Глава 8

Дэнни стоял на углу Двадцать третьей стрит и Девятой авеню, притворяясь, что ждет автобус. На нем была шляпа-котелок, которую ему однажды дала Лиззи.

— Для загадочного Дэнни Гарри Гудини Бирна, — сказала она, добавив, что это напомнило ей картину Магритта: человек в шляпе-котелке стоит перед облаками, а его лицо полностью закрыто огромным зеленым яблоком. Дэнни прятался, тайно наблюдая за своим отцом. Он думал, что шляпа помогала ему в этом.

Отец тяжело работал. Хотя было пронизывающе холодно, шел небольшой снег, к тому же еще вчера выпало четыре дюйма снега, и влажность была пятьдесят восемь процентов, Кристи вспотел — Дэнни видел испарину на его лице. Он показывал людям елки, отпиливал нижние ветки, заворачивал деревья, грузил их на тележки или на крыши автомобилей. Дэнни должен был бы ему помогать. Вот чего хотел от него отец. Дэнни и сам хотел бы ему помочь, но… не так, как отец планировал.

Живя в Новой Шотландии, Дэнни знал, что его будущее предопределено: он унаследует ферму и останется на том острове, где вырос. Климат на Кейп-Бретоне был суровый, жизнь определялась стихией. Фермеры вынуждены были постоянно следить за небом — готовиться к ураганам, бурям, ветрам, потопам. Одно засушливое лето могло погубить десятилетний труд.

Дэнни ходил в школу, но ферма всегда была на первом месте. Два года назад в июне молния попала в большую ель, и вся роща загорелась. Дэнни увидел дым с остановки школьного автобуса, развернулся и побежал помогать отцу и пожарной бригаде. Чтобы потушить огонь, понадобился целый день. Дэнни пропустил два итоговых экзамена. У него были целые каникулы, чтобы подготовиться к ним, но летом была самая работа.

Отец решил, что огонь потушен, однако был потушен только этот пожар. Но однажды Дэнни провел целую ночь с альманахом и распечатками по природным особенностям Канады из Канадского центра по дистанционному прогнозированию. Он изучил некоторые алгоритмы обнаружения пожаров, совместил их с информацией из альманаха и предсказал, что это будет самое засушливое лето за пятнадцать лет — с большой опасностью лесных пожаров.

Так оно и случилось. В июле вообще не было осадков. Его отцу потребовалась помощь в орошении деревьев и тушении локальных пожаров. Они дежурили днями и ночами, так что у Дэнни не было времени готовиться к экзаменам. Он завалил два предмета. Каждый из провалов Дэнни воспринимал как гвоздь в крышку гроба своей мечты. Он не говорил об этом отцу прямо, но жизнь на ферме убивала часть его души. И отец это осознавал, но между собой они эту тему не обсуждали.

В прошлом году миссис Харвуд, классный руководитель Дэнни, вызвала его отца в школу. Дэнни очень нервничал, это случилось вскоре после пожара, и он боялся, что его выгонят из школы за плохие отметки или оставят на второй год, поэтому он пытался подслушать разговор под дверью класса.

— Ваш сын — отличный ученик, — говорила учительница. — У него высокие оценки, он усердно работает на занятиях и особенно силен в естественных науках. Его новаторскую работу о холодных фронтах мы поместили в школьную газету.

— Я это знаю, — сказал отец, — и горжусь им.

— Мы должны подумать о его будущем, — перешла к Делу миссис Харвуд.

— Его будущее — управлять фермой.

— Может быть. Но как насчет университета? Он уже пропустил несколько важных тестов и экзаменов. Он может подготовиться к ним, но в дальнейшем надо быть аккуратнее. Нам бы хотелось, чтобы он поступил в Мак-Гилл. Мы думаем, что у него хорошие шансы получить стипендию и…

Сердце Дэнни затрепетало, когда он услышал эти слова. Но менее чем через секунду голос отца остудил его пыл.

