Наследие викинга

Глава 2

На рассвете, когда заря едва заметно осветила небо на востоке, я вышел в парк. Так и не отошедший от счастливого потрясения, я не мог спать. Пройдя в глубь парка, туда, где клены, растущие вдоль аллеи, образовывали над головой шатер, я опустился на скамью и лег на нее. Счастливые мечты заполняли сердце. Ночью, прочитав записку, я бросился к отцу и просил его о немедленном разговоре с маркизом де Бонне.

— Все улажено, Мишель, завтра, после охоты будет объявлено о вашей помолвке! Днем я уже имел беседу с маркизом. Не хотелось спешить, но похоже, на ее руку много охотников. Ты, я вижу, тоже не против! — и отец рассмеялся, погрозив пальцем. — Скажи спасибо Живьезу, это он привел их к нам. У меня с маркизом де Бонне намечается неплохое дельце! Кстати, это виконт навел меня на мысль о вашей помолвке.

Я был безмерно благодарен деду, вернувшемуся из-за моря. Он подарил мне счастье, до конца своих дней я буду обязан ему за это.

Вспоминая события минувшего дня, я почти задремал. Вдруг непонятная тревога и неосознанный, на уровне инстинкта, страх сковал мое сердце. Я открыл глаза — низко склонившись надо мной, стояла девушка, ее глаза поблескивали черным агатом, она внимательно вглядывалась в мое лицо. И в тот же миг я провалился в темную бездну.

Сознание секундными вспышками пробивалось сквозь беспроглядную тьму, ничего не проясняя, только ледяной болью пронзая тело. Я не знаю, сколько времени продолжалось это безумие. Со временем возвращение рассудка стало все продолжительней, а провалы в тягучую бездонную тьму все короче. Только это не приносило радости: с возвращением сознания возвращалась боль. Казалось, меня закопали в снег и оставили лежать, забыв обо мне. Боль мириадами ледяных игл терзала тело. Вены, наполненные замерзающей кровью, разрывались. Все внутренности, словно замерзшие ледяные глыбы тяжелым грузом давили на тело. Не в силах пошевелиться, я не мог сбросить с себя ледяное оцепенение. Но самым мучительным было то, что я не мог вспомнить, где я и кто я! Я понимал, что со мной происходят странные вещи, что это неправильно и так не должно быть, но как правильно и как должно быть, вспомнить не мог. Стараясь отвлечься от боли, терзающей тело, я копался в сознании, силясь сквозь ледяную завесу вспомнить прошлое. Хоть что-нибудь, за что можно было бы зацепиться и найти ту нить, которая свяжет меня с реальностью.

Моя битва с невыносимой болью, казалось, длилась вечность. Но постепенно боль стала ослабевать, и тело, превратившись в ледяную глыбу, перестало ощущать холод. Зато с моим сознанием произошли невероятные изменения. Боль, терзавшая голову, медленно ушла, и я с изумлением понял, что могу думать о нескольких вещах одновременно.

Осторожно открыв глаза, я убедился, что и зрение изменилось удивительным образом. В помещении, где я находился, был полумрак, но я мог различить все детали, даже те, которые прежним зрением увидеть бы не смог. Откуда-то сбоку тоненькой полоской пробивался солнечный лучик, пылинки кружились в хаотичном танце, поднимаясь и опускаясь в его свете. Я увидел низкий каменный свод над головой, весь затянутый паутиной, с пауками, сидящими в укромных уголках.

Одновременно с тем я понял, что мне доступны и тончайшие нюансы звуков. Я услышал возню какого-то мелкого зверька под землей, тяжелую поступь лошадиных копыт и скрип телеги, которую она тащила, тихий голос возницы, напевающий мотив крестьянской песенки. В то же время я слышал пение птиц и стрекот кузнечиков, шелест листвы на деревьях и тихий посвист ветерка. Эти звуки казались мне удивительными, так как были полны новыми для меня тонами.

