Наперекор всем

Глава 20

Наемники ограничивались издевательскими выкриками, но не пустили ни одной стрелы, пока Гриффит и Билли объезжали замок Уэнтхейвен, и от этой неожиданной передышки Гриффиту стало не по себе. Почему они медлят? Какой план замыслил Уэнтхейвен?

– Ты узнал кого-нибудь? – осведомился он у Билли. Стражник, прищурясь, оглядел массивные стены и признался:

– Говоря по правде, зрение у меня уже не то, что было. Не могу распознать англичанина и валлийца и недостаточно близко стою, чтобы отличить запах одного от другого. Проклятые валлийские предатели!

– О чем ты, Билли? – процедил сквозь зубы Гриффит. Возмущенный и обозленный, Билли спросил:

– Черт возьми, почему они не могут поддерживать Генриха? Он валлиец – неужели этого для них недостаточно?

– Уэльс – бедная страна, где недостает ни земли, ни еды для слишком большого количества жадных ртов. Эти люди кормят своих детей единственным способом, который им доступен.

Но объяснение Гриффита не удовлетворило Билли – солдат мрачно уставился в пространство, и Гриффит понял, что Арт был прав. Пока у человека не родятся собственные широкоглазые голодные детишки, он не поймет, на какие отчаянные меры пойдет отец, чтобы вырастить малышей. У Гриффита теперь появился сын. У него есть Лайонел, и теперь Гриффит сидит на самом виду, где его ежеминутно могут сбить с коня стрелой, пытаясь осуществить дерзкий план, скорее всего обреченный на неудачу, даже при самых благоприятных обстоятельствах. А Билли к тому же не может ничего разглядеть!

– Билли, если я точно опишу человека, ты узнаешь его?

Билли стоял достаточно близко, чтобы увидеть лицо Гриффита и понять, что лучше всего покорно попытаться следовать его приказам.

– Да-да… э-э… возможно. Если, конечно, сумеете хорошо описать.

– Черноволосый мужчина в коричневой тунике.

– Валлиец, – решительно заявил Билли.

– Черноволосый мужчина с… – Черт возьми, стены слишком высоки, и даже орлиное зрение Гриффита не могло помочь разглядеть детали. – У него оторваны пальцы.

– Хм-м… в этих краях много темноволосых англичан, но, думаю, это валлиец.

– Лысый человек с одним глазом, – быстро и жестко продолжил Гриффит.

– Думаю, валлиец, хотя не видел его в этих…

Но Гриффит, издав радостный вопль, поскакал к стене.

– Арт! Артур, ради Господа Бога…

Арт, широко улыбаясь, помахал рукой, и рядом с ним появился черноволосый мужчина.

Гриффит ринулся прямо в озеро, мгновенно вымочив себя и коня.

– И Долан! – ликовал он. – О, хвала небесам, Долан тоже здесь!

Он не мог припомнить, когда еще так радовался. Арт! Милый, старый Арт, живой и такой же хитрый, как всегда. И Долан, старый пират, живший в деревне и постоянно изводивший отца своими коварными выходками. Никогда еще у него не было таких умных и храбрых союзников! Никогда еще Гриффит не был так уверен в исходе битвы!

Неужели он когда-то считался сдержанным и осторожным человеком? Невероятно! Ибо сейчас он чувствовал себя неуязвимым. Ничто не сможет остановить его, и он восторжествует.

Двое заговорщиков наклонились вперед и молча показали на ворота.

Гриффит кивнул в знак того, что понял, и мужчины отскочили, Гриффит, смеясь, потряс кулаком серым стенам, казавшимся столь неприступными, и воздел руки к небу:

– Я смогу победить! И достигну цели! Я…

В воду, почти рядом с ним, шлепнулась стрела из арбалета. Высоко, между зубцами, стоял Гледуин.

– Гриффит ап Пауэл, гнусная тварь! – визжал он. – Я еще доберусь до тебя!

Пока Гриффит собирался с мыслями, Гледуин успел снова зарядить арбалет, но на этот раз Гриффит не стал медлить, сообразив, что сможет победить, лишь если вовремя отступит. Прикрыв спину щитом, он вернулся к Билли с криком:

– Валлийцы! Слава святому Давиду, эти люди – валлийцы, и они сейчас откроют ворота.

Едва дождавшись, пока Гриффит поравняется с ним, Билли пришпорил коня.

– Но их только двое! – воскликнул он.