— Он не поедет в Мак-Гилл или куда-либо еще. Я знаю, что он умный и мог бы поступить куда угодно. Но у нас небольшая ферма. Я не могу отпустить его даже на день, не то что на четыре года. Вы меня понимаете?

— Нет, мистер Бирн, не понимаю. И не думаю, что вы понимаете. Вы подумайте, как будет чувствовать себя Дэнни — может, не сейчас, через много лет, — когда поймет, что вы его удержали. У него замечательный ум и душа, он заслуживает получить шанс.

Тут отец посмотрел на дверь и увидел Дэнни. Их глаза встретились: глаза отца горели яростью и стыдом, из-за того что учительница так с ним разговаривала. Дэнни хотелось вбежать и оправдать отца перед миссис Харвуд, но он сдержался. Слова учительницы звенели у него в ушах, он мечтал получить шанс.

Они смотрели друг на друга несколько долгих секунд, потом отец отвернулся. Дэнни ждал, что отец вернется к разговору, начатому миссис Харвуд, но этого не случилось. Дэнни чувствовал себя так, будто его полоснули ножом. Отец не знал, что с этого момента Дэнни жил лишь ради того месяца в году, когда они ездили в Нью-Йорк.

Дэнни не собирался влюбляться. Не в девушку-это было до Пенелопы, — а в городские огни и во все, что они означали: надежду и обещания, которые могли осуществиться. Нью-Йорк был подходящим местом, чтобы мечтать.

Четыре года назад он впервые оказался в Манхэттене, не зная, чего ожидать. Его мать всегда говорила о Нью-Йорке как о месте, где люди теряют свои души и сердца.

— Это место кружит людям головы, — говорила она. — Они слишком заняты поисками золотого кольца и забывают, что можно просто покататься на карусели, они забывают о прекрасном.

К своему удивлению, Дэнни нашел прекрасное в Нью-Йорке. Он полюбил его сразу же: проехаться в метро, выйти у парка или планетария, доехать до конца набережной у Атлантического океана, пройтись один квартал, сделать выбор между пиццей, свежим бубликом, рисом с жареной свининой и хот-догом с напитком из папайи. Потрясающий вид облаков, проплывающих над большими зданиями и отбрасывающих тени на стены из стекла, улыбающиеся ему симпатичные девушки — все это заставляло его чувствовать себя королем мира.

В Нью-Йорке у Дэнни возникла уверенность, что он может быть королем мира. Здесь все было иначе, чем дома, где ему приходилось удовлетворяться солнечным светом, запахом елей, чувством ветра на теле, звуком волн. Он любил эти ощущения, но знал, что может найти их и здесь — если пойдет в Центральный парк, прокатится на пароме на остров Стетен или поедет на поезде в Рокэвей.

Здесь, в городе, он мог получить и многое другое: если усердно учиться, много работать и не отвлекаться на симпатичных девушек — например Пенелопу, — он сможет осуществить свою мечту. В Нью-Йорке было не важно, провалил ли он те два экзамена, закончил ли школу. Дэнни знал, что были другие способы достичь своей цели.

Иногда он в прямом смысле слова следовал за облаками. Он бежал за ними по парку, пытаясь определить их высоту или скорость ветра. Высокие ли это перистые облака — тонкие, легкие, с длинными закругленными концами? Или это облака средней высоты — высококучевые, например, клочковатые, редкие, несущие осадки? За низкими облаками большими, толстыми кучевыми, катящимися по небу, как смеющиеся младенцы, следовать было легче всего. Дэнни изучал их.

Его секретное убежище, которое было видно из библиотеки Кэтрин в здании Рейнбеков, было отличным местом для наблюдения за погодой. Если бы она знала, что он здесь, они могли бы обмениваться сигналами! Но Дэнни не хотел рисковать, вмешивать ее в свою аферу. Нет, лучше оставаться скрытным, сидеть в своем вороньем гнезде и любоваться на море деревьев, следить за тем, как сменяются климатические условия. Он мог отгородиться от соблазнов Нью-Йорка, заниматься, чтобы получить аттестат, заполнять заявления, чтобы сделать следующий шаг к осуществлению плана.

