Глава 7

Они шли молча, только прошлогодние листья шелестели под ногами да жужжали в кустах пчелы.

— Самое грустное в дедушкиной смерти, — угнетенно выговорила наконец Элинор, — что очень мало людей в действительности вспомнят о нем и станут горевать.

— Чарли будет, — напомнил Коул, прекрасно поняв, что она имела в виду. Дэниел Прескотт не сумел внушить к себе любовь, но старый Чарли всю свою жизнь заботился о нем, что не проходит бесследно, даже если предмет забот не слишком располагает к привязанности.

— Да, — согласилась Элинор, срывая на ходу листок с ветки кустарника. — Но кроме меня и Чарли — кто еще? Знаете, за два года, что я здесь живу, дедушка по-настоящему поговорил со мной один-единственный раз, — произнесла она.

— В тот день, когда меня пригласили в Оукли? — догадался Коул, испытывая одновременно грусть и негодование, оттого что Дэниел отвергал любовь Элинор.

— Да, тогда он, кажется, впервые увидел во мне человека, — с несчастным видом покачала она головой. — Знаете, Коул, я уже предвижу, что долго буду оплакивать его смерть. Меня всякий раз будет трогать печаль главным образом по тому, что могло бы сбыться, но не сбылось.

— Вполне естественно, — пожал плечами Коул. — Вы стремились стать ему близким человеком, но он не позволил.

— Да, знаю, — ее лицо омрачилось, — наверное, странно — тосковать об эгоисте.

— Зато в вас самой нет ни капли эгоизма, Элинор.

— Ничего подобного. Дедушкин уход в первую очередь заставил меня почувствовать себя… оторванной от корней. Бессемейной. Родители мамы умерли очень рано, я совсем их не знала. Других детей у них не было. Всей моей семьей оставался один дедушка.

— Да, мне известно, — промолвил Коул тихо. Он взял ее за руку и переплел свои пальцы с ее пальцами.

— Видите, я оплакиваю свое одиночество, — вздохнула она, — когда мне следует горевать о дедушке.

— Эл, все в порядке вещей, — рассудительно повторил Коул. — Невозможно испытывать чувства, которых нет.

— Может быть, — произнесла она, вздыхая. — Но как мне жаль, что не получилось достучаться до него раньше.

За последним поворотом дорожки показался домик Элинор. Они подошли к ступенькам. Коул резко остановился и заставил остановиться Элинор. Она подняла на него удивленные глаза, потемневшие от переживаний.

— Элинор… — Он мягко положил руки ей на плечи. — Вы не одиноки, — Он склонился и нежно поцеловал ее, прошептал еще какие-то утешительные слова, и пламя сжигавшей его страсти растворилось в них.

Элинор не противилась его объятиям и, казалось, бездумно впитывала струившуюся от него жизненную энергию.

Не смея дать название переполнявшему его чувству, Коул осторожно привлек ее к себе, а девушка склонила голову ему на плечо и глубоко вздохнула. Стоило ей приникнуть к нему, как напряжение оставило ее тело. Если бы только она потянулась к нему, подала бы малейший знак, он овладел бы ею здесь же и немедленно.

Но она ничего не сделала. Узнав о смерти Дэниела, он приехал в Оукли, чтобы поддержать и утешить ее, и не собирался нарушать ее покоя.

— Спокойной ночи, Элинор. — Он едва коснулся губами ее лба. — Спите мирно.

* * *

Элинор сидела на раскладном стуле и смотрела на проповедника, усиленно смигивая слезы. Ее окружала группа друзей, и сердце переполняла благодарность. Рядом сидела Дейзи, словно верный телохранитель, ревностно оберегая ее интересы. Сзади стояла Нэнси Клей из закусочной. Всего Элинор насчитала двенадцать своих клиентов, которые присутствовали сегодня на похоронах Дэниела Прескотта. Она догадывалась, что половина из них не знали его лично, разве что по слухам.

Коул оказался прав. Она не одинока. Ей было приятно, что ее поддерживали. Коул. Даже не поворачивая головы, она знала, где он стоит. У нее словно появился внутри радар, нацеленный на него.

С некоторым усилием Элинор снова сосредоточилась на словах службы. По желанию Дэниела отпевали его в Оукли, там же на семейном кладбище дедушке Элинор и предстояло упокоиться. Вокруг высились надгробия на могилах трех поколений Прескоттов, на покрытых лишайником мемориальных досках стояли неизвестные Элинор полустертые имена.