Гриффит широко улыбнулся:

– Они – валлийцы. Больше и не потребуется.

Мэриан стояла за закрытой дверью, приставив шпагу к горлу отца.

– Ты не смеешь унести пергамент. Он мой. Отдай немедленно.

Но граф, ничуть не встревоженный ее угрозами, скребущими звуками под дверью – безмолвной просьбой Хани впустить ее – и притворной паникой Сесили, бережно развернул свиток. Кусочки обожженных краев медленно опустились на пол.

– Не будь дурой, дорогая дочь. Не можешь же ты убить своего отца. В отличие от меня ты обладаешь совестью.

– Моя совесть разрывается от множества нерешенных и тревожных вопросов, отец. Могу ли я предать королеву, бывшую мне искренним и преданным другом? Разрушить ее жизнь и жизнь наших сыновей? Или убить отца, человека, зачавшего меня, но потом уделявшего мне меньше внимания, чем своим спаниелям? – Две пары зеленых глаз встретились и застыли в безмолвном поединке. – Соверши правильный поступок, Уэнтхейвен. Не заставляй меня сделать выбор. Брось документ.

Веселье графа было почти ощутимым, и все же Мэриан не могла не поражаться отцу. Он словно переливался лихорадочным напряжением и был с ног до головы облачен в доспехи – хотя и легкие, – и оружие его было оружием воина. Он словно готовился к битве – битве, которую не мог проиграть.

– И что ты сделаешь с документом, если я его брошу? – осведомился он.

– Сожгу. – Услышав смешок графа, Мэриан продолжала: – Он должен сгореть. Либо я уничтожу его, либо Генрих предаст огню твой замок, урожай и вассалов, мирно спящих в постелях.

– Не слушай ее, Уэнтхейвен! – вскрикнула Сесили. – Собственная дочь сомневается в твоей силе и изменяет тебе.

Мэриан с одного взгляда определила, что Сесили торжествует. Глупая девчонка вскарабкалась на скамью, чтобы лучше видеть, и наслаждалась зрелищем, словно наблюдала поединок быка с медведем.

Даже короткий приказ Уэнтхейвена заткнуться не омрачил сияющего лица Сесили, и неудивительно, поскольку Уэнтхейвен обличающе бросил Мэриан:

– Ты слишком веришь в Генриха Тюдора!

– Скорее, в тех людей, которые стоят на его стороне.

Раздавшиеся за окном крики на миг отвлекли Уэнтхейвена, но он тут же вновь обратился к дочери:

– Гриффит ап Пауэл мертв.

– Но есть и другие.

– Уж не ты ли? – злорадно усмехнулся он. Инстинктивная ярость заставила Мэриан вновь прижать острие к его горлу, и снова зубы графа блеснули в улыбке.

– Вижу, ты стала настоящей защитницей Генриха!

Мэриан поняла, что он прав. Если Лайонелу не суждено взойти на трон, тогда лучшего короля, чем Генрих, не найти. Он человек сильный и надежный. И женился на Элизабет, которая всегда готова служить делу справедливости. Он стал основателем династии, которая будет править истерзанной и разделенной на части Англией.

Пальцы Мэриан, сжимавшие рукоятку шпаги, ослабли, но она тут же вновь их сжала.

– Если я защищаю Генриха, значит, буду бороться за него до самой смерти.

– И пусть оружие нас рассудит? Пусть правый победит? Чисто по-английски! Что за плебейский образ мыслей!

Раздался еле слышный лязг металла – Уэнтхейвен неожиданно выхватил шпагу из ножен.

– Зато как правильно!

Мэриан, сама не зная почему, удивилась. И ужаснулась. Да, возможно, Уэнтхейвен был к ней гораздо более равнодушен, чем к своим псам, но он все же – ее отец. Она никогда не думала, что он хладнокровно обнажит против нее сталь, но одно предательство громоздилось на другом.

– Ну что, может, передумала? – издевательски бросил Уэнтхейвен. Но внимание его снова отвлекли крики за окном, многоголосый вопль, в котором слышались тревога и смятение. Хани завыла, требуя впустить ее.

– Нет, ни за что! – Мэриан облизнула пересохшие губы. – Я бросаю тебе вызов, Уэнтхейвен. Будем драться до смерти за это свидетельство о браке. Если умрешь ты – я его сожгу. Если паду я – можешь использовать его, как посчитаешь нужным. Поэтому положи пергамент на камин, дорогой отец, туда, где победитель сможет легко до него дотянуться.