План, миссия, мечта — разные слова, обозначающие одно и то же. Дэнни мог бы добавить в этот список еще два слова: одиссея и поиск. Это было для него важно. Он завидовал некоторым подросткам, которых встретил в Нью-Йорке, например Пенелопе. Их жизнь отличалась от его, они концентрировались в основном на образовании, на своем будущем, в то время как жизнь Дэнни на ферме основывалась на принципе «здесь и сейчас»: возделывание земли, высадка молодых деревьев, удобрение почвы, борьба с вредителями.

Трудно думать о будущем, когда у тебя болит спина и ветер забивает пылью твои глаза. Когда солнце палит нещадно и так хочется пить, что кажется, сейчас упадешь, а ты забыл свою флягу. Когда разбрызгиваешь удобрения на многих акрах, от вони становится дурно. Трудно думать о будущем, когда ты так завяз в настоящем.

Нью-йоркские подростки были совсем другие. Не обязательно лучше: они не знали чистого воздуха, не видели северного сияния или бесконечного неба. Просто другие. Их родители принимали как должное тот факт, что они покинут дом и поедут учиться в колледж. Продолжение обучения воспринималось естественной частью жизни, как восход солнца. Пенелопа говорила, что практически не было ни дня, чтобы они с родителями не обсуждали, куда она поедет учиться.

У Дэнни все было иначе. Он не хотел огорчать отца своими мечтами. Колледж стоит денег. Кроме того, ему пришлось бы уехать с фермы. Отец начал стареть, Дэнни знал, что он рассчитывает на него. Несколько раз Дэнни пытался затронуть эту тему, но каждый раз видел, как напрягался отец. В первый раз это произошло в конце трудового дня, когда отец пришел с поля уставший. Во второй раз — во время завтрака, когда отец собирался на холм. В третий раз — за неделю до лесного пожара. А потом пламя уничтожило все. И наконец Дэнни приехал сюда и просто решил остаться, осуществить свою мечту. Когда он достигнет цели, он вернется к отцу, чтобы тот им гордился. Поэтому он продолжал прятаться здесь, в своем убежище, или в библиотеке Кэтрин, усердно работая.

Проблема была в том, что его манили улицы. Городские огни буквально выписывали его имя. Тогда он брал фотоаппарат и снимал украшения на зданиях. Он любил проталкиваться сквозь толпу людей на Таймс-сквер, спешащих в театры, красиво одетых — его мать видела такое только в журналах и по телевизору. Ему нравилось ходить мимо Музея естественной истории, выискивать входные значки, которые посетители роняли на тротуар, и использовать их, чтобы проникнуть внутрь.

Иногда он находил пару штук и тогда звонил Пенелопе из телефона-автомата на углу и просил ее прийти. Она была из обеспеченной семьи и всегда предлагала заплатить за вход. Дэнни отказывался, как отказывался от помощи и подачек Кэтрин. Он использовал входные значки, чтобы провести Пенелопу внутрь, а потом стоял с ней рядом у голубого кита и рассказывал ей, на ухо, как киты, рядом с которыми он вырос, играют в проливе Кабота.

А теперь приехала его семья, и он не мог оставаться далеко от Челси. Ему нужно было видеть их как можно больше. Проблема была в том, что он не хотел говорить с отцом: он знал, что тот просто запрет его и увезет в Канаду быстрее, чем он успеет произнести «голубая ель». Дэнни чувствовал себя виноватым в том, что покинул отца, оставил его одного работать на ферме. Поэтому он наблюдал за ним издалека и молился, чтобы Бриди и Кэтрин его не выдали.

