Не ищи оправданий

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Не так это должно быть! Нельзя без любви!

Она уперлась кулачками ему в грудь, рывком оторвалась от его губ.

— Нет, Джонатан, — простонала она, тряся головой. Слезы ручьями струились у нее по щекам, она умоляюще смотрела на него снизу вверх.

Щеки у него окрасились темным румянцем, глаза потемнели и стали почти черными.

— Почему? — Он все еще удерживал ее в стальном кольце своих рук. — Мы хотим друг друга, и ты это знаешь.

Еще бы ей не знать! Но она также успела убедиться, что, кроме физического желания, он не испытывает к ней ничего.

— Я не готова выслушивать обвинения в том, что отдалась тебе, чтобы получить твои песни. — Она насмешливо скривила рот.

Джонатан отшатнулся, руки упали.

— Я бы никогда так не подумал.

— Обязательно подумал бы, — уверенно сказала Тори, отступая. — И не только это.

Несколько долгих секунд он смотрел на нее молча, взгляд вновь стал ледяным.

— У тебя очень низкое мнение обо мне, — наконец произнес он.

— Не о тебе, Джонатан. — Она покачала головой. — О людях вообще. — Чего только она от этих людей не натерпелась!

— Я никогда не считал себя частью толпы! — огрызнулся он.

Тори пожала плечами.

— И тем не менее я хочу выяснить все раз и навсегда. Мне нужен новый материал, не похожий на прежний, привычный. Что-нибудь вроде того, что я слышала в воскресенье.

Взгляд Джонатана не потеплел.

— Извини, я не верю тебе. За всем этим я усматриваю вмешательство Мэдисон и Гидеона.

— Да считай как хочешь, — нетерпеливо ответила она. — Я не благотворительная организация, а ты не нуждаешься в опеке. Если мне понравятся твои песни — а это еще надо посмотреть! — мы заключим контракт в полном соответствии со всеми требованиями.

Джонатан продолжал скептически смотреть на нее.

— Ну вот уже и проблема появилась.

— То есть?

Он шутливо склонил голову.

— Я не пишу песен, я пишу только музыку без слов.

— Так это еще лучше, — оживленно заметила она, — ты пишешь музыку, а я слова.

— Не думаю, что у нас получится, — отрезал он.

— Почему же? — Его упрямство начинало ее раздражать.

— Потому что я не пишу песен в стиле Виктории Кэнан, — надменно проговорил он.

— Я же только что сказала — я хочу подготовить совершенно другой репертуар! — Нет, надо успокоиться, иначе она вообще ничего не добьется.

Джонатан покачал головой:

— Моя музыка тебе не подойдет.

Она уже не могла сдержаться.

— Ты считаешь, что Виктория Кэнан запятнает позором твою музыку?

Джонатан вздохнул и отошел к камину.

— Да, я пишу песни о любви, Тори. У них нет слов, но любой, кто их услышит, сразу поймет, что они — о любви.

— А Виктория Кэнан не поет о любви, — сухо добавила она. — Но в этом-то все и дело, я буду их петь. — Прочтя сценарий Стивена Джеймса, она поняла, что главная тема его постановки — любовь. — Я как раз... Мне недавно предложили роль певицы в пьесе. — Ну вот и проговорилась! Ну и пусть!

Джонатан покачал головой.

— Не этого ждут от тебя твои поклонники.

— Ты думаешь, я не знаю? — ответила она. — Именно поэтому мне так трудно было принять решение.

Все, дальше отступать некуда.

— Так ты для этого приехала на остров? — догадался Джонатан.

— Отчасти, — кивнула она. — Но ведь и ты приехал за этим.

Он напрягся, взгляд стал непроницаемым.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты приехал сюда, чтобы тоже принять какое-то важное решение…

— Это тебе Мэдди сказала? — почти выкрикнул он.

— ...хотя не знаю, о чем, — закончила она.

— Только не ври, что Мэдди тебе ничего не рассказывала. Прости, но мне трудно поверить.

— Не прощу, — прервала его Тори. — Мэдисон твоя сестра, и она не имеет привычки сплетничать ни о тебе, ни о Гидеоне!

— А при чем тут Гидеон? — сквозь зубы проговорил он.

— Послушай, Джонатан, я не знаю, какие у вас разногласия с зятем...

— Дело в том, что он приходится мне не только зятем!

— Не понимаю...

— Не понимаешь?

— Не понимаю! — нетерпеливо повторила она. — За что ты так ненавидишь Гидеона?

— Я его ненавижу? — изумился он. — Как я могу его ненавидеть, если он — мой брат!

— Ну да, он стал тебе братом, — когда Мэдисон вышла за него замуж, но это вовсе не значит, что ты обязан любить его... — начала Тори, но он снова покачал головой.

— Он на самом деле мой брат, — с усилием проговорил Джонатан. — Ты только взгляни! — Он взял фотографию, на которой были изображены Мэдисон и Гидеон. — Сравни нас. Видишь, какое сходство?

