Не место для якоря

Света

Заботливая хозяйка суетилась по кухне, готовя нам поздний завтрак. Фрунзе никогда особо не привлекал отдыхающих, поэтому она, по всей видимости, решила ответственно подойти к нашему здесь пребыванию и обслужить постояльцев по высшему разряду, накормив их и развлекая беседой.

Старый лакированный стол-книжка пребывал в сложенном состоянии и был покрыт цветастой скатертью с подсолнухами. Мотивы этого солнечного символа процветания повторялись во всех элементах отделки кухни, от зелено-желтых обоев до герани в бежевом горшке в мелкие кружки подсолнечника. Я сидела на старом деревянном стуле с некогда отделанным бордовым бархатом сиденьем, а Ян расположился на старом диване, покрытом красно-коричневым аляповатым ковром. Я бы с радостью устроилась рядом с ним, но в таком случае стол приходился бы мне по подбородок.

Татьяна Ивановна, как звали нашу спасительницу, разливала по глубоким тарелкам очень странный на вид суп. Как она объяснила, его научил её готовить дед Бойко, как его называли все в деревне, по привезенному из Болгарии рецепту. Он постоянно угощал её непривычными фрунзенцам блюдами, а иногда, когда дед пребывал в особо хорошем расположении духа, можно было зайти к нему на чашечку чая и ароматные сарми, которые, по сути, были голубцами в виноградных листьях. Иногда Бойко доставал из старого серванта бутылочку абрикосовой ракии или менты, мятного ликера, привезенную сыном от первого брака с родины, и угощал взрослых гостей. А если гостем была женщина, то мог рассказать о каких-нибудь заморских блюдах. Так наша хозяйка и научилась готовить таратор — летний холодный суп из кислого молока, огурцов, грецких орехов и специй. Несмотря на странный состав, суп оказался неожиданно вкусным и приятно охлаждал, так как южная жара постепенно начала проникать и в эту маленькую кухоньку.

Пожилая женщина обрела в нашем лице благодатных слушателей и стала вспоминать о каких-то событиях её прошлого, не имеющих особого отношения к делу, и не давала вставить и слова в свой ностальгический монолог. В один момент, когда она наклонилась, чтобы проверить банки с компотом, стоящие на полу дальней стены под синим ватником, я наконец смогла задать самый главный вопрос:

— А дед Бойко ничего не говорил про свои рисунки? Может, они у кого-то сохранились?

Хозяйка выпрямилась, с удивлением посмотрела на меня и ответила:

— Я не помню, чтобы он часто рисовал… Я-то переехала сюда лет двадцать назад, после замужества, он уже в то время болел, — она задумалась, припоминая, и вдруг оживилась: — Точно, правда ж рисовал! К нему дети забегали всё время, особенно по вечерам на сладкое и за сказками, и он им иногда что-то калякал в тетрадках или помогал подготовить рисунок к изо в школе. Он хоть и старым был, а писал до самого конца четко и уверенно. Но особо этим не увлекался, больше любил выдумывать всякое… Зайдешь бывало, ребятишки сидят, глаза вылупили и такая тишина стоит, как ни на одном уроке… А он им какие-то истории рассказывает про пришельцев, зверушек всяких, звездолеты… Я своим, помнится, когда они малые были, про Алису Булычева читала, как они с папой до планет летают и привозят животных в зоопарк, так вот его сказки это чем-то напоминали. Наверное, тоже своим Илюше с Нинкой перед сном читал. Или жена читала, а он запомнил.

— Так вы их не видели, получается? — уточнила я, не надеясь на положительный результат.

— Нет, деточка, не видела, — Татьяна Ивановна покачала головой. — Ты из-за рисунков что ли приехала?

— Ну да, — ответила я, не скрывая разочарование в голосе. Полгода ожидала я этот момент, пыталась найти объяснение, а всё попусту!

— Почему эти рисунки так тебе важны? — она вмиг посерьезнела и села за стол, нервно теребя в руках тряпку, которой прежде вытирала столешницу.

— Понимаете, я никогда ничего прежде не слышала о Бойко Видинском, но стала рисовать и меня… обвинили в плагиате, — заметив недоуменное лицо женщины, я пояснила: — то есть мне сказали, что я перерисовала чужую картину, присвоила не свои заслуги. Но я абсолютно уверена, что идеи для моих работ — мои собственные, и то, что у кого-то были похожие, меня настолько удивило, что я нашла информацию об этом художнике и в итоге приехала сюда. А теперь… видимо, мне не суждено найти ответ.

Татьяна Ивановна смотрела на меня так, словно увидела приведение. Выражение растерянности и некоторой степени ужаса застыло на её побелевшем лице без единой кровинки. Она медленно перевела взгляд на Яна и испытующе на него посмотрела, а потом, по мере того, как она вглядывалась в него и видела что-то, понятное только ей, её губы сжимались в строгую линию, а глаза сужались от затаенной злости.

Но ещё спустя мгновение женщина опустила их вниз, на сжатые в кулаки ладони, а когда вновь обратила внимание на нас, была уже спокойной и собранной.