– На камин? – Граф улыбнулся, показав ямочки. – Я научил тебя всему, что ты знаешь, и в любом из наших поединков тебе лишь удавалось обезоружить меня. Неужели с тех пор ты так много узнала? И настолько веришь в свое искусство фехтовальщика?

– Совершенно верно, – кивнула Мэриан, перекидывая подол платья через руку. – А ты нет?

Граф, казалось, раздумывал, но тут вмешалась Сесили.

– Не делай этого, Уэнтхейвен! – взорвалась она. – Это уловка! Не будь дураком!

Вот Сесили, без всякого сомнения, была дурой, и Мэриан благословила ее за это.

– Сесили, не стоит выставлять напоказ собственную глупость! – прорычал Уэнтхейвен. – Дочь, возможно, и хочет перехитрить меня, но пока еще я – хозяин положения! – Граф отступил к камину, не опуская нацеленной на Мэриан шпаги, и положил пергамент на серые камни. – Оставь! – велел он Сесили, когда та сделала шаг к камину. – Оставь. Любо он станет моим, либо Мэриан сожжет его!

Мэриан сумела выиграть в этом поединке характеров, но почему-то радости не ощущала. Без сомнения, небеса были бы лучшим местом для нее, но пока она своими глазами не увидит безжизненного тела Гриффита, не расстанется так легко с землей. Правосудие, однако, иногда требует жертв, а жертвы – крови.

И эта кровь стучала в ушах, словно колокол смерти звенел в ритме ударов сердца. Мэриан бросилась на Уэнтхейвена, и тот едва успел отбить удар. Грязное ругательство сорвалось с его губ, но граф успел восстановить равновесие и, в свою очередь, выбросил вперед шпагу, словно приросшую к руке, разрезавшую юбку и задевшую… руку?

Мэриан подняла руку, ожидая увидеть кровавый рубец. Ни царапинки. Отец, наблюдая за ней из-под тяжелых век, приказал:

– Оторви. – Мэриан непонимающе уставилась на графа. – Подол, – пояснил он. – Оторви до колен, чтобы не приходилось поддерживать его. Не позволю, чтобы кто-то сказал, будто я выиграл нечестно, воспользовавшись своим преимуществом.

Только Уэнтхейвен мог беспокоиться о чем-то подобном. Только Уэнтхейвен мог нанести такой мастерский удар. Страшно подумать, что она почти проиграла, еще не начав сражаться.

– Быстрее, – поторопил граф.

Мэриан, кивнув, оторвала широкую полосу от подола, так что теперь платье едва достигало колен. Уэнтхейвен не задел ее, но нанес куда более тяжелый удар по самолюбию, по крайней мере он на это надеялся. И еще надеялся, что этого достаточно, чтобы заставить Мэриан прекратить бесплодную борьбу. Может, если ее не удастся сломить физически, он сумеет уговорить упрямую дочь. Не то чтобы он любил Мэриан – непокорное, непочтительное создание! Нет, просто не желал брать ее дитя… да, впрочем, и любое дитя, на свое попечение. При мысли о том, что ребенок будет ныть, плакать и звать дорогую мертвую мамочку, мурашки ползли по коже. Однажды он уже потерпел неудачу в деле воспитания собственной дочери.

Крики во дворе перешли в сплошной рев. Черт бы побрал Гледуина – не может удержать своих людей, пока Уэнтхейвен не покончит с делами! Чума на их головы… но он разделается с ними потом.

– Продолжим, а? – спросил он Мэриан.

– Я готова.

Ее немигающий мрачный взгляд тревожил Уэнтхейвена. Напоминал глаза одного из спаниелей, которого загрыз волк. Собака встречала смерть даже с каким-то удовлетворением, зная, что выполнила свой долг до конца. И, желая уничтожить это выражение, дать Мэриан шанс выжить, граф предпринял блестящую атаку, блестящую даже в его собственных глазах. Он заставил ее отступить через всю комнату к двери серией выпадов, таких быстрых, что, казалось, Мэриан посажена в сверкающую клетку. Он продержал бы ее у двери, возможно, дольше, но звон шпаг привел Хани в состояние паники – собака залилась громким лаем, и граф испугался, что она, придя в возбуждение, спрыгнет с неогражденной лестницы. Поэтому и позволил Мэриан парировать выпад довольно неуклюжим ударом. Ударом, однако, высекшим кровь.