Кэтрин помогала ему весь год. Она почти не задавала вопросов, и ему это нравилось. У него было ощущение, что она доверяет ему, понимает, что он должен идти своим путем. Она разрешила ему пользоваться библиотекой Рейнбеков, так что он мог заниматься. Она привела Бриди в Рокфеллеровский центр; наконец-то его сестра увидела, как зажигают огни на этой елке, и он чувствовал себя как никогда счастливым.

Там, откуда они приехали, рождественские деревья значили все. Для его семьи это был заработок. Отец Дэнни считал, что деревья сплачивают семью.

— Даже в этом отвратительном Нью-Йорке, где все гоняются за несбыточными мечтами, копят деньги, раз в году люди приносят в дом наши деревья и собираются всей семьей, — говорил он.

Дэнни гордился этим. И у Пенелопы дома на «золотой» Пятой авеню светилась в окне рождественская елка. Ее отец — известный адвокат — на один вечер откладывал все дела, оставался дома, пил гоголь-моголь и украшал дерево. Пенелопа призналась Дэнни, что рождественское дерево очень ей дорого. У ее отца было напряженное расписание, и это был один из немногих вечеров в году, когда она могла рассчитывать на то, что он будет дома.

Пенелопа была единственным человеком, которого он посвятил в свои планы. Он не рассказал об этом своему отцу или сестре, Лиззи или Люси, даже Кэтрин. Только Пен. Он помнил тот момент. Это было в сентябре, прекрасным, еще летним днем, они стояли на террасе замка Бельведер. Он обнял ее и показал на высокие облака, затянувшие небо тонким, как дымка, слоем.

— Что это за облака, Дэнни? — спросила она.

Перисто-слоистые облака, высокие, они находятся на высоте около восемнадцати тысяч футов, в основном состоят из кристалликов льда. Видишь, у них нет четких краев? Для деревьев они полезны: они заслоняют солнце, которое может сжечь иголки.

— Сейчас только сентябрь, а ты уже думаешь о рождественских деревьях.

— Я всегда о них думаю, — тихо сказал он. — Вот почему я хочу стать метеорологом.

— Дэн — предсказатель погоды, — поддразнила она.

Он улыбнулся. Пусть шутит, он знал, что в этом его жизнь, для этого он родился…

На минуту отец прекратил работу. Он вытянулся и осмотрелся. Загорелся красный свет, движение по Девятой авеню остановилось. Глядя через улицу, Дэнни понял, что отец заметил его, слегка наклонившись, он вглядывался сквозь снег. Шляпа должна была обезопасить его, но неожиданно их глаза встретились. Сердце Дэнни застучало. Он замер, чувствуя себя как олень, пойманный светом фар.

— Дэнни, — позвал его отец и пошел к нему.

На мгновение у него даже возникло желание, чтобы отец поймал его, крепко прижал к себе и забрал домой. Ему хотелось объяснить, почему он так поступает, сказать отцу, что любит его и что в какой-то степени все, что он делает, он делает для него, для фермы. Но он не был уверен, что ему удастся выразить свои чувства словами.

Как раз в этот момент подъехал автобус, и Дэнни запрыгнул в него. Шляпа упала. Через заднее окно автобуса он видел, как отец поднимает черный котелок, прижимает его к сердцу и, громко крича, несется по Девятой авеню за автобусом.

С рвущимся сердцем Дэнни вышел на следующей остановке и сделал то, что получалось у него лучше всего: растворился в городе, скрываясь в аллеях, за зданиями и заборами, как облако в небе, как легкая дымка, застрявшая в ветвях белой ели. Ее можно увидеть, даже может показаться, что вам удастся до нее дотронуться; но лучше этого не делать: она исчезнет. Так и он.

Не зря же его называют Гарри Гудини.

В тот вечер Кэтрин уходила с работы поздно. Она надеялась, что Дэнни появится, но он не появился. Она медленно дошла до метро под падающим снегом, а выйдя из поезда в Челси, так же медленно пошла по Двадцать третьей стрит. По мере того как она приближалась к Кристи, ее шаг замедлялся, а пульс ускорялся. Подойдя, она остановилась как вкопанная.