Опасливо, боясь усилить отступающую боль, я втянул воздух: запахи немыслимыми оттенками, недоступными раньше удивили многообразием. Пахло сырой землей и прелым деревом, откуда-то сбоку веяло теплым воздухом и нагретым камнем и еще чем-то, очень неприятным и совершенно незнакомым. Я осторожно повернул голову набок, то, что я увидел, привело в ужас: я лежал в склепе! Вдоль стен тянулись ряды стеллажей, на которых лежали полуистлевшие останки погребенных людей. Мне захотелось вскочить на ноги и броситься прочь, но тело, все еще скованное льдом, только медленными движениями отозвалось на мои потуги. Мне не хватило сил даже сесть. В отчаянии я закрыл глаза и опять попытался вспомнить, кто я и что происходит со мной.

Наконец день, тянувшийся бесконечно долго, закончился. Вечер, неспешно вступавший в свои права, принес новые звуки и запахи. Затихло пение птиц, сидевших на деревьях, растущих возле склепа, стрекот стрекоз и шелест насекомых. Послышалось шуршание мелких зверьков, копошащихся в траве. Застрекотали цикады. Где-то далеко ухнул филин. Ветерок, проникающий сквозь щели двери, закрывающей мою страшную обитель, принес запах травы.

Удивительным открытием для меня стало то, что с наступлением сумерек, погрузивших склеп в глубокую темноту, мое зрение нисколько не потеряло своей силы. Все предметы были видны так же четко, как и при дневном свете, только их цвет стал немного тусклым. Уже несколько освоившийся в своем новом положении, но все еще не имевший возможности двигаться, я прислушивался к тому, что происходит вокруг. Мучительные попытки вспомнить себя ни к чему не привели, и я смирился, ожидая дальнейших событий.

Когда за стенами склепа совсем стемнело, я услышал похожий на осторожные шаги шорох. Он был настолько тих, что никакой человеческий слух не уловил бы его. Я напряженно смотрел на дверь, закрывающую вход в склеп. Послышался стук отодвигающегося засова, громкий скрип, и в склеп вошла девушка. Несмотря на кромешную темноту, я смог хорошо рассмотреть ее. Высокая, с копной каштановых волос, стянутых тесьмой в высокую прическу, одетая в дорогой дорожный костюм, девушка была очень красивой. С необыкновенной грацией она подошла и наклонилась, пристально глядя мне в глаза.

— Вижу, ты пришел в себя. Очень хорошо, — по-английски сказала она, — мне нужно уходить, но я хочу помочь тебе. В какой-то степени я несу ответственность за то, что случилось, и должна объяснить, что происходит. Видишь ли, то, что произошло, — моя ошибка, я не должна была трогать тебя, но ты так хорош, и потом… я была голодна и устала. Мне нужно было подкрепиться. Обычно мы ведем себя очень осторожно и выбираем жертвы среди простолюдинов, имитируя несчастный случай. Но ты попался мне на глаза, и я не устояла. Простолюдины питаются хуже, и у них пресная кровь, а твоя — м-м-м … необычная! — ее голос мягкий, завораживающий, как будто убаюкивал, несмотря на кошмарные вещи, о которых она говорила.

— Я не смогла выпить твою кровь. Была причина. Вот и пришлось принести тебя сюда. Процесс превращения почти закончился. Ты пролежал здесь четыре дня, еще два уйдет на восстановление сил. Пей людскую кровь. В ней не только сила, но и наслаждение. Животная пригодится на черный день. Твои инстинкты помогут тебе на охоте. Сейчас ты не голоден: в тебе много своей крови. Но время наступит. И еще, — она засмеялась тихим чарующим смехом, — не вздумай идти домой — убьют! Ты сейчас не совсем похож на себя прежнего — вроде мертвеца. Но со временем это станет привычным, ты увидишь. И кто знает, может, когда мы встретимся еще раз, ты уже не будешь так зол на меня.

Зол?! Разве можно так назвать бурю ярости, бушевавшую внутри меня. Как только я увидел ее, появившуюся в дверях, память сразу же вернулась ко мне. Я вспомнил все. Четыре дня … Что происходит дома? Меня ищут? А Диана?! Бог мой, что она думает обо мне?

— Да, тебя ищут, поэтому я унесла тебя далеко от дома, — ответила девушка на мой мысленный вопрос. Я с изумлением смотрел на нее.