– Кажется, я старею, – с отвращением заметил он, глядя на багровую струйку, медленно тянувшуюся от запястья вверх по руке и разбивавшуюся об пол на мелкие капли.

– Просто я хорошо сражаюсь, – поправила она.

– Какое самомнение!

– Зато чистая правда.

Гордость станет причиной ее падения. Уэнтхейвен со злорадством предвкушал неудачу дочери и, снова рванувшись вперед, довел Мэриан до того, что она не просто парировала удары, а должна была сражаться… хотя бы для того, чтобы выжить. Грудь Мэриан тяжело вздымалась. Пот заливал глаза, но губы кривила решительная усмешка. От нее требовалась крайняя сосредоточенность, чтобы сохранить шпагу и собственную жизнь. Граф не отрываясь наблюдал за дочерью, тесня ее ближе к постели, где сном невинных спал Лайонел, с удовольствием отмечая, что мальчик отвлекает внимание Мэриан. Она двигалась с возможно большей осторожностью и старалась не издавать ни одного звука, чтобы не разбудить малыша.

Уэнтхейвен понимал ее чувства. Нечто подобное он испытывал к Хани, и сердце его болело за собаку, раздиравшую деревянный пол в попытке добраться до хозяина. Но, к своему удивлению, он страдал и за Мэриан, ведущую почти проигранную битву за свою честь. Правда, возможно, если сейчас он нанесет дочери поражение, не стоит убивать ее? И одного унижения будет достаточно, чтобы склонить Мэриан на свою сторону, пока еще возбуждение дуэлью ноет в жилах и радость поединка подтачивает решимость?

Он выиграл в главном – Мэриан теперь боролась, чтобы выжить. Теперь остается лишь убедить ее перейти на сторону отца. И, конечно, она поддастся разумным доводам, заверял себя граф, Мэриан его дочь. Здравый смысл присущ ей, как и ему.

Тоном, которым так часто пользовался Уэнтхейвен, чтобы усмирить капризную суку, он сказал:

– Ты, я вижу, совсем не понимаешь своего положения. У меня есть доказательство брака, и с его помощью я легко свергну Генриха.

Он отогнал Мэриан к открытому окну, надеясь пробудить в ней рассудок. Но ветерок донес до графа лязг металла и скрип дерева – кто-то опускал подвесной мост. Что вытворяют эти идиоты-наемники?!

– Не так-то легко это сделать, – пропыхтела Мэриан.

– Слишком легко.

– Ты лжешь… себе. Слишком много времени провел в глуши. – Мэриан рассекла воздух около головы отца и споткнулась о серебряный мяч. Колокольчик внутри звякнул, и она с трудом восстановила равновесие. – Неужели до тебя не доходило… или твои шпионы доносили лишь то, что тебе хотелось слышать?

Уэнтхейвену не понравились слова дочери, и он снова рванулся вперед.

– Что ты имеешь в виду?

– В сельской местности воцарился мир. Горожане довольны и спокойны. Тебе не так просто будет собрать… войско. Многие дворяне разбогатели именно во времена правления Генриха. – Мэриан пыталась отразить новую жестокую атаку, но все же пришлось потратить драгоценный воздух, чтобы выдавить: – Проедешь Англию из конца в конец… и убедишься, что я права.

Она хитра. Хитрее, чем думал Уэнтхейвен. Неужели надеется подорвать в нем уверенность своей болтовней? Это ей, конечно, не удастся, но приходилось не спускать с Мэриан глаз, и эти болваны во дворе кричали что-то не вполне понятное. Спеша поскорее нанести последний удар, граф процедил:

– Я не стану обращать внимание на твою глупость. Отправишься со мной, чтобы было кому заботиться о мальчишке.

Ее улыбка – зеркальное отражение его собственной – блеснула ямочками.

– Если… я ни на что больше не гожусь… почему ты сражаешься?

– Да, почему? – потребовала ответа позабытая Сесили. Окончательно выведенный из себя, Уэнтхейвен рявкнул:

– Сесили! Немедленно убирайся! – И, краем глаза оглядев девушку, стоявшую на скамейке и с нездоровым блеском в глазах наблюдавшую за схваткой, повторил: – Вон! Немедленно вон!

– Но, Уэнтхейвен…

Господи, до чего же он ненавидел плаксивых баб!

– Вон! – заревел он, яростно взмахнув шпагой. – Катись к черту отсюда!