Она еще раньше заметила, но думала, что это случайное сходство.

Джонатан поставил фото на каминную доску и уставился в окно.

— Когда мне исполнилось восемнадцать, мать рассказала мне правду о моем рождении. До этого я считал отцом Малкольма Макгвайра, — тихо начал он, так тихо, что Тори с трудом угадывала слова. — Когда мать все рассказала, я не огорчился — Малкольм обращался со мной как с сыном, да и мать меня любила. Мэдди вообще обожала всех нас, а мы любили ее. — На его губах мелькнула улыбка и тут же погасла. — Мне это было неважно. — Он повернулся к Тори.

Кажется, она начинала понимать. Тот разговор за ужином... Они говорили о Джоне Берне, отце Гидеона, о генах, которые мы наследуем от родителей. Тогда он намекнул, что Гидеон может быть склонен к пьянству и адюльтеру, как его отец перед смертью. Но если Джонатан действительно брат Гидеона, значит, Джон Берн и его отец тоже.

— Но все изменилось, когда Мэдисон и Гидеон полюбили друг друга? — догадалась она.

Джонатан печально улыбнулся.

— Так не должно было быть.

— Но так произошло.

Он кивнул.

— С восемнадцати лет я знал, что у меня есть сводный брат — продюсер Гидеон Берн, но я был счастлив там, где жил, а он вообще не знал о моем существовании. Лучше бы все так и оставалось.

— Потом Мэдисон встретилась с Гидеоном, — Тори наморщила нос. — А что тут удивительного, Мэдисон — актриса, Гидеон — режиссер, они все равно встретились бы. Но получилось так, что они полюбили друг друга.

Джонатан судорожно вздохнул.

— И вот Мэдисон встретилась с Гидеоном, — машинально повторил он. — Похоже на название фильма, верно? И, глупейшая вещь, именно я уговаривал Гидеона не отказываться от Мэдисон, когда он узнал правду о моей матери и обо мне. И я оказался прав — они созданы друг для друга. Но мне и в голову не приходило, что, помогая им, я сам останусь с неразрешенной проблемой.

Тори, напротив, все прекрасно понимала: Джонатан переживал своеобразный переломный момент и рано или поздно это должно было произойти.

Малкольм Макгвайр был для Джонатана любящим отцом, да и Сьюзан Делани, без сомнения, любила сына. Однако своего истинного отца Джонатан никогда не знал и не мог знать. Джонатан не интересовался этим фактом лет двенадцать после того, как узнал, но ситуация обострилась, когда Джонатан два года назад встретился со своим сводным братом. Ведь он не просто встретился с ним, он ввел его в свою семью как своего зятя.

— Ты разговаривал с Гидеоном о его... твоем отце? — осторожно спросила Тори.

— Нет, — резко ответил Джонатан. — Этого еще не хватало! — Его глаза зло блеснули.

— Но это необходимо.

Он отрицательно мотнул головой:

— Это смешно.

— Почему?

— Потому что Джон Берн не имеет касательства к моей жизни. Этот человек мертв более тридцати лет.

— Ну не знаю, только, если бы я была на твоем месте...

— Но ты не на моем месте, — зло ответил он. — Ты провела счастливое детство с любящими родителями, у тебя удачно сложилась карьера, ты знаешь о себе все, кто ты и что ты.

Надо ли ему рассказывать, что она приемная дочь, что у нее никогда не было потребности отыскать своих настоящих родителей, потому что люди, которые ее удочерили, дали ей защиту и уверенность в себе?

Но он явно не готов выслушать ее откровения, ему важно узнать о себе, а судьба других его сейчас совсем не интересует.

— Тебе не кажется, Джонатан, что ты судишь обо всем превратно?

Он холодно взглянул на нее:

— Ты о чем?

Она вздохнула:

— Мне кажется... Мне кажется, — повторила она, — что в жизни самое главное — кто ты сам и чего достиг, а не то, кем были родители. Я очень сомневаюсь, что ты рассчитываешь сделать карьеру за счет славы своей матери.

— Конечно, нет! — возмутился он. Тори кивнула.

— И ты наверняка не собираешься стать неудачником лишь потому, что твоим отцом был Джон Берн.

Сжав губы, Джонатан несколько секунд безмолвно смотрел на нее колючим взглядом.

— Это что, эксперименты в области психологии? — насмешливо пробормотал он.

— Да, если хочешь.

— Не хочу, — грубо возразил он.

Похоже, до этого человека ей не достучаться.

— Скажи мне, Джонатан, — тихо начала она. — Как воспринимает эту историю Малкольм?

Он вздрогнул:

— Малкольм? Не думаю, что он...

— Конечно, ты не думаешь, — согласилась она. — Но ты же сказал, что он обращался с тобой как с сыном, любил тебя, гордился тобой. Он доверил тебе семейный бизнес, — заметила она. — Неужели ты думаешь, что твое поведение никак на него не подействовало?

На лице Джонатана она, к своему удивлению, увидела смущение.

