Не место для якоря

Бойко

Я проснулся с ощущением быстро колотящегося сердца и пересохшего горла. Протянул дрожащую руку и отпил воды из стакана, покоящегося на деревянном столике рядом с кроватью. Затем откинулся на подушки и закрыл глаза, выравнивая дыхание. Постепенно улетучивалось чувство страха от чего-то гигантского и твердого, на какое-то мгновение придавившего меня, и панические голоса медленно стихали внутри головы.

Когда я вновь открыл глаза, то от сна осталось лишь небольшое волнение, но рассветные лучи солнца изгнали и его. Утро вечера мудренее. Утро принесло мне освобождение и всколыхнуло волну радости. Я улыбнулся новому дню и стал обдумывать, чем же сегодня заняться. Можно собрать миску абрикосов и сварить компот, чтобы угостить Татьяну и детей, которые обязательно прибегут. Ещё нужно пройтись по грядкам и срезать стрелки пошедшего в цвет чеснока, чтобы их заморозить и потом поджарить к приезду детей. Дочка так любит это вредное блюдо, хотя ей острое есть крайне нежелательно.

Этим делами я и занялся, перемежая их с тихим отдыхом на скамье с книгой. Осознание бренности своего бытия заставило меня углубиться в изучение разных мировых религий, пытаясь найти в них ответы на мучившие меня вопросы. Сегодня я читал раздел про джайнизм, и меня крайне заинтересовали дэвы — божественные существа в индуизме, немного сходные с православными ангелами.

Именно на лавке меня вновь застала Татьяна, сегодня против обыкновения одетая в простой цветочный байковый халат. Я неожиданно вспомнил, что сегодня суббота, значит, она не работает в медпункте, но тем не менее пришла сделать мне угол. За ней бежал Павлик, семилетний мальчуган с огромными карими глазищами и торчащими ежиком волосами. Едва завидев его, Пират соскочил с лавки и, приветственно гавкая, бросился облизывать лицо мальчика. Паша обнял его за шею, я затем принялся убегать от соскучившегося по играм пса по всем грядкам:

— Павлик, не бегай по огороду! — сердито окликнула его мама, которая как никто другой понимала, что втоптанная земля мало пропускает воду и придется её снова рыхлить. Я уже слишком стар для огородных работ, а вот дочке придется повозиться, она не может смотреть, как то там, то сям пробивает сухую корку почвы сорняк. Приедет, и вместо того, чтобы отправиться поплавать на лиман или на худой конец составить компанию мужу в рыбалке, провозится всё это время на огороде.

Татьяна подошла, пристально наблюдая за тем, как сын носится по тропинкам между гряд, и улыбнулась:

— Добрый вечер, дядь Бойко. Как вы сегодня себя чувствуете?

— Всё хорошо, Танюш. Вот если бы не надо было ещё терпеть эти уколы, было бы вообще отлично, — не смог удержаться от ворчания я.

— Так надо, для вашего же блага, — привычно повторила медсестра, которая никак не хотела давать мне спуску и уклоняться от заботы о собственном здоровье. Приходилось мириться, иначе всё расскажет детям, а они налетят, как коршуны, и не отстанут, пока не проконтролируют каждую введенную инъекцию.

Я облокотился о татьянину руку и поднялся с лавки, и мы поковыляли к дому. Сегодня у неё наверняка полно забот, но ведь не уйдет же, пока не убедится, что я хорошо перенес укол.

Любимое кресло заключило меня в свои объятия. Закатав рукав светлой рубашки, я положил руку на подлокотник. Сегодня кончики пальцев медсестры были теплыми и резко контрастировали с холодной поверхностью намоченной спиртом ваты. Плоть сдается под натиском острой трубки, кипящая смола растекается по венам, резко бросает в жар. Сердце, как и утром, начинает быстро стучать, и я не могу это контролировать. Закрываю глаза, когда кухня вновь начинает качаться перед глазами, и пытаюсь перебороть приступ тошноты от гадкого привкуса лекарства, появившегося в горле. Стакан воды вновь у моих губ, и я делаю спасительный глоток.