— Он говорил, что вы можете прийти… я считала его слегка сумасшедшим. Думала, дед свихнулся на старости лет…

— Откуда Бойко знал, что мы придем? — теперь уже настала моя очередь смотреть на неё оленьими глазами.

— Не то, чтобы знал… — она замялась, подбирая слова, — Скорее, просто надеялся. Верил.

Я молчала, переваривая странные слова Татьяны Ивановны. Кажется, я совсем ничего не понимала. Она между тем поднялась из-за стола, снова взяла тряпку и принялась суетиться по кухне, избегая наших взглядов. Когда же молчание стало совсем тягостным, женщина повернулась и решительно заявила:

— Вам нужно позвонить его внуку. Он, если что, спросит у отца, я же ничего не могу толком объяснить. Главное — расскажите эту историю с картиной. И что вы приезжали сюда ради этого. Телефон я дам.

Она быстро вышла из комнаты, а затем вернулась с потрепанной телефонной книжкой. Перебирая дрожащими пальцами страницы и немного шевеля губами, она нашла нужный номер и кривым подчерком переписала его на выдранный листок. Протянула его нам. От прежней радушной хозяйки не осталось и следа. Нет, она не стремилась нас выгнать поскорее, но глядела слегка настороженно, боязливо, как ведет себя любой суеверный человек, сталкивающийся с чем-то потусторонним, не вписывающимся в его картину мира. Видя состояние этой женщины, у меня даже возникло подозрение, что она могла и вовсе перекреститься, когда ходила за книжкой с номерами.

Ян тоже почувствовал эту нездоровую атмосферу и, быстро допив чай, предложил вернуться в Геническ, ссылаясь на то, что друзья за нас уже беспокоятся. Я была совсем не против, так как ощущала пелену испуга, накрывшую эту комнату. Вскоре необычное поведение хозяйки достигло апогея, когда она ни с того не с сего отказалась брать с Яна деньги за ночлег, никак это не мотивируя, но судя по её невменяемому состоянию, спорить было бесполезно.

Когда мы уже вышли за порог и приготовились в сотый раз благодарить за гостеприимство, она, не выпуская из рук всё ту же тряпку, предложила с таким видом, словно соглашается на прыжок с парашютом:

— Хотите сходить на его могилу? Я вам и дом по пути покажу.

Я вопросительно посмотрела на Яна, не зная, как относиться к такому предложению. Он пожал плечами, дескать, решай сама. По правде говоря, больше всего сейчас хотелось поскорее вернуться в номер и принять душ, а не тащиться по полуденной жаре непонятно куда, но хозяйка вела себя так, словно делает что-то очень важное, причем наступив на горло собственному страху.

Татьяна Ивановна попросила нас подождать её, скрылась в доме, а потом вышла в легком салатовом халате. Закрыв входную дверь, она повела меня и Яна по пыльной дороге на край деревни, по пути здороваясь с соседями или же игнорируя их приветствия, когда задумывалась. Я поздно вспомнила, что на кладбище нужно приносить конфеты или другую еду в количестве двух экземпляров, и предложила зайти по пути в магазин, но молчаливая хозяйка остановила меня, заверив, что нам не нужно ничего покупать. Это тоже было странно, так как и она сама ничего с собой не взяла, хотя ласково и с теплом отзывалась о деде Бойко.

Когда дорога превратилась в вытоптанную тропинку посреди поля практически полностью выгоревшей на солнце травы, мы стали идти гуськом. Ян же, идя последним, периодически останавливался и рвал редкие полевые цветы, выглядывающие среди жухлых стеблей типчака. Букет получился очень хлипким и тонким, а когда я разделила его на две части, отдав одну Яну, и вовсе несуразным. Но надо всё-таки уважить этого художника. Пусть даже я и не найду ответов, эта поездка принесла мне очень многое — встречу с Яном, и чем бы это ни закончилось, я определенно не смогу стереть из памяти эти южные каникулы.

Вскоре показалось заросшее высокой травой кладбище на маленьком оазисе деревьев посреди поля. Видимо, деревья не стали срубать, чтобы была хоть какая-то тень, и благодаря ей я почувствовала облегчение, когда мы зашли на эту священную территорию. Я не могла разделить важность момента с Татьяной Ивановной, так как больше думала о том, что после этих пеших походов все мои ноги испачкались в пыли и мне просто необходимо как можно скорее оказаться в номере. Хорошо, что хоть панамку в поездку взяла, иначе нос бы сгорел окончательно. Ян же шел как ни в чем не бывало, словно эта прогулка его совсем не напрягает и нет ничего странного в походе туристов на могилу незнакомого человека жарким днем.

Виляя между тесно притулившимися друг к другу оградами, мы вслед за хозяйкой вошли в голубую калитку и встали у могил. Их оказалось две — мужская и женская. Памятники были простые, сделанные из спаянных металлических листов каким-то местным мастером, и покрашенные голубой краской, которая теперь местами обшарпалась и обнажила спрятанное под ней стальное естество. Этот участок захоронения был более ухожен, чем расположившиеся поблизости, наверное, дочь Бойко из Мелитополя всё же иногда сюда приезжала и наводила хоть какой-то порядок. Пластмассовые цветы по большей части потеряли свой цвет и от дождя склонились под неестественными углами, приготовившись к падению.

