Настоящая любовь и другие напасти

Глава 9

В Сиэтле шел проливной дождь, когда самолет «Юнайтед Эйрлайнз» из Сан-Хосе приземлился в аэропорту Сиэтл-Такома и подъехал к зданию. Держа на коленях сумочку от Фенди, Фейт сидела в эконом классе. Она уже несколько лет не летала в экономе и успела забыть, как здесь людно. Не то чтобы это имело значение. Если бы Джулс не нашел ей рейс, то она отрастила бы крылья и улетела домой. Наняла бы машину и уехала. Черт, да пешком бы ушла! Неважно, что для этого потребовалось бы: ей нужно было убраться из Калифорнии.

Трусиха! Убегает, словно совершила какое-то преступление, не в силах разобраться с последствиями того, что натворила. Может быть, когда-нибудь она и найдет в себе смелость снова встретиться с Таем. Может быть, на следующей неделе или через месяц, или через год найдет в себе силы находиться с ним в одной комнате и не вспоминать невероятно мучительные детали того, как целовала Саважа, ласкала его, желала его так, как никогда и никого в жизни. Не вспоминать, как он оттолкнул ее. Его широкие плечи и темные волосы, когда он бросил ее в коридоре, одну и сбитую с толку.

Конечно, ей придется снова с ним пересечься. Но не сегодня. Фейт просто не могла сидеть с ним в одном самолете по дороге обратно из Сан-Хосе. Наверное, и не завтра, когда воспоминания о том, как она себя вела и как он ей отказал, еще так свежи.

Она точно трусиха, но чувствовать себя трусихой — совсем не то, что чувствовать, будто изменила мужу. После того как Фейт поцеловала Тая и выставила себя полной дурой, она отправилась в постель и всю ночь пролежала без сна, преследуемая ужасным чувством вины, которое прожигало дыру в ее животе. Вирджил умер, но Фейт все еще чувствовала себя так, будто была замужем. Чувствовала, что этот поцелуй — жаркий, жадный поцелуй, который она разделила с Таем, — стал ножом в спину покойному супругу. Не потому, что этот поцелуй был так плох, а как раз потому, что поцелуй оказался так хорош. Настолько хорош, что она сделала бы все что угодно, лишь бы он не прекращался. Чтобы становился горячее, длился дольше. Выпить Тая, поглотить его, почувствовать с ним все то, чего никогда не было с Вирджилом. Она хотела сотворить все те жаркие мучительные вещи с мужчиной, который творил жаркие мучительные вещи с ней.

Взяв жакет и шляпную коробку с верхней полки, Фейт направилась к выходу. Прошло уже полдня, но растерянность и смущение все еще не отпускали ее, словно она так и стояла у двери своего номера, смотря вслед капитану своей команды. Как он смог уйти? Ведь он был возбужден не меньше ее. Она чувствовала его каменно-твердый член, прижимавшийся к ее телу. И тем не менее Тай нашел в себе силы уйти. И слава Богу, что нашел — как бы унизительно ни было это признавать. Было бы чудовищным промахом проснуться обнаженной в кровати с одним из игроков. Просто неприемлемо. Он на нее работает. Боже, да он может на нее в суд подать за приставания на рабочем месте или что-то в этом роде. Катастрофа!

Фейт надела жакет и повесила сумочку на плечо. Но как же такое случилось? Почему он? Из всех мужчин? Было лишь одно объяснение.

Лейла.

Часть ее, которую она создала, чтобы справляться с жестокой реальностью жизни стриптизерши. Та, что не стеснялась исполнять приватный танец, потому что за него хорошо платили. Та, что веселилась ночь напролет и любила пропустить стаканчик доброй текилы. Та, которой нравился хороший, жаркий, страстный секс с красивым мужчиной.

Но теперь она — миссис Даффи. Лейла ей больше не нужна. От нее одни неприятности.

Чемодан на колесиках от Луи Виттона ждал на «карусели» хозяйку, и та потащила его на долгосрочную стоянку. После долгого перелета у Фейт болели шея и плечи, и ей пришлось повозиться, чтобы засунуть вещи в багажник своего «Бентли». К тому моменту, когда она, наконец, добралась до дома, ей хотелось просто забраться в постель и накрыться с головой одеялом.

Когда она открыла дверь, ее встретил визгливый лай Пебблс. Фейт внесла в квартиру шляпную коробку и вкатила чемодан.