— Пойми, ты стал хищником, вампиром. У нас много особенностей, помогающих нам. Мы очень сильны, невероятно быстры и ловки, например, легко взбираемся по отвесным и гладким стенам, читаем мысли людей и очень красивы. У нас мелодичный голос и смех. Люди при встрече с нами, как кролики перед удавом, теряют способность к сопротивлению. Через два дня ты сможешь оценить свои способности, а сейчас полежи пока здесь. Я ухожу, но ты помни: тебя создала Дженесса Мур, — с этими словами она развернулась и ушла.

Если до этого момента мои муки заключались лишь в том, что я терпел боль и терзался неведением, то теперь все происходящее стало похожим на ад. За что?! Чем провинился я перед Создателем, что он позволил украсть у меня все, чем я жил? Как смогу я существовать без родных и близких, без моей любви — Дианы? Моя жизнь погибла из-за того, что проходящий мимо монстр решил немного перекусить! Потрясение было настолько велико, что я ледяной глыбой застыл на полу склепа. Ужас и горе тисками сдавили сердце. Я оглох и ослеп от невероятной душевной боли и впал в забытье, похожее на смерть.

Я не знаю, сколько времени находился в таком состоянии. Постепенно ко мне возвращалась способность мыслить. Но меня это не трогало. Совершенно безучастный ко всему, что происходит вокруг, я продолжал лежать не двигаясь и стараясь отогнать все мысли. Если незачем жить — о чем можно думать?

И только тоска по дому, по родным мне людям не хотела оставить меня. Как я ни старался заглушить ее, она все настойчивее проникала в мое сознание. Желание хоть один раз, тайком, посмотреть на родных не давало покоя. Но я боялся, потому что не знал, что может случиться с ними, если я вернусь домой.

Я не знал, что значит быть вампиром. В памяти возникали какие-то сказки и легенды. В них говорилось о страшных монстрах, пожирающих детей и убивающих всех, кто встретится на пути. О том, как эти чудовища по ночам истязают мужчин и женщин любовными пытками и нередко убивают потом, выпивая всю кровь.

Я прислушался к себе, стараясь понять, насколько я опасен. Я вызвал в памяти маму и отца, брата и сестер, но ничего, кроме тоски по ним, не почувствовал. Я понял, что мои представления о жизни ничем не отличаются от прежних суждений. Я чувствовал, что по-прежнему люблю своих близких, хочу их видеть, скучаю. Мысли о Диане, несмотря на все попытки забыть ее, не только не оставили меня, наоборот, все сильней завладевали мной.

Наконец я встал, измученный бесконечными сомнениями. Боль, терзавшая меня несколько дней назад, прекратилась совершенно. Неподвижность, которая путами сковывала тело, прошла. Ощущение силы, гибкости в мышцах, стремительности в движениях неожиданно и невольно восхитило. Никогда прежде я не чувствовал такой мощи и легкости.

Поздним вечером, когда опасность встретить кого-либо миновала, я осторожно выглянул за дверь склепа. Свежий воздух, напоенный невероятно усиленными ароматами цветов, спелых яблок, скошенной травы, наполнил меня, очаровывая. Оглянувшись вокруг, я увидел скромные могилы и небольшую часовенку. Это наводило на мысль, что я нахожусь на сельском кладбище, но вблизи какого-то поместья, так как склеп мог принадлежать только знатному вельможе. Едва приметной тенью скользнув вдоль кладбищенской ограды, я стал продвигаться в сторону деревни, стоявшей поодаль. За ней на высоком холме высился небольшой полуразвалившийся замок.

Абсолютно бесшумно, с удивительной скоростью, прячась в тени деревьев, я вошел на окраину деревни. Огромные псы, бездомные добровольные сторожа деревень, питающиеся отбросами и набрасывающиеся на любого чужака, к моему удивлению, скуля, прижав уши и хвосты, бросались от меня в подворотни. Лошади, привязанные к коновязям, шарахались, прядая ушами и хрипя. От них исходил запах, отличный от того, который я помнил. Он манил к себе, волнуя и обещая непонятное удовольствие. Я ощущал своим обостренным обонянием запах овец и коров, раньше отталкивающий и резкий, теперь притягательный и сладкий. Но сильней всего меня притягивал запах, идущий из хижин, животрепещущий, сводящий с ума, заставляющий рот наполняться горькой слюной.