Я разделила хлипкий букет полевых цветов на две части, и положила один на могилу женщины с выцветшей фотографией, так как мне показалось важнее проявить жест уважения к женщине, хоть я и приехала сюда ради Бойко. Ян же приложил к памятнику Бойко второй букет и остался сидеть на корточках, вглядываясь в надпись на нём. Татьяна Ивановна стояла поодаль и молча за нами наблюдала, перекрестившись три раза на входе. Странный обычай, мы в России, кажется, не крестимся при появлении на кладбище.

Я присела рядом с Яном, пытаясь разглядеть, что же он заметил. На плите были написаны годы жизни — 17.09.1917-22.03.2000 — и латинское изречение «а posse ad esse». Ян же не вчитывался в него так долго. Присев рядом, я обнаружила, что всё это время он набирал его в строке поисковика на мобильном, чтобы узнать его значение. Интернет притормаживал, так как мы находились уже в километре от Фрунзе, но вскоре выдал результат: «от того, что возможно, к тому, что существует». Мне понравилась эта фраза. Бойко был мечтателем, любил придумывать и рассказывать разные истории, и даже мне казалось, что она к нему как нельзя подходила.

Я посмотрела на могилу женщины, но она на ней краска слезла ещё сильнее, поэтому я рассмотрела только отдельные фразы «Видинская Ярослава…», год рождения «1925» и «Да пребудут с тобой небеса всегда и во веки веков».

Поднявшись на ноги, я отошла к выходу и окинула последним взглядом могилы. Смерть всегда печалит и заставляет задуматься о вечном, и мне было искренне жаль, что я так и не познакомилась со сказочником Бойко. Хорошо, что у него были дети, которые помнят о нём и после смерти. Он, должно быть, был неплохим человеком, и я попыталась передать ему своё уважение мысленно, глядя на места захоронения его и его жены. Это единственное, что я смогла сделать. Наверное, именно этого и ожидала Татьяна Ивановна, приведя нас сюда. Она по-прежнему наблюдала за нами с некоторой настороженностью, и мне казалось нетактичным задавать ей вопрос о том, каких действий она ожидает от нас на этой могиле. Мы должны станцевать? Заплакать? Каяться в грехах? У меня не возникло никаких особенных чувств, кроме привычной скорби по всем тем, кого я знала в своей короткой жизни и кто покинул меня. Бойко же, хоть и каким-то образом ворвался в мою жизнь, был совершенно незнакомым человеком, просто мечтающим так же, как и я.

Обратная дорога вконец меня измотала, и я прокляла себя, что не отказалась от похода на могилу Видинского. Радовало только присутствие Яна в такой необычной ситуации. Подумать только: теперь, когда лед в отношениях растоплен и всё начало налаживаться, мы проводим наш первый день вместе на кладбище! Хорошо, что рядом старый добрый Ян, и его я мало чем могу удивить, поэтому не постеснялась согласиться на эту прогулку, но если бы это был не он? Даже не представляю, кого ещё я могла бы взять с собой в это странное приключение и чувствовать себя при этом совершенно спокойной.

Вскоре мы вступили на территорию села, но к остановке пошли не знакомыми уже дорогами, а петляя в каких-то улочках. Но этому вскоре было дано объяснение. Хозяйка остановилась около одного типично украинского домика, приземистого, побеленного с обведенными синим окнами. Он не бросался в глаза при первом взгляде, так как дорога от деревянной калитки до входной двери была укрыта аркой вьющейся виноградной лозы, а перед самым домом росли пышные деревья абрикоса и груши. Под окнами же виднелись заросли крыжовника, смородины и мяты. Теперь дом был неухоженным, так как, судя по рассказу нашего проводника, внуки Бойко лишь иногда приезжают сюда как на дачу. У них есть где-то в поле большой участок земли, засаженный картофелем, а позади самого дома они выращивают помидоры, огурцы, морковь и подобные овощные культуры.

Я, как городской житель, застыла на какое-то время перед этим образцом деревенского уюта. Наверное, и я могла бы прожить жизнь в таком домике, который настолько органично вписался в лоно сада, что становился неотделим от него. Каково это: проснуться утром, выйти во двор, нарвать целую тарелку абрикосов и есть их на завтрак, смакуя сочную ароматную мякоть? Или сорвать пучок мяты и заварить самый вкусный чай для себя и любимого человека? Или надеть резиновые калоши и пройтись между грядок, выискивая самый крупный красный томат, а потом сделать из него, огурчиков, свежего зеленого лука и нескольких долек чеснока непередаваемо аппетитный салат и заправить его ароматным украинским подсолнечным маслом, которым так славится эта страна? Я вдохнула терпкий запах абрикосов, закрыла глаза и подумала, что именно так, наверное, и пахнет мечта.