Не буди лихо (Слепой Циклоп) (СИ)

Глава 9

Утром, проснувшись, Александра вспомнила, что впереди ее ждет еще одно испытание — предстоял визит генеральши Коноплевой и ее провинциальных родственников. Она отдала указания слугам, общаясь с которыми теперь всякий раз испытывала неловкость — ведь деньги им платила не она, и снова вернулась в свою комнату. Александра ни за что не призналась бы даже себе в том, что элементарно прячется.

Всю ночь ее мучил один и тот же кошмар — ее тащили, дергали одновременно в разные стороны, как тот воз из басни, но в отличие от неживой деревяшки, ей было больно, причем во многом потому, что сама она, вместо того, чтобы смириться и отдаться на милость того, кто был сильнее и решительнее остальных, боролась изо всех сил, всем своим существом стремясь в единственно нужном и верном направлении.

Сон был странный, начисто лишенный зрительных образов, сотканный из одних только ощущений, совершенно непонятный, но, судя по глубине вызванных им переживаний, очень важный, вещий что ли…

Порой Александре так не хватало Земфиры, старой мудрой цыганки, которая неизвестно когда и по какой причине не ушла с табором, а осталась в маленьком поместье Павла Румянцева. Цыганка сумела бы растолковать молодой женщине ее муторный сон, как когда-то смогла увидеть и выпестовать в маленькой Саше ее необычный дар врачевания. Научила не бояться его, пользоваться им во благо, а не во вред другим и в первую очередь самой девочке.

Александра взялась было за карты, но и в них царил тот же противоречивый сумбур, что и в ее собственной душе. Вини смешались с червами, вышли все четыре короля, что было бы неплохо, если бы не черная злодейка-судьба, казенный дом, зарешеченный крестями, да пиковый туз, острием своего жала смотревший прямо в сердце червонной даме… Графиня смешала расклад и, робея, задумала желание. Вынутая наугад из колоды карта была черной масти — значит загаданное не исполнится. Молодая женщина вздохнула — это было известно ей и без карт.

В дверь коротко стукнули, и в комнату заглянул Миша. Он уже вполне оправился от последствий нападения — синяки и опухоли давно прошли, рана на голове затянулась, и отросшие волосы начисто скрыли шрам. Только рука еще оставалась в лубке, но, похоже, юноша даже щеголял этим. Носил подвязанной на черном шелковом шарфе, и Александра пару раз ловила его на том, что он крутился перед зеркалом, выясняя, при каком положении своей «раненой» руки он выглядит мужественнее. Она улыбнулась, вспомнив это. «Какой, в сущности, еще мальчишка! Хотя нет! Уже почти совсем взрослый мужчина. Вон плечищи-то какие стали. Отец бы гордился, будь он жив…»

Александра нахмурилась, мгновенно вспомнив, в каком кошмаре они живут все последнее время.

— Значит, мне не показалось, — констатировал Миша. — Я еще вчера подумал, что ты сильно расстроена чем-то. Что случилось?

— Да так. Ничего. Просто… Просто я вчера побывала в больнице у Ивана Димитриевича. Миша! Как он исхудал, осунулся… Меня мучит мысль, что мы даже не дали себе труда узнать, насколько серьезно он болен! В моем сознании он почему-то всегда ассоциировался с эталоном здоровья — этакий русский медведь…

— Надо будет тоже сходить навестить его.

Александра покачала головой.

— Господин Чемесов сегодня выписывается и теперь будет уже дома.

— Значит, навещу дома.

Графиня испуганно взглянула на брата.

— Нужно ли играть с огнем, Мишенька? Его отстранили от расследования из-за этого глупейшего подозрения… Так стоит ли продолжать?..

— Но ты же сама всегда бываешь рада лишний раз увидеться с ним!

— И всякий раз мучаюсь совестью, что мы лжем ему! Миша! Мы лжем ему! И теперь все стало еще страшнее! Я ничего не понимаю! Что происходит вокруг нас? Вчера Иван Димитриевич доверился мне, сообщил служебную информацию. В результате следствия стало ясно, что человек, нанявший людей, чтобы они побили тебя, и тот, кто, судя по всему, является убийцей Наташи — одно лицо. Ты понимаешь, что это значит? Быть может, ты сам чудом остался жив!