Сесили начала шумно всхлипывать, что привело собаку в полнейшую истерику. Шум под окном все усиливался и становился настолько беспорядочным, что Уэнтхейвен снова выругался.

Но Мэриан не воспользовалась рассеянностью отца. Она тоже казалась поглощенной происходящим снаружи. Прислонив шпагу к стене, Мэриан высунулась из окна.

– Они опустили мост, и во двор въезжает большой отряд вооруженных рыцарей.

– Эти безмозглые ослы!

Уэнтхейвен бросился к дочери и попытался оттеснить ее, но Мэриан не поддавалась.

– Клянусь Богом, Уэнтхейвен, один из всадников крошит твоих наемников в капусту. Он…

Она отступила. Рука взлетела к сердцу. Мэриан задыхалась, словно что-то застряло в горле, и Уэнтхейвен сильно хлопнул дочь по спине, прежде чем занять ее место.

Он мгновенно понял, что Мэриан одурачила его. Никакого отряда не было видно, зато мостик нерешительно колебался в воздухе, словно кто-то сражался за овладение опускным механизмом. Однако Мэриан не солгала насчет одинокого всадника. На нем были лишь кожаные доспехи, а в руках – щит без герба, однако он явно выглядел рыцарем, одним из лучших рыцарей Генриха. Меч так и сверкал, прорубая широкую дорогу в толпе наемников. Под его опытным водительством лошадь тоже превратилась в оружие – топтала солдат копытами, хватала зубами.

– Кто этот человек? – осведомился граф, ни к кому в особенности не обращаясь.

– Уэнтхейвен? – дрогнувшим голосом охнула Сесили.

– Я ведь велел тебе убираться, – бросил он. Еще один человек присоединился к одинокому всаднику, только он помчался к замку, прочь от битвы, и внимание Уэнтхейвена вновь привлек рыцарь. – Он кажется знакомым… – нахмурился граф.

– Уэнтхейвен, – снова окликнула Сесили. Круто развернувшись, Уэнтхейвен рявкнул:

– В замке враги, ты, глупая…

И застыл.

Его дочь – проклятая сука – клала пергамент на горящие угли.

– Нет! – завопил граф, метнувшись к ней. Глаза Мэриан расширились, но она упрямо продолжала вжимать драгоценный пергамент в огонь. Граф снова закричал и вцепился в волосы Мэриан, пока Сесили открывала дверь, пытаясь скрыться. В этот момент истосковавшаяся по хозяину Хани прыгнула на него и сбила на пол. Граф невольно ослабил хватку.

Мэриан свалилась на пол, но, тут же вскочив, сунула пергамент в самое пламя. Отбросив собаку, Уэнтхейвен сильным ударом отшвырнул Мэриан и потянулся к документу.

Слишком поздно.

Жадный огонь пожирал пергамент, маленькие красные язычки весело плясали. На пожелтевшем фоне на миг засияли слова, потом к потолку заструился дым, и все исчезло.

– Исчезло! Исчезло! Исчезло! Исчезло…

Он бы захватил Англию. Он бы владел страной. Знать склонилась бы перед ним. Крестьяне пресмыкались бы. Он стал бы богатым и могущественным. Таким могущественным!

Граф снова взглянул в огонь, разыскивая там то, что навеки пропало. Пропало без следа.

– Исчезло! Исчезло! Исчезло! Исчезло!

Уэнтхейвен стучал кулаком по ноге, повторяя единственное слово, как молитву.

Ничто не могло облегчить тяжесть на душе. Ничто, кроме уничтожения Мэриан. Уничтожения. Вида ее разбитого тела на камнях под лестницей.

Мэриан услышала плач. Лайонел. Он боится! Нужно скорее подойти к сыну!

Но перед глазами все плыло, а ноги не держали. Слишком велика боль в обожженной руке. И раскалывается голова. Но необходимо подняться с пола и бежать к Лайонелу, оттащить его в безопасное место. Только вот никак не пошевелиться. Нужно! Нужно поспешить, пока он не погнался за ними! Пока не добрался до нее…

– Мэриан.

Это Уэнтхейвен. Ее отец. Она подумала, что он хочет убить ее, но отец никогда не говорил с ней так ласково. Она уже слышала этот голос… но когда?

– Мэриан? – снова проворковал он. Такой добрый, такой мягкий. Где она слышала этот тон? – Пойдем, Мэриан.