Дедушка завещал положить его с давно умершей женой, и его пожелание, необычное для человека, начисто лишенного сентиментальности, согревало душу Элинор. Как все изменилось за последние сорок восемь часов! Умер дедушка, и, к добру ли, к худу ли, она унаследует то, что после него осталось.

Служба подошла к концу. Преподобный Джонс проникновенно дочитывал молитвы за всех ушедших ранее. Через некоторое время Элинор встала и позволила увести себя с кладбища. Под большим дубом она остановилась, чтобы поблагодарить тех, кто подошел к ней выразить соболезнования.

Майор неловко погладил ее по спине.

— Все к лучшему, Элинор. Дэниел прожил долгую, насыщенную, интересную жизнь.

— Спасибо, — пробормотала Элинор, утопая в объятиях его супруги.

— Дорогая! — воскликнула Сьюзен. — Я знаю, насколько велико ваше горе. Какой замечательный человек ушел из жизни!

Пытаясь увернуться от пера, украшавшего шляпку Сьюзен Стивенс, которое назойливо лезло ей в глаза, Элинор тем не менее сумела улыбнуться.

— Я очень тронута тем, что вы пришли его проводить.

Майор увел жену под руку, и группа людей вокруг Элинор поредела. И тут она увидела, что в десяти шагах от нее стоял Коул с Норелл Стивенс. Необыкновенно красивая в черном облегающем платье, Норелл держала Коула под руку, а он, склонившись к ней, что-то тихо говорил. У нее противно засосало под ложечкой.

— Элинор! — отвлекла ее Дейзи. — Мистер и миссис Фентон, прежде чем уйти, хотят поговорить с тобой.

Коул наблюдал за Элинор, стоявшей в окружении друзей. На ее лице пробегали то печаль, то благодарность, то давящая усталость. Один раз она даже засмеялась, когда какой-то пожилой джентльмен, ровесник Дэниела, заметил, что Дэниел наверняка так припугнет архангела Гавриила, что тот волей-неволей пустит его на небо.

Избавившись наконец от Норелл, Коул окинул взглядом тихое кладбище. Место упокоения владельцев Оукли и их домочадцев размещалось за домом, на пригорке, отделенное чугунной оградой от территории, где хоронили простых смертных. Неравенство не исчезает и после смерти.

Постепенно голоса, звучавшие вокруг, смолкли. Коул не был на кладбище со времени смерти отца, и сейчас на протяжении всей службы он постоянно вспоминал о нем. И впервые усомнился: а правильно ли он оценивает человека, давшего ему жизнь? Будучи подростком, Коул ждал от отца, чтобы тот отстаивал справедливость с мечом в руке. Он хотел, чтобы отец восстал на Дэниелов Прескоттов мира сего и призвал их к ответу, заставил считаться с собой. Но Джон Уиттир не относился к тем людям, которые склонны размахивать мечом.

Теперь, по прошествии многих лет, Коул усматривал в его поведении мудрость. Возможно, его отец обладал проницательностью. И уж конечно, он был мудрее своего сына.

В юности Коул ненавидел Дэниела Прескотта ненавистью маленького человека к власть имущим. Он копил в себе свою ненависть в течение почти двадцати лет. На смену ей пришла решимость самоутвердиться во что бы то ни стало.

Здесь, на продуваемом всеми ветрами кладбище, Коул понял: будь его отец жив, он пришел бы проводить Дэниела Прескотта в последний путь. Он первый выразил бы соболезнования Элинор, причем абсолютно искренне.

Коул не знал, сколько ему понадобится времени, чтобы научиться у отца его доброте и снисходительности к людям. Некоторые вещи он не умел прощать.

Коул увидел направлявшегося к нему Чарли, даже в скорби сохранявшего спокойное достоинство. Поджидая его, Коул в который раз подумал, что он заслуживает всяческого уважения за терпеливые многолетние заботы о своем сварливом подопечном.

— Мистер Коул, — Чарли остановился и протянул ему связку ключей, — мисс Элинор сейчас одна в доме. Будьте добры, передайте ей ключи и скажите, что на прошлой неделе я убрал все комнаты второго этажа.