Не владея собой, я перепрыгнул через невысокую изгородь. За ней, в глубине небольшого садика, стоял дом. Я подкрался к маленькому окошку и заглянул внутрь. Возле горевшего очага сидела молодая женщина. Волосы, убранные под чепец, открывали ее белую шею; кровь ровными толчками билась под тонкой кожей. Склонившись, она качала младенца, тихо напевая колыбельную. В одно мгновение охватив взглядом убогую комнату, я бросился в атаку. Озверев, как голодный волк, учуявший запах овец, запертых в овчарне на ночь, я с неимоверной силой выламывал окно и стену, стараясь как можно быстрей добраться до своей добычи! Глухой рык рвался из моей груди, рот в страшном оскале обнажил зубы! Ничто в этот миг не могло стать мне преградой!

В испуге подняв голову, женщина посмотрела на меня. Ужас отразился на ее лице. Прижав к груди ребенка, она закричала. Крик, вобравший в себя всю жуть происходящего, на долю секунды отрезвил меня. «Пей людскую кровь — в ней сила!» — прозвучало в моей голове. В один миг все осознав, я замер, а затем, развернувшись, помчался прочь.

Ненависть огненным обручем сковала грудь и голову. Ненависть к себе, к Дженессе Мур, разрушившей мой мир, к моей новой ипостаси, делающей из меня монстра, и ко всему свету, позволяющему существовать чудовищам, подобным мне! Не в силах справиться со своей болью, я с неимоверной скоростью мчался по полю к лесу, темнеющему далеко впереди.

Остаток ночи и весь следующий день я провел под корнями вывернутого бурей дерева. Сгорая от ненависти и отчаяния, я решил покончить с собой. Но как только вылез из-под коряги, попал под солнечные лучи. Боль нестерпимым огнем обожгла кожу, не прикрытую одеждой. Решив поначалу, что Господь дал людям способ казнить извергов, подобных мне, чистейшим огнем солнечных лучей, я разделся и лег на полянке. Но кроме невыносимой боли со мной ничего не случилось, не было даже ожогов. Тогда я решил, дождавшись ночи, добраться до заброшенного замка и покончить с собой, прыгнув с его стены. Коротая остаток дня под пнем, я думал о Диане, позволив себе перед смертью коснуться ее имени. Я вспоминал каждое мгновение, каждый взгляд, поворот головы, улыбку, пьянящее, сводящее с ума ощущение ее близости, вкуса губ, запаха волос. И ненависть к своей судьбе вновь огненным обручем сдавила грудь.

Я стоял на краю башни заброшенного замка. Внизу ясно различались огромные глыбы разрушенной стены. Гроза огненными стрелами освещала окрестности, раскаты грома оглушительным набатом растекались над землей, дождь и ветер хлестали по лицу. Подняв голову к небу, я закричал:

— Тебе, — это нужно?! Ты доволен своей работой?! Кто бы ты ни был, Бог или дьявол, допустивший такое, я проклинаю мир, в котором существуют чудовища, подобные мне! И безумный хохот вырвался у меня из груди. Раскинув руки, я ринулся вниз.

Боли не было. Разочарование. Пустота. Я не мог даже плакать.

Не чувствуя голода в привычном, человеческом понимании, я все же испытывал упадок сил и замедленную реакцию. Решив поначалу убить себя голодом, я вскоре понял, что впадаю в состояние прострации, но не умираю.

Однажды в лесу, лежа в тени кустов, полностью скрывавших меня, я почувствовал запах приближающегося стада диких свиней. Отпустив на волю свои вновь приобретенные инстинкты, я стал прислушиваться: стадо приближалось с подветренной стороны и не могло меня почуять. Это был огромный секач, самки и десяток подсвинок, разжиревших к осени. Изготовившись к прыжку, я, словно барс, одним гигантским прыжком настиг самца и, вонзив свои острые, как кинжалы, зубы в его глотку, прокусил ее. Кровь горячим ключом забила из прокушенной вены, наполняя меня не пищей, нет, — жизненной силой! Горячий поток разносил по моим ледяным венам тепло и не только физическую, но и какую-то магическую силу! Казалось, сама мощь огромного зверя входит в меня вместе с его кровью. Я чувствовал его ужас и ярость, стремление спрятаться и броситься на меня. Все эмоции зверя стали моими! Мое сердце, не слышимое до этого момента, стало медленно и натужно, как тяжелый молот, биться в груди. Напившись, я отпустил, рвавшегося из моих рук кабана. Хрипя и трясясь всем телом, он отполз в кусты и замер, все еще дрожа и повизгивая от страха. В удивлении я смотрел на свои руки: сквозь дыры в разорванной сорочке, бледные до мертвецкой синевы, они на глазах становились почти нормального, человеческого цвета. Тепло разливалось по окоченевшему в ледяном плену телу.

