Как же здорово, что ты приехала! Какая я счастливая! Оставайся подольше, не уезжай так скоро, тебе здесь понравится.

— Понравится?! Я уже обожаю это место! Давай, включи музыку. Вот эта штуковина по блютузу работает? Это же колонка, да? Сейчас, сама попробую…

Она крутится вокруг алюминиевого конуса «Бэнг энд Олуфсен», нажимает на кнопки, включает что-то в телефоне. Раздаётся глубокий красивый звук — соединение установлено.

— Класс! А вот это ты помнишь?

Я слышу первые ноты и сердце взволнованно подпрыгивает. Это Ковакс, «Май Лав». Мы обожали эту песню и исполнительницу, ездили в Голландию на концерт, слушали день и ночь в телефонах. Я тогда на первом курсе училась… Накатывают воспоминания…

Теперь эта песня звучит иначе. Мелодия и низкий будоражащий голос будят воображение и проникают под кожу, глубоко внутрь, под самое сердце и заставляют тело вибрировать. Слова проецируются на то, что сейчас происходит в моей жизни и пронзают, рвут грудь, но, в то же время, ласкают и обволакивают туманом. Блеск и тлен…

Юлька начинает танцевать. Я вижу её почти голую в сладких, янтарных лучах заходящего солнца, в подступающих сумерках. Жестами она зовёт меня. Я делаю большой глоток вина и медленно подхожу, провожу обеими руками по своему лицу, по лбу, откидывая и приглаживая волосы. Руки скользят по затылку, по шее, по груди, по животу. Сбрасываю уродливую длинную юбку. Юлька изгибается от беззвучного смеха.

Я чувствую мелодию внутри себя и начинаю двигаться в такт. Я танцую чувственно, расслабленно, отдаваясь ритму, впадая в полуобморочный транс. Всё растворяется в волшебной музыке, движения становятся её частью, и я сама становлюсь её частью. Я, дом, красивая мебель, тающая в серой мгле, дрожащая медовая Юлька, вино, красивые бокалы, весь этот декаданс, пепел к пеплу, прах к праху и волнующий голос Ковакс — это всё музыка, невероятная гениальная музыка. Я вижу перед собой Юлино лицо — теперь на нём ни тени улыбки, губы приоткрыты, она танцует и не отрываясь смотрит мне в глаза. Как же она танцует…

Это длится неопределённо долго, но песня всё-таки заканчивается и с последним аккордом магия исчезает, оставляя тонкое послевкусие сладкой боли. Я останавливаюсь. Юлька заливисто смеётся:

— Да, Лиза, да! Как в старые времена, только намного лучше!

Мы падаем на диван и пьём.

— Крутая вечеринка. Ладно, давай теперь рассказывай всё как есть.

— В смысле, что рассказывать?

— Лиз, не морочь голову, я же вижу, что у тебя что-то не так. Давай, выкладывай.

И я выкладываю. Я рассказываю про бассейн, про Марко, про Крюкова, про Ингу, про Фабио, про Николу, снова про Марко. Рассказываю всё, что разрывает моё сердце и наполняет горечью каждый день. По моим щекам текут горячие слезы, они капают на мои голые бедра и прожигают дыры, которым не суждено затянуться. Кажется, я уже совсем пьяная. Жалкая… Несчастная…

— Бедная ты моя, бедная, — Юлька обнимает меня одной рукой и притягивает к себе. Я податливо наклоняюсь к ней. Другой рукой она гладит меня по волосам, по лицу, по плечу, по спине, шепчет что-то ласковое и тихое. Я утыкаюсь ей в шею, такую нежную, гладкую, и невыносимо прекрасно пахнущую Юлькой. Я целую эту шею и в тот же миг чувствую, как Юлькины руки сжимают мою голову и чуть отстраняют от себя, а потом её губы прикасаются к моим губам. Точно так же, как тогда, в десятом классе.

Тогда в мае мы поехали к Коте на дачу, отмечать её день рождения. В школе её все так звали, из-за фамилии Котович. Кто-то сказал в шутку и к ней это прилепилось, да она и не возражала. Нас было пятеро — я, Юлька, Верка Трошина, Женька Попов и Сашка Зайцев. Взрослых не было, только мы. Как мы это устроили — отдельная история, но всё получилось. И вот мы приехали на дачу — весна, пробуждение, взросление, томление, ожидание и любовь, растворенная в воздухе. Тот воздух, тот аромат я помню до сих пор…

Мальчишки жарили шашлык, мы делали салат — «пионерская» классика. Была какая-то шипучка, грузинское вино и коньяк. Все быстро опьянели, орали песни, танцевали, курили и смачно матерились.

Верка с Женькой были парой, а мы втроём вроде как просто друзья. Но мне Сашка очень нравился, и я ему нравилась, я это знала. Мы никогда об этом с ним не говорили, но незадолго до поездки он меня поцеловал на школьной дискотеке. И оба мы, да и все остальные понимали, что сегодня у нас что-то определится. Может быть даже будет секс. Мне было страшно, но Верка с Женькой давно уже трахались и никого это не шокировало и не пугало, а наоборот вызывало зависть.

На даче я должна была спать в одной комнате с Юлькой, Верке с Женькой досталась спальня, а Сашке — диван в гостиной. Но тут, понятное дело, могли быть варианты, в зависимости от того, какой бы получился расклад. В общем, я сказала, что мне пора и ушла первой. Минут через десять пришёл Сашка. Помню страшную неловкость. Он зашёл и молча выключил свет. Я спросила зачем, но он ничего не ответил, подошёл и поцеловал, засунул мне в рот свой язык. Я удивилась какой он огромный, а член, наверное, будет ещё больше. Он начал меня мять, неуклюже расстёгивать, стягивать одежду, больно жать грудь. От этих медвежьих ласк я чуть не лишилась чувств. И сладко было, и больно, и страшно, и упоительно.