— Не-ет, — Миша задумчиво качнул головой. — Меня били с ленцой. Совсем не для того, чтобы убить, а просто попугать. Это точно. Но постой! Что же это выходит? В полиции теперь ведь наверняка свяжут оба эти преступления с убийством Василия… — юноша поднял на сестру серьезные, обеспокоенные глаза.

Миша уже давно ушел, и Александра как раз переодевалась к приходу гостей, когда слуга доложил, что внизу ее ждут… Она взглянула на часы — до назначенного Коноплевой времени оставалось еще больше получаса. Удивленная, она, тем не менее, заторопилась. В последний раз взглянув на себя в зеркало, графиня спустилась в гостиную, но там никого не было. Она позвонила и недоуменно поинтересовалась у вошедшего лакея, зачем ее звали, если еще никто не пришел. На что малый с поклоном сообщил: визитер отказался пройти в дом и ожидает госпожу графиню в передней. Удивленная и даже немного испуганная, Александра поспешила следом за ним.

У входных дверей, привычно засунув руки глубоко в карманы расстегнутого пальто, стоял Чемесов…

— Что за причуда, Иван Димитриевич? Почему вы стоите здесь, как… — взволнованная не меньше его, Александра не сумела подобрать подходящее сравнение.

— Я не знал, захотите ли вы меня принять, — пробормотал Иван. — Я пришел, чтобы извиниться за свой вчерашний поступок. Я повел себя непростительно и… В общем, все.

— Вы же не виноваты, что эти фигурки оказались такими скользкими.

Александра отчаянно улыбнулась, испытывая желание закрыть этим опасную тему, но Чемесов, похоже, решил расставить все точки.

— Я имел в виду не падение.

Молодая женщина обреченно вздохнула.

— Я поняла вас, Иван Димитриевич. Вы не оскорбили меня и не обидели. Поэтому извиняться не за что, но… больше не надо так делать.

Иван сник.

— Простите. Я собственно… Разрешите откланяться?

Графиня кивнула, Чемесов принялся торопливо застегивать пальто, перед тем как выйти… И тут в прихожей появился Миша.

— Иван Димитриевич! Вот это здорово! — юноша обрадованно затряс руку следователя. — А я уже собирался узнавать ваш адресок у Виктора Николаевича. Хотел навестить. Вы что же, уже уходить собираетесь?

— Да. Больше месяца дома не был.

— Ну и подождет он еще часок-другой. Раздевайтесь, прошу вас. Сегодня у нас гости, и если вы человек гуманный, то останетесь со мной, чтобы не допустить моей безвременной кончины.

Чемесов рассмеялся, обрадованный искренним удовольствием Миши от этой неожиданной встречи.

— Право, Михаил Павлович, это будет не совсем удобно.

— Глупости. Эти трое — гости Саши и Игоря Викентьевича, — Александра бросила на брата уничтожающий взгляд, но он, сделав вид, что не замечает этого, продолжил, — а вы будете моим.

Иван в растерянности замер, но тут в коридоре появился Орлов. Улыбаясь удивленно, он спросил:

— Почему это вы все столпились у входных дверей? О! Господин Чемесов! Я не сразу заметил вас. Эскулапы уже выпустили вас?

— Да, — холодновато откликнулся Иван.

— Я вот приглашаю Ивана Димитриевича провести с нами вечер, а он все отнекивается, — гнул свое Миша.

— Ну, это даже невежливо. Право, оставайтесь. Скоро придут еще гости. Двоих из них мы так же, как и вы, увидим впервые, а с генеральшей Коноплевой вы, кажется, уже имели удовольствие познакомиться.