Страшась своей реакции на людей, я не решался приблизиться к человеческому жилью. Три месяца прошло со дня моего исчезновения. Я понял, что кровь животных вполне способна утолять мою потребность в восстановлении жизненных сил, что кровь разных животных имеет различный вкус и оказывает неодинаковое воздействие на мое тело и эмоции. Так кровь хищных зверей горячит, возбуждает, как вино, а травоядных, наоборот, успокаивает; что охотиться желательно раз в месяц, и что мне нет надобности убивать зверей. Понаблюдав за своей первой жертвой, я понял, что не нанес ей смертельного вреда. Меня мучил вопрос, почему же со мной произошло обращение? Возможно, это вампирский яд, по-видимому, люди либо умирают, либо перевоплощаются.

Как-то раз, забравшись в развалины замка и спрятавшись в тень под козырьком от нависшей надо мной стены, я наблюдал за первыми снежинками, кружащимися в потоках ветерка. В памяти всплывали картины моей человеческой жизни. Я тосковал по ней. Вдруг в моей голове раздалось: «Не хочу идти домой, посижу здесь немного. А то опять матушка погонит воду таскать для скотины».

В ужасе от того, что сейчас может произойти, я в одно мгновение, как ящерица, проскользнул в проем меж камней и спрятался в углублении. Девочка лет десяти прошла совсем рядом с моим укрытием и села неподалеку, перебирая в уме свои детские проблемы. Ее запах пробудил во мне охотничий инстинкт, тело напряглось, готовое к прыжку, рот наполнился горькой слюной. Я закрыл глаза и призвал на помощь всю выдержку, на которую был способен. Остановив дыхание, замер, схватившись за камень. Разум с усилием скрутил дикое желание. Почти час она просидела, мечтая, пока я, мучимый ее присутствием, боролся с неистовой жаждой. Но вот она ушла, и я, обессиленный, привалился к стене. Я смог! Я устоял!

Уже стемнело, когда я подошел к крепостной стене замка Моро Драг. Быстро взобравшись по стене («все-таки удобно», — отметил я про себя), спрыгнул в парк. Прокравшись во дворец, потайным ходом пробрался в свою комнату.

Вся одежда, что была на мне, пришла в негодность после многочисленных попыток свести счеты с ненавистным существованием. Конечно, вампиру не холодно и голышом, но все же не очень прилично. Терзая себя огнем, водой, голодом и всем, чем только может терзать себя обезумевший от ужаса человек, я, наконец, пришел к выводу, что все мои попытки напрасны, и, если мне поневоле приходится жить, нужно позаботиться о необходимом.

Впервые после перерождения, я находился под крышей человеческого жилья. Знакомые запахи кружили голову. С горькой грустью я сел на свою кровать, оглядел комнату, такую неожиданно дорогую моему сердцу. Милые вещицы, привычные в обыденной жизни, теперь умиляли меня. Подойдя к большому сундуку, стоящему в углу, я поднял крышку. Сюда складывались вещи уже ношенные и отслужившие свое, если я возьму что-то, это не бросится в глаза. Выбрав темную, сшитую из крепкой шерстяной ткани, сорочку и штаны из мягкой кожи, я переоделся и по привычке подошел к зеркалу. То, что я увидел, повергло меня в шок. На меня смотрел незнакомец с моими чертами лица! Преображенное абсолютно непостижимым образом, оно было необыкновенно прекрасно, но какой-то нечеловеческой, завораживающей красотой. Глаза, прежде голубые, теперь же абсолютно черные, стали жуткой, невероятной глубины, как омуты. Кожа намного бледнее, чем у людей, была совершенно гладкой, без малейших мимических морщинок, что делало ее похожей на фарфоровую.