В машинально протянутую руку Коула легла увесистая связка.

— Чарли, я уверен, что она захочет поговорить с вами.

— Да, сэр, — лицо старика оставалось неестественно неподвижным, — но я сейчас возвращаюсь к себе, в дом моей сестры. Мисс Элинор знает, как со мной связаться, если возникнет надобность.

— Спасибо, Чарли, — пробормотал Коул вслед удалявшейся худой негнущейся фигуре.

Солнце садилось, и ветер заметно усилился. Направляясь к дому, Коул подумал, что к ночи, пожалуй, начнется ураган. Входная дверь дома была открыта, как и двери комнат, выходивших в холл. В каждой из комнат, большинство которых было заперто много лет, Коул увидел настежь распахнутые окна с трепетавшими на сквозняке занавесками.

Коул прошел через холл, и гулкое эхо его шагов взлетело под высокие своды. Огромный холл Оукли простирался вверх до самой крыши, в отдаленном его конце на второй этаж вела изящная винтовая лестница.

Он быстро закрыл и запер входную дверь. Чувствуя, что Элинор на первом этаже нет, он медленно начал подниматься вверх по кленовой лестнице. Сердце в его груди гулко стучало, дыхание сделалось учащенным и неровным.

* * *

После непродолжительной борьбы с оконной рамой Элинор удалось распахнуть ее и впустить в комнату свежий вечерний воздух. Ветхие кружевные шторы, представлявшие теперь больше историческую, чем практическую ценность, вздулись от ветра.

Она повернулась спиной к окну и окинула взглядом полутемную спальню, обставленную изящной мебелью. Девушке показалось, что она находится в зачарованном замке, где остановилось время.

В дверях, подпирая плечом косяк, стоял Коул.

— Так странно оказаться здесь, — проговорила она, проводя ладонью по спинке кровати с затейливым орнаментом. — Просто испытываешь какое-то мистическое чувство.

— Вы ведь ни разу по-настоящему не осматривали дом? — спросил он странным отчужденным голосом.

Элинор покачала головой:

— Я бывала только внизу, у Дэниела.

За спиной девушки взмыла вверх занавеска, и порыв ветра всколыхнул ее юбку. Все чувства ее обострились, нервы туго натянулись, она словно погрузилась в невероятный сон, заполненный осязаемыми образами.

— В детстве я ненавидела этот дом. — Элинор медленно прошла в угол спальни, где стояла бронзовая колыбель, украшенная причудливыми завитушками. — Он всегда был настолько тесно связан с безумствами отца, что я возненавидела даже само его название.

Коул молчал, не сводя с нее пламенеющего взгляда.

— Но сейчас он кажется мне прекрасным. Его населяют чьи-то воспоминания… Мне кажется, я вижу жизнь, которая протекала в его стенах.

Коул выпрямился и медленно подошел к кровати под балдахином из выцветшего голубого бархата.

— В этой комнате скорее всего ничего не трогали последние пятьдесят лет — только делали уборку, — задумчиво говорила Элинор, любуясь комодом из темного дерева, на котором стояло зеркало в тяжелой раме. — Комната, наверное, принадлежала бабушке. На серебряной щетке для волос выгравированы ее инициалы…

— Она очень подходит вам, — тихо произнес Коул. — Я представляю вас здесь… в кружевном платье с узким лифом и широким кринолином.

— Наверное, в нем страшно неудобно, — выговорила Элинор дрогнувшим голосом. По мере того как он приближался к ней, ее тело словно пробуждалось.

— Но не вам, — заверил ее он. — Ваша талия создана для кринолинов. — Он остановился в шаге от нее с непередаваемым выражением на лице. — Еще я вижу вас в бальном платье из розового шелка с декольте, открывающим ваши плечи цвета слоновой кости, и вы всю ночь танцуете со мной.

— Декольте? — слабо прошептала она.

— Пожалуй, лучшее, что было в моде прошлых веков, — пробормотал Коул, наклоняясь к ней и обдавая ее теплом своего тела.

Его палец заскользил по ее плечу под темной тканью платья, пересек ряд маленьких пуговиц, очертив поперек ее груди воображаемую линию. Элинор услышала, как он судорожно втянул в себя воздух.