Выражение комического ужаса на его красивом смуглом лице изумило Чемесова даже больше, чем любезность по отношению к собственной персоне. Пусть она была густо замешана на иронии, но все же…

Вмешательство Игоря Викентьевича сломило неуверенное сопротивление Чемесова. Он позволил лакею помочь снять с себя пальто и вслед за хозяевами прошел в гостиную, невесело думая о том, что, быть может, это последняя возможность побыть рядом с Александрой. Судя по тому, что он понял сегодня, графиня не станет сама искать встреч с ним, а от расследования его отстранили, и значит, он потерял формальный повод появляться в этом доме сам…

Они едва успели присесть, как дворецкий с поклоном доложил о приходе ожидаемых гостей. Вслед за генеральшей в комнату вступили высокий мужчина, судя по всему, ровесник Орлова, и под руку с ним очень похожая на него девушка лет двадцати или меньше. Иван, Миша и Игорь Викентьевич поднялись гостям навстречу.

— Парилин Илья Аркадьевич, — представился гость, пожимая руки мужчинам, а затем склоняясь над пальчиками Александры. — А это моя сестра, Татьяна Аркадьевна.

Девушка была очень мила в своем смущении. Впрочем, Илья Аркадьевич тоже был весьма недурен собой, отличаясь, правда, какой-то пряничной, не по-мужски слащавой красотой — яркие полные губы, румяные щеки, глаза с поволокой, блестящие, подстриженные в скобку темные волосы. Пожимая ему руку, Чемесов вдруг поймал себя на том, что невольно примеряет к новому знакомому описание убийцы Наташи Петренко. Оно подходило идеально. Впрочем, уже в следующее мгновение он подумал, что под него с одинаковым успехом подошли бы и Игорь Викентьевич, и только что проскользнувший в комнату лакей…

Но если одна часть его мозга потешалась над подобной параноидальной подозрительностью, то другая четко думала о том, что Парилина следует проверить на предмет его присутствия в Москве во время убийства Василия Орлова, и в Воронеже, когда погибла Наташа. Ту же проверку давно следовало провести по отношению к Игорю Викентьевичу… «А ведь ты ревнуешь», — глумливо пропел кто-то в голове, но он прогнал проклятого беса прочь, отводя взгляд от Александры, возле которой, соревнуясь в красноречии и при этом вызывающе поглядывая друг на друга, стояли оба предмета мысленно составленных им ориентировок. Гораздо приятнее было смотреть на Мишу Румянцева, который, улыбаясь, расспрашивал о чем-то Таню Парилину. «Зря я остался, — подумал Иван, чувствуя себя совершенно лишним. — Все-таки первый интуитивный порыв всегда бывает правильным».

Александра, словно почувствовав его настроение, обернулась и с улыбкой склонила голову. Иван невольно улыбнулся ей в ответ. Тогда она вопросительно приподняла бровь, а Чемесов едва заметно пожал плечами и вздохнул, искорки лукавства вспыхнули в глубокой зелени его единственного глаза. Он быстро выстрелил взглядом в сторону все еще вежливо пикировавшихся (насколько понял Иван, речь шла о судьбе русской национальной культуры в свете нашествия западнических настроений) мужчин, не замечая, что дама, ради которой они и скрестили копья, уже не с ними, и вновь повернулся к молодой женщине. Лицо Ивана приобрело задиристо-высокомерное выражение, он чуть отвел в стороны руки, согнутые в локтях и похлопал ими себя по бокам, словно петух, готовящийся к сражению. Александра потупилась, пряча веселую улыбку — маленькая пантомима Ивана была очень точной.

Справившись со смехом, графиня вновь взглянула на внешне совершенно невозмутимого Чемесова и в свою очередь указала ему глазами на генеральшу Коноплеву. Утопая в подушках, которыми ее обложил заботливый Илья Аркадьевич, пожилая дама зорко следила за тем, как ее племянница принимала ухаживания Миши Румянцева. Выражение лица у нее при этом было совершенно бульдожье. Вновь взглянув на графиню, Иван быстро передразнил Марью Ивановну. Шарж на его обычно строгом лице получился настолько смешным, что Александра, уткнувшись лицом в ладошку, даже всхлипнула от сдерживаемого хохота.