Я долго сидел в своей комнате, не зная куда податься, что делать дальше. Мне некуда идти. Мой дом здесь. Чем занимаются другие вампиры, меня не интересовало, это было самым последним, что я хотел бы знать. У кого спросить совета? Мой верный друг Тибальд первым бросится на меня с топором. Если бы он мог убить меня, я бы с радостью вышел ему навстречу.

Мне не хотелось уходить, и я решил остаться до утра. Я лежал на постели и смотрел в потолок. Часы пробили без четверти двенадцать. Ко всему прочему вампирскому набору мне досталась и бессонница, и как я ни старался, уснуть не мог ни днем ни ночью.

Я думал о своей дальнейшей жизни. Мне было бы немного легче, имей я возможность остаться дома. Пусть тайно, но мне не нужно будет скитаться по незнакомым местам, а охотиться я могу и в своих лесах, благо зверя у нас достаточно. Горькая обида невыплаканными слезами сдавила горло, быть дома и не иметь дома. Изгой, вынужденный мыкаться по свету. Несколько месяцев провести в одиночестве, бояться самого себя, ненавидеть лютой ненавистью злосчастную Дженессу Мур. Проклясть весь мир и опустошенным, затерянным в бесконечном океане душевной боли изломанной щепкой прибиться к родному порогу. Имел ли я право на сочувствие, на понимание? Может ли уродец, вроде меня, иметь право на жизнь среди людей? Какими словами можно выразить горечь потери, постигшей меня? Иметь счастливый дом, любящих родителей, найти любовь, жить надеждами и потерять все в одночасье — есть ли горше участь, чем моя?

Я никогда не был трусом и всегда мог постоять за себя — немногие рисковали затеять ссору со мной. Но сейчас я смертельно боялся. Боялся одиночества, неопределенности, боялся снова оказаться на улице. Самые что ни на есть человеческие страхи. Обидным было и то, что мои чувства, жизненные принципы, привязанности и даже привычки остались прежними. Я скучал по родителям, сестрам, брату. Я любил Диану, и моя любовь к ней только усиливалась со временем, не теряя остроты желания видеть ее, прикасаться к ней. Я так же, как прежде терял голову, думая о ней. Зная, что теперь лишился ее навсегда, я мучился ревностью к ее будущему избраннику и тосковал.

Поддавшись острому желанию, в полночь я решился пройтись по дому. Мне очень хотелось вдохнуть родные запахи, ощутить тепло и привычный уют. Тихо, как тень, я выскользнул из комнаты. Подойдя к комнате Николь, прислушался — тишина, уже уехала в школу: ей учиться еще два года. Рауль тоже, наверное, уже в Версале, при дворе короля. Прокравшись на половину родителей, я услышал тихое потрескивание поленьев в камине, дыхание, и биение двух сердец. Горькие мысли матушки, оплакивающей меня, и размышления отца о продолжении моих поисков. Запах, исходивший от них, заставил напрячься мои мышцы, но мне, хотя и с трудом, все же удалось усмирить свое желание, и теплая волна нежности и любви захлестнула сердце. Я стоял в темном коридоре, прислонившись спиной к стене, и плакал сухими глазами, без слез.

Остаток ночи я провел в библиотеке, сидя у камина, который никогда не угасал. Теперь я был по-своему счастлив, обретя, наконец, приют. То, что мне удалось проигнорировать близость родных и не тронуть их, вселяло надежду на будущее. Хоть что-то определялось в моей жизни. На рассвете я пробрался в башню, стоящую над пропастью в океан и соединенную с замком крытым переходом. Лестница, которая вела в помещение под самой ее крышей, прогнила со временем, но ее не ремонтировали за ненадобностью, и я мог не опасаться непрошеных гостей. Заброшенная и пыльная с узкими прорезями окон — бойниц, комната, бывшая когда-то сторожевым постом, теперь должна стать моим дневным убежищем. Возможно, со временем я смогу устроиться в ней с большим уютом. Весь день я наблюдал за тем, что происходило в замке, любовался бескрайними просторами океана, открывавшимися передо мной. Поздно вечером вернулся в библиотеку. Теперь я мог читать ночи напролет(раньше мне всегда не хватало времени на это занятие).

Жизнь входила в какое-то определенное русло, как-то налаживалась.