Стеклянная стена, выходившая на бухту Эллиот, была зашторена, отчего огромная комната погрузилась в непроглядную темноту. Пламя в газовом камине лизало декоративные поленья, а из динамиков Марвин Гэй негромко мурлыкал свое «Давай сделаем это».

— Мам? — окликнула Фейт, проходя в комнату и щелкая выключателями.

— Фейт! — Мать поднялась на колени посреди гостиной. Сзади в такой же позе стоял мужчина: и если не считать ошарашенных гримас на лицах, больше на них ничего не было.

— О! — Фейт резко отвернулась и уставилась на белую стену, пока уставший мозг гудел от шока. — Боже мой!

— Что ты здесь делаешь?

— Я здесь живу!

Пока Марвин пел о том, что не надо ходить вокруг да около, ее щеки пылали от ужаса, который вселяло увиденное. Застукав сегодня мать с любовником, она смутилась так же, как тогда, в четырнадцать лет. И в десять. И в семь. Черт, да каждый раз!

— Кто это такой, черт побери? — ткнула она через плечо.

— Павел Саваж, — сказал мужчина.

Челюсть Фейт отвисла, пока она продолжала смотреть на шероховатую, цвета кофе с молоком поверхность стены перед собой.

— Отец Тая?

— Ты не должна была вернуться сегодня, — упрекнула Валери.

— При чем тут это? Ты сейчас занималась сексом. В моей гостиной. — О, Боже. — Что с тобой не так?

— Со мной все так.

— С отцом одного из моих игроков! — продолжила Фейт, приложив руку к пылающей щеке. И не просто с отцом одного из игроков. А с отцом того самого игрока, с которым они целовались прошлой ночью.

— Послушай, мы взрослые люди.

— Плевать!

— Теперь можешь повернуться.

Пока Марвин мурлыкал, какой он счастливчик, Фейт медленно, словно опасаясь того, что могла увидеть, повернулась. Мать успела накинуть красный шелковый халатик, а Павел застегнуть молнию джинсов.

— Я думала, Сэнди собиралась остаться с тобой.

— Она уехала домой.

Павел подошел и протянул руку:

— Приятно познакомиться, Фейт.

Та спрятала руки за спину и покачала головой:

— Может, в другой раз. Эти руки только что были… ну, вы понимаете.

— Фейт! — задохнулась Валери так, будто дочь совершила чудовищное преступление.

Павел запрокинул темноволосую голову и расхохотался. В уголках голубых глаз появились морщинки. Не считая морщин и смеха, он был очень похож на сына.

— Понимаю. — Саваж-старший потянулся за черной рубашкой, висевшей на спинке дивана. — Как прошла поездка?

— Что?

Ему интересно, как прошла поездка? Боже, эти люди ненормальные.

— Как его лодыжка?

— Что? — повторила Фейт. Ее мать провела в городе меньше двух недель и уже занималась сексом в доме дочери. Которая сама никогда не занималась сексом в этом пентхаусе.

— Как лодыжка Тая?

— О. Э… Не знаю. Мне пришлось уехать еще до игры. Я почувствовала недомогание и отправилась домой.

— Что с тобой? — спросила Валери.

— Кажется, я заболеваю.

Павел застегнул рубашку:

— Говорят, по городу ходит простуда. Наверное, тебе стоит отдохнуть и пить побольше жидкости.

Она что, правда стоит и болтает с отцом Тая о простуде? Пока он одевается?

— Может, тебе лучше присесть, — Валери коснулась ладонью лба дочери. — Ты вся горишь.

Это потому, что кровь бросилась ей в лицо. Фейт убрала руку матери:

— Я в порядке. — Или будет в порядке, если и когда оправится от всего, что произошло за последние двадцать четыре часа.

— Извини, Павел, — произнесла Валери, пройдя к стереосистеме и выключив Марвина.

«Извини, Павел»? Фейт только что застукала мать голой и на четвереньках! То, что ребенку не полагается видеть. И ей хотелось выколоть себе глаза. Как насчет «Извини, Фейт»?

— Не переживай, Вэл, — Саваж-старший заправил рубашку в джинсы. — Мы еще не раз позабавимся вдвоем. — Он сунул ноги в ботинки и взял кожаную куртку.

— В следующий раз снимем номер в отеле, — пообещала Валери, провожая Павла до дверей.