— О да, Александра Павловна. Только вы здесь и понимаете меня! — с патетикой в голосе возвестил Парилин. — Нынешнее состояние нашей словесности действительно заслуживает того, чтобы его оплакали!

Плечи Александры затряслись еще сильнее. Ей даже не пришлось притворяться, потому что на глаза ее действительно наворачивались слезы, особенно после того как, скосив глаза на Ивана Димитриевича, она увидела, что тот вынужден был сымитировать приступ кашля и теперь прятал смеющееся лицо за большим клетчатым носовым платком, изредка бросая поверх него на Александру чуть виноватые взгляды полные мальчишеского озорства.

— Иван Димитриевич, — Миша участливо наклонился к Чемесову. — Может вам чаю сладкого принести, чтобы кашель прошел?

— Спасибо, уже все в порядке, — все еще дрожащим голосом проговорил Иван.

Миша вновь обернулся к своей молоденькой собеседнице и пояснил так, что услышали и другие гости.

— Иван Димитриевич был сильно простужен. Почти месяц в больнице пролежал. А все после того, как в деревне, где мы с Сашей гостили, местные детишки на салазках катались и под лед провалились, а он в воду прыгнул, чтобы их вытащить.

— Да, Иван Димитриевич у нас герой! — Игорь Викентьевич усмехнулся. — Защитник слабых, хранитель чужих интересов, неподкупный страж закона. Кстати, как продвигается дело с расследованием? С вас уже сняли подозрение в изнасиловании и убийстве той девушки?

Эти слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Иван вскинул голову, словно получил пощечину. Орлов же по-прежнему улыбался, но в глазах его застыло мстительное удовлетворение. Чемесов пожал плечами — время и место для этого выпада были выбраны идеально.

— Нет, — оказалось, что говорить ему трудно. — Это произойдет только после того, как будет найден истинный преступник.

— И вы всерьез на это рассчитываете?

— Dum spiro spero*, — пробормотал Иван сквозь стиснутые зубы.

— Вы говорите по-французски? — вдруг изумленно поинтересовалась генеральша Коноплева.

Казалось, сама мысль об этом поразила ее гораздо больше, чем тот факт, что она сидит в одной гостиной с возможным убийцей. Чемесов дико глянул на нее. В повисшей тишине внезапно рассмеялся Миша Румянцев, все остальные конфузливо потупились. Юноша иронично обозрел их, а потом, обернувшись к Тане Парилиной, заговорил:

— Вы, Татьяна Аркадьевна, вообще попали в интересную компанию. Власти подозревают Ивана Димитриевича в изнасиловании и убийстве девушки, которую он видел пару раз в жизни. Иван Димитриевич, в свою очередь, подозревает меня и мою сестру в убийстве ее мужа Василия и, надо признать, имеет на это полное право. И наконец, все мы сейчас, как мне кажется, подозреваем Игоря Викентьевича в более чем неблаговидном чувстве ревности, что, конечно, является не столь уж тяжким преступлением по сравнению с убийством, зато, несомненно, имеет под собой много больше оснований.

— Миша! — Александра поднялась со своего места.

— Ты считаешь, я не прав?

— Я считаю, что мы все не должны вести себя подобным образом в присутствии людей, которые наверно уже пожалели, что пришли к нам в гости.

Из-за этой более чем неприятной сцены ужин прошел тягостно. Когда мажордом с поклоном пригласил к столу, Чемесов, чувствуя себя совершенно опустошенным, выпотрошенным отказался от трапезы и, сославшись на усталость, ушел домой. И даже Михаил не сделал попытки удержать его. Все чувствовали себя не в своей тарелке.

Только много позже, уже проводив остальных гостей, графиня вспомнила, что рукопись Николая Станиславовича так и осталась у нее. Почему-то это, казалось бы, неприятное известие вызвало у нее не раздражение, которого следовало бы ждать, а лишь робкое, но вполне приятное чувство, которое она, словно бы таясь от самой себя, побоялась назвать ожиданием….

Иван тяжело спустился по ступенькам крыльца особняка Орловых, свернул налево на Ордынку и медленно побрел в сторону своего дома. Однако не прошел он и сотни шагов, как из темной подворотни ему навстречу выскользнул Олег Иевлев.