— Я видел его, — сказал Кристи.

Он держал в руке шляпу, которую Лиззи дала Дэнни, и ее сердце екнуло.

— Откуда это у вас? — спросила она.

— Она упала у него с головы, когда он убегал. Он не хочет видеть меня, чуть не сломал шею — побежал за автобусом.

— Автобусом? — Она заметила, как крепко он вцепился в шляпу, будто его пальцы вонзились в поля навечно.

— Прямо здесь, — сказал Кристи, указывая сквозь завесу снега на остановку на другой стороне улицы.

— Вы можете пойти со мной? — спросила она.

Он не ответил — он казался каким-то оцепеневшим, как во сне, и она взяла его за руку и мягко потянула за собой. Он последовал за ней, оставив свои деревья с включенной гирляндой, которая мигала в холодном ночном воздухе. Они пошли по Девятой авеню к Двадцатой стрит. Ее сердце билось в бешеном ритме, она не знала, что собирается сделать или сказать, только чувствовала, что ему очень плохо и она сейчас должна быть с ним.

Снег под ногами заледенел. Кэтрин поскользнулась, и Кристи поймал ее. Минуту они простояли под фонарем. Он обнимал ее рукой; когда они двинулись дальше, он не убрал руку. В другой руке у него была шляпа Дэнни.

Они поднялись по ступеням ее дома, она открыла дверь и включила свет. В доме было тепло, деревянные полы блестели. Кристи стоял в прихожей, оглядываясь по сторонам и все еще держа в руке котелок.

— Вы можете положить его, — сказала она, но он не выпускал его из рук.

— Это все, что у меня от него осталось. Кэтрин покачала головой:

— Это неправда, вы знаете, что неправда. Кристи посмотрел на шляпу:

— Однажды, когда Дэнни был маленький, у него был жар. Очень сильный, нам не удавалось его сбить. Мы жили далеко от больницы, но я повез их туда — его и его мать. Доктора не знали, что с ним такое, поэтому оставили его там на ночь. Мэри осталась с ним. Когда я вернулся домой, я нашел его плюшевого мишку. Я думал… Я думал, что никогда больше не увижу сына и плюшевый мишка — единственное, что у меня от него осталось.

— И то же самое вы думаете об этой шляпе.

Кристи кивнул. Он не мог оторваться от котелка, даже когда Кэтрин подошла к нему и встала рядом.

— Это все, что у меня от него осталось, — повторил Кристи срывающимся голосом.

Кэтрин мягко забрала шляпу из его рук и аккуратно положила ее на столик. Он дрожал. Она чувствовала, как он трясется под своей тяжелой коричневой брезентовой курткой. Она расстегнула его куртку и помогла ему снять ее. Кэтрин стряхнула с нее снег и повесила в шкаф рядом со своим пальто.

— Я хотела вам кое-что сказать.

Он смотрел на нее, и в его голубых глазах полыхала жестокая безнадежность. Она знала это чувство, знала слишком хорошо. Как будто чувство потери забрало часть его души, опустошило его. Кэтрин сделала шаг, что-то заставило ее встать на цыпочки и обнять его. Она сказала себе, что хочет посмотреть в его глаза и поддержать его.

Она чувствовала, как в его груди бьется сердце. Его глаза впились в ее, момент был таким волнующим, что у нее перехватило дыхание. Она коснулась его лица. Кожа была холодной от длительного пребывания на морозе. Она сказала себе, что хочет согреть его. Только это, думала она, встав на цыпочки и прижав губы к его щеке.

Кристи поцеловал ее. Это был очень мягкий, нежный поцелуй. Его пальцы гладили ее по щекам, шее. Его рот был горячим, она буквально таяла в его объятиях. Снег стучал в окно, желтый свет уличного фонаря преломлялся в стекле, но Кэтрин видела звезды.