Мэриан вяло оторвала голову от стены, взглянула в глаза отца и вспомнила. Он говорил так нежно, когда собирался убить больную или слабую собаку, неспособную производить на свет щенят.

– Встань, Мэриан.

Он держал у ее груди острие шпаги, готовый вонзить оружие прямо в сердце дочери, и поэтому она не могла больше противиться столь недвусмысленному приказу. Держась за стену, Мэриан с трудом поднялась, пока не оказалась лицом к лицу с графом. Стоя в дверях, Сесили молча наблюдала за ними, потрясенная зрелищем, смысла которого не в силах была понять. Хани с громким лаем кружила по полу. Лайонел сидел на постели и молчал, поскольку привык видеть мать с мечом в руках и не понимал, что той грозит гибель.

Нужно бы ободрить малыша, но Мэриан могла лишь безмолвно смотреть на отца. Смотреть в глаза собственной смерти.

– Уэнтхейвен. – В хриплом голосе, казалось, звучали слезы. – Во имя нашего сладчайшего Спасителя, Уэнтхейвен…

– Ты скоро с ним встретишься.

Мэриан на дрожащих ногах с трудом перемещалась вдоль стены.

– Ты вечно будешь гореть в аду, если отважишься на это.

– И что же? Я уже в аду. – Граф медленно сжал пальцы в кулак. – Я держал страну в руке, и мое собственное тщеславие позволило ей выскользнуть. Мое тщеславие и твоя измена.

Добравшись до стены, Мэриан пошатнулась, но не упала и неверными шагами направилась к двери.

– Так что же случилось с твоей так называемой честью? – неспешно, мягко выговорил Уэнтхейвен, словно вселяя непреложную веру своей манерой говорить. – Я поверил, что ты оставишь пергамент на месте, пока схватка не будет закончена.

– Моя честь подсказала, что я должна сжечь документ, даже если наградой за это станет смерть. – Мэриан вцепилась в деревянный подоконник, но тут дорогу заступила Сесили. – Моя честь говорит, что это – самая высокая и благородная миссия.

– Честь женщины! – вскричал Уэнтхейвен, потеряв голову от ярости.

И Мэриан, как это ни удивительно, нашла в себе силы улыбнуться:

– Да, женская честь.

– Тогда умри за свою женскую честь!

Мэриан, отшатнувшись от направленной в грудь шпаги, ступила на лестничную площадку.

– Назад, – велел он.

Мэриан взглянула вниз, в темную дыру, куда спиралью уходил длинный ряд ступенек и не было видно конца. Острие шпаги мягко коснулось горла.

– Назад, – повторил он. – Отступи назад – в вечность.

Нога повисла в воздухе, и Мэриан, невольно сжавшись, зачарованно наблюдала, как сверкающий кончик подплывает все ближе и ближе.

– Камни внизу принимали и другие тела… – Кончик задрожал. – Твоя мать встретила здесь свой конец, и сплетники злословили, что я убил ее. Но нет, она умерла без моего участия и таким образом сумела скрыться от меня.

Мэриан взглянула на отца. Отец смотрел на нее. Кончик шпаги был тверд, глаза сужены. Ни жалости, ни надежды, ни выхода. Только слабое удивление. Он очень медленно отнял шпагу.

– Не могу.

– Сделай это!

Шепот Сесили повис в воздухе, как запах гниющей капусты. Но граф продолжал, не обращая внимания:

– Я словно слышу ее последние слова. Она заставила меня поклясться, что всегда буду защищать тебя, сделаю сильной и храброй.

– Убей ее! – вызывающе повторила Сесили. На этот раз граф ответил ей:

– Не могу. Она дочь своей матери.

– Что ж, тогда смогу я!

Сесили неожиданно рванулась к Мэриан, протягивая руки. Бежать было некуда.

Мэриан старалась удержаться на краю, и когда уже падала, чья-то рука, схватив ее за корсаж, оттащила в безопасное место. Та же рука помешала Сесили закончить начатое. Мир завертелся, и Мэриан повалилась на бьющееся на полу тело Сесили.

И тут раздался звук падения… И стон.

Она знала этот звук. И ненавидела.

Перевернувшись, Мэриан подползла к краю площадки и свесила голову: Уэнтхейвен катился по вьющимся спиралью ступенькам, став наконец не кукольником, а жалкой марионеткой. Голова то и дело ударялась о стену. Он явно был без сознания.

Одна ступенька треснула. Граф отлетел в сторону.

Мэриан закричала.

Граф перевалился через край…