— Как гостилось?

— Силы господни! Ты что же следишь за мной?

— У тебя слишком уж большое самомнение. Пойдем, поговорим у тебя дома. Есть любопытнейшие новости.

— Ну, рассказывай, — Иван устало опустился в кресло.

— Я нашел второго извозчика.

— И как это связано с твоей слежкой за домом Орловых?

— Я лишь хотел перехватить тебя. А как связано? Напрямую, Иван. Потому что наш красавчик отпустил пролетку как раз на углу Малой Ордынки и Климентовского переулка.

— Фу-ф! — Чемесов откинулся в кресле. — Он мог пойти после этого и на Большую Ордынку и на Пятницкую. Да куда угодно!

— Мог. Но мне почему-то все-таки кажется, что направлялся он именно к дому госпожи Орловой.

— Ты никак не сможешь это доказать. И потом, кого конкретно ты подозреваешь?

Иевлев стал серьезен.

— Любого, кто появится возле Александры Павловны. Например, того молодчика, что был сегодня у нее в гостях. Вполне подходящая кандидатура, как, впрочем, и сам Игорь Викентьевич. Слушай, Иван, а ты ни разу не примерял ситуацию на него?

Чемесов ссутулил плечи.

— Ты был прав, Олег, когда обвинял меня в слепоте. Наверно, я просто ревновал и не желал, чтобы он обвинил меня в этом, если я стану копаться в его жизни. Язык у него злой…

— Ничего, дружище! Меня уж в этом никто не сможет упрекнуть.

Совершенно поглощенный своими идеями, Олег, простившись с усталым и даже постаревшим Иваном, не пошел домой, а отправился на службу. Он быстро составил два запроса. Один на Парилина Илью Аркадьевича с адресом в Рязани, откуда, по его словам, он и прибыл. Другой на Орлова Игоря Викентьевича. Этот он написал по-французски, намереваясь отослать его в Париж.

Закончив, Иевлев поднялся из-за стола и пошел в канцелярию, где на специально отведенном для этого столе те сотрудники следственного департамента, которых не так-то легко было поймать на рабочем месте вследствие более чем непоседливой работы, оставляли исходящие документы для отправки и забирали те, что были присланы им в ответ.

Иевлев аккуратно уложил свои два запроса в стопку исходящих и почти автоматически стал просматривать входящую почту. Внезапно рука его замерла. Глаза, почти не веря увиденному, быстро перебегали с адреса на имя, потом дальше, стремительно вобрав весь короткий, до удивления простой и разрешающий все его, Олега Иевлева, вопросы документ. Так очевидно! Так элементарно! Хоть плачь!

Спрятав найденное сообщение в карман и даже не взглянув, кому, собственно, оно предназначалось, он почти бегом покинул здание суда.

Ивана разбудил под утро настойчивый стук в дверь. Это был Кошкарев.

— Собирайся, Ванюша. Начальство вызывает.

Чемесов недоверчиво глянул на часы. Было несусветно рано. Или очень поздно. Смотря как взглянуть. Это было время воров, убийц и полицейских, выезжавших полюбоваться на плоды их деятельности, но никак не посещения высоких кабинетов. По-прежнему недоумевая, Иван собрался и, дрожа от утреннего озноба, который успел забыть за время своего больничного заключения, вышел в предрассветную серость зимнего утра. Полицейская карета ждала их.

— Мы действительно едем к начальству или это лишь способ без шума доставить меня в Бутырку?

— А ты бы стал шуметь?

Иван задумался.

— Нет. Наверно, нет.

— Я тоже так думаю.

Опять повисло молчание.

— Что-то случилось, дядя Женя? — так в полиции многие называли старейшего сыщика за глаза, но немногим он позволял это так — напрямую.

— Олежку зарезали.

Олега Иевлева нашел поздний прохожий на углу Ордынки и Климентовского переулка.

— Святые угодники! — пробормотал Иван и перекрестился.