Сквозь шум пульсирующей в ушах крови я слышу звук льющейся из крана воды и стук посуды, которую Таня заботливо решила помыть. Хочется возразить, убедить её, что я сам вполне справлюсь с этим хозяйским делом, но всем телом овладела такая слабость, что язык отказывается шевелиться и мысли текут так плавно, словно никак не могут выбраться из тягучего болота, куда их засосала сила лекарства.

Звенит ложка, ударяясь о края кружки. Даже пребывая на задворках сознания, я узнаю этот чабрецово-мятный запах. Он всё ближе и ближе, и я ожидаемо слышу легкий стук керамики о поверхность стола очень близко со мной, а за ним и тихий отзвук от чего-то незнакомого. Это меня удивляет, вызывает вопросы, и я открываю глаза, пытаясь поскорее узнать на них ответ. На лакированной поверхности стоит вырезанная из дерева фигурка ящера с длинными клыками, непропорционально большим по отношению к телу хвостом в шипах и гребнем на голове. Она не покрашена, но зато вся покрыта выжженными узорами. Кажется, рассказывая Павлику очередную сказку, я немного перестарался, и детское сознание вообразило такое страшное чудовище.

Татьяна замечает мой удивленный взгляд и говорит:

— Это Пашка вырезал. Несколько дней сидел в папиной мастерской. Очередная ваша история?

— В моей сказке монстр вроде не был так страшен, — задумчиво ответил я, пытаясь соотнести результат усилий Павлика и то, что ему описал. — Ведь в конце истории Пират смог обхитрить недружелюбную Трицу, а если бы она выглядела таким образом, наверняка была бы не травоядной и решила бы полакомиться нашим другом. Получились бы ужасы, а не сказка. Но всё равно мальчик молодец, красиво получилось.

Монстр хоть и производил крайне устрашающее впечатление, всё же был выполнен очень искусно и с большим старанием. Если Павел и в семь лет может такое делать, значит, у него настоящий талант, который семье надо развивать.

— Да, он у нас умница, — улыбнулась Татьяна и посмотрела в окно, за которым, я готов был поклясться, Павлик втихую от мамы всё же принялся носиться с Пиратом по грядкам.

— Там компот на плите, я забыл тебе сказать, — запоздало вспомнил я про результат своих утренних стараний.

Таня заглянула под крышку стоящей на плите кастрюли, вдохнула запах и покачала головой:

— Да я уже ведь чаю сделала, знала бы, даже б не стала ставить чайник.

— Ты тогда залезь в правый от плиты ящик, возьми там банку да перелей себе. Дома своих попоишь, а то я с такой бандуриной не управлюсь, — предложил я, и Таня послушно достала из шкафа стеклянную трехлитровую бутылку и принялась переливать в неё компот с помощью самой большой кружки.

— Вот как вам удается так хорошо готовить? Не каждая женщина сможет вас превзойти. Повезло вашей Яре, — она грустно улыбнулась, как и все, кто говорил о ней. — Эх, мой бы муж так готовил, а то даже яичницу так поджарит, что потом вся плита в масле и соли.

— Зато он с техникой на «ты», что угодно вмиг починит. Даже в компьютерах разбирается похлеще моего Ильи, — не смог удержаться от похвалы я. Когда мой старенький телевизор начинал выдавать помехи или вовсе не включался, приходил муж Татьяны с паяльником и отверткой, отсоединял заднюю крышку и возился там с проводами, видя в их переплетениях одному ему понятный смысл.

— Хоть бы Пашка в него пошел, а то всё возится со своими деревяшками. Даже дочка просила папу прокатить её на тракторе, а Павлик стороной его обходит, — с некоторым опасением сказала Таня, смотря в окно.

— Значит, не его это, — заступился за шустрого мальчугана я. — Его тянет к дереву, к работе руками, не надо его перевоспитывать и заставлять делать то, к чему не лежит душа. Разве что подрастет и сам заинтересуется другим материалом, да хоть камнем, и станет ювелиром, напрмер. В такой кропотливой работе пашкины руки пришлись бы как нельзя кстати.