Его руки и спина были такими мощными. Она не могла, да и не хотела остановиться — и продолжала гладить его. Кристи стал сильным, работая топором, таская деревья, делая всю тяжелую работу на ферме, — она чувствовала это, обнимая его, пока он настойчиво целовал ее. Она слышала, как он прошептал:

— Кэтрин. — Уже давно мужчина не произносил ее имя в этом доме…

— Три Рождества, — прошептала она.

— Что? — спросил он.

— У меня не было, не было… — начала она, все еще обнимая его.

— Все в порядке, — сказал он, гладя ее по голове, — что бы то ни было.

И она послушала его. Она так давно отучилась верить, что все может быть в порядке. Прижавшись лицом к его шее, она вдыхала аромат хвои, снега и кожи и думала о северных лесах. Потерявшись в его запахе и ощущая его тело, она не видела ничего, кроме ветвей и света звезд. Он был таким основательным, настоящим, и ей не хотелось отпускать его.

— Я надеялась увидеть призрак своего мужа, — прошептала она.

— И не увидела?

Она покачала головой.

— Может, ты и не должна его видеть. Может, ты должна остаться здесь, на земле. Ты живая, дышащая женщина. Если ты встретишь призрак мужа, ты можешь захотеть улететь с ним.

Живая, дышащая женщина. В ее мыслях крутились образы, а тело трепетало от чувств: она вспомнила, как держала Бриджит за руку в Рокфеллеровском центре, как обнимала Дэнни в библиотеке Рейнбеков, как каталась на санках с холма Пилигрима, а Кристи обнимал ее. В последние годы она чувствовала себя мертвой, даже не призраком — похороненной в печали, как деревья Бриджит, срубленные, увезенные из леса, но никому не нужные, без огней.

Кристи снова поцеловал ее, по-новому, как будто напоминая себе, что он тоже живет и дышит. Его приоткрытые губы, его горячий рот и язык касались ее с таким же желанием, какое испытывала она сама. Она так давно не переживала этого ощущения, что почувствовала, как по спине пробежал холодок, кожа покрылась мурашками.

Момент захватил их, но Кэтрин открыла глаза, чтобы убедиться, что это происходит на самом деле. Кристи отстранился, все еще обнимая ее. Они улыбнулись друг другу. Она не хотела, чтобы он убирал руки — это нарушит очарование момента. Билось ли его сердце так же сильно, как ее? Она прижала руку к его груди, и он повторил ее движение.

— Ты доведешь меня до сердечного приступа, — сказал он.

— Мне бы этого не хотелось, — отозвалась она, отступая назад.

— А я хочу, — прошептал он, снова целуя ее.

У него были нежные губы, а его руки обнимали ее так, что ей хотелось, чтобы он никогда, никогда не отпускал ее. Но вдруг ее взгляд упал на шляпу Дэнни, и она заставила себя заговорить:

— Кристи, я должна кое-что тебе сказать.

Он кивнул, убирая волосы с ее глаз. Все это время на ней были очки, и он поправил их. Этот жест был таким нежным, что у нее перехватило дыхание.

— Правильно, — подтвердил он, — ты говорила мне, что хотела о чем-то рассказать.

Она сглотнула, подошла к креслу и взяла в руки котелок. Заглянув внутрь, она увидела белую атласную подкладку — с крупинками песка и соли с того места, где она упала с головы Дэнни, — и ярко-красную вышивку. Этот котелок был антиквариатом (Лиззи иногда находила интересные старые шляпы на блошином рынке на Шестой авеню), на нем стояло имя изготовителя — «Мош и сыновья», Париж.

Кэтрин протянула Кристи шляпу, чтобы он заглянул внутрь. Она наблюдала за ним, пока он изучал обод и ярлык.

— Это французская шляпа, — сказал он. — Я удивился, увидев Дэнни в такой модной вещи. Я даже не сразу узнал его.