Я проводил все ночи в библиотеке и только перед рассветом поднимался в свою комнату, чтобы немного почитать в постели. Я не мог отказать себе в этом, потому что так я чувствовал себя человеком. Однажды я наткнулся на старинные рукописи, относящиеся к временам моего предка, начавшего строительство нашего замка более 500 лет назад, Тьёдвальда Темного. Чертежи на старинных свитках, хозяйственные отчеты управляющего и тому подобные документы лежали в простом деревянном и ящике, задвинутом в дальний угол. Среди этих бумаг была одна карта, которая привлекла мое внимание. Совершенно неприметная рукопись, полустертая, больше похожая на примитивный чертеж, видимо, поэтому не привлекшая к себе ничьего внимания. Но, осмотрев ее (только моим острым зрением можно было разобрать начертанное в ней), я сразу понял, что это уникальный документ. В нем были обозначены тайные входы в поземные тоннели, высеченные в скале под замком. У нас был один подземный ход, он выводил в лес и к морю. Но это было совсем другое подземелье!

Перед тем как проснуться слугам, я спустился в кухню и, пройдя мимо огромного очага, открыл массивную деревянную дверь, ведущую в хранилище вин, которое находилось в подвале под кухней. Не зажигая сечей, прошел вдоль огромных бочек с молодым вином, покоящихся на каменных ложах. Свернув в сторону, подошел к двери, запертой на огромный замок. Взял скобу, прибитую старинными заржавевшими гвоздями, и, легонько потянув на себя, оторвал ее. «Надеюсь, днем никому не придет в голову заглянуть сюда» — промелькнуло в моей голове. За дверями было еще одно помещение, в котором хранилась коллекция старинных вин и коньяков, а также спиртные напитки, доставленные из других стран и бывшие предметом гордости отца.

Я прошел в самый дальний угол, туда, где в скале была высечена ниша с каменными полками, на которых стояли запыленные маленькие бочонки с драгоценными редчайшими напитками, и нажал на неприметный рычажок в виде каменного выступа. Ниша с глухим скрипом подалась вперед и сторону, открывая неширокий вход в подземелье. Юркнув в него, я закрыл вход, нажав на такой же рычаг с внутренней стороны, и огляделся. Тоннель уходил вниз крутыми ступенями, высеченными в скале. Стены с грубыми выступами, покрытые густой паутиной, свисавшей ажурной бахромой, сходились над головой в округлый свод. Воздух, застоявшийся и густой, пах плесенью. Осторожно ступая, я стал спускаться вниз. Пройдя довольно большое расстояние, я вышел в небольшую пещеру, от которой отходили еще четыре хода. Внимательно приглядевшись, я увидел то, что искал: на стене возле каждого входа стоял знак. Возле правого — изображение дракона с саблей во рту. Судя по карте, он вел к выходу, открывавшему доступ к морю. Я пошел по нему.

Тоннель полого спускался вниз. Вскоре воздух посвежел, в нем стал явно ощущаться запах моря. Повернув за некрутой поворот, я увидел слабый свет и вскоре стоял на площадке. Чуть ниже плескались волны. С океана узкий лаз увидеть невозможно, так как его прикрывал широкий уступ. Сейчас, во время прилива, вода стояла на уровне «высокой» воды, видимо, это позволяло лодкам подойти вплотную к скале и разгрузиться. Да, легенды о моем предке-пирате явно подтверждались: старик был, бесспорно, не промах!

Вернувшись в пещеру, я вошел во второй тоннель, у входа в который дракон лежал, положив голову на лапы. Пройдя совсем немного, я увидел два помещения напротив друг друга. Вход в каждый из них перекрывали железные решетки, а к стенам крепились … оковы! Он что, держал пленников?! Озадаченный этим открытием, я пошел дальше в глубь тоннеля. Он заканчивался большой круглой пещерой. Из стен, покрытых плесенью и густой паутиной, в железных кольцах торчали истлевшие от времени факелы. На полу валялись остатки каких-то досок, при прикосновении рассыпавшихся в прах. Посредине пещеры высился узкий каменный стол, возле которого стояли грубые деревянные колоды, служившие, судя по всему, стульями. Скорее всего, пещера служила складом.