Хорошо помню себя на холодной кровати абсолютно голой с плотно сжатыми ногами и Сашку, пытающегося разжать, развести мои ноги, вклиниться между ними. Я вывернулась, выскользнула, села перед ним и положила ему на грудь руку.

— Саша, подожди, пожалуйста, не надо так, я так не хочу…

— Ты что, не чувствуешь, как я к тебе отношусь?

— Я тоже к тебе очень хорошо отношусь, но я не готова, прости…

— Значит я тебе безразличен?

— Нет, конечно, ты что!

Ну и все в таком духе. В итоге он психанул и выскочил, хлопнув дверью. Я лежала, не могла уснуть, не понимала, что делать, да и надо ли вообще что-то делать. Всё стихло, а Юлька не приходила. Тогда я встала, накинула её халат и пошла посмотреть, где кто. Вошла в тёмную гостиную, нашарила выключатель и включила свет.

— Лизка, блять, выключи свет!

Сначала я услышала Юлькин голос, а потом уже поняла, что вижу её и Сашку, совершенно голых, обнявшихся, лежащих на диване. Я вернулась в комнату, легла в постель и накрылась с головой одеялом. Были только боль, горечь и беззвучные рыдания. Скоро пришла Юлька, села ко мне на кровать.

— Лиз, спишь?

Я не ответила, но выдала себя вздрагивающими плечами.

— Лизок, миленькая моя, ты что, плачешь? Лизанька, скажи что-нибудь, Лиза, пожалуйста…

Она опустилась на колени перед кроватью и стала гладить меня поверх одеяла по голове, по плечам.

— Лиза, Лизанька, ну что ты, ты из-за Зайцева? Ты же сама его прогнала, сказала, что не любишь.

— Я такого не говорила! Не говорила!

— Лиза, Лизок, Лизанька, да он конченный, он не значит для меня ничего, я тебя на него никогда не променяю. Ты же моя лучшая подруга.

— Да причём здесь ты! Он меня променял! Он!

Я откинула одеяло и увидела лицо Юльки прямо перед собой, очень близко. По её щекам текли слёзы.

— Лиза, прости меня, прости суку, я не поняла, я бы никогда… я не знала, Лиз, прости-и-и-и…

И она разрыдалась. И я разрыдалась. Она легла на кровать, и мы рыдали обнявшись, голые, глупые, несчастные. Она замёрзла, была ледяная, покрылась гусиной кожей, и я пустила её под одеяло. Она жалась ко мне, гладила по волосам, по щекам, по плечам, целовала глаза, собирала слезинки, а потом поцеловала в губы. Гораздо нежнее, гораздо более волнующе, чем Сашка Зайцев. Я ответила, и мы до одури целовались. Она ласкала меня под одеялом, и я неловко отвечала. Потом она стала целовать мою шею, грудь, облизывать мои крошечные соски, лизать живот, проскользнула между моих согнутых ног и уже там гладила, и ласкала и… целовала, и лизала, и сосала. Это было настолько… ошеломляюще, невероятно и прекрасно, что я замерла, перестала двигаться и дышать. Хотя нет, дышать я точно не перестала, я дышала очень громко, прерывисто и не могла сдерживать стоны. Когда я кончила, она села на край кровати, наклонилась и посмотрела мне в глаза. Занимающийся рассвет подсветил её лицо, и я впервые поняла, какая она красивая.

Она меня поцеловала, и я почувствовала свой солёный вкус.

— Хорошо было? — прошептала она.

Я нежно и виновато улыбнулась и провела ладонью по её щеке.

— Давай, теперь ты…

Я покачала головой. Она пристально посмотрела на меня и сказала:

— Ладно, значит за тобой должок.

С тех пор у нас ничего такого не было ни разу. Мы даже никогда об этом не говорили, но я всегда помнила об этом, и она тоже. Мы остались подругами, ночевали друг у друга, и даже как сестры иногда спали в одной кровати. Я думаю, что после смерти мамы у меня не было никого ближе Юльки. Тот раз стал единственным и совершенно неповторимым. Это был наш секрет, наше личное глубокое переживание, юношеский эксперимент. Насколько мне известно, Котя совсем не интересовалась девушками, а вот парнями интересовалась очень активно. И вот теперь она снова целует меня, как в тот самый раз.

Я отталкиваю её и даже как будто немного трезвею.

— Что? Что ты меня толкаешь, неблагодарная? У тебя, кстати долг не погашен, — говорит она насмешливо.

— Какой долг? Ты трахнула моего парня! Разбила мне сердце, можно сказать!

Она смеётся:

— Но ведь сама же и починила! Ты мне спасибо за это должна сказать. Знаешь, чем сейчас твой Зайцев занимается? Работает водителем в городской администрации.

— Ну видишь, большой человек, в администрации работает!

И мы обе весело, пьяно и счастливо хохочем.

— Мы, кстати, тогда не трахались, просто обжимались.

— Не ври!

— Правда…

— А что ж ты мне раньше не сказала?

— Не знаю… не сказала и всё…

Мы замолкаем, вспоминаем каждая своё. Потом я говорю:

— Ладно, Юлька, пошли спать.

— Пошли

— Только пообещай, что с Марко трахаться не будешь, и даже обжиматься, что бы не случилось.

— Обещаю, — покорно кивает она головой.

— Лизка!

— Что?

— Как же я тебя люблю!

— И я тебя!

Мы обнимаемся и расходимся по своим комнатам.