Это было то самое место, где извозчик высадил Григория. Намек? Или очередное совпадение? Или…

Иевлев сидел, привалившись спиной к стене дома, и в груди его торчал нож. Этот небольшой складной ножик знали многие — Олег всегда носил его с собой в кармане. Ранение, нанесенное им, отнюдь не было смертельным, да, собственно, и не могло быть — нож для этого был слишком мал. Но в этом-то и заключалось самое страшное.

— Ты понимаешь, Иван, этот подонок обыскал Олега, просмотрел все его бумаги, естественно, нашел нож, а после просто использовал его как… как кнопку! Приколол им к груди живого еще человека документы, которые вытащил из его же карманов! Как объявление к забору!

— Зачем?

Это выглядело такой изощренной, а главное ненужной жестокостью, высокомерным презрением к чужой жизни, что повидавший всякое Иван почувствовал, что его замутило. Еще хуже ему стало, когда Кошкарев продолжил рассказ. Врач, осматривавший Олега там, на улице, осторожно перевернув его тело на бок, обнаружил на затылке большую рваную рану. Сквозь кровавую кашу из раздробленных костей, слипшихся волос, плоти было видно серое вещество мозга… Удар, судя по всему, нанесли чем-то вроде кочерги, железного прута или лома. И с ужасающей силой.

Иевлев был в глубоком обмороке, из которого его не вывело ни извлечение ножа с последующей обработкой раны, ни транспортировка в больницу, ни подготовка к операции, начавшейся сразу после этого.

— Так он жив? — Чемесов радостно встрепенулся.

— Он все еще на операционном столе, Ванюша. И врачи не обнадеживают. Скорее всего, даже если он и переживет операцию…

— Кто оперирует? — перебил Иван.

— Вызвали какое-то светило. Вежливый такой, деловитый. Посреди ночи подняли с постели, а вид такой, как только что от модного портного. Приехал мало того что со своей бригадой, привез даже, представь себе, свой собственный инструмент и, что самое главное — специальную широкую такую подставку, которую ему поставили у операционного стола, сам-то он мелкий.

Чемесов откинулся на спинку, испытав хоть какое-то облегчение.

— Это Никита Быстрицкий.

— Ты знаешь его?

— Очень хорошо, как и Олег. О господи, дядя Женя, у меня все это в голове не умещается. Ведь всего четыре часа назад Олег сидел у меня дома, пил чай…

— Вот как? Выходит, ты был последним, кто видел его.

— Не я. Кто-то успел повидаться с ним после меня.

— Куда он собирался идти от тебя?

— Домой, но, зная его, я бы не удивился, если бы он рванул на службу, составить запросы, о которых мы говорили с ним…

Вдруг Иван почувствовал новую волну озноба. «Или же он мог вернуться на Ордынку, к дому графини Орловой, за которым следил сегодня вечером» — продолжил он уже про себя.

Когда они подъезжали, Иван увидел, что в начальственном кабинете действительно горит свет. Его ждали.

— Господин Чемесов, как я понимаю, вы уже в курсе последних событий?

— Да.

— Расследование этого злосчастного дела стало уже притчей во языцех. «Делом Орловых» интересовались даже из Санкт-Петербурга. Надеюсь, вы понимаете, что это значит?

Иван вздохнул.

— Да.

— По зрелом размышлении, я пришел к тем же выводам в отношении вас, что и господин Иевлев. Та запонка была действительно подброшена с целью скомпрометировать вас и тем самым устранить от расследования. Следующий, назначенный на это дело следователь был уже устранен физически! Воплощенный непрофессионализм! Неужели все мое управление теперь будет тщетно пытаться изловить одного мерзавца? Стыд и позор!

— Согласен, — сказал Иван и тоскливо взглянул в окно на занимающийся рассвет.

— Так вот, господин Чемесов, я своей властью возвращаю вас к расследованию серии этих преступлений, к которым теперь, судя по всему, прибавилось и убийство старшего судебного следователя Иевлева.

— Он еще жив!

— Что?

— Олег Иевлев еще не умер!