Она вполне могла представить, что чувствовал Малкольм Макгвайр в течение двух лет душевных метаний Джонатана.

— Мои чувства к Гидеону как к брату и Джону Берну как к отцу никак не влияют на любовь и уважение, которые я чувствую к Малкольму, — наконец сухо проговорил Джонатан.

— Он об этом знает?

— Ты...

— Ну конечно, ты же здесь, а не там, — решительно продолжала она, не сомневаясь, что после этих слов Джонатан еще больше возненавидит ее. — И Малкольм сам занимается своим бизнесом?

— Как и все, я имею право на отпуск.

Она согласно кивнула:

— Обычно, чтобы в семье не беспокоились, люди предупреждают о своем отъезде.

— Тори, мне тридцать три года, а не три. Давно прошло время, когда я докладывал родителям, куда хожу.

Она тряхнула головой:

— Мне двадцать четыре, но я не считаю, что родители не имеют права беспокоиться обо мне.

— Значит, я неисправимый эгоист, — насмешливо сказал Джонатан.

— Выходит, да.

Он гордо выпрямился во весь свой огромный рост.

— Кажется, я не спрашивал твоего мнения, — произнес он с надменной улыбкой.

Тори резко вдохнула. Да, не спрашивал, и она очень бы хотела, чтобы кто-нибудь другой сказал ему это.

— Я просто пыталась поставить себя на место твоих родителей.

— И как, удалось?

Будто его это интересует!

— Ты должен быть благодарен за то, что ты имеешь, Джонатан. У тебя есть любящие сестра и брат, очаровательная племянница. У тебя есть мать, которая тебя любит, отчим — достойный и уважаемый человек, насколько я понимаю, хотя никогда не встречалась с ним.

— Конечно, я люблю Малкольма. — Голос у него слегка охрип от волнения.

— Так постарайся же понять, что он чувствовал все это время, все эти два года, — произнесла Тори. — Я понимаю, тебе было трудно, когда Мэдисон вышла замуж за Гидеона, но насколько тяжелее было Малкольму! Ведь он внезапно стал никому не нужен!

Джонатан помрачнел — вероятно, он никогда не рассматривал ситуацию с этой стороны. Тори не сомневалась: если Джонатан понял свою вину, он задумается и непременно помирится с семьей.

— Мне нужно идти, Джонатан, — решительно сказала она, — родители будут волноваться. Я сказала маме, что скоро вернусь.

Насмешливо скривив рот, он проводил ее до порога:

— Ты не хочешь, чтобы они волновались?

— Именно так. — Она повернулась и улыбнулась ему. — Я искренне надеюсь, Джонатан, что ты примешь правильное решение.

Даже если это решение заставит его уехать далеко от нее, в Америку. Даже если она никогда его больше не увидит!

Она плохо спала и совершенно не выспавшаяся спустилась в кухню рано утром, разбуженная ароматом свежего кофе. Было половина седьмого, но отец уже поднялся.

Увидев ее, он улыбнулся:

— Ты рано встала, дочка.

— Я не могла устоять перед запахом твоего кофе.

Она налила себе чашку и села за стол напротив отца.

— И это единственная причина? — мягко спросил он.

Тори нахмурилась. Что он имел в виду? Она плохо выглядит? Заглянув в зеркало, она заметила, что очень бледна.

— А что еще может быть?

— Сегодня спозаранку забегал Джонатан, — сказал отец.

Тори взглянула на него.

— Джонатан забегал?..

Должно быть, он тоже не мог заснуть. Отец кивнул и озабоченно наморщил лоб:

— Он был здесь без четверти шесть. Я как раз пошел в сарай, чтобы посмотреть, как там ягнята.

Отец вставал обычно очень рано, но в это время он, как правило, еще спал. Только забота о больном ягненке могла поднять его в такую рань.

— Джонатан улетел, Тори, — тихо проговорил отец.

— Улетел? — переспросила она. — Куда?

— В Лондон. На семичасовом самолете.

Тори почувствовала, как кровь отлила от щек. Она недоверчиво уставилась на отца.

— Джонатан улетел? И даже не попрощался?

— Нет, он попрощался, — ответил отец. — Именно поэтому он и заехал к нам по дороге.

Отец взял со стола большой коричневый пакет.

Тори невидящим взглядом уставилась на него. Неужели Джонатан действительно уехал!

Она, конечно, надеялась, что он задумается над ее словами и вернется в Америку, но... Он должен был хотя бы попрощаться!

— Ты будешь открывать, Тори? — спросил отец, видя, что она застыла на месте.

Тори смотрела на пакет, боясь прикоснуться. Что Джонатан мог ей оставить? Для прощальной записки пакет великоват!

Трясущимися руками она взяла пакет у отца, распечатала его и вытряхнула содержимое на стол.

Нотные страницы! Очень много!

— Вот, возьми. — Отец, протянул ей небольшой конверт, который выпал последним.

Тори уставилась на конверт. Что там? Слова прощания! Что же еще?