— Да уж, пожалуйста. — Фейт подхватила шляпную коробку и покатила чемодан по коридору в свою комнату. И могла бы поклясться, что слышала, как они поцеловались — как раз когда она закрывала дверь. Фейт бросила на кровать коробку, открыла ее и достала чистое нижнее белье. Однажды она потеряла багаж и с тех пор на коммерческих рейсах всегда возила украшения и другие ценные вещи с собой.

— Не могу поверить, — сказала Валери, открывая дверь и заходя в комнату, — ты поставила меня в неловкое положение перед Павлом.

Фейт оглянулась на мать по пути к шкафу из красного дерева.

— Ты занимались сексом в моей гостиной, словно подросток, — напомнила она Валери. — Тебе и следует чувствовать себя неловко. Ради всего святого, тебе же пятьдесят!

— Пятидесятилетним тоже нравится заниматься сексом.

И вовсе не стоит этим хвастаться. Фейт открыла комод и положила в ящик трусики.

— Не в доме своих дочерей и не с первым встречным!

— Тебя не было дома, а Павел не незнакомец.

— Знаю. — Фейт задвинула ящик и прошла к кровати, покрытой красным шелковым одеялом. Ее мать и Павел были катастрофой, которая вот-вот грозила разразиться. И это случится. Это всегда случалось. — Он — отец Тая Саважа. Ты не могла найти кого-то другого, кроме отца капитана моей команды?

— Ты видела Павла? — спросила мать так, будто это все объясняло. К сожалению, для самой Валери так и было.

— Да. Даже больше, чем хотелось бы.

Валери скрестила руки под большой грудью:

— Я никогда не понимала, как ты можешь быть стриптизершей и девушкой «Плейбоя» и оставаться такой ханжой в вопросах секса.

Фейт никогда не была ханжой. Вовсе нет. Просто она не стала нимфоманкой, как мать. Вопреки всему, что люди думали о ней, о ее бывшей профессии, о том, как она одевалась, миссис Даффи никогда не была повернутой на сексе особой. Она всегда могла себя контролировать. Во всяком случае, до прошлой ночи. И Фейт не знала, было ли дело в сексе или просто в потребности удовлетворить сдерживаемые пять лет желания. Плохо только, что эта потребность вышла из-под контроля перед Таем Саважем.

— Как можно сниматься в «Плейбое» и хотеть жить, как монашка? Для меня это не имеет никакого смысла.

Стриптиз и работа в «Плейбое» не имели ничего общего с сексом. Все это делалось ради денег. Фейт всегда разделяла эти понятия. Она уже объясняла это матери раньше и не хотела повторять все сначала. Для Валери быть сексуальной и заниматься сексом означало одно и то же: разницы она никогда не увидит. Даже если попытается. Но она и не пыталась.

— А я никогда не понимала, как можно спать с мужчиной, которого едва знаешь.

— Мы с Павлом знакомы.

— Ты в городе всего две недели!

— Нужен лишь миг, чтобы ощутить «химию», — мать присела на край кровати, и Пебблс запрыгнула рядом. — Это как… — Валери щелкнула пальцами, — искра. Либо она пробегает между тобой и мужчиной, либо нет.

— Но ты не должна каждый раз реагировать на эту «искру», — ответила Фейт. Пебблс запрыгнула в шляпную коробку и принялась крутиться внутри, устраиваясь поудобнее.

— Если подавлять в себе такого рода страсть, однажды она выйдет из-под контроля, и ты совершишь какую-то глупость. И прежде чем ты это поймешь, окажешься без одежды, прикованная к кровати каким-нибудь парнем по имени Дирк, у которого на пенисе вытатуирована линейка.

Фейт подняла руку, призывая мать остановиться.

— Как насчет того, чтобы жить по армейскому принципу «Не спрашивай, не говори»? Я не буду задавать вопросов, а ты не станешь рассказывать мне историй. — Ей правда не хотелось слышать о вышедшей из-под контроля страсти матери. Хотя после прошлой ночи, когда Фейт сама в некотором роде «взорвалась» в коридоре «Марриотта», она вряд ли могла бросать камни в огород Валери. Но если честно — миссис Даффи уже очень давно так не «взрывалась». Последний раз, который она могла вспомнить, был с бывшим бойфрендом на его «Харли Дэвидсоне». По крайней мере, они пытались заняться любовью на мотоцикле. Но ничего не вышло.

— Я тебя не понимаю, — сказала Валери.