— Простите. Должно быть меня неверно информировали. Но в любом случае это все, что я хотел вам сказать. Можете быть свободны.

Однако когда Иван уже взялся за бронзовую ручку добротной дубовой двери, его окликнули вновь.

— И вот что, господин Чемесов, если в ближайшее время этот человек или эти люди не будут пойманы, я хочу видеть на своем столе ваше прошение об отставке. Надеюсь, вы понимаете меня правильно.

— Слушаюсь, — ответил Иван и вышел.

Кошкарев с нетерпением ждал его.

— Вот что, дядя Женя, заготовь-ка ордера на обыск в особняках Орловых и генеральши Коноплевой, где гостят ее родственники из Рязани. Церемонии окончились.

— Да где ж я их сейчас подпишу Иван?

— Где хочешь! Подними с постели всех чинуш, и пусть подпишут! В конце концов, не одни мы на службе государевой. Когда все будет готово, меня найдешь в больнице, у Олега…

Операция только-только завершилась, когда Чемесов подошел к операционной. Серый от усталости Никита Быстрицкий курил в коридоре, зажав сигарету хирургическим зажимом.

— Ну как? — волнуясь, спросил Иван.

— Зашивают.

— И?

— Не знаю, Иван. Ранение тяжелейшее. Даже если все пойдет более или менее, Олег рискует остаться идиотом на всю жизнь. Или превратится в младенца, который даже не помнит, как его зовут. Придется заново учиться ходить, говорить, есть… Или кома… В общем гадостей полный джентльменский набор.

— Но может…

— Может. Говорят, наш создатель тоже много чего мог — по воде, аки посуху, и все такое.

За дверью операционной послышался шум, хирург отступил в сторону, потянув за собой Чемесова. Двустворчатые двери распахнулись, и два санитара выкатили в коридор медицинскую каталку, на которой лежал Олег. Иван пошел рядом. Лицо Иевлева покрывала восковая бледность. Голова, окутанная плотным коконом из бинтов, выглядела какой-то бесформенной, кукольной.

Боль, ярость, негодование тугим колючим клубком ворочались в душе Чемесова. Он ухватился за каталку так крепко, что санитары были вынуждены остановиться и, склонившись к другу, зашептал, надеясь, что, как бы далеко ни был Олег, он услышит его.

— Я обязательно поймаю этого гада. И на сей раз не позволю никаким чувствам помешать мне в этом. Видит бог, и так пострадали слишком многие. Ах, дружище, если бы ты мог рассказать, что же произошло с тобой! Зачем ты опять пошел на эту чертову Ордынку? Что ты еще хотел увидеть там?

— Он все равно не слышит тебя, Иван. Позволь этим молодым людям отвезти его в палату, — Быстрицкий мягко взял Чемесова за локоть.

— Я виноват в том, что произошло с ним.

— Каким же это образом? Ты сам только сегодня утром вышел из больницы. Не бери на душу чужой грех, Ванечка, никому от этого легче не станет.

— Он взялся за это расследование, чтобы помочь мне выбраться из той идиотской ситуации, в которую я сам поставил себя своей тупостью, неумением, неспособностью разобраться…

— Иван! — Быстрицкий сменил тон, и теперь его голос был резок и требователен. — Ты немедленно перестанешь устраивать здесь сцену. Черт меня дери! Тебе что — как истеричной бабе нужно отвесить оплеуху, чтобы привести в чувство?

— Прости! Спасибо, Никита, — Чемесов спрятал в ладони лицо, постоял так, а потом, словно смахнув с него невидимую паутину боли, вины, переживаний, бесстрастно взглянул на друга. — Если будут какие-то известия о состоянии Олега, меня можно будет найти в особняке графини Орловой, а позднее — на службе. Не обессудь, что доставил тебе…

— Иди уж! — перебил его Быстрицкий. — И запомни — ты и только ты способен наказать мерзавца, который сделал подобное с Олегом.

Он легонько подтолкнул в спину огромного по сравнению с ним Ивана и долго смотрел ему вслед, искренне переживая за этого большого человека с такой чувствительной, ранимой душой…