У входа в третий тоннель — изображение дракона, обернувшегося вокруг дерева и держащего в пасти ветку. Этот тоннель вел на поверхность, и выход из него находился в ближайшем лесу. Я быстро пробежал до его конца. Нашел вход в подземелье почти полностью заваленным, заросшим травой и кустарником. Не расчищая его, я выглянул в узкую щель и запомнил ориентиры.

У четвертого входа дракон стоял на задних лапах и держал свиток, прикрывшись хвостом, как зонтом. «Предок был с юмором — устроил картинную галерею!» — ухмыльнулся я. Этот тоннель был самым загадочным. Он имел природный шурф, уходящий отвесно вниз и заполненный морской водой.

Я подошел к шурфу, как раз когда начался отлив, и, вода, кружась стремительным водоворотом, уходила вниз. Океан дышал приливами и отливами, каждые 6 часов меняя свой уровень. Во время отлива он в кипении вод оставлял за собой обнаженные острова, дно, украшенное, как драгоценностями морскими звездами, водорослями и ракушками, образовывая под скалами широкий пляж. Во время прилива его стремительный подъем догонял всякого, кто замешкается, и беднягу ждала неминуемая гибель.

Не раздумывая, я бросился в воду. Обходиться долгое время без воздуха было непривычно. Мое зрение нисколько не ухудшилось в воде, и я внимательно осматривал стены, стараясь понять, зачем понадобилось пробивать ход к этому шурфу. Немного погодя, я нашел ответ: в стене зиял широкий лаз. Ухватившись руками за его край, я втянулся в него, борясь с бешеным течением. От входа вверх шли ступени, вырубленные в естественном тоннеле, вода неглубоким ручьем стекала по ним. Поднимаясь все выше, я попал в грот и остановился, изумленный.

Стены этого естественного грота были увешаны старинными драгоценными коврами и гобеленами, узкие щели пропускали неверный свет. Каменные полки и ниши, высеченные в скале, были уставлены драгоценными вазами, изящной золотой и серебряной посудой. Посреди грота стояла массивная мебель времен Роллана Нормандского, пол устилали истлевшие восточные циновки. На одном из столов я заметил ларец, привлекший мое внимание искуснейшей работой. Приподняв крышку, я увидел свитки старинных пергаментов, золотые монеты и горсть драгоценных камней изумительной красоты и размера. Полюбовавшись на камни, я стал рассматривать свитки: в них говорилось о походах моего прапрадеда. Записи не были ностальгическими воспоминаниями — скорее памятками и отчетами. В них содержались сведения о пиратских походах его молодости и военных набегах с дружинами Ролана: сколько прибыли было получено от того или иного похода, где и как были спрятаны сокровища.

Я читал, и невольно, то ужасался жестокости того времени, то удивлялся несомненному благородству некоторых поступков Тьёдвальда и его соратников. Пиратское прошлое, возможно, не позволяло деду полностью довериться своим домочадцам, и он устроил себе тайник, где мог время от времени уединиться и предаться воспоминаниям, спрятать часть своих богатств. В одном из свитков я прочел о шхуне, затонувшей во время шторма у фьордов скандинавского полуострова. На ней, судя по описаниям Тьёдвальда, находился огромный клад.

Долго, до позднего вечера, я провел в тайнике своего самого загадочного из предков, читая и пытаясь представить его приключения, его заботы и чаяния. И постепенно стал приходить к мысли, что мы с ним чем-то похожи. Мы оба, как неприкаянные, не имели цели и будущего. Он, ожидая смерти в каждом бою, не заглядывал далеко вперед. Я же вообще не мог представить своего сколько-нибудь ближайшего будущего. Но в конце концов, пройдя долгий путь, он все же нашел свое пристанище, возможно, и мне найдется место в этом жестоком и несправедливом мире.

С трудом протиснувшись сквозь узкий проем в скале, заменяющий окно, и цепляясь за выступы, со скоростью бегущей лани я вскарабкался на верх утеса. Нырнув в заросли вереска, отправился в лес на охоту. Лесные запахи приятно радовали меня. Проведя весь день в каменном мешке, мне хотелось насладиться чистым воздухом и размять затекшие мышцы. Легкой рысью я бежал по лесу, прислушиваясь и принюхиваясь к окружающим меня звукам и запахам, стараясь найти добычу. Наконец, в самой глуши я почуял стадо лосей и направился в ту сторону.