— Вышивка. — Кэтрин указала на малиновую строчку. Ее сердце вновь заколотилось, она так нервничала, что почти не могла говорить.

— «УЛ», — сказал он, прочитав красные буквы и глядя на нее своими ясными голубыми глазами. Она ожидала от него удивления, замешательства, но обманулась. Он смотрел на нее с доверием, как будто думал, что Кэтрин сообщит ему нечто такое, что поможет ему в поисках Дэнни.

— «У Лиз», — сказала Кэтрин.

Вот теперь он был в замешательстве.

— Не понимаю.

— Лиззи покупает старые шляпы на аукционах и блошиных рынках, — объяснила она. — Она никогда не снимает старые ярлыки, но всегда добавляет свою метку. Красный — цвет ее магазина, она всегда вышивает «УЛ» — «У Лиз».

— Дэнни купил эту шляпу у твоей подруги Лиз? — спросил Кристи, светясь от радости. — Тогда, может быть, она что-то знает! Может, она помнит его, он очень высокий мальчик, очень умный, полный жизни. Давай сейчас же позвоним ей!

— Кристи, — Кэтрин взяла его за руку, — она ее ему дала.

— Но если бы она знала, что это Дэнни, она бы сказала мне или тебе, а ты дала бы мне знать… — Его взгляд затуманился.

— Он просил нас не говорить, — тихо ответила Кэтрин.

В доме повисла тишина. Она увидела, как кровь отхлынула от лица Кристи, он побелел, она была уверена, что он не дышит. Он не вырвал у нее рук, а просто дал им упасть, как будто земное притяжение внезапно усилилось.

— Ты…

— Я видела его, — сказала она.

Он ждал, его глаза внезапно потемнели, как будто над прудом, покрытым льдом, наступила ночь.

— Мы помогали ему на протяжении года. После вашей драки полиция забрала тебя, а когда тебя отпустили, ты уехал с Бриджит домой, а Дэнни остался.

— Он этого хотел.

— Да. Он был голоден, мы накормили его. — Она не хотела рассказывать ему, как его сын рылся в мусорном баке около ресторана Мура на углу.

— Дэнни был голоден, — повторил он, вздрогнув. Он покачал головой, как будто это было уже слишком. — Я не хотел, чтобы это произошло, никогда бы этого не допустил. Неужели он так меня ненавидит, что предпочел голодать, чем жить со мной? — Кристи схватил свою куртку, натянул ее и засунул под мышку шляпу. Его глаза были полны ярости и отчаяния. Он уже взялся за латунную дверную ручку, когда Кэтрин остановила его.

— Совсем нет, — сказала она. — Он тебя не ненавидит.

— Значит, он с тобой разговаривал? Он сказал тебе?

Она покачала головой:

— Он почти не разговаривает со мной, но я знаю, я в этом уверена, Кристи. Пожалуйста, послушай. Я хочу помочь.

— Помочь? — спросил он, выдавливая из себя слова. В этот момент она поняла, что его отчаяние вернулось — он доверял ей. — Все это время я думал, что ты…

Она молчала, ожидая продолжения.

— Я думал, что ты — ангел, — наконец сказал он. Вся теплота ушла из его глаз, как будто он верил в ангелов так же, как она верила в привидения. Он рывком открыл дверь; снаружи завывал ветер, и снег продолжал идти.

— Это самый снежный декабрь за последнюю сотню лет, — неожиданно сказала она.

Он посмотрел через плечо, как будто подумал, что она сумасшедшая, как будто это заявление не имело ничего общего с его болью. Кэтрин не сказала ему, что она прочитала эту фразу на помятом листе бумаги, написанную рукой Дэнни.

— Несомненно самый холодный. — Кристи пристально посмотрел ей в глаза.

Он не смог удержаться и дотронулся до ее щеки.

— И еще холоднее от того, что мне было так тепло с тобой.

Подняв воротник, он ушел, растворившись в ночи, как его сын.

Загрузка...