— Знаю. А я не понимаю тебя. Не понимаю, как ты можешь продолжать совершать одни и те же ошибки с мужчинами. Когда мне исполнилось пятнадцать, я перестала считать твоих дружков, которые появлялись в нашей жизни и исчезали из нее.

— Ты права, я поступала неправильно, — вздохнула Валери так, будто в этом не было ничего особенного. — Но кто из родителей не совершает иногда ошибок?

Иногда? Мать была замужем семь раз. И минимум двенадцать раз помолвлена.

Фейт потянулась к коробке: пришлось шарить вслепую под длинной шерстью Пебблс, чтобы отыскать футляр с украшениями. Пекинес зарычал и оскалил мелкие белые зубы.

— Укусишь — выкину с балкона, — предупредила Фейт.

— Не слушай ее, Пебблс, — сказала Валери, потянулась и погладила собачку по голове.

— Она просто ревнует.

— К собаке!

— Да не ты. Пебблс. Это называется «детская ревность». Она воспринимает тебя как сестру и борется с тобой за мое внимание. Я читала о таком в книге.

Так как Валери книг в руки не брала, первой мыслью было, что мать это выдумала. Фейт нашла футляр и вытащила его из-под собаки.

— Думаю, Пебблс не нравится, что ты отчитываешь мамочку.

Мамочку? Фейт едва не поперхнулась.

— Я тебя не отчитываю. А просто считаю, что тебе следует больше уважать себя.

— Я себя уважаю. — Мать завязала пояс халата и расправила шелк. — Фейт, ты не полиция нравов. Ты вышла за старика ради денег. Вряд ли ты можешь читать мне лекции о морали.

Что ж, в начале семейной жизни миссис Даффи так оно и было.

— Просто ты чувствуешь себя в безопасности, только когда в твоей жизни есть мужчина. — Фейт развернула шелковый футляр и высыпала на ладонь свои бриллианты. — Я обрела безопасность вместе с деньгами. Ни я, ни ты не можем похвастаться высокими моральными принципами.

— Деньги — слабая замена любви.

— С Вирджилом у меня было и то и другое. — Мать вздохнула и закатила глаза. — Это был счастливый брак.

— Это был холодный, лишенный секса брак с мужчиной, годившимся тебе в дедушки.

Фейт зашла в просторную гардеробную, набитую одеждой всевозможных оттенков бежевого, белого и черного.

— Тебе никогда не понять наших с Вирджилом взаимоотношений. Он подарил мне прекрасную жизнь, — произнесла она, набирая код, чтобы открыть дверцу сейфа.

— Он дал тебе деньги в обмен на пять лет твоей жизни. Пять лет юности, которую тебе уже не вернуть, — отозвалась позади Валери. Фейт смогла сдержаться и не напомнить матери, что Вирджил и ее облагодетельствовал. Достаточно, чтобы той не нужно было работать. — Нельзя жить прекрасно без страсти, — прибавила мать.

Фейт открыла сейф и вытащила обитую голубым бархатом шкатулку, полную сережек от Тиффани и Картье.

Страсть не купит обувь твоему ребенку, когда подошвы износились, и не наполнит едой его желудок. Страсть не помешает судебному приставу прицепить машину твоей матери к эвакуатору и увезти прочь от твоего дома, пока другие дети из трейлеров будут смеяться и показывать пальцем — потому что они, по крайней мере, имеют над головой крышу.

Фейт опустила взгляд на сверкающие камни всех размеров и цветов. Страсть не заглушит тошнотворное чувство в животе от сознания того, что один неоплаченный чек — и тебе придется жить на улице за мусорной свалкой у черта на куличках.

— Они не согреют тебя ночью.

Она посмотрела на мать, стоявшую в нескольких метрах от нее. На сильно подведенные зеленые глаза и прическу в стиле Фары, растрепанную мужской рукой. Чтобы согреться, миссис Даффи спала под стеганым одеялом, набитым пухом венгерского белого гуся. Мужчина для этого ей не нужен.

Она положила бриллианты в голубую бархатную шкатулку. Ей не нужен мужчина ни для тепла, ни ради денег. Люди переоценивают значение страсти. А та никогда не длится долго. И мать — тому пример.

У Фейт было все, что нужно. Ей вообще не нужен был мужчина. И да, она знала, что сказали бы об этом другие. Что она добилась желаемого с помощью тела, а не мозгов.

Ну и что? Ей все равно. Главное, все, что у нее есть, принадлежит ей, и никто не может это отнять.