— Низко вырезанные платья, — хрипло пояснил он. Завладевая ее ртом и выразив в долгожданном слиянии губ все свое ненасытное желание, он гладил в то же время ее плечи, спину. Элинор оцепенела. У нее закружилась голова, и, чтобы не потерять равновесия, она схватилась за его плечо и сквозь тонкую ткань рубашки ощутила пальцами жар его кожи. Коул, прерывисто дыша, отодвинулся.

— Знаете, что бы я сделал, будь вы дамой восемнадцатого века, одетой для бала? Я увлек бы вас из бальной залы в темноту и привел бы вас сюда, чтобы остаться с вами вдвоем.

Пульс Элинор застучал в два раза быстрее. Он стоял рядом с ней в тихой комнате, где остановилось время, и его голос, который она всегда ощущала всей своей кожей, напоминал мягкий бархат цвета виски.

— Слышите музыку, Элинор? Представьте, как мы ускользаем с вами из освещенной свечами бальной залы, никем не замеченные, и крадемся в темноте. — Он провел пальцем по ее щеке. — Представьте, что мы остались с вами одни и все-таки продолжаем слышать музыку. А когда мы оказались бы здесь одни, я обнял бы вас — вот так. — Она позволила ему обнять себя, наполовину побежденная очарованием его голоса, прекрасно сознавая, куда заведет их эта магия.

— Сначала, — шептал он, — я вынул бы из ваших ушек серьги. Одну… — Ловкое движение пальцев, и жемчужинка скользнула ему в ладонь. — И другую.

— Если бы вы были дамой восемнадцатого века, — продолжал Коул, — на спине вашего платья находился бы целый ряд крошечных пуговиц. — Он медленно провел рукой вдоль ее позвоночника и задержался на пояснице. — Я стал бы расстегивать их одну за другой, очень медленно…

Коул взялся за верхнюю пуговицу ее платья, задев пальцами чувствительную кожу шеи. Элинор откинула голову назад, уступая инстинктивному порыву.

— Вы можете представить, — спросил он, тогда как его пальцы неторопливо переходили с одной пуговицы на другую, — с каким нетерпением мы бы оба ждали когда будет расстегнута очередная пуговица?

— Да… — выдохнула Элинор, вздрагивая каждый раз, когда он прикасался к ложбинке ее груди.

— А потом… — Он помедлил, расстегивая ремешок, перехватывавший ее талию. — Потом я развязал бы ваш пояс. И платье соскользнуло бы вниз…

Ее платье распахнулось на груди, и она ощутила на коже его дразнящее теплое дыхание. Он слегка потянул платье вниз, и оно послушно соскользнуло с плеч Элинор, а затем упало к ее ногам. Прохладный влажный воздух овеял ее разгоряченное тело.

— А потом я снял бы с вас и чулочки… — Коул встал на колени и медленно потянул с нее колготки.

Коул поднялся на ноги и окинул жадным взглядом ее полуобнаженное тело.

— Но самое увлекательное, — продолжал он сдавленно, — расстегивать корсет.

Он привлек Элинор к себе, и, когда она приникла к нему, его лицо выразило мучительное наслаждение. Он уткнулся ей в изгиб шеи и нежно пощипывал губами ее кожу, пока пальцы боролись с застежкой лифчика. Потом он поднял голову и спустил вниз по ее рукам лямочки, и Элинор осталась стоять в сумраке обнаженная, если не считать узкой полоски трусиков.

— И тогда, — проговорил он хрипло, — я снял бы с вас сорочку.

Он снова наклонился и медленно, задерживая пальцы на плавных изгибах ее бедер, потянул вниз легкое кружево.

Теперь Элинор стояла перед ним, как Ева в день творения, но далеко не такая невинная. То, что происходило сейчас между ними, уже сотню раз имело место в ее снах.

Коул выпрямился. Лицо его дышало страстью. Он не спеша разделся, не сводя с нее глаз, которые сулили ей нечто доселе неведомое. Оставшись, как и она, совсем без одежды, он сказал:

— А вы знаете, что бы я сделал, раздев вас, Элинор?

— Думаю, да, — ответила она дрогнувшим шепотом. Его губы тронула хищная улыбка.

— Раздев вас, я взял бы вас на руки… — Он поднял ее. — И отнес на кровать.

Ощутив сначала кожей обнаженное тело Коула, а затем спиной шероховатую ткань покрывала, она испытала вихрь ощущений.

— Ты прекраснее любых фантазий, Элинор, — пробормотал он, становясь рядом с ней на колени. — Драгоценнее любого сокровища.

Коул медленно гладил ей бедро. Не отрываясь от ее губ, скользящим движением рук по ее бедрам он все больше воспламенял ее.

— Ты нужна мне, Элинор, больше, чем все остальное на свете.

— Да… — выдохнула она, забываясь в его объятиях. Коул прижал ее к себе и, почувствовав ее согласие, начал ласкать ее все смелее.

Затем Коул накрыл ее губы своими. Она выгнулась ему навстречу и, забыв всякую сдержанность, тесно прижалась к нему. Желание до краев переполнило ее тело, остудить которое сейчас бессильна даже ночная прохлада.

Он вошел в нее, и все тело Элинор затрепетало от неземного восторга. Они двигались слитно в нарастающем ритме, сминая слабо пахнущее лавандой одеяло.

Слияние двух тел, не скованное никакими преградами. Тонкая магия, начавшаяся с удивления, расцветшая недоверием и наконец выплеснувшаяся на нее водопадом изумления и восторга.

Элинор прижималась к нему всем телом, единственному надежному оплоту во всей вселенной. И он замер, с трудом переведя дыхание, перед тем как получить свое избавление.

Через минуту Элинор расслабленно нежилась в его объятиях, все еще слыша в ушах биение собственного сердца. Желание и насыщение волнами сменяли в ней друг друга, как прилив и отлив Мирового океана, но ритмы тела постепенно утихали, и мозг медленно включался в работу.

Такого мужчины, как Коул, в ее жизни больше не будет!

— Элинор?

— М-м-м. — Сосредоточенная на своем потрясающем открытии, она бессознательно водила пальцами по его груди.

— Ты выйдешь за меня замуж?

Рука Элинор замерла.

— Что ты сказал?

Он повернулся, чтобы лучше видеть ее лицо, глаза его стали строгими и серьезными.

— Ты же хорошо меня расслышала.

Элинор уже собралась сказать ему в ответ что-нибудь незначащее. Но выражение его лица остановило ее.

— Эл, когда я сказал, что ты мне дороже любого сокровища, я говорил правду.

— Не хочу показаться капризной, но не слишком ли внезапное предложение?

— Никогда не позволял условностям сковывать себя, — отозвался он. — Разве существует общепринятый способ предлагать женщине руку и сердце?

— Да, — фыркнула Элинор, не сводя глаз с его обнаженного тела. — Такое предложение не делают женщине сразу после того как переспали с ней, иначе оно выглядит так, словно ты решил попробовать новую машину и заключил, что она тебя устраивает.

— Ну что же, мисс Элинор, какой способ вам больше по душе? — Он обхватил ее талию широкой ладонью, которая словно невзначай соскользнула на бедро. — Или мне попробовать догадаться самому?

— Коул! — Она попыталась отстранить его дерзкие руки. — Не шути.

— Куколка, — улыбнулся он, беря ее за подбородок. — Я еще никогда не был так серьезен в своей жизни. Бизнес учит нас не бросаться легкомысленными предложениями.

— А по-моему, ты сошел с ума, — пробормотала Элинор, высвободилась из его объятий и села на край кровати, свесив ноги. Коул тоже моментально сорвался с места, обошел кровать кругом и остановился перед ней.

— В чем дело, Эл? Вопрос очень простой. Мужчины задают его женщинам испокон веков. — Он положил теплые руки ей на плечи, которые ее странным образом сразу успокоили.

Его деньги. Пока Элинор смотрела на него, мысль о них молнией промелькнула в ее голове. Если бы не его деньги, не стремление добывать их еще и еще, он стал бы принцем ее снов.

— Тогда, — прошептал он, проводя ладонями вниз по ее рукам, — я постараюсь тебя уговорить.

— Коул… — Ее голос предательски дрогнул. — Я не могу рассуждать, когда ты…

— А ты знаешь, сколько всего комнат в доме, Эл? — Коул провел пальцем по внутренней стороне ее бедра. — Может быть, сегодня же и обживем их все?

— Давай попробуем! — Элинор обхватила коленями его бедра.

— О да, — прорычал Коул и крепче сжал ее в объятиях, прежде чем вместе воспарить к небесам.

Загрузка...