— Да мал он ещё, дед Бойко, — не согласилась со мной Татьяна. — Он сам как камень, что угодно можно из него высечь, главное, не пропустить нужный момент…

— А вдруг он потом будет всю жизнь маяться, занимаясь нелюбимым делом? Вдруг пойдет у вас на поводу и сломает себе жизнь, вольется в серую массу людей, так и не нашедших место в этом мире? Это ведь может не до добра довести…

Горько кольнуло в сердце. Как легко сбиться с пути или просто не найти дорогу… Если однажды ты уже прикипел к какому-то делу всей душой, это можно не забыть и пронести в душе через всё своё будущее, пытаясь вернуть забытое чувство удовольствия от каждого мгновения прожитого дня, в котором ты был счастлив.

— Это вы всё индийских да японских книжек поначитались, — осуждающе покачала головой Таня. — Снова расскажите про переселение душ или предопределенность? Или что там ещё есть? Карму вспомните? Хорошо хоть детям про это не говорите, они бы тем более не поняли.

— Зря ты так к этому относишься, — теперь уже настала моя очередь упрямиться. Это явно была не та тема, в которой я мог бы сомневаться, хоть и сам толком не понимал, как же действует этот странный механизм. Всё, про что я читал в книгах, было в чем-то схоже с моими внутренними ощущениями и в то же время не создавало целостной картинки, давая лишь по одному кусочку паззла. — Ты никогда не думала, почему одни люди намного успешнее, чем другие? Не смотрела на них с завистью и не удивлялась, почему всё, к чему бы они ни прикасались, выходит у них идеально? Можно говорить про везение или карму, будто они заслужили свой успех добрыми деяниями в прошлых жизнях, а что если дело не в этом?

Татьяна скептически поджала губы и хмуро на меня посмотрела, не одобряя не только моих слов, но и безуспешную попытку выпрямиться в кресле и принять более достойно положение. Но тело меня подводило.

— И в чем же?

— Что если эти люди, как и Павлик, знают, что для них является самым важным жизни и прикладывают для этого все усилия? Что, если они пытались реализовать свой потенциал в той или иной степени каждую прожитую жизнь, и теперь настал миг их триумфа? Они перепробовали огромное количество самых разных профессий, приобрели множество самых невероятных навыков в самых разных областях деятельности, и теперь кажутся асами в своем деле да и в любом, за которое берутся. Они интуитивно помнят, в чем их ждет успех и как его достичь, а где не стоит и пытаться, потому что это им не подходит. Так актер может проявить свои драматические таланты и надевать разные маски, потому что он уже кем только не перебывал прежде и теперь в любой роли находит что-то близкое себе. Или художник мог быть прежде скульптором, но пронес умение пользоваться руками как ещё одним инструментом. Или ученый, пытающийся изобрести какой-нибудь механический прибор и достигший в этом небывалого успеха, мог хранить память об аналогичных устройствах из будущего, и это знание помогло ему интуитивно подобрать ключик к решению задачи в настоящем…

— А что же вы? Были каким-то князем, и это помогает вам лучше разбираться в истории? — недоверие из всего облика Тани так и не исчезло, но привитое ещё в детстве уважение к старшим и хорошее воспитание не позволяло перечить более взрослому человеку.

— Не думаю… Не знаю точно, могу лишь предполагать. Моё умение готовить и при этом двоякое к этому отношение может говорить о том, что я был женщиной, которую вынуждали это делать. У меня это происходит механически, никогда даже не приходилось учиться этому навыку, наверное, ей приходилось этим заниматься очень долго. Может, она была кухаркой при дворе какого-нибудь знатного человека? Ещё я очень люблю животных и интересуюсь даже теми, что уже давно вымерли, именно поэтому в своё время выбрал археологию. Но так как во времена динозавров людей не было, скорее всего, во мне говорит просто общая любовь к живности. Может, эта кухарка к концу жизни осталась с десятью кошками, которые скрашивали её одиночество? — я попытался перевