Найти в себе силы

Больница

Сознание обрывками возвращалось к Ляле. Она лежала на чем-то мягком, пахло лекарствами. В ушах стоял гул, сквозь который пробивались женские голоса. Сильно тошнило. Беспорядочные мысли стремительно сменяли друг друга, мешая ей вернуться к реальности. Попытки остановить поток фраз, образов, фрагментов, возникавших в голове, одна за другой терпели фиаско. Ляля по-прежнему ничего не понимала, но что-то ей подсказывало, что нужно лежать тихо. Постепенно мозаика начала складываться в стройную картину. Мутные образы, подобно засвеченным фотографиям, по очереди возникали из глубин памяти. Последние кадры заставили вспомнить о перенесенной боли. Ляля попыталась пошевелиться, и тут же боль из воспоминаний трансформировалась в боль реальную. Но именно она вернула сознанию некое подобие ясности.

«Неужели это никогда не кончится?.. Мамочка, забери меня отсюда… Что, если эти сволочи вернутся?.. Что же мне делать?» Впрочем, Ляля уже не боялась. Казалось, изнеможение и боль лишили ее возможности чувствовать страх. На всякий случай она решила глаза не открывать: подумают, что без сознания, — не тронут. Ляля повнимательнее прислушалась к разговору.

— На следующей неделе в детское переводят. Не хочется, — произнес чей-то низкий голос.

— А по мне, лучше детское, чем травма. Таких ужасов насмотришься, что по ночам кошмары снятся. И главное, больных поменьше. А здесь, посмотри, класть некуда. — Эта женщина явно была помладше первой, и ее-то Ляля и приняла поначалу за Свету.

Ляля пока не улавливала сути диалога. Слова звучали обособленно, не связываясь смыслом в цельные предложения.

— Танюш, так там у новенькой раствор глюкозы. Не забудь, ладно.

— У той, что недавно с избиениями поступила?

— Ой, Тань, если б только с избиениями! Господи, какое варварство, это ж надо такое с девочкой сделать! Ну не хочет тебя баба, чего лезь-то?

— И как только земля такого подонка носит…

— И не одного, похоже. Их несколько было.

— А где ее нашли?

— Женя сказал, за кольцевой, в районе Ленинградки. Так на обочине и бросили. Подружка «скорую» вызвала. Говорит, сама от этих извергов еле ноги унесла. Но она-то легко отделалась! А этой бедняжке по полной досталось.

— Петрович осмотрел уже?

— Осмотрел. Стандартный набор: сотрясение, ребра сломаны, множественные ушибы, по лицу хорошенько прошлись. А уж по-женски…

Сообразив наконец, что бить ее больше не будут, Ляля приоткрыла глаза и повернула голову. Сквозь мутную пелену она различила длинный, слабо освещенный коридор. Вдоль стен стояли кровати. В углу приткнулся столик, на нем горела лампочка сестринского поста. Неподалеку на диване сидели две женщины в белых халатах: действительно, одна пожилая, другая помоложе. Ляля попыталась повернуться на бок, но тут же об этом пожалела. Боль, до поры до времени притихшая, пронзила с новой силой. К тому же оказалось, что рядом стоит капельница, от которой к Лялиной руке тянется прозрачная трубка. Девушка безучастно наблюдала, как текут по ней капли раствора. Рука была покрыта синяками. И если бы только рука… Лялю знобило, она попыталась закутаться в одеяло. И обнаружила, что сердобольные сестры натянули на ее изуродованное тело больничную рубаху. Ляля вдруг словно увидела себя со стороны: бледную, избитую, распластанную на больничной койке. Ей захотелось закрыть глаза и никогда их больше не открывать. Но лежать так дальше было невозможно…

— Из…из…ните. — Ляля наконец решилась заговорить, но пересохший язык прилип к небу. Никто, кроме нее самой, девушку не услышал. — Изви…те… где я? — Она предприняла вторую попытку.

— Очухалась! — улыбнулась пожилая медсестра и подошла к Ляле. — Как мы себя чувствуем?

— Нор… Нормально. — И Ляля попыталась улыбнуться в ответ. Лицо немедленно сковала тупая боль. Казалось, оно увеличилось в размерах, словно на Лялю надели свинцовую маску. Но говорить было уже легче. — Простите, а где Света? Она цела?

— Подруга твоя, что ли? У нее ничего серьезного, — постаралась успокоить Лялю сестра. — Так, сотрясение легкое да нос чуть-чуть подпортили. Она домой попросилась, врач и отпустил. Все равно мест мало, легких тут не держат.

— А сколько времени, не скажете?

— Скажу, милая. — Женщина посмотрела на часы. — Почти три. Тебя часа два назад привезли.

Вот тебе и «буду дома не позже двенадцати». Представив, как сейчас сходят с ума мама с папой, Ляля на секунду позабыла обо всех своих несчастьях. Она попыталась приподняться на кровати.

— Мне домой надо позвонить! Родители волнуются…

— Голубушка, тебе сейчас вставать нельзя. Света твоя им все наверняка рассказала. Приедут уже вот-вот, не бойся. Ну, если нет — завтра с утра позвонишь. Давай я тебе снотворного вколю. Ты спи. Тебе силы нужны. — Сестра уже набирала лекарство из ампулы.

После укола Ляля минут десять лежала наедине со своими мыслями. Она была уверена, что заснуть не удастся: произошедшее ярко вспыхнуло в памяти. Вот Сява ехидно улыбается, тянет ее за собой по коридору «кое-что показать». Спальня, тумбочка, бутылка в руках. Ненавистные поцелуи, жаркое дыхание, сползающая с плеч кофточка. А потом — удар, разлетевшиеся осколки, крик Сявы. И дальше — появление Кирилла и бесконечная боль, отчаяние, унижение… Но даже эти страшные мысли потихоньку ушли. Незаметно для себя Ляля уснула. Этой ночью снов она не видела.

Утром Лялю разбудили во время обхода. Пустынный коридор наполнился людьми в белых халатах. Врачи и больные шумели, суетились. Капельницы рядом не оказалось, и обрадованная Ляля попыталась сесть. Но стоило ей чуть-чуть приподняться, как острая боль отдалась в ягодицах и промежности. Она легла, решив, что ей лучше поберечь силы. «Где же папа с мамой? Знают ли они? И если не знают, как им все объяснить? Папа с ума сойдет».

— Так, что у нас здесь? — Строгая женщина, с волосами, тщательно убранными под шапочку, заглянула в медкарту. В даме с первого взгляда можно было угадать главврача. — Соколова Людмила Евгеньевна, многочисленные ушибы, так-так-так. — Дальше она стала читать про себя. — Все ясно. Родители уже знают? — Врач с серыми глазам словно читала Лялины мысли.

— Нет… Наверное… Не знаю.

— Знали бы, уже бы приехали. Так, сначала звони родителям, потом сдаешь анализы и идешь по врачам. Я с родными поговорю, решим насчет судмедэксперта. Анна Павловна объяснит, куда идти. — Врач махнула головой в сторону пожилой медсестры, стоявшей рядом. — Все понятно? — Было видно, что ее ждет еще не один десяток больных.

— Да, — кивнула Ляля.

— Ах да, и после всего зайдешь в кабинет психолога, — уже уходя, добавила врач.

Телефон находился на столе у медсестер. Ляля с трудом заставила себя сползти с кровати. Все тело ныло, идти было тяжело. Спасали длинная рубаха, явно не по размеру, и объемный халат: в такой одежде ноги можно было расставить пошире. Ляля то и дело прислонялась к стенам, чтобы отдышаться. Ее поразило количество коек. Палаты были забиты под завязку, и «лишних» больных вывозили прямо в коридор. Кто-то лежал в гипсе, кому-то ставили капельницу или делали укол. Почти у самых дверей отделения Ляля увидела лежащего на каталке подростка. Он тихонько стонал, его умоляющий взгляд зацепился за Лялю. Не выдержав, она отвернулась, а сестры куда-то повезли паренька…

Ляля подумала, что этого взгляда не забудет никогда. И тут же вспомнила о предстоящем разговоре с родителями. Сердце бешено колотилось, девушка рухнула на стул перед телефоном. Что им сказать? Как смягчить шок? И возможно ли это? Как скажешь папе, что его единственную дочь избили, а потом… Тянуть нельзя, а нужные слова никак на ум не приходят. Так ни на что и не решившись, Ляля подняла трубку и набрала номер. Чуть не сразу на другом конце провода раздался мамин голос:

— Алло?

— Мамочка, это я, — начала Ляля.

— Доченька! Боже мой! — У мамы вырвался вздох облегчения. Ляля поняла, что та дежурила у телефона всю ночь. — Где ты? Мы с отцом уже все морги обзвонили!

— Мама, я в больнице, только не волнуйся…

— Что случилось? — Голос Аллы Николаевны задрожал.

— А… А вы не знаете? Светка вам не… — Ляля оборвала себя на полуслове. Конечно, Света ничего не сказала. Не факт, что сама Ляля смогла бы рассказать о таком.

— Мы Свете обзвонились. Там трубку никто не берет. Всю ночь — ни ее нет дома, ни мамы. Так что стряслось?

Именно на этот вопрос было труднее всего ответить. Ляля несколько раз пыталась начать, но тщетно. Сказать правду было невозможно. Нельзя, и все тут. Язык не поворачивался.

— Мам, правда, не волнуйся. Меня сбила машина, — выпалила она неожиданно для самой себя. — Но ничего серьезного. Я жива и здорова.

В трубке стояла тишина.

— Але-але, мам, ты здесь?

— Я здесь, доченька. — Голос дрожал еще сильнее. Чувствовалось, что мама изо всех сил сдерживается, чтобы не разрыдаться. — В какой ты больнице?

— Я сама точно не знаю. — Ляля огляделась по сторонам и заметила уже знакомую медсестру, разбиравшую медицинские карты больных. Добрая женщина тут же согласилась помочь. Она продиктовала Алле Николаевне адрес, а затем показала девушке кабинеты врачей, где ей предстояло пройти осмотр.

После того как все анализы были сданы, Ляля оказалась перед дверью гинеколога. Раньше ей в такой кабинет приходилось попадать всего раз: во время обязательного для старшеклассниц осмотра. Теперь ей туда прямая дорога… Ляле только сейчас пришло в голову, что она вполне могла забеременеть от насильников. «Какая это будет ужасная несправедливость! Интересно, через какое время можно определить беременность?» Что ж, именно тут ей все и скажут. Немного помявшись у двери, она постучалась.

— Входите! — ответил женский голос.

Ляля робко приоткрыла дверь и зашла.

— Смелее, девушка, я не кусаюсь. Проходите, давайте карточку и ложитесь.

Ляля медленно вскарабкалась на специальное кресло и, пока врач внимательно изучала ее карточку, с легким ужасом рассматривала гинекологические инструменты, разложенные в ряд на столике. Тогда, в школе, врач объяснил, что этими жуткими приспособлениями, казалось, взятыми из арсенала инквизиторов, смотрят только женщин, уже ведущих половую жизнь. Лялька, помнится, мысленно посочувствовала Светке. Но теперь… Чем дольше девушка изучала стальные крючочки и лопаточки, тем сильнее становился ее ужас. Захотелось убежать, но было уже поздно — врач надела перчатки и подошла к креслу. Ляля сжалась в комок.

— Да не бойся ты так, расслабься, — принялась она успокаивать Лялю. — Понимаю, тебе страшно, но я больно не сделаю. — И врач начала копаться в щипцах и зеркалах.

Услышав лязганье металла, Ляля зажмурилась. Потом ощутила прикосновение чего-то холодного. Истерзанные ткани словно пронзило током. За последние часы она уже успела привыкнуть к боли и принимала ее безропотно, будто та превратилась в неотъемлемую часть жизни. На этом обследование не закончилось: странные эти гинекологи — им лишь бы покопаться там, где не надо… Но именно «там, где не надо» было больнее всего. Ляля сжала зубы, чтобы не закричать. Голос врача вернул ее к реальности:

— Ну что я могу сказать? Плева порвана, есть небольшие влагалищные и анальные разрывы, но следов спермы не вижу. Возьму мазок, а там видно будет.

— Я не забеременею? — Вопрос сам собой сорвался с языка.

— Нет, думаю, нет, хотя надо будет еще анализы посмотреть. Видимо, они о контрацепции позаботились. Хорошо, конечно, а то мало ли чем заразить могли. Но в суде тебе сложнее будет…

Ляля не желала слушать про суд и тут же задала следующий вопрос:

— А… а плева? Она может обратно срастись?

— Нет, это процесс безвозвратный. Не переживай, сейчас не девятнадцатый век. Муж любить будет — все поймет.

Когда малоприятный осмотр закончился, Ляля спустилась на кафельный пол и поспешно сунула ноги в тапочки. Спасибо Анне Павловне, которая умудрилась их где-то добыть, пусть тапки и были велики на три размера. Пока врач писала что-то в карте, Ляля подошла к зеркалу, висевшему над умывальником, — больше в больнице ей зеркал нигде не попадалось. Увидев свое отражение, она вздрогнула. Девушка, смотревшая на нее, была совершенно неузнаваема. Куда делись уверенный взгляд, озорная улыбка, гармоничные черты? Покрытое множеством ссадин и кровоподтеков лицо вздулось, переносица выпирала, веки посинели, покрасневшие белки покрылись сеточкой разорванных сосудов. Под глазами чернели два огромных синяка с фиолетовым ореолом, на нижней губе багровела царапина. Ляля закрыла лицо руками, не желая на себя смотреть, и тихо вышла из кабинета.

В коридоре заплаканная девушка наткнулась на Анну Павловну.

— Ну что разревелась? — Она погладила Лялю по спине. — Самое страшное позади.

— Да-а… — Ляля зашмыгала носом. — Я такая… стра-а-ашная…

— Ничего, синяки за неделю пройдут. Главное — руки-ноги целы, и голова на месте. Через месяц оправишься и заживешь как прежде.

В последние слова верилось с трудом. Ляля сомневалась, что когда-нибудь вернется к своему размеренному и беззаботному образу жизни. Прежняя картина мира разрушилась в одночасье. В голове царил хаос, вместо ясности и простоты — туман, темнота, неопределенность. А медсестра тем временем продолжала:

— Я сейчас пойду капельницы ставить, если хочешь, можешь со мной; — Как человек опытный, Анна Павловна знала, что в Лялином состоянии оставаться наедине со своими мыслями страшно.

Она угадала. Ляля руками и ногами ухватилась за возможность отвлечься, раствориться в больничной суете. Однако очень скоро девушка пожалела, что не осталась у кабинета. Уж больно много пришлось узнать горьких историй пациентов…

В одной из палат Ляля увидела молоденькую девчушку. Ее длинные светлые волосы разметались по подушке. Она ворочалась, что-то говорила в полубреду. Доставая очередную одноразовую иглу, Анна Павловна скорбно вздохнула:

— Смотри, миниатюрная-то какая, больше двенадцати с виду и не дашь. Отчим избил. Да как избил! У нее же позвоночник сломан. Может, теперь никогда на ноги не встанет. Неизвестно. Скоро на операцию повезут. Как только мать с таким извергом связалась?!

Тут у входа в палату раздался скрип: туда закатывали очередного пациента. Повернув голову, Ляля узнала мальчика, на которого наткнулась недавно в коридоре. Сейчас глаза у него были закрыты.

— А с ним что?

— И не спрашивай! — махнула рукой Анна Павловна. — Вряд ли выкарабкается. Отец — майор милиции. Ребята с папкиным оружием возились. И ведь не малыши уже, лбы здоровые, скоро школу оканчивать. А друг взял да на курок нажал: думал, на предохранителе стоит. Вот тебе и предохранитель. Эх… Даже если этого спасут — другу колония светит. У обоих ребят жизнь по глупости поломана.

Капельницы больше требовались в коридорах, чем в палатах. В углу из-за нехватки коек поставили маленькую, почти детскую кроватку. И на ней вполне помещался сухонький старичок. Он повернул к сестре лицо, и Ляля ахнула: кожа была покрыта уродливыми темными пятнами ожогов. Один глаз не открывался, брови сожжены. Он охнул и перевернулся на другой бок.

Не в силах вынести ужасное зрелище, Ляля сделала шаг назад и приложила руку к груди. Только тут она обнаружила, что кулончик, подаренный родителями, исчез. На шее ничего не было. Значит, рыбок она потеряла или в квартире Сявы, или по дороге в больницу. Но… если бы этот кулон был ее единственной потерей!

Анна Павловна деловито закрепила на стойке банку с лекарством.

— Ведь безобидный совсем, кому мешал…

— А… кто его так?

— Школьники.

— ???

— Да он бомжевал где-то на окраине, у железной дороги. А ребятки решили пошутить: стащили в кабинете химии кислоту и на голову спящему дедушке вылили. Хорошо, раствор несильный оказался. Завтра только в ожоговое переведут. Мест у них вечно нет. А подонкам малолетним и не грозит ничего. Милиция попугает родителей, а ребят отпустят… Лучше бы подумали: если они такое в школе творят, что делать будут, когда вырастут?

Что такие детишки творят, став постарше, Ляля увидела уже в следующей палате. Женщина лет тридцати, поступившая этим утром, из стороны в сторону покачивала головой и стонала. На появление Ляли и сестры она никак не отреагировала. Ляля заметила, что новая пациентка обладала тем типом редкой восточной красоты, о которой так любят распространяться поэты. Но теперь изящные брови уродовал глубокий шрам, пальцы тоже были изрезаны, словно она закрывалась от ударов. Анна Павловна молча вколола ей успокаивающее. И заговорила с Лялей полушепотом:

— Это ее скинхеды отделали. Хотя ей-то, считай, ничего — лицо, руки, ну и били, конечно. А мужа спасти не удалось — прямо в сердце нож воткнули, сволочи, тут сам Господь Бог не спасет.

— За… за что?

— А просто так. Шла пара вечером по парку… Вот тебе и прогулка. Следователю рассказала, что полчаса на помощь звала. И ведь рядом проспект большой, люди шли. Никто не обернулся. Еще бы, с такими верзилами связываться… Всякому своя рубашка ближе к телу.

Кивнув на дремлющего мужчину в гипсе, для которого она в этот момент набирала в шприц лекарство, Анна Павловна заговорила еще тише:

— А этот чудак себе чуть руку не отпилил! Обошлось, к счастью. Взрослый мужик, а с инструментом обращаться не умеет.

Закончив с уколами, Анна Павловна всплеснула руками:

— Совсем тебя заболтала! Беги давай. Смотри, ты уж и ожила.

И действительно, Ляля почувствовала неожиданное облегчение. Побывав у кроватей больных, она на время позабыла о своих бедах. За каждой печальной историей стояла судьба конкретного человека. Взгляд со стороны, словно она была лишь тенью, с ужасом наблюдавшей за чужими несчастьями, заставил Лялю не думать о себе. По сравнению с увиденными страданиями собственные начинали казаться не такими уж страшными. И все же девушке надо было кое-что еще выспросить у медсестры.

— Анна Павловна! Вы сказали, к той женщине милиционер приходил. Он ко всем приходит?

— Да. И когда тебя привезли, приходил. Только ты без сознания была, он с подругой разговаривал.

— А не знаете, что ему Светка сказала?

— Знаю, что ничего толком не сказала. Может, в состоянии аффекта, может, запугали. Вам еще повезло, после такого могут и убить — чтобы свидетелей не оставлять.

— Понятно…

— Иди, иди. — Пожилая медсестра настаивала на своем. — Все у тебя будет хорошо, милая. Забудется все. Надо только сильной быть.

— Спасибо, — поблагодарила Ляля, не слишком задумываясь над тем, что сказала мудрая женщина. Она была целиком поглощена мыслями о предстоящем разговоре с родителями.

Первым делом нужно было зайти к главврачу, узнать, не приехали ли мама с папой. Вопрос, говорить им правду или нет, оставался открытым. Стоит ли подвергать родителей такому испытанию? Как жить им дальше, зная, что их единственную дочь… Тем более что в последующем их сочувственные взгляды, вздохи, плохо спрятанные слезы или, чего доброго, морс в постель перед сном будут постоянно воскрешать страшные воспоминания. Но с другой стороны — если не откроешься родным, хотя бы маме, то с кем тогда поделиться своими переживаниями? Кто другой поймет тебя лучше? Ляля не в состоянии была принять решение. В этой сложной ситуации мог помочь совет знающего человека. Его-то она и собиралась спросить, подходя к дверям кабинета главврача.

Набравшись храбрости, чтобы войти в кабинет, Ляля постучала, но ее остановил женский голос по ту сторону: «Минутку!» Затем послышались приближающиеся шаги, дверь открылась. На пороге появилась доктор, а за ней — тень Аллы Николаевны. Лялина мама, бледная как смерть, замерла на пороге и начала пристально всматриваться в Лялю, будто видела ее в первый раз. Ляля улыбнулась, превозмогая боль. Она растерянно смотрела на маму, не понимая, в чем дело. Но тут же, вспомнив собственное жуткое отражение в зеркале, попыталась отвернуться. Неловкую паузу прервала врач:

— Людмила, мама все знает. Вам надо поговорить и решить вопрос о том, будете ли вы писать заявление. Если да, то прямо по коридору кабинет судмедэксперта. Я вас оставлю. — И она удалилась.

Ляля растерялась. Может быть, и к лучшему, что главврач сделала за нее самое сложное. Но… но какое право они имеют?! Зачем? Ляля только теперь почувствовала, как она устала, и тяжело опустилась на диван. Алла Николаевна молча села рядом, и несколько минут прошло в тишине: никто не решался начать разговор.

— Мам, а где папа? — начала наконец Ляля.

— Дома. Он узнал, что ты в больнице, и ему стало плохо с сердцем. Не бойся, доктор сказал, все пройдет. Но я еле уговорила его остаться.

Ляля затаила дыхание.

— Получается, он ничего не знает?

— Нет.

— Мама… мамочка… Я хочу тебя попросить. Ты папе ничего не говори. Его это убьет. Пусть все останется нашей тайной.

— А как же суд? До папы все равно дойдет.

— Суда не будет, — отрезала Ляля.

— Что ты говоришь, дочка? Мы обязательно посадим этих извергов. — Алла Николаевна даже выпрямилась в кресле. — Разве можно такое оставлять безнаказанным?

— Мама, мне решать. Суда не будет, — повторила Ляля чуть жестче. — Я больше не хочу унижений.

И тут, не в силах выдержать напряжение, девушка разрыдалась. Она не могла остановиться. Плакала от унижения, от невозможности хоть что-то исправить, от необходимости врать отцу — и не только отцу, ей эту тайну теперь от всех скрывать до конца своих дней. А больше всего от того, что понимала — той, прежней, всегда счастливой Ляли уже не существует. Ее убили в тот вечер, в спальне Сявы.

Мама обняла дочку и прижала ее к себе.

— Все будет хорошо, доченька… — Она повторяла эти слова снова и снова, пока дочь не начала успокаиваться. А когда всхлипы стихли, Алла Николаевна продолжила: — Еще есть время все хорошенько обдумать, а сейчас надо пройти врачей. Я привезла вещи, можешь переодеться. Доктор сказала, с тобой ничего страшного, выпишут через несколько дней. Папа ничего не узнает, обещаю.

— Мамочка, ты поезжай к нему. Я тут разберусь сама.

— Ляль, ну как же я тебя брошу?

— А ты завтра приедешь. Все-таки у него сердце болело, мало ли что…

Посидев вместе еще немного, они разошлись. Ляля пошла по врачам, где ей вновь и вновь приходилось терпеть боль (от обследований к концу дня ныло все тело). Алла Николаевна вышла из больницы, ссутулившись и за время своего недолгого визита постарев на несколько лет.

Уже через три дня Ляля стояла в приемном покое со справкой о выписке. В гардеробе ей выдали вещи, в которых она поступила. То, что второпях натянули на избитую девочку насильники.

Нехотя приоткрыв пакет, Лялька увидела блестящую блузку и брючки. Они были перепачканы грязью вперемешку с кровью. Воспоминания, которые она пыталась запрятать как можно глубже, вырвались наружу, будто лава из кратера вулкана. Запах Сявы, его руки, тянущиеся к груди… Лялька помнила, как он стягивал эти брючки, как расстегивал пуговку… Потом вспомнился отрывистый голос Кирилла, град ударов и… Ляля не желала больше об этом думать.

Она закрыла пакет и, бросив его на стул, направилась к выходу.

— Барахлишко-то забыла! — крикнула ей вслед старенькая гардеробщица, но Ляля не ответила и ускорила шаг.

Ах, если бы так же легко, как сумку с одеждой, можно было выбросить из жизни страшный вечер! Ляля понимала: он еще не раз вернется к ней в ночных кошмарах…

На улице ее ждали родители с грустными улыбками на лицах. Когда папа ее обнял, Ляля прижалась к нему, и в груди у нее затеплилась надежда. Быть может, возвращение в счастливое прошлое еще возможно…

Героин

Домой Ляля вернулась будто с другой планеты. Казалось бы, в уютной квартире все оставалось по-старому, однако на самом деле ее коснулись неуловимые, но оттого не менее страшные перемены. Радость, тепло, мечты покинули эти стены. Здесь было холодно и пусто. Первые дни Ляля часами ходила по комнатам, не зная, куда себя деть. Словно стала гостьей в своем доме. Собственные улыбающиеся фотографии, расставленные на комодах и тумбочках, раздражали Лялю.

Фортепиано больше не интересовало ее. О существовании инструмента Ляля вспомнила случайно, когда от нечего делать решила протереть в квартире пыль. Разумеется, врачи категорически запретили любую физическую нагрузку, но трехдневное ничегонеделание уже сводило с ума. Махнув рукой на стягивающую торс повязку, Ляля потихонечку принялась за уборку. На громоздкий инструмент она наткнулась как на давно затерянную и вот неожиданно найденную вещь. Потом долго примерялась к стулу, как новичок, водила пальцами поверх клавиш, мизинцем достала спрятавшуюся в углах пыль. Но ни в этот день, ни во многие последующие фортепиано не издало ни звука. Пытаясь сжать время, Ляля пробовала вернуться к одному из своих любимых занятий — чтению. Ее терпения хватало на несколько страниц, и книга вновь занимала свое место на полке. Стихи, повести, рассказы равно вызывали раздражение. Сдавалось, авторы совсем не знали жизни и в свое время занимались не чем иным, как бумагомарательством. Пожелтевшие странички старых томов не принесли исцеления израненной девичьей душе. И даже прежде любимые строки теперь казались пустыми и глупыми.

А пока первый день заполнился заботами об отце. Ляля увидела пузырьки и склянки с сердечными средствами на столике в спальне, и у нее самой кольнуло сердце. «Все из-за меня. Если бы только я в тот вечер осталась дома…»

— Папа, ты как себя чувствуешь? Устал?

— Да нет, Ляль, я здоров. Это твоя мама, как обычно, панику наводит. — Евгений Львович кивнул в сторону Аллы Николаевны, чьи глаза метали молнии. — Представляешь, «скорую» вызвала. А этим только дай! Чуть в больницу не закатали.

— Твой отец сумасшедший, — встряла мама. — Ведь так и до инфаркта недалеко. А не поехал никуда потому, что врачей с детства не любит. Голова седая, а он все от белых халатов бегает.

— Да ну тебя, — вздохнул Евгений Львович. — Со мной все в порядке, а вот Лялечка… — Он притянул к себе дочку, взял ее руку в свою. — Точно не помнишь номера?

— Пап, да кто ж, переходя улицу, на номера смотрит? А дальше я сознание потеряла. Следователь даже приходил, свидетелей опрашивал, так ничего и не выяснил. — Ляля сама поражалась, как это у нее получается так складно врать.

— Ничего, нич-чего, — раздраженно прошипел сквозь зубы Евгений Львович. — Бог все видит! Чтоб этому гаду в первый же столб въехать, со всей семьей! Пьяный небось был, скотина! Ему еще отольются твои слезы, дочка, вот увидишь…

«Автомобильная» версия оказалась на редкость убедительной. Именно ее сообщили соседке, с легким ужасом взглянувшей на лестнице на разбитое лицо Ляли. О том же рассказали тете Кате с Александром Моисеевичем. Те заохали и наперебой начали предлагать свою помощь. Лялина мама объяснила, что дочери нужен исключительно покой, чем спасла Лялю от визитов сочувствующих родственников и друзей.

В тот же вечер, когда отец ушел спать, Алла Николаевна вновь задала дочери сакраментальный вопрос:

— Значит, так и не написала заявление? Сейчас, конечно, уже поздновато. Но все данные осмотра есть в твоей карточке. Ляль, послушай меня, нельзя все так оставлять…

— Что оставлять?! — Ляля чуть не перешла на крик. — Что я докажу? Светку вон как запугали, даже вам не позвонила. Сама я толком ничего не помню. И кто докажет, что насиловали именно они? Да и…

— Что, дочка?

— Мам, ну не понятно, что ли? У них родители — любого адвоката купят. А мы где деньги на процесс возьмем? Даже если судья честный попадется и посадит — года не пройдет, как их выпустят. Папочки обо всем позаботятся. И вот тогда мне со Светкой точно не жить.

— Ляль, так ты боишься?

— Не боюсь я. Просто не верю. И н-и-к-о-г-д-а больше со мной, пожалуйста, на эту тему не говори…

На следующий день после возвращения Ляле позвонила Света. В больницу к подруге она так и не пришла, и обиженная Ляля постаралась выдержать разговор в прохладном тоне. Света заметила и жалобно протянула:

— Думаешь, я во всем виновата? Кто мог знать! Будь у меня хоть малейшее подозрение, разве я сама пошла бы к ним? Ляль, ну ты же видела, что я ничем не могла помочь. Да и мне, кстати говоря, досталось: нос сломали. А фингалов, знаешь, каких понаставили? Народ на улице шарахается!

— А что там дальше было, ну, после того как… как… — Ляля начала запинаться.

— Ну, я пришла в себя, Кирилл меня за шиворот схватил: мол, скажешь кому, сука, башку оторвем и тебе, и подруге. Сунул в руки твои шмотки: одевай, мол. Потом запихнули в машину, вывезли за кольцевую. Вот… Хорошо мимо дядька хороший проезжал, с мобилы «скорую» вызвал и тебя пытался в чувство привести, пока врачи не подъехали.

— А я что?

— А ты глаза откроешь — и снова проваливаешься. Неужели ничего не помнишь?

— Так, местами. А дальше что?

— Я все дежурному объяснила, он нас осмотрел, меня в травмпункт отправил с носом, а тебя оставили.

— А чего ты родителям моим не позвонила? — задала наконец Ляля самый важный для себя вопрос. Но у Светки на все имелось оправдание:

— Ляль, да они мне этот нос часа три чинили, я даже маме звонить не стала. Да ее и дома не было… Я только к утру до постели добралась. И вообще, дурочка, я для тебя старалась. Подумала: если я им объяснять буду, они решат, что тебя точно убили. А если твой голос услышат, им не так страшно будет.

На этом обсуждение происшествия закончилось. Еще немного поболтав о том о сем, девочки распрощались. Ляля не собиралась ни в чем обвинять Светлану, но, положив трубку, поняла, что подругу она потеряла. Между ними возникла незримая стена. Лялину трагедию Светка восприняла так, словно ничего особенного не произошло. Тем более что сама Лялина подружка отделалась легким испугом.

Еще две недели Ляля из дома не выходила: синяки постепенно проходили, раны зажили, ребра болеть перестали — но унять душевную боль было невозможно. Сколько ни приказывала себе Ляля забыть случившееся, ничто не помогало. В памяти всплывали сцены насилия: причем вспоминала она не столько самих парней, сколько звуки их голосов, запахи и боль. Иной раз, зажмурившись, Ляля видела перед собой Сяву. Но Кирилл — и лицо, и фигура — расплывался в какой-то дымке. Оставались лишь жестокие, хлесткие удары. Ночные кошмары не переставали преследовать Лялю. Алла Николаевна всерьез волновалась и сто раз пыталась уговорить дочь пойти к психологу. Но Ляле даже представить себе подобный визит было страшно. Она и с мамой-то категорически отказывалась обсуждать больную тему, что уж говорить про чужого человека.

Заливистого смеха дочери в этом доме не слышали с того самого злополучного вечера. Выздоровев физически, Лялька окончательно впала в апатию. Родители делали что могли: доставали билеты на любимые выставки и в театры, созывали своих и Лялиных друзей, даже разорились на недельный круиз по Волге, но это не помогало, Ляля все больше замыкалась в себе. От походов в некогда любимые места отказывалась, с гостями старалась проводить как можно меньше времени, а во время круиза сидела в каюте.

Вернувшись домой, Ляля и вовсе перестала выходить из своей комнаты. Свернувшись калачиком на кровати, она часами анализировала все, что произошло. Эта трагедия изменила, сломала всю ее жизнь. Дни размышлений привели ее к определенным выводам: «Сама и виновата! Только я, больше никто! И при чем тут Светка? Светка и не в таких компаниях бывала, что ей терять? А я… Ведь в глаза их не видела, а поехала. Дура дурой. Поделом мне, поделом». По ночам Ляля тихо плакала в подушку, чтобы не слышали родители. Ей хотелось кричать от душевной боли, но она из последних сил пыталась сдерживаться. Правда, это не всегда удавалось, и от самобичевания Ляля переходила к всплескам ненависти. Она упивалась сладкими фантазиями на тему мести. Какие только изощренные наказания не приходили ей в голову: кастрировать насильников, оставить их истекать кровью, связать и избить, унизить, уничтожить…

Время шло. Летние деньки таяли, как снег на весеннем солнце. Приближался новый учебный год, а мысль о Гнесинке, куда с таким трудом удалось поступить, внушала ужас. В последних числах августа Ляля вяло прошлась по магазинам, закупив все необходимое для учебы. Не все ли равно, где грустить: дома или на занятиях? Буквально за пару дней до окончания каникул вновь позвонила Светлана:

— Лё, меня пригласили на концерт старые знакомые, не хочешь прошвырнуться?

— А что за концерт?

— Группа такая есть — «Саграда Фарида».

— Чего-о-о?!

— Название такое прикольное. Да тебе не все равно? Главное, туса. Весело будет.

— Знаешь, что-то не хочется. И вообще учеба скоро, готовиться надо.

— Тебя все еще депрессуха долбит? Или на меня дуешься? — Не дождавшись ответа, Света продолжила: — Подружка, так нельзя! Тебе надо сменить обстановку и развеяться. Давай, не капризничай и собирайся, вечерком я за тобой зайду.

Ляля не горела желанием развлекаться, но последнее замечание Светки ее задело. Она вовсе не хотела показывать подруге, что обижена на нее. Просто настроения нет. Только будет ли у нее когда-нибудь вообще нужное настроение? В конце концов, с равным успехом можно скучать и дома, и в клубе. Светка тоже наверняка чувствует себя виноватой. Вот и пытается помочь, как может.

Ляля повздыхала и согласилась. Вечером надела скромный серенький костюмчик и к десяти часам уже входила вслед за Светой в один из центральных московских клубов.

«Саграда Фарида» уже вовсю зажигала на сцене. Играли ребята нечто среднее между русской попсой и забугорным роком — Лялины уши эту гремучую смесь выдерживали с трудом. Окружающие же от подобного смешения стилей, на которое накладывались не слишком притязательные тексты, были в полном восторге. Народ подхватывал уже полюбившиеся строчки, рвал горло в унисон музыкантам. Любительницы парней погорячее заняли выгодные позиции вблизи небольшой сцены. Остальные отрывались кто во что горазд в свете красно-сине-зелено-желтых прожекторов. Казалось, даже воздух здесь наполнен адреналином. Светка одобрительно кивнула и заорала Ляле на ухо (по-другому говорить тут было просто невозможно):

— Улетный клуб! Это все Сережкина группа — клевые ребята! Познакомлю, когда выступление закончат!

Они протиснулись поближе к музыкантам, и Светка ткнула пальцем в патлатого гитариста, с гиканьем скакавшего по сцене. Черные вихры подергивались в такт очередному заливистому аккорду. Повернувшись к публике, парень заметил в толпе Светку, послал ей воздушный поцелуй и вновь углубился в гитарные пассажи. Вокруг захлопали и засвистели, на Лялю и Свету начали бросать завистливые взгляды.

— «Саграда» сейчас одна из самых модных московских групп, — подытожила Светка, как только концерт закончился. — Ну, до эстрады им, конечно, далеко. Зато по клубам часто играют. О, какие люди!

Длинноволосый рокер оказался самим Сергеем — руководителем группы, сочинявшим и песни, и музыку. После того как Света познакомила с ним Лялю, он представил им остальных музыкантов: двух рыжих близнецов, работавших на ударных и фоно, и солиста — блондинистого красавца, на лице которого не было живого места из-за пирсинга.

Ляля уже давно не бывала в больших компаниях и потому чувствовала себя неуютно. Однако ребята из «Саграды» без конца шутили и смеялись, рядом с ними было легко и весело. Они проводили девушек за столик, купили выпить, рассказали кучу историй из нелегкой жизни музыкантов. Потом Сергей утащил Свету танцевать — правда, перед этим попытавшись пригласить ее подругу. Вежливо отклоняя его предложение, Ляля чувствовала, что не сможет заставить себя выйти под прыгающий свет и орущую музыку. Сейчас ей было легче, чем всегда, но она знала: тревога и грусть лишь затаились ненадолго. Смолкнет смех, закончатся шутки, а ее воспоминания так и останутся при ней. Светки с Сергеем все не было, и Ляля совсем не принимала участия в общей беседе: с полузнакомыми людьми всегда сложнее. В конце концов подруга, вернулась. Вальяжно потянувшись, Светка плюхнулась за стол, блаженно улыбаясь. Пить не стала, говорила медленно, как бы нараспев:

— Мы тут с Сережей вышли подышать свежим воздухом…

Поскольку обычно Светка тараторила как заводная, Ляля мигом смекнула, что дело тут нечисто. Впрочем, на кокс не похоже: это любой сразу поймет. Ляля изучающе смотрела на Свету с Сергеем, которые не спешили подключаться к беседе и, чуть прикрыв глаза, наслаждались чем-то, ведомым лишь им одним. Ей бы тоже хотелось… Только чего хотелось, было не совсем ясно.

Вечеринка продолжалась по стандартному сценарию: все танцевали, играли на бильярде, общались. Ляля наконец решилась: будь что будет, но хуже, чем есть, уже точно не станет никогда.

И, намеренно столкнувшись с Сергеем в бильярдной, девушка задала ему вопрос:

— Сереж, а у тебя есть еще?

— Что есть? — недоуменно спросил Сергей.

— То, что вы со Светой нюхали.

— Есть немного, а что?

— А ты не дашь мне?

— Ну… Ладно, пошли в гримерку, там безопаснее.

Сергей провел Лялю в служебное помещение, закрыв дверь на щеколду. Привычным движением сделал небольшую дорожку на глянцевом журнале и протянул Ляле уже скрученную в трубочку купюру. Ляля слабо представляла, как нюхают наркоту, но показаться несведущей ужасно не хотелось. Мучительно пытаясь припомнить, как вдыхала порошок Света, она наклонилась к журналу. Однако ее неуверенность немедленно бросилась в глаза: она замялась, словно не зная, с какой стороны начать.

— Ты когда-нибудь нюхала герку? — с подозрением спросил Сергей.

— Нет, в первый раз, — призналась Ляля. — Но я хочу попробовать.

— Ну… Черт! — Было видно, что Сергею стало как-то не по себе. — Ладно, пробуй, раз хочешь, взрослая уже. Только после этого ничего не ешь и пей, кроме чего-нибудь безалкогольного, да и то маленькими глоточками, иначе плохо будет.

Ляля кивнула и торопливо запустила порошок в нос — как бы Сергей не передумал. Было немного щекотно, но ничего страшного не случилось. Она сказала Сергею «спасибо», тот кивнул, быстро вернул пакетик обратно в ботинок и вместе с девушкой вернулся к веселой компании. Ляля села на диван, откинулась назад. И почувствовала, как мягкая спинка словно обнимает ее. Этот диванчик вдруг оказался самым уютным диванчиком на свете. Тело девушки стало мягким, по нему разливалось окутывающее тепло. Все вокруг заиграло яркими красками, а громкая музыка больше не давила на мозги. Ничто не раздражало, мир стал невероятно интересным, чудесным и замечательным. Разглагольствования Светки, шутки друзей и даже реплики, которыми невпопад сыпал блондин с пирсингом, вдруг наполнились глубоким смыслом. Ляля мысленно поздравила себя с тем, что ей посчастливилось оказаться рядом с такими неординарными, мудрыми, удивительными людьми. Она благосклонно им улыбалась, непринужденно отвечала на вопросы, даже вставляла кое-какие сентенции — поражаясь собственному остроумию. Впрочем, куда приятнее было слушать, чем говорить. Ляля чуть прикрыла глаза, с восторгом отдаваясь новым ощущениям.

Света тут же заметила произошедшую с подругой перемену.

— Лё, ты какая-то не такая.

— А какая?

— Не знаю, другая, что ли. — Она присмотрелась к Ляле. — Нюхнула, что ли?

— Ага, немножко.

Света посмотрела на Лялю круглыми глазами. Чего-чего, а этого она от Ляльки не ожидала. Потом, промолчав, пожала плечами и вернулась к прерванному разговору с Сергеем.

Дело близилось к закрытию, и публика начала расходиться. Шумная компания разъехалась по домам. Спать Ляля легла в еще слегка приподнятом настроении, но наутро от кайфа не осталось и следа. А действительность по-прежнему не радовала. Особенно теперь. По сравнению с испытанными ощущениями все казалось тусклым и мрачным. Легкость восприятия испарилась, все снова приходилось делать через силу. А главное: тогда, в клубе, героин совершенно изгнал из Лялиной памяти сцены страшного унижения. Сейчас они вернулись вновь. Но Ляля знала: способ избавиться от ранящих воспоминаний существует. Даже если под кайфом она и вспомнит о насилии, случившееся покажется мелким, малозначащим и нереальным…

Все же следовало заняться подготовкой. Последние дни прошли в сборах, походах по магазинам, закупке нот в соответствии с полученным в училище списком. За суетой у Ляли не было времени решить, как ей жить дальше. Но хлопоты скоро закончились. Наступило первое сентября.

По закону подлости на организационное собрание Ляля опоздала. Виной тому был то ли серенький осенний дождик, то ли пасмурное настроение новоиспеченной студентки. Гнесинка, всего три месяца назад казавшаяся пределом мечтаний, теперь превратилась в тяжелую повинность. Придется каждое утро вставать, общаться с преподавателями и однокашниками, что-то учить, записывать. Ляля практически не подходила к фортепиано после страшного происшествия. И за несколько дней до учебы ей пришлось всерьез попотеть над тренировочными этюдами: пальцы совсем отказывались слушаться. Ей тогда показалось, что изменилась даже музыка. Задорные польки, которые Ляля некогда играла с легкостью, теперь совершенно не получались. Зато прекрасно удавалось брать аккорды торжественного «Реквиема»…

Итак, Ляля постучалась в аудиторию, когда группа была уже в сборе. Пожилой преподаватель, что-то строчивший в блокноте, разрешил ей войти и вежливо спросил:

— Простите, я уже со всеми познакомился. А вас как зовут?

— Людмила. — Как странно было произносить свое полное имя. Пожалуй, так Ляля представилась впервые.

Первый учебный месяц принес много интересного: девушка знакомилась с преподавателями и новыми дисциплинами. Названия предметов сами по себе были музыкальны: гармония, полифония, музыка как вид искусства, музыкальная форма, теория музыкального содержания… Однако уже после вводных лекций стало ясно: первокурсникам придется потрудиться. За благозвучными названиями скрывались часы сложных, требующих огромного напряжения лекций. Кроме того, в плотное расписание были включены и практические занятия. Предстояло работать, работать и работать, и поначалу Ляля с готовностью окунулась в институтскую жизнь. Она заметно отличалась на общем фоне: спасибо технике, отработанной за годы занятий с мамой. Хватало Ляле и фундаментальных знаний, тем более что и новую теорию она запоминала так же легко, как некогда — химические формулы и грамматические правила.

Преподаватели одобрительно кивали, радуясь перспективной первокурснице. Но к собственным успехам Ляля оставалась равнодушной. Куда приятнее бы завести парочку подруг, чтобы было с кем поболтать на лекциях и во время перерывов. Ляля же сама сторонилась людей: общительностью она никогда не отличалась, а после страшного удара просто потеряла желание предлагать свою дружбу кому бы то ни было. Однокурсницы жили той жизнью, которая Ляле казалась теперь игрушечной. Эти малолетки обсуждали, где можно по дешевке купить симпатичную кофточку, на какой фильм пойти с приятелем или почему профессор А. не сбреет усы, которые так ему не идут. Глупые, пошлые беседы, наивные суждения и плоские шуточки Лялю раздражали. Иной раз просто хотелось кричать: «Милые девочки! Вы же совсем, совсем ничего не знаете о жизни. Не знаете, как бывает страшно. Так не выпендривайтесь, не торопитесь взрослеть…» Лялино немного покровительственное отношение нельзя было не почувствовать. Девчонки ее сторонились, считали чересчур высокомерной и даже прекратили брать конспекты. Молодых людей (на курсе их было не так уж много) она обходила за версту и даже старалась не садиться рядом.

Потихоньку Ляля привыкала к размеренному ритму учебы. Все получалось просто, без проблем, как в школе. Только рядом не было всегда готовой развеселить Светки. Закадычная подруга с восторгом кинулась в водоворот студенческой жизни, и теперь ее раньше полуночи застать дома было невозможно. Остальным друзьям звонить желания не было. В выходные Ляля коротала время, гуляя по бульварам в центре или перенося на холст осенние пейзажи. Иногда девушке не хотелось рисовать с натуры, и она обращалась к своим внутренним ощущениям: на одной из зарисовок ком сухой травы одиноко катился по знойной пустыне. От пианино Лялька уставала в училище. Любимое занятие теперь превратилось в работу и потому потеряло немалую долю своего очарования.

Одним грустным октябрьским утром Ляля встала с постели и прошлепала к окну. Город накрыл туман. Холодно, сыро и противно. А ведь сегодня воскресенье. Но на прогулке придется поставить крест. Ляля весь день промаялась дома, ходила по комнатам, не зная, чем себя занять. Перевела несколько нотных листов, лениво стараясь сделать домашнее задание, а после выкинула их в мусорное ведро. Обсудила с папой своего непутевого двоюродного брата, сына Екатерины Николаевны. Понежилась в объятиях мамочки, помогла ей с ужином. Плюхнувшись на диван, скользнула взглядом по забитыми томами полкам в гостиной, отыскала на столе пульт и включила телевизор. «Мариелену» на первом канале сменили «Убойная сила» на втором и «Космические рейнджеры» на третьем. По четвертому шли «Новости», и, чтобы сохранить хотя бы иллюзию хорошего настроения, Ляля поторопилась телевизор выключить. Без аппетита поужинав, она набрала номер Светки и — о чудо! — застала подругу дома. Разговор зашел о «Саграде Фариде», на чей концерт Света ходила на неделе. И тут Ляле в голову пришла гениальная мысль.

— Свет, не дашь мне телефончик Сергея? Если не жалко…

— Не жалко, записывай. — И Света продиктовала номер. — А тебе зачем?

— Да так, мы договорились, что я ему позвоню, а куда номер засунула, не помню, — на ходу сочинила Ляля.

— У вас что, роман назревает? — В Светином голосе послышался интерес.

— Ой, да нет, — с наигранным испугом произнесла Ляля. — Посмотрим, там видно будет.

— Знаем, знаем мы ваше «посмотрим», — поддразнила Лялю Света. А затем добавила, уже куда более серьезным тоном: — Лё, Сергей — парень неплохой. Но он плотняком сидит. Ты это учти, не говори потом, что не предупреждала.

— Разберусь.

Закончив разговор со Светланой, она набрала номер Сергея.

— Привет, это Людмила.

— Какая Людмила?

— Нас Света в клубе познакомила месяц назад. Вспомнил?

— A-а… Ляля, что ли?

— Ну да. Можно и так. Как у тебя дела? — поинтересовалась она.

— Нормально.

Судя по всему, позвонила Ляля не вовремя. Сергей куда-то торопился. И она решила сразу перейти к делу.

— Сергей, я у тебя хотела спросить: где можно купить герыча? — Ляля с трудом верила, что ей удалось сказать это так непринужденно.

— Ты с дуба рухнула? Нельзя об этом по телефону в открытую трепаться. Я сейчас сам ищу. Моего дилера накрыли, а на других точках тихорятся. Тебе сколько надо?

Ляля совершенно не была готова к такому деловому повороту беседы и потому замялась. Но Сергей сам помог ей выйти из затруднительного положения.

— Ну, чек, грамм, сколько?

— Грамм, — наугад ляпнула Ляля — все-таки это слово звучало привычнее, чем непонятный «чек».

— Да, этого тебе надолго хватит. Слушай, перезвони мне через полчасика, я что-нибудь придумаю.

Положив трубку, Ляля вспомнила, что совершенно не в курсе цен на наркоту. В ящике стола хранилась заветная коробочка, куда она регулярно откладывала деньги. Девушка пересчитала свои накопления. Сумма оказалась внушительной: добрые мама с папой регулярно подбрасывали Ляльке немного денег «на карманные расходы». С трудом заставив себя выждать полчаса, она вновь набрала номер Сергея.

— Слушай, нашел я точку, но барыга непроверенный, может набодяжить. Я по-любому поеду, а ты решай сама.

Слово «набодяжить» Лялю не испугало, и, спросив о расценках, она договорилась встретиться с Сергеем в метро. Переложив купюры в кошелек, Ляля тяжело вздохнула: денежки копились почти полгода, а хватит их только на непонятный «грамм». Но разве можно найти деньгам лучшее применение, нежели купить на них билет в земной рай, хоть и на время… Уже через десять минут Ляля, стоя в коридоре, накинула на себя плащик и задержалась у зеркала, чтобы поправить берет. Папа вышел ее проводить.

— Лялечка, ты куда это собралась так поздно?

— Па, я к подруге ненадолго. — У Ляли не было привычки врать родителям, но сказать правду было бы верхом абсурда.

— Доченька, аккуратно переходи дорогу, эти идиоты носятся как оглашенные. Будь осторожна, ладно? Тебе не холодно? Может, пальто наденешь?

— Не волнуйся, на улице тепло, — кивнула Ляля и вышла. На душе скребли кошки.

В указанном месте ее уже ждал Сергей. Парень ежился, втягивал шею в поднятый воротник джинсовой куртки. Он был дерганым и неразговорчивым, на Лялины вопросы отвечал недовольным бурчанием. Идти никуда не пришлось, потому что барыга должен был спуститься в метро. Ссутулившись, пряча руки в карманы, Сергей всматривался в проходящих мимо людей. Было заметно, что он нервничает.

— Привет, ты Сергей? — Игнорируя Лялю, к нему обратилась худенькая невысокая девушка. Волосы собраны в хвостик, под глазами темные круги, за спиной, на тонких плечиках — рюкзак.

— А, ты Катя?

— Катя. Давай отойдем. — Девушка все время оглядывалась по сторонам. Они зашли за колонну, выпав из поля зрения Ляли. Но одна она оставалась недолго. Буквально через несколько секунд Сергей вынырнул из-за колонны и пригласил присоединиться двумя звонкими щелчками.

Сделка состоялась: взамен отданной суммы денег Сергей и Ляля получили товар.

— Небодяжный? — с подозрением спросил Сергей.

— Обижаешь! Почти розовый. Все, я побежала. Звоните. — И она поспешно затерялась в переходе на Серпуховскую.

Молодые люди разъехались каждый в свою сторону. Уже через полчаса Ляля была дома. Зашла в гостиную, где уютно устроились перед телевизором родители, поставила в известность о своем возвращении и закрылась у себя в комнате. Маленький полиэтиленовый пакетик почти ничего не весил. Ляля бережно его развернула и удивилась: Катя не обманула — порошок действительно отливал розовым. Минуту Ляля смотрела на него изучающе, но, испугавшись шорохов за дверью, схватила пакетик, торопливо перевязала ниткой и сунула в самый дальний угол шкафа. Потом твердо сказала себе, что время уже позднее, а завтра рано вставать. Лучше первую самостоятельную пробу провести потом, в спокойной обстановке.

Утром ее разбудила мама, и Ляля начала собираться в училище. Погода по-прежнему не радовала: моросил дождик, небо затянули серые тучи. Хоть плачь. Внезапно Ляля вспомнила о вчерашней покупке. Она залезла в шкаф, пошарила в нем и достала плотный комочек. Ляля выглянула в коридор: мама с папой были полностью поглощены сборами на работу. Можно не торопиться. Ляля приготовила необходимые атрибуты: компакт-диск и скрученную трубочкой купюру. Первая собственноручная дорожка порошка получилась неровной — у Ляли дрожали руки. Белые крупинки на гладкой поверхности… Уже наклонившись, чтобы нюхнуть, Ляля на мгновение замерла: «Что это я делаю? В своей комнате? Пока папа с мамой не видят? Одна? Нюхаю наркотик? Это же абсурд! Но… Столько уже всего случилось. В жизни должна быть доля абсурда». Ляля вздохнула, зажмурилась: «Все так паршиво: начиная от погоды и кончая настроением. А ведь один вдох — и все станет хорошо. И вообще, деньги-то я уже отдала…» Было бы желание, а оправдание всегда найдется.

И впрямь, уже через пять минут погода волшебным образом изменилась, а от дурного настроения не осталось и следа. Казалось, за спиной выросли крылья — надо только оттолкнуться и полететь. Есть Ляле совершенно не хотелось, а потому, позабыв про завтрак, она отправилась на учебу. По дороге люди, красивые в своей задумчивости, стали непривычно приветливыми. И ничего страшного, что какой-то мужик, чертыхаясь, отдавил ногу ботинком сорок пятого размера. Суетливая толкотня в вагоне перестала быть суетливой толкотней — обтекаемая масса то засасывала в свою гущу, то оставляла сторонним наблюдателем. Там, в глубине потока, каждое лицо обладало магической притягательностью, каждое плечо внушало чувство сплоченности, обещало поддержку, а за каждой спиной как за каменной стеной. Плавный эскалатор поднял со дна метро в освежающую морось. Пятнадцать минут полного слияния с Поварской улицей, и Ляля очнулась у дверей в училище. Как в замедленном кино, она достала студенческий билет и ткнула им в очки вахтерши.

На практических занятиях в тот день Ляля словно впервые услышала музыку. Как она могла забыть, что произведения Чайковского так красивы? Уроки, даже скучные лекции, увлекали больше, чем обычно. К приятному удивлению сокурсниц, Ляля отправилась с ними в столовую, где с удовольствием включилась в веселую беседу. «Не такие уж они наивные дурочки, — размышляла Ляля. — Очень милые девочки. И чего я к ним придиралась? Кто из нас без греха?» Она и впрямь теперь ни на кого не злилась, хотя раньше дулась на приятельниц по малейшему поводу. День, благостный, неописуемо яркий и беззаботный, медленно приближался к концу. Надо сказать, что к обеду острота ощущений спала, но приятная расслабленность не исчезла. Еще долго Ляля находилась как бы на границе между кайфом и реальностью. Окончательно в себя она пришла только дома — но, так как переход был постепенным, практически не заметила никаких изменений. И никаких тебе страшных, болезненных ощущений, про которые Ляля привыкла читать в умных книжках про наркотики. Понапишут же…

Следующее утро началось с той же самой процедуры. Последующее — тоже. Вечером Ляля даже позвала в гости одну из одногруппниц: девушки радовались, что наконец-то сумели найти общий язык. Перемену ощутили все, а открытость Ляли притягивала к ней новых подружек.

Алла Николаевна хлопотала на кухне и ужасно обрадовалась гостье:

— Ой, проходите! А я пирог как раз испекла. Вы давно с Лялей дружите?

— Да мы как-то пару дней назад разговорились. У вас замечательная дочка!

Поздно вечером, поболтав и посмеявшись, девочки разошлись. Алла Николаевна улыбалась: она всерьез переживала за Лялю, но теперь видела, что глубокая рана, нанесенная дочке, начинает затягиваться. Правда, не слишком ли быстро происходят перемены? Ведь еще неделю назад Ляля говорила, что друзей в институте заводить не собирается. Но Алла Николаевна постаралась отмахнуться от внутренней тревоги: она вообще была оптимисткой и предпочитала видеть полную, а не пустую половинку стакана. И теперь расстраивалась только по той причине, что дочка почти ничего не ест дома… Ляля говорила, что питается в столовой, а иногда заходит к Светке.

В течение последующих дней без допинга у Ляли не начиналось ни одно утро. Обычно, когда кайф спадал, «догоняться» ей не требовалось: вполне хватало утренней порции. Но на четвертый день, после возвращения из училища, стало как-то не по себе. Легкость вдруг сменилась подавленностью. Вновь полезли в голову мрачные мысли, возник легкий озноб. Ляля прекрасно понимала, что ей поможет лишь одно лекарство. «Почему бы и нет?» — подумала она и сделала добавочную порцию. Постепенно размер наркотического завтрака увеличивался…

В итоге уже через неделю героин закончился. Денег, чтобы купить новый, у Ляли не было, но она по этому поводу не переживала. Она наивно предположила, что наркотик ей больше не понадобится, так как из депрессии она уже вышла и чувствует себя превосходно. Увы, она еще не поняла, что не только не справилась со своей старой проблемой, но нажила новую, куда более серьезную.

Собираясь утром, Ляля пребывала в отвратительном настроении. Как и неделю назад, ничто кругом не радовало, реальность угнетала. Позади — сплошной кошмар, впереди — никаких перспектив. На занятиях Ляля была рассеянна: сосредоточиться никак не удавалось, партитуры постоянно вылетали из головы. Плюс ко всему ее знобило, и, даже натянув на лекции куртку, она никак не могла согреться. Воспоминания о неделе, проведенной в эйфории, не грели, а лишь вызывали жуткую тоску. Да, Ляля знала, что на героин можно подсесть. Но отказывалась поверить, что это может произойти спустя всего такой короткий срок. Она старалась утешить себя тем, что завтра все пройдет. Главное — пережить эту ночь.

В надежде побыстрее покончить с неприятными ощущениями, преследовавшими ее целый день, Ляля легла чуть раньше обычного. Она ужасно устала, но заснуть никак не удавалось. Все тело ныло, а суставы выкручивало так, будто неведомая сила выжимала Лялины руки и ноги, как белье после стирки. Отключиться было невозможно, Ляля вертелась в постели, словно на раскаленной сковородке, стараясь лечь поудобнее. В конце концов оказалось, что если вытянуться по струнке, будто потягиваешься, боль ненадолго отступает, и появляется приятная дремота. Но помогало это на минуту, не больше, а потом пытка начиналась вновь. Ляля старалась как могла, но все было бесполезно: боль не давала сомкнуть глаз. Мучительно тянулись долгие часы. Наконец рассвело. Изнуренная, она решила, что стоит встать и пройтись: надо отвлечься от непрекращающегося кошмара наяву. Она отправилась на кухню и поставила чайник. В своей комнате сладко спали родители. Никогда еще Ляля не завидовала им так сильно, как сегодня. Ей, видимо, придется на сне поставить крест. Но, выпив горячего чая и побродив с полчасика по темной квартире, Ляля решилась предпринять еще одну попытку и вернулась в кровать. В голове билась одна-единственная мысль: «Только бы заснуть!» Сил уже не осталось, и Ляля наконец погрузилась в полудрему, мысли начали путаться, перед ней замелькали обрывки каких-то картин… Она вытянулась что было сил и провалилась в долгожданный сон без сновидений.

Рокеры

Ляля едва успела закрыть глаза, как послышался мамин голос:

— Лялька, вставай, а то проспишь все на свете!

— Мамочка, я еще немножко, — сквозь сон пробормотала Ляля.

— Дочка, уже половина десятого. Ты в училище опоздаешь.

Ляля приподнялась с кровати и тут же рухнула обратно. Проспала она, дай Бог, часа два и чувствовала себя совершенно разбитой.

— Доченька, ну вставай же, а то я сейчас кастрюлю с холодной водой принесу, — весело пошутила мама.

Но Ляле было отнюдь не до веселья. После такой ночки и голову от подушки было трудно поднять, не то что выползти из постели и одеться.

— Мама, мне сегодня не надо в училище. Занятия отменили, — принялась сочинять Ляля. Ох, только бы никуда не идти!

— Не выдумывай! — Обмануть Аллу Николаевну было не так-то просто. — Вчера, значит, надо было, а сегодня уже не надо. Дочка, да что с тобой, ты ведь так рано легла?

Ляле ответить было нечего. Мама продолжала настаивать, и поневоле пришлось вылезти из-под одеяла. Полусонная Ляля по пути в ванную натыкалась на стены. Окончательно проснуться ей удалось с помощью холодного душа. Но, собираясь на учебу, Ляля по-прежнему не могла отделаться от навязчивой мысли: «А если предстоящая ночь будет такой же?» По спине побежали мурашки. «Нет, я этого не вынесу! Надо что-то придумать», — заключила Ляля и пошла завтракать. Папа уже сидел за столом, как всегда, при параде. Все было на месте: костюм, рубашка, галстук и даже булавка для галстука, ведь Алла Николаевна за внешним видом мужа следила не менее ревностно, чем за своим собственным. Сама она появилась на кухне в аккуратном зеленом платье, не забыв на всякий случай повязать сверху фартук. Родители тут же принялись что-то весело обсуждать.

— Доча, тебе надо хорошенько покушать, а то что-то ты похудела, — заметил отец.

— Да, конечно, пап, — подтвердила Ляля и с деланным аппетитом принялась уплетать творожную запеканку. На самом деле на еду даже смотреть не хотелось. — Пап, мам, я вчера в магазине мерила обалденный костюмчик, я как раз именно о таком мечтала. Мне он так идет, вы себе даже не представляете! Ну… то есть я понимаю, что денег не густо. Только я себе, наверное, полгода ничего не покупала. Стыдно, честно говоря, все время в одном и том же ходить.

Родители переглянулись. Действительно, это не дело — полгода ни единой обновки для любимой дочки. И с удовольствием пошли ей навстречу.

— В принципе почему бы и нет? — согласился папа и вопросительно посмотрел на Аллу Николаевну: — Аллочка, ты как?

— Мам, пап, — встряла Ляля, стараясь придать своей импровизации побольше реализма. — Это не срочно. Правда, может не стоит? — Ляля прекрасно знала своих родителей. Теперь уж точно не откажут.

— Лялька, прекрати! Конечно, я обеими руками «за», — подтвердила мама. — А сколько костюмчик стоит?

Ляля назвала стоимость одного грамма героина.

— Да, модная, наверное, штучка! — улыбнулся Евгений Львович.

— Па, хорошие вещи всегда недешевые. Зато после первой стирки по швам не расползется. Скупой платит дважды, — принялась Ляля оправдывать немалую цену. Приведенных аргументов оказалось более чем достаточно, и перед выходом папа отсчитал любимой дочери обещанную сумму.

На душе было уже не так скверно. Ляля даже стоически высидела весь учебный день, упорно записывая лекции. А вернувшись домой, кинула сумку на диван и тут же набрала номер Сергея. Он пребывал в хорошем расположении духа и звонку обрадовался.

— Сергей, у тебя нет желания съездить со мной за Герасимом? — после непродолжительной вводной беседы предложила Ляля.

— Знаешь, мне сейчас не надо, а чтобы впрок покупать — свободного лавэ нет. Я тебе дам Катины координаты, и ты уж там сама. Ладно?

— О’кей!

Распрощавшись с Сергеем, Ляля принялась названивать Кате. Ей повезло: та оказалась дома, и они договорились в пять встретиться на прежнем месте. Все прошло как по маслу, и довольная Ляля стала счастливой обладательницей полиэтиленового комочка. Поразительно, как все на свете просто! Еще сегодня утром она была в тихом отчаянии, а сейчас, поднимаясь в квартиру, подпрыгивала и напевала. Надо только быстренько пройти к себе в комнату, закрыть дверь и…

«Какой прекрасный вид из окна! Люди все куда-то спешат. И чего они спешат? Остановились бы да посмотрели, как заходит солнце. Что может быть лучше заката? Необыкновенные, неземные краски разливаются по небу. Золотая корона сплетается с бордовой мантией, все ярче, все насыщеннее… и вот уже весь горизонт багровеет, будто залитый кровью. А деревья? Боже, какие они красивые осенью! Желтое, красное, оранжевое… Эти цвета так идут Москве. Ах, в каком же чудесном городе я живу! Вот бы всю его красу запечатлеть на картине. Он огромен, великолепен, есть тут где развернуться… Дома такие грациозные. Сколько эти окна повидали судеб? О, голубь на карниз приземлился! Такой милый, гладенький. Хорошо ему там, в небе. Головокружительный полет, виражи. Как здорово быть птицей! Полная свобода: куда хочешь, туда и летишь. Там, в облаках, наверное, тепло. Они такие мягкие, воздушные. И можно погрузиться в такое облачко и никогда уже эту обволакивающую тишину не покидать…» Ляля задернула занавеску и лениво опустилась на диван. Перед окном она простояла час, если не два. Девушка продолжала предаваться глубокомысленным размышлениям: «Вечерком надо будет прогуляться со Светкой. И чего я на нее взъелась? Она ведь действительно ни в чем не виновата. И вообще Светка — девка мировая, с Сергеем меня познакомила». Ляля еще немного повертела в руках скрученную пятидесятирублевку, а потом, отодвинув в сторону компакт-диск со следами белого порошка, набрала номер Светланы:

— Привет! Я тебя не отвлекаю?

— Не-ет, — удивленно ответила Света. — Сто лет тебя не слышала.

— Свет, не хочешь сегодня прогуляться?

— Можно. А когда?

— Мне сейчас надо позаниматься, а через часок я за тобой зайду. Тчк?

— Тчк!

Захлопав от радости в ладоши, Ляля села за фортепиано, и в комнате зазвучали пассажи «К Элизе» Бетховена. Улыбающаяся Алла Николаевна подошла послушать, как играет дочь. Ее так радовал веселый Лялин смех, дочкина радость. Потрепав Ляльку по голове, она, однако, не забыла повторить, что играть надо почаще: студенты Гнесинки репетируют день и ночь.

— Конечно, мамочка, я буду играть хоть все время, — с восторгом объявила ей Ляля. — Музыка — это так замечательно…

Во время прогулки Света и Ляля болтали без умолку. У Светки за этот месяц ничего новенького не произошло, не считая смены бойфренда.

— Правда, Ляль, Влад достал совсем! Ревнует, проходу не дает. А Мишка такой обходительный, подарки все время делает.

Ляля рассмеялась:

— Свет, ты не меняешься!

— А чего мне меняться? Лялька, я по тебе ужасно соскучилась. Не исчезай так больше, а? А то даже о парнях поболтать не с кем. А ты умная, хорошие советы даешь.

Ляля и сама жутко соскучилась и по Свете, и по тем временам, когда все их называли лучшими подругами. И потому неожиданно разоткровенничалась:

— Свет, ты меня прости, что я тебе тогда нагрубила. Я же не со зла. Просто все так страшно было… Я очень тебя люблю.

— Так ты на меня не в обиде? — обрадовалась Света.

— Нет, что ты. Я тут на досуге поразмыслила: надо друг к другу добрее быть. А мы чуть не поссорились. Правда, извини меня, хорошо?

Они как раз подошли к лавочке в стареньком сквере. Дул приятный ветерок: наступающий ноябрь был необыкновенно теплым. На город уже опустились сумерки, и фонари призывно светили сквозь редкую листву — еще неделя, и на деревьях не останется ни листка. Света удивленно взглянула на подругу. Ей-то казалось, что близки они уже никогда не будут. Света не чувствовала себя виноватой, но понимала, что у Ляли есть причины злиться. Терять дружбу жалко, но что поделаешь? С этой потерей Света примирилась так же легко, как и со всеми предыдущими. Лялино признание оказалось приятным сюрпризом.

— Ляль, да я и не думала обижаться! — воскликнула Светка. — Просто решила, что тебя теперь клубы и все такое не интересуют. Вот и не звоню, чтобы не мешать.

— Звони! Звони обязательно!

— Ага! Уж мы с тобой замутим.

Девушки разошлись, довольные друг другом. Света так и не догадалась, что послужило причиной Лялиного отличного настроения. А Лялька была просто, без затей счастлива. Все шло на лад. Скоро в училище первые зачеты — но ведь у нее великолепная память, и она все знает лучше остальных. Мама с папой тоже успокоились. К тому же она только что помирилась с лучшей подругой. И мучиться этой ночью не придется…

Действительно, на этот раз спалось Ляле превосходно. Впрочем, как и еще на протяжении недели. Жизнь казалась раем, впереди открывались сотни манящих перспектив. Выбирай — не хочу! Сокурсницы в училище уже ее не сторонились: подобралась замечательная компания, с которой она даже пару раз ходила в какое-то кафе. Проблемы рассасывались сами собой. А события трехмесячной давности не приходили на ум вообще.

Одним прекрасным утром, любуясь на выпавший за окном первый снег, Ляля извлекла заветный пакетик и с прискорбием выяснила, что, как ни соскребай и не вытряхивай оттуда порошок, хватит его еще максимум на сутки. Денег на следующую порцию не было. Вернее, были, но — у родителей. Беспроигрышный вариант с дорогой покупкой уже использован. Тем более что никакого костюмчика нет и в помине: Ляля пообещала родителям продемонстрировать его на свое совершеннолетие, а пока, мол, это сюрприз. Больше такой номер не пройдет, надо придумать что-нибудь новенькое.

Судьба благоволила к Ляле. В памяти неожиданно всплыл разговор папы и мамы — собственно, подобные разговоры происходили дома с завидной регулярностью. Евгений Львович непрестанно намекал, что в современном мире нельзя все свое внимание уделять музыке. А дочери определенно не помешала бы толика лингвистических знаний. Разумеется, в прекрасной Лялькиной гимназии ее научили бегло говорить по-английски. Однако Лялин папа считал, что «нынче по-английски говорит каждая собака, вне зависимости от страны проживания». В свое время на семейном совете решили, что вторым Лялиным иностранным станет французский. Предполагалось, что уроки дочери Евгения Львовича будет давать его старый знакомый. Ляля тогда бурно радовалась, мечтая о будущих романтичных поездках в Париж. Увы, после пары уроков папин друг скоропостижно уехал за границу. Пока искали хорошего репетитора, прошло много времени, и Ляля успела забыть даже то, что когда-то с таким удовольствием учила. Разумеется, преподаватель-профессионал мог бы быстренько поправить дело. Но как раз пришла пора поступать в вуз, и все свободное время Ляле приходилось отдавать подготовке в Гнесинку. Однако папа свою идею так и не оставил, и Лялька об этом знала.

Мама как раз позвала всю семью обедать. На кухне весело посвистывал чайник. Алла Николаевна накрыла стол уютной цветастой скатертью. Затем из шкафа был извлечен Лялин любимый, нежно-голубой сервиз. Девушка сочла это за добрый знак и тут же развернула атаку:

— Мам, пап, представляете, что я сегодня узнала! В двух шагах от института открываются курсы французского языка! Помните, как меня Филипп Соломонович мучил?

— Да неужели? — Папа приподнял брови. — Да здравствует торжество современного образования!

Мама, как раз наливавшая дочери солянку из симпатичной супницы, нахмурилась:

— Неплохо. Это курсы для начинающих?

Тут Ляля заулыбалась, как будто приготовила родителям особенно приятный сюрприз:

— Конечно! Хотя есть группа и для тех, у кого уже имеется какая-то подготовка. Но мне же это не грозит! — Она засмеялась. — Говорят, там преподаватели — французы! Здорово, верно? Правда, не все так просто. Тут одна проблема…

— Аллочка, отбивная пахнет просто дивно! — заметил папа, уже приступивший ко второму блюду. — Так какая же проблема, Ляля? Все проблемы решаемы!

— Эти занятия кучу денег стоят. — Ляля потупила глаза. — Кошмар какой-то! То есть сами курсы не такие уж дорогие. Но там просят оплачивать за три месяца вперед. Чтобы ученики серьезнее к учебе относились. — Последнее утверждение самой Ляле показалось полной чушью, но, как известно, слово не воробей…

Алла Николаевна вздохнула:

— Может, не такая уж большая сумма требуется? Женя, образование — это святое! Ляля, не волнуйся, уж на что, на что, а на учебу у нас деньги будут всегда.

Обрадованная Ляля назвала сумму, значительно больше предыдущей. Родители вздохнули, решив, что языки в наше время стоят дорого. Мама еще раз спросила дочь, хватит ли ей названной суммы, и довольная Ляля уверенно сказала «да».

Денег и впрямь хватило, чтобы запастись кайфом по меньшей мере на две следующие недели. Правда, возникла небольшая проблема: по вечерам приходилось в определенные часы уходить из дома, имитируя посещение занятий. Однако в родном городе всегда есть куда податься. О том, что когда-нибудь свое знание французского придется продемонстрировать, Ляля особенно не задумывалась. Она уже научилась жить исключительно сегодняшним днем: раз наркота есть, значит, все хорошо.

С того памятного дня, когда Ляля дрожащими руками насыпала свою первую в жизни дорожку, прошло чуть больше месяца. Дозы все росли, а кайфа становилось все меньше и меньше. Но Ляля практически не осознавала, что подсела на героин, причем плотно. «Наркотическая зависимость» по-прежнему оставалась каким-то абстрактным и малопонятным словосочетанием. И уж к ней-то оно ну никак не могло иметь ни малейшего отношения. Ляле казалось, что наркоманы — это какие-то мрачные, оборванные и опасные люди со шприцами в руках, которым решительно на все наплевать. А у нее были друзья, была музыка и приличные оценки в институте — так о чем волноваться? Девушка не думала о будущем, а время шло неумолимо.

В итоге очередной пакетик был пуст и предлоги для того, чтобы взять у родителей деньги, закончились. Ляле предстояла ночь без допинга. Но в самом страшном сне она не могла бы себе представить, что ее ожидает. Ей не удалось даже лечь, не то что уснуть. Несколько часов девушка просто ходила из угла в угол, как зверь в клетке, стараясь при этом не стонать. Не дай Бог, родители что-то услышат… Страшно подумать, что будет, если они узнают правду. Теперь Ляля понимала, как наивны были ее предположения, что, если вдруг не будет денег, она легко сможет избавиться от власти всесильного порошка. Ее трясло всерьез, даже температура полезла вверх. Все ее косточки, все суставы словно пропускали через мясорубку. Болела каждая клеточка тела, даже волосы, ногти, кожа. Ужасно ныли зубы и глаза. В какой-то момент Ляля просто рухнула на кровать, ее охватило жуткое отчаяние. Кто знает, что с ней происходит? Может, она вообще эту ночь не переживет. Боль не отступала, и Ляля вскочила и вновь принялась кружить по комнате. Отчаяние сменилось злостью: Ляля ненавидела весь мир, а в особенности тех ублюдков, которые так беспощадно над ней надругались. Если бы эти сволочи не сломали ей жизнь, разве она хоть раз прикоснулась бы к героину? Значит, и нынешние мучения тоже их рук дело. Обессиленная, Ляля упала на стул, опустила голову на руки. Зажмурившись, она представила себе рожу Сявы, искаженную мукой, страшной мукой, словно его тело выжимают, пилят, режут на мелкие кусочки. Хоть бы он почувствовал то, что она ощущает сейчас. А Кирилл… А Кирилла надо убить. Хладнокровно, ударом ножа в сердце. Нет, это слишком просто. Сначала его бы следовало четвертовать…

Горизонт начал светлеть. Ляля бросила взгляд в окно, с трудом встала. Боль с новой силой вцепилась в тело. Она всего-то просидела на стуле минут двадцать, а теперь с трудом могла разогнуться. Девушка попыталась внушить себе, что стало чуточку легче. Быть может, еще несколько часов — и она навсегда забудет об этом кошмаре. Но обмануть себя Ляле не удалось: такой ужас мог продолжаться еще дня три. Может быть, неделю. А может, всю жизнь. Что в общем-то не важно, потому что еще одну такую ночь ей точно не пережить.

Однако время вспять не повернешь. Наступает новый день, и надо что-то делать. Около девяти послышались шаги: проснулись родители. Вот-вот должна была войти мама, чтобы разбудить дочку. Ляля лихорадочно принялась стягивать с себя свитера, которые надела, чтобы хоть чуть-чуть унять озноб. Потом разобрала нетронутую постель, забралась под одеяло и притворилась спящей.

— Доченька, подъем! — буквально через минуту послышался голос Аллы Николаевны.

— Все, мам, встаю, — неестественно бодрым для этого времени суток голосом ответила Ляля. Завернувшись в халат и поеживаясь, на полусогнутых ногах она побрела в ванную. В коридоре Ляля наткнулась на отца.

— Дочка, что с тобой? — изумленно спросил Евгений Львович.

— А что со мной? — Ляля изобразила самое искреннее недоумение, на которое только была способна в таком состоянии.

— Ты себя в зеркале видела?

Ляля подошла к зеркалу и вздрогнула: лицо у нее было бледное как полотно, под глазами чернели огромные синяки, посеревшие губы тряслись. От такого зрелища ей стало совсем плохо.

— Ой, знаешь, я вчера под ливень попала. Ноги промочила. Думала, обойдется, но, видно, все-таки заболеваю, — объяснила она, глядя на свое отражение.

— М-да, не повезло, — сочувственно произнес папа. — Вчера вроде день такой был хороший.

— Ну да. — Ляля вдруг вспомнила, что вчера как раз был один из тех ясных, чуть морозных ноябрьских дней, которые часто предшествуют первому снегу. Ни о каком дожде и речи быть не могло. Она тут же затараторила: — Я вот тоже подумала, дождя не будет, даже зонтик не взяла. Он начался и тут же закончился, но ты же знаешь, я вечно опаздываю, вот и не стала пережидать…

Евгений Львович потрогал Лялин лоб и отправился звать жену, чтобы та дала дочери жаропонижающее. Девушка вздохнула с облегчением: по крайней мере теперь есть законный повод не идти в училище. Родители и впрямь никуда ее не пустили, оставив дома выздоравливать. Алла Николаевна достала пачку аспирина, капли в нос и другие необходимые средства, после чего снабдила Лялю подробными инструкциями, что как глотать и куда закапывать. Лялиной маме надо было торопиться к своим ученикам, да и Евгений Львович уже опаздывал.

Когда они ушли, Ляля кинула грустный взгляд на батарею из пузырьков. Самого подходящего для нее лекарства в домашней аптечке быть не могло. А купить чудотворный порошок было не на что. Тут Ляля вспомнила о Сергее, и впереди забрезжила слабая надежда. Набрав заветный номер, она услышала сонное «Алло».

— Сергей, привет, это Людмила.

— Ты чего так рано?

— Сереж, выручай, а то я погибаю, — взмолилась Ляля.

— А что случилось?

— У меня ломка, я на стену лезу. Займи мне денег, ну хотя бы на чек.

— Люд, я б занял, но, чес слово, нету. — Заметно было, что Сергей говорил искренне. — Если очень плохо, приезжай ко мне, я угощу.

— Слава Богу, — облегченно выдохнула Ляля. — Давай адрес.

Сергей жил в какой-то тмутаракани, в районе Выхино. Тем не менее расстояние девушку не пугало. Несмотря на слабость, на то, что тело ныло не переставая, Ляля спускалась в метро, перепрыгивая через две ступеньки. Она мысленно подталкивала неторопливые поезда, а затем так же подгоняла маршрутку, которая ползла по улицам словно черепаха. И уже через час звонила в дверь Сергеевой квартиры.

Правда, квартирой его жилище назвать было сложно. Отдельная комната скорее напоминала ночлежку. Судя по всему, хозяин не утруждал себя ни ремонтом, ни хотя бы элементарной уборкой как минимум со времен перестройки. Обшарпанный паркет, облезлые обои, мебель, которая, того гляди, развалится. Впрочем, батарея пивных бутылок на кухне и разбросанные повсюду стаканы, одеяла и прочие вещи красноречиво говорили о том, что дом этот повидал немало веселых вечеринок. При этом дым в квартире стоял коромыслом: хоть топор вешай. Видно, хозяин сигарету изо рта не выпускал.

Сергей вышел в коридор в смятых джинсах, стоптанных тапках и майке не первой свежести, окинул Лялю сочувственным взглядом, а затем широким жестом пригласил ее присесть на диван с отвалившимися ножками. По этому сооружению явно плакала городская свалка, но все же диван выглядел молодцом по сравнению с продранными стульями неизвестного происхождения, примостившимися у стены.

Но Лялю такие мелочи не волновали. Примостившись у табуретки, которая заменяла стол, она нервно следила за тем, как Сергей не спеша выстраивает драгоценную дорожку. Чуть не скинув на пол пепельницу, переполненную окурками, Ляля с наслаждением запустила порошок в нос. Конечно, на кайф ей рассчитывать не приходилось. Но ломота в суставах и озноб отступили, тело снова стало невесомым. Через минуту уже ничто не напоминало о мучительной ночи. Ляля начала с любопытством оглядываться вокруг. Ее удивило, что в жалкой комнатенке нашлось место для модного и дорогого музыкального центра. Угрожающе накренившись, он балансировал на обшарпанной больничной тумбочке. Яркая электрогитара с надписью «Саграда», которой Сергей щеголял в клубе в памятный день их знакомства, была небрежно брошена в угол рядом с двумя динамиками. Единственным украшением комнаты были плакаты с изображением отечественных и западных рок-групп.

— Ты один тут живешь? — спросила Ляля.

— Ясное дело, один. С предками уже лет пять как толком не разговариваю. А с девушками мне не везет, — усмехнулся он.

— А что такое с родителями? — Как обычно под кайфом, Ляле вдруг ужасно захотелось, чтобы все вокруг отныне и навсегда зажили хорошо и мирно.

— У нас с ними разные взгляды на музыку. Мать тогда так и сказала: мол, или бросай свою «Саграду», или вали из дома. Ну, мне «Саграда» милей мамаши.

— Ужас какой! — вздохнула Ляля. — Нельзя же так… Чтобы с родителями не разговаривать. — Лялю начало клонить в сон, и, расслабившись, она откинулась на спинку дивана.

— Да фиг с ними! Думали, я прогнусь, а я… я себе сам хозяин! — заключил Сергей и взглянул на зевавшую Лялю. — Что, спать захотелось? — заметил он.

— Ага, я ведь сегодня ни минуты не спала, вот что-то и разморило, — уже в полудреме ответила Ляля.

— Давай я диван расстелю, и ложись. Мне тоже еще поспать надо.

Услышав такое, Ляля открыла глаза и вскочила. Дремоту как рукой сняло.

— Знаешь, Сергей, я тебе за это, — и она показала рукой на табуретку, где лежал порошок, — деньгами верну или товаром. Обязательно. Но другого не проси.

Сергей удивленно взглянул на нее:

— Дура, ничего мне от тебя не надо. Я ж не сволочь какая-нибудь. Думаешь, не знаю, что такое ломка. Уж сколько я их на своем веку повидал…

— В периоды безденежья?

— В периоды бросания! — ухмыльнулся Сергей.

— И что, не бросил?

— Как видишь, не удалось.

Ляле и в самом деле не хотелось покидать квартирку, внезапно показавшуюся необыкновенно уютной. Она осталась у Сергея, крепко уснув на диванчике. Проснулась только ближе к вечеру. Прикрыв глаза, она некоторое время наблюдала за Сергеем. Тот, усевшись прямо на пол, что-то наигрывал на гитаре. Правда, инструмент не был подключен к сети и потому издавал лишь слабые, глухие звуки. Тут Ляля случайно бросила взгляд на часы и, мгновенно вскочив с дивана, принялась натягивать свитер и пальто. Время подходило к пяти. Как потом объяснить родителям, куда и зачем она ушла из дома?

— Что, воздушная тревога? — удивленно спросил ее Сергей.

— Мне домой надо успеть до прихода родителей, — второпях ответила Ляля.

— Так ты у нас мамина дочка? — с улыбочкой съязвил он. — Понятно, почему так предков любишь.

— Вроде того, — спокойно согласилась Ляля. — Сергей, слушай, ты меня не выручишь еще разочек? А то мне сегодня совершенно негде взять.

— Сейчас сделаю, да и мне тоже не мешало бы подкрепиться.

Он достал из тумбочки заветный пакетик, и на компакт-диске вновь вытянулась беленькая дорожка.

— Ты вроде себе тоже хотел, — напомнила Ляля.

— Я буду, только по-другому. — И Сергей достал шприц. Потом сходил на кухню и принес чайник. Высыпав в ложку необходимое количество порошка, налил туда воды и иглой тщательно размешал содержимое. Через полминуты жидкость была втянута в шприц.

— Ты что делаешь? — испугалась Ляля.

— По вене пущу, так кайфовей. — Сергей закатал рукав рубашки. Лялиному взору открылось чудовищное зрелище: вдоль всей руки от локтя до кисти тянулся синеватый след, оставленный многочисленными уколами. Сергей попытался было перетянуть верх руки шарфом, но у него не получилось.

— Люд, помоги! — Он протянул шарф Ляле.

Ляля сделала шаг назад и замотала головой, будто он протянул ей ядовитую змею.

— Ну, чего трясешься? Я ж не тебе колоть собираюсь, — принялся успокаивать ее Сергей. — Просто подержи, да и все.

Ляле ничего не оставалось, как помочь. В конце концов, именно Сергей ее сегодня выручил. Она крепко затянула шарф, и после долгих поисков Сергей обнаружил-таки на руке лазейку. Игла достигла заветной цели. Ляля словно завороженная смотрела, как кровь смешивается в шприце с героином. Потом отвернулась, а Сергей нажал поршень, и через секунду его тело обмякло. Пустой шприц выпал из рук. Парень облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. На лице Сергея появилась блаженная улыбка. Ни ядерный взрыв на улице, ни извержение вулкана под окном, ни пожар в квартире в этот момент не смогли бы вывести его из сладкого забвения. Ляля тихонечко, будто боясь разбудить Сергея, нюхнула отведенную ей порцию и на цыпочках вышла в коридор.

— Люд, — услышала она, уже отпирая дверь.

— Да, я еще тут, — отозвалась Ляля.

— Если хочешь, приезжай сегодня обратно. В девять будем в клубе играть, а в полдвенадцатого уже дома буду. Приедешь? — не открывая глаз, предложил Сергей.

— Приеду, — безропотно согласилась Ляля.

Дома она едва успела скинуть пальто и сесть за свой стол, как пришла с работы мать. Алле Николаевне не терпелось проведать дочь. «Выздоровлению» Ляли она очень обрадовалась, счастлив был и Евгений Львович. Пользуясь хорошим настроением родителей, Ляля сумела отпроситься «на день рождения к подружке» и уже в двенадцать вернулась в гостеприимную квартиру Сергея. Дверь открыл здоровенный бородач с бутылкой пива в руке. Даже не спросив пароль, он широким жестом руки дал понять, что в этом доме рады всем. Стоило Ляле переступить порог, как ее окружил дымный туман. В воздухе смешивались запахи перегара, табака и сладковатого кумара. В квартире вовсю гремела музыка, свет был притушен, а из-за смога Ляля даже не сразу разобралась, где, собственно, находится хозяин дома. Патлатые и небритые молодые люди дергались в такт какофонии, доносящейся из динамиков. Девицы в мини-юбках громко смеялись и визжали. Ляля поморщилась — тяжелая музыка всегда ее утомляла. Хотелось тишины, желательно сдобренной очередной порцией героина. Но куда там! Участники вечеринки явно привыкли к подобному времяпрепровождению и потому без проблем перекрикивали орущих что-то по-английски певцов. Всем было хорошо и весело, каждый занимался тем, чем хотел.

Ляля не ожидала оказаться в центре подобной вакханалии. Собственно, со времен памятного похода в клуб у нее ни разу никуда выбраться так и не получилось — под героином ей и без того было неплохо.

Сергей, пытавшийся настроить в углу гитару, чтобы исполнить «пару песен на бис», Ляле искренне обрадовался. Бросив инструмент, он вытащил ее на середину комнаты — потанцевать. Помявшись, Ляля решила поддержать компанию. Много времени не понадобилось, чтобы в атмосфере абсолютного драйва от неловкости не осталось и следа. Постепенно сердце забилось в такт ударным, даже неудобоваримые рок-композиции больше не смущали. По всему видно, что сегодня — ее день! Сергей улыбнулся и подмигнул:

— Людка, а ты классно танцуешь! Если так же поешь — давай к нам, в «Саграду».

Ляля зарделась. Заиграла медленная музыка, народ тут же разбился на парочки. Медлячок всем предоставлял хорошую возможность вдоволь пообниматься. Сергей привлек Лялю к себе. Она почувствовала запах его тела. Странная вещь: хоть и пахло от него и табаком, и потом, и не самым ароматным парфюмом, но все это в сочетании с мягкими руками, сухими и жаркими, нежно обнимающими, складывалось в один эпитет — «настоящий». Ляля расслабилась… Какие все-таки у него огромные карие глаза. А ресницы длинные. И убранные в хвостик волосы ему очень идут.

Идиллию нарушал только приглушенный звон батареи, теперь ставший явственнее: видимо, обалдевшие от смеси попсы с роком соседи пытались выразить свое негодование. В дверь, однако, они звонить опасались: знали, что компания за себя постоять умеет. Сейчас собравшимся было не до них. Пиво лилось рекой, кто-то нестройно надрывал горло, стремясь перещеголять очередного исполнителя, а кто-то просто во всеуслышание радовался жизни.

Между двумя и тремя часами ночи Ляля устала и проголодалась. Она решила заглянуть к Сергею в холодильник, думая, что ее новый друг возражать наверняка не будет. Ей удалось оттуда выудить целый батон колбасы, а заодно и обнаружить на столе почти не зачерствевший хлеб. Пока она увлеченно нарезала бутерброды, на кухню зашла еще одна девушка, которую Ляля давно заметила, но познакомиться все не решалась. Она выделялась в толпе Сергеевых приятелей: дама определенно любила прошвырнуться по модным бутикам на Тверской. Стильные джинсы со стразами, кашемировая кофточка, серьги, которые рекламируют на первых страницах «Elle»…

— Приветик! Меня зовут Тома, — представилась незнакомка, доставая из кармана пачку сигарет и зажигалку. — А ты что, новая пассия Сергея? — обратилась она к Ляле с неожиданным вопросом.

— Не-ет. Мы просто хорошие знакомые. Кстати, зовут меня Людмилой. — Ляля постеснялась вместо имени назвать свое детское прозвище.

— Приятно познакомиться. Знаешь, а мне Сергей столько про тебя наговорил. Правда, что ли, в музыкальном учишься?

— Ну да. А ты чем занимаешься?

— А я, Люд, работаю. С утра до ночи вкалываю. В массажном салоне.

— Ясно. Ты здесь со своим парнем? — почему-то вдруг поинтересовалась Ляля.

— Ну, «с парнем» — это громко сказано, — покуривая, произнесла Тома. — Тусуемся вместе время от времени, вот и все. В «Саграде» все классные ребята и оттягиваться умеют.

В коридоре послышалась возня: народ начал расходиться по домам.

— Том, ты идешь? — окликнул новую знакомую Ляли мужской голос.

— О, мой, кажись, засобирался. Слушай, не дашь мне свой телефончик? Может, как-нибудь созвонимся, — предложила Ляле Тома.

Девушки обменялись телефонами, и Тома отправилась в прихожую одеваться.

Тусовка рассосалась довольно быстро: кто поехал домой, кто к друзьям, а кто — в клуб, до самого утра. Ляля с Сергеем остались наедине, что их даже обрадовало. Ляля поначалу предложила помочь с уборкой и даже сама принялась собирать бутылки, разбросанные по комнате. Сергей улыбнулся и махнул рукой: плюнь, мол, завтра сделаю. Они плюхнулись на разобранный диван, и разговор завязался как-то сам собой. Выяснилось, что после ссоры с родителям металлисту, которого нынче знала вся Москва, было куда податься. У Сережи рано умерла бабушка, завещавшая любимому внуку квартиру.

— Так, погоди, ты уже давно один живешь? Лет десять?

Сергей недоуменно уставился на Лялю:

— Пять. Я же говорю, в семнадцать из дома ушел.

Настал черед Ляли удивленно замолчать. Она-то решила, что Сереже хорошо под тридцать. Откуда тогда взялось это странное спокойствие? Философское отношение к жизни, которого девушка у сверстников раньше никогда не встречала? Ей порой казалось, что перед ней мужчина лет сорока, который столько всего повидал, что его уже ничто особо не трогает. А получается, Сергей всего-то на пять лет ее старше. Правда, как выяснилось, три года из этих пяти парень как раз и провел на «системе». В Сергеевой созерцательности, отстраненности, а то и откровенном пофигизме скорее виноват был героин. Если прочно сидишь на игле, ничто, кроме наркоты, уже не волнует.

Сергей поведал Ляле свою историю. В рокерской среде парень, оказавшийся талантливым музыкантом, тут же начал пользоваться популярностью. На героин его подсадила любимая девушка, она же первая солистка «Саграды». На начальном этапе перед клубными выступлениями Сергей так волновался, что не клеилось ничего: ни тексты, ни музыка. Время шло, вдохновения все не было. Вот тогда он и попробовал белый порошок. И свершилось чудо: первые же написанные под кайфом песни превратились в хиты. Нет, героин вовсе не призвал из заоблачных высот некую неведомую музу. Честно говоря, слышанные Сергеем байки о «расширении сознания» тоже оказались полной ерундой. Однако «лекарство» сняло беспокойство, позволило расслабиться, не мучить себя бесконечной самокритикой. Сергей мог вполне обойтись и без наркотика. Вот только с ним жизнь казалась куда проще… Он выбрал легкую дорогу, не зная, в какую пропасть она его заведет.

Когда пришло время сочинять что-то новенькое, Сергей уже не утруждал себя муками творчества. Нюхал, брал в руки гитару, и работу словно бы делали за него. Подобная легкость в какой-то момент его испугала. Тогда он и предпринял первую попытку завязать с героином. Но, кроме боли, плохого настроения и негодования всей группы (без героина он теперь не мог написать и строчки), никакого результата это не принесло. Сергей понял: если он бросит сочинять, от него все отвернутся. И вообще, жалко было зарывать в землю талант, о котором ему все уши прожужжали участники группы и многочисленные поклонницы.

Он продолжал нюхать, но в какой-то момент этого стало недостаточно. Тогда на помощь пришел шприц, и Сергей начал колоться. Героин под рукой был всегда: «Саграду» регулярно приглашали самые разные клубы, и услуги ансамбля неплохо оплачивались. Сергей оставался главным человеком в группе, пока был в состоянии писать песни. То есть пока употреблял героин. Где-то через год до него наконец дошло, что речь идет о жизни и смерти, а не просто о музыке и песнях. Девушка уже давно исчезла в неизвестном направлении с другим парнем. Но завязать не получалось, сколько Сережа ни старался…

Однако на этой грустной теме они с Лялей не остановились. Напротив, специально для нее Сергей тут же исполнил пару медленных, прочувствованных песен. И пояснил:

— Вот это писал для души. В клубах за такое не платят.

Ляля им любовалась. И как раньше не замечала, какой он милый? Не красавец, но симпатяга. И вежливый, не то что остальные ребята на сегодняшней тусовке. И талантливый… Раньше у нее просто глаза были закрыты: после рокового вечера она парней не видела в упор. Сергей же старался ее развеселить как мог. Пересказав все случившиеся с ним гастрольные анекдоты, он перешел к историям из своей студенческой жизни:

— Люд, я ведь год на экономическом отучился, еще до ссоры с предками. Местечко было — дай Бог! Мы там чем угодно занимались, кроме науки. А преподы были: один другого лучше. Об одном, по истории экономики, легенды ходили: мол, ему экзамен даже отличники только с третьего раза сдают. А все остальные — с шестнадцатого. Предмет был зубодробительный: учи, не учи, ничего не поможет. А староста наш где-то пронюхал, что этот самый Алексей Сергеевич любит заложить за воротник. Ну, мы собрались всей группой, решили, что его слабостью надо воспользоваться. Купили бутылку водки. Экзамен на кафедре проходил, прямо за столом, где обычно ученый совет собирается. Там еще графин с водой стоял. Ну, мы не долго думая всю водку в графинчик и перелили. Выглядит очень прилично, пока пробку не подымешь. Начался экзамен. Мы билеты разобрали, сидим, ждем и трясемся. Алексей Сергеевич как раз решил себе воды налить… Приоткрыл графин, принюхался. И вот, представь себе, со стуком графин закрывает, встает, разворачивается и, ни слова не говоря, выходит из кабинета.

— Ужас какой! — воскликнула Ляля. — Он жаловаться пошел?

— Ага, — продолжал Сергей. — И мы все так же подумали: явится сейчас с деканом и покажет нам кузькину мать. Поворачиваемся к старосте, тот только плечами пожимает: «Откуда я знаю, может, он в завязке!» Тут я, как самый смелый, заявляю, что надо избавиться от вещественного доказательства. Вскакиваю, хватаю графин — и в туалет. Водку вылил, воды из-под крана вместо нее налил. Не дыша, полетел обратно. Успел, слава Богу, препод еще не вернулся.

— Ну ты герой! — восхищенно сказала Ляля.

— Какой я герой, — улыбнулся польщенный Сергей, — ты слушай дальше. Возвращается в кабинет Алексей Сергеевич. Один, без всяких там деканов. Радостный и довольный. Достает какой-то сверток из кармана. Оказалось, у него там бутерброд. Улыбка у препода все шире и шире. Взял он, улыбаясь, графин, благостно нас оглядел, пододвинул к себе стакан… И налил в него воды этой, водопроводной. Поднес к губам, выдохнул и залпом опустошил… Ох, я еще никогда не видел, чтобы у человека выражение лица так быстро менялось. Будто жабу проглотил! Завалил в тот день всех. И пересдач у нас было даже не шестнадцать, а двадцать, наверное!

Ляля заразительно расхохоталась. С ней вместе засмеялся и Сергей. Далее последовала еще пара занимательных историй. Беседа затянулась до глубокой ночи. Когда Сергей обнял Лялю за плечи, она поймала себя на мысли, что не хочет отодвигаться, — было тепло, уютно, хорошо. Сергей приблизился вплотную, нежно поцеловал в шею. В его глазах читалось желание. Жаркие прикосновения не отталкивали, а, наоборот, сподвигли Лялю прижаться сильнее. На секунду он остановился, посмотрел в Лялины глаза, словно спрашивая, нравится ли ей, хочет ли она продолжения. «Почему бы не попробовать?» — решила для себя Ляля и сама поцеловала парня в губы. Это был первый в ее жизни настоящий поцелуй. Очень долгий, глубокий, с паузами, заполняющимися короткими поцелуями лица, ласками шеи. А потом снова смелое, глубокое проникновение. Но для Ляли это священнодействие носило характер скорее познавательный, изучающий, нежели будоражащий неземную страсть. И вообще, писателям свойственно все преувеличивать.

А Сергей тем временем гладил ее волосы, грудь, незаметно стянул кофточку. Не отрываясь от его губ, Ляля расстегнула его рубашку, провела пальцами по коже и приступила к ремню на джинсах. Вещи падали на пол одна за другой. Сергея возбуждали Лялина неопытность, несмелые движения. А она даже не понимала толком, что ей надо делать. Хотелось просто расслабиться в руках друга. Инициатива была полностью отдана Сергею, который сам удивился внезапно проснувшемуся чувству: уже очень давно девушки как таковые его не интересовали — героин гасил чувственность. Хотя Ляле, возможно, именно наркотик позволил побороть страх перед близостью с мужчиной. Или же тут сыграло роль ее собственное желание справиться наконец с воспоминаниями о прошлом и стать такой, как все. Как бы то ни было, все прошло наилучшим образом. Сергей не причинил Ляле ни малейшей боли, она ощутила лишь его нежность. Сладко засыпая в объятиях парня, с которым познакомилась всего месяц назад, Ляля подумала, что любовь — занятие приятное, но довольно скучное. Правда Сергею, кажется, понравилось…

Парочка проснулась только после обеда. Ни в какую Гнесинку Ляля, естественно, не пошла. Ближе к вечеру она засобиралась домой, и Сергей удивился, почему она не хочет остаться.

— Я сегодня никуда играть не поеду. Не убегай, а?

— Мне обязательно надо показаться родителям, а то они волнуются, — объяснила свой отъезд Ляля.

— Ну, тогда покажись и возвращайся. Можешь захватить с собой необходимые вещи.

— Ты что, предлагаешь мне жить с тобой?

— Почему бы и нет? Ты мне нравишься очень, Людка. Может, правда поживем?

Услышав такое, Ляля только усмехнулась. Да, с Сережей неплохо, но переезжать к нему…

— Давай так, — деловым тоном начала она. — Я съезжу домой, а по дороге подумаю. Мы с тобой созвонимся и решим, что делать дальше. О’кей?

— Как знаешь, — согласился Сергей.

В квартире было тихо: родители еще не вернулись с работы. Ляля от души обрадовалась холодильнику, который ломился от всяких вкусностей. У Сергея с едой явно вечная напряженка. Девушка плотно пообедала. Несмотря на то что она каждый день употребляла наркотик, к ней постепенно возвращался аппетит.

Затем пришло время серьезных размышлений. После Сережкиной халупы родительская квартира показалась Ляле настоящим дворцом. Просторная, чистая, благоустроенная. Вот только не было в ней того, в чем Ляля сейчас нуждалась больше всего: героина. И денег на героин — тоже. С Сергеем ей не придется каждое утро просыпаться с одной мыслью: «Где и на что достать?» Это весомый и, пожалуй, единственный плюс. Сергей — неплохой парень, приличный, не хамло, а главное — ее первый мужчина. Но обмануть себя Ляля не могла: принц из ее снов не играл тяжелый рок и хотя бы два раза в неделю мыл голову. О чем ей говорить с Сергеем? Они принадлежат к двум разным мирам. Это не любовь, простая симпатия.

Но героин все уже решил за Лялю. Новой порции на завтра у нее не было. Значит, придется переезжать. Вот только что сказать родителям?

В раздумьях Ляля ходила из комнаты в комнату до тех пор, пока в двери не послышался скрежет ключа — с работы вернулась Алла Николаевна. Мама обрадовалась дочери так, будто не видела ее несколько дней. Разговор, разумеется, зашел об училище и курсах французского, на которые якобы ходит Ляля. Она успокоила маму, сказав, что вечеринка у подруги не помешала ей посетить сегодня и то и другое. Постоянная ложь девушку не радовала. Но она так завралась в последнее время, что разорвать порочный круг было уже нереально. Иначе пришлось бы объявить родителям, что их дочь — наркоманка. А Ляля боялась в этом признаться даже самой себе. Тем более что, услышав такую новость, папа почти наверняка окажется в больнице с инфарктом. Лучше врать, чем собственными руками убивать любящих родителей. В силу своей жизненной неопытности Ляля просто не понимала, что из маленькой лжи неизбежно вырастает большая. Сказать правду становится все труднее и труднее, пока наконец не будет слишком поздно.

Сейчас Ляля больше думала о том, как корректнее сообщить родителям свою новость. Вскоре с работы приехал Евгений Львович, и всей семьей они сели ужинать.

— Мама, папа, я хочу вам кое-что сказать, — набралась смелости Ляля. — Я уже давно встречаюсь с одним молодым человеком. Правда, вы с ним еще не знакомы. Так вот… Вчера он предложил мне переехать к нему жить. Я согласилась.

На кухне воцарилась тишина. Родители удивленно посмотрели на дочь. Они никак не могли понять, о чем это она говорит. Необходимо было прервать затянувшуюся паузу, и Ляля решила продолжить:

— Он очень хороший парень, я обязательно вас с ним познакомлю, не волнуйтесь.

— Доченька, ну зачем так торопиться? — заволновалась Алла Николаевна. — Ты, случайно, не беременна?

— Случайно нет. — У Ляли хватило присутствия духа, чтобы пошутить.

Она знала, что родители не смогут сказать решительное «нет», хотя для них такая новость будет ударом. Алла Николаевна и Евгений Львович не уставали повторять, что дочь у них взрослый и самостоятельный человек.

— А как же твои занятия музыкой? Там же нет фортепиано! — ухватилась за соломинку Алла Николаевна.

— Мама, Сергей — музыкант, он играет в группе. Он привезет мне старенькое пианино, и у меня будет возможность заниматься дома. Да вы не расстраивайтесь, я и сюда буду часто приезжать.

— Женя, ну я не знаю, скажи что-нибудь, — обратилась мама к молчащему Евгению Львовичу.

— Ляля, это окончательное решение, или мы можем тебя уговорить остаться? — спокойным тоном спросил отец.

— Окончательное.

— В таком случае, когда ты нас с ним познакомишь? — с деланным спокойствием продолжал он.

— Скорее всего на этих выходных, — от балды ляпнула Лялька.

Потом еще около часа Ляля послушно отвечала на вопросы родителей о молодом человеке: сколько ему лет, где живет, кто его родители и так далее в этом духе. Они хотели поехать с Лялей посмотреть, где ей предстоит жить, но она наотрез отказала, объяснив, что в квартире заканчивают ремонт. Пока Ляля собирала необходимые вещи с учебниками, она прислушивалась к голосам родителей, доносящимся из кухни. Мама, чуть ли не рыдая, обращалась к папе:

— Жень, ну сделай что-нибудь! Нельзя же так, как снег на голову!

— Аллочка, она взрослая уже, не запирать же ее. — В папином голосе слышалась плохо скрываемая безнадежность.

— Да куда она едет? К кому?!

— Судя по тому, что рассказала, он парень неплохой. Тем более музыкант. — Как всегда, Евгений Львович делал упор на логику. — Ляля у нас умница, абы кто ей не понравится.

— Женя-а! Она ж на Выхино едет. К черту на кулички! Дай Бог, приезжать будет раз в неделю. Вот так, была дочка и нет дочки…

— Алла, ну зачем же Лялечку хоронить, право слово? Все дети рано или поздно уходят из родительского дома. Таков закон природы. Да, она у нас одна. Но мы еще ею гордиться будем. И внуков нянчить, — постарался развеселить маму папа.

У Ляли сжималось сердце. Такого отношения родители явно не заслуживали. Ах, если бы она покидала дом из-за большой любви, чтобы строить собственное будущее. Но нет, она бежала — к человеку, которого не слишком-то любила. В очередной раз проклиная героин, Ляля, однако, не замедлила позвонить Сергею, предупредив, что едет. В прихожей мама продолжала плакать. Отец утешал ее, в сотый раз объясняя, что они дочь не на войну провожают.

Так началась Лялина «семейная» жизнь. С Сергеем и впрямь было неплохо. За пару дней она привыкла к вечному беспорядку в комнате, друзьям, которые просиживали тут с утра до ночи, полупустому холодильнику и грязному полу. Ляля поначалу пыталась придать жилью человеческий вид, а потом махнула рукой. Рассчитывать на уют, когда большая часть обстановки вот-вот прикажет долго жить, не приходилось. Сергей почти каждый вечер приносил домой довольно крупные суммы с концертов. Но все немедленно уходило на героин: дозы у парня были немаленькие. И всякий раз Ляля не забывала пристроиться рядом.

При этом девушка исправно посещала училище: предметы становились все сложнее, но ее вновь выручила природная способность схватывать все на лету. С наркотой проблем не было, а значит, и чувствовала себя Ляля превосходно, и внимание не рассеивалось. Правда, дома на пианино времени не оставалось: каждый вечер Лялю там поджидала веселая компания. Буквально за неделю Ляля перезнакомилась со всей рок-тусовкой Москвы. Сергея в ней уважали. И потому в его халупу регулярно заглядывали довольно известные в клубных кругах личности. Они называли его «талантом», и Ляля Сергеем гордилась. Потрепав друга по плечу, эти же ребята, тут же, не стесняясь, прикладывались к «семейным» героиновым запасам. Частенько в их дом захаживала и Тома, всякий раз демонстрировавшая очередной модный прикид. Ляля с ней довольно быстро подружилась. Кстати, Тома ничего крепче пива не употребляла, говоря, что для героина она недостаточно богата. Недели две жизнь напоминала яркую дискотеку. Это затягивало: Лялю уже не волновали горы немытой посуды, черствый хлеб на столе или ненаписанные рефераты. Потихоньку она и занятия начала задвигать. Оставались только веселые танцы до упаду да героин, которого требовалось все больше и больше.

Все кончилось в одно мгновение. Одним холодным зимним вечером Ляля вернулась домой чуть раньше, чтобы, как обычно, дождаться Сергея, возвращавшегося с концерта в компании друзей. Раздался звонок, ничего не подозревающая Ляля взяла трубку.

— Людмила Соколова? — спросил незнакомый женский голос.

— Да…

— Здравствуйте. Вам звонят из отдела неотложной помощи, 5-я городская клиническая больница.

«Боже! Только бы не папа! Только не это… Хотя мама бы позвонила сама…»

Неумолимый голос в трубке продолжал:

— Сергей Добрыкин сейчас находится у нас. Состояние критическое. Приезжайте.

Ляля не помнила, как одевалась, как ловила под снегом такси, как поднималась в указанное отделение. Бледный Сергей лежал под капельницей, без сознания. Дежурный врач объяснил, что молодого человека привезли из ночного клуба.

— Сильнейшая передозировка наркотиков. К сожалению, шансов у него почти нет. — Доктор сочувственно взглянул на Лялю, которая от шока не могла вымолвить ни слова. — Вы не знали?

— Нет, — в очередной раз солгала Ляля, пряча глаза. — Не знала…

Последовали несколько бесконечных дней и ночей. От постели Сергея Ляля не отходила, но помочь ему было уже невозможно. Он умер на третий день, не приходя в сознание. На кладбище собралась вся рок-богема, и на их фоне скорбно выделялись сгорбленная пожилая женщина и седой мужчина — родители Сережи. На странных личностей, пришедших проводить Сергея, они смотрели исподлобья, с плохо скрываемой ненавистью. В смерти сына винили кого угодно, но уж никак не собственное упрямство. Ляля захотела подойти к ним, но так и не осмелилась.

После похорон друзья устроили на квартире у Сергея поминки — чуть ли не такие же шумные, как обычные вечерние сборища. Ляля тихо прошмыгнула в квартиру, залезла в тайник, известный лишь ей да Сергею, и аккуратно спрятала в сумочку остатки героина. Там уже почти ничего не было — все ушло в эти страшные дни. Ляле было грустно и тревожно. То была первая смерть, первые похороны. А еще ей стало ужасно стыдно за себя: ведь на деле она переживала не из-за гибели друга, которого и знала-то всего ничего, а из-за того, что теперь неоткуда будет брать допинг.

Дома Лялина опустошенность стала еще острее, проявилась, как фотография в специальном растворе. Прихватничек для горячего, еле уловимый аромат распустившейся фиалки на подоконнике, магнит для холодильника в форме аппетитного эскимо с маминой запиской под ним — все это и многие другие домашние мелочи составляли картину непритязательного благополучия. После месяца добровольного отлучения неброские штрихи безжалостно контрастировали со свежими мазками в памяти. Двойственность ощущений терзала Лялю. Монолитное, годами воздвигающееся здание, прочность которого не вызывала сомнений, раньше казалось единственно пригодным для жизни. Но на фоне хлипкого шалашика его фундамент дал щель. Чуждый, вызывающий брезгливость быт под протекающей кровлей наполнился магнитизмом. Так маленький бродяга видит большую притягательность в банке шпротов и ночлеге на вокзальной скамье, чем в пенной ванне и чистом махровом полотенце.

Невнятно объясняя родным что-то, то ли про смертельную болезнь Сергея, то ли про несовместимость характеров, Ляля даже не находила в себе сил убедительно врать. Совершенно разбитая, она ушла из комнаты родителей и закрыла за собой дверь. Надлежало разобрать сумку с тем необходимым, что она успела перетащить к Сергею. Или потом? Да, лучше потом… С обреченностью смертника Ляля сделала последнюю дорожку. Перед глазами проплыли бледное лицо Сергея, бескровные губы… Умирать страшно. Но и жить без героина еще страшнее.

Бороться со своей зависимостью Ляля была не готова. Деньги тоже не росли в горшках маминой оранжереи. Их по-прежнему неоткуда было взять — и пришлось терпеть. Пары бессонных ночей и кошмарных дней хватило, чтобы проверить Лялю на излом и сломать. Тем более постоянно откуда-то возникали люди из Сергеевой тусовки. В скором будущем без Сергея слава группы сойдет на нет, а пока у «Саграды» были деньги на наркотик, свою долю получала и Ляля. Так Ляля и жила: решение завязать — ломка — звонок из «Саграды» — срыв и все по новой.

Однажды звонка не было подозрительно долго. Организм каждой клеточкой требовал стимулятора. Ляля знала, что очень скоро от боли полезет на стенку. Пытаясь набрать необходимую сумму, она позвонила новой знакомой, Томе:

— Том, не займешь немного? Я, честно, отдам. Совсем сил нет. Ты же знаешь…

Именно поэтому Тома и предпочла ей тактично отказать:

— Люда, я, конечно бы, тебе заняла, но сама сейчас на мели.

— Господи, я не знаю, что мне делать! — Ляля разрыдалась в трубку. — Ты даже не представляешь, что меня ждет.

— Знаешь, Люд, я могла бы предложить тебе помощь, но не уверена, что ты ее примешь. — После небольшой паузы она продолжила: — Помнится, я тебе говорила, что работаю в массажном салоне. Ну вот… Нам сейчас как раз требуются массажистки. Хочешь, приходи, деньги можно заработать приличные.

— Но я же не умею делать массаж!

— Ну, это… не совсем классический массаж. Для него не требуется специальных знаний.

— А что требуется? — Ляля искренне не понимала, о чем идет речь.

— Приятная внешность и отсутствие комплексов, — туманно объяснила Тома.

— И как надо использовать это отсутствие комплексов? — задала язвительный вопрос Ляля. До нее наконец дошло, что подразумевалось под словом «массаж».

— Люд, ты действительно не догоняешь или прикидываешься? — не выдержала Тома. — За кругленькую сумму составлять компанию мужчинам — вот как.

Лялю безумно раздражало хождение Томы вокруг да около. Она решила достать подругу вопросами, чтобы та назвала вещи своими именами.

— Что, только поддержать компанию? — Лялин тон стал наигранно-наивным.

— Ну, не просто поддержать, за это таких денег не платят, а… — Словно боясь испачкаться, Тома не желала прямо сказать о том, чем занималась каждый день. Но в итоге не удержалась и выпалила: — Короче, с ними надо трахаться. Вкурила, наконец?

— Вкурила, — ответила довольная Ляля, услышав то, чего добивалась. — Спасибо за заботу. Если созрею, я тебе позвоню.

— Звони, — буркнула разозленная Тома. — Ничего, тебе скоро деньги понадобятся, помяни мое слово.

Бросив трубку, Ляля в отчаянии принялась ходить по комнате. Дожила! Ей уже в открытую предлагают идти на панель. Страшно и стыдно. Выхода нет: придется рассказать все родителям, пойти лечиться. Но… Тут Ляля представила наполненные слезами глаза мамы. Папу, медленно оседающего в кресло от внезапной боли в сердце. Смех бывших приятелей, намертво приклеенный ярлык «наркоманка». Разве это не страшнее ломки?

Собрать нужную сумму на наркотик Ляле так и не удалось. Благо, хватило убедительности, чтобы разжалобить Катьку и выпросить чек в кредит. Но это не решало проблем, ведь ломка не за горами. Промаявшись день, Ляля поняла, что ей на все наплевать: пусть ее хоть четвертуют, не то что трахают. От безысходности она набрала номер Томы и договорилась встретиться с той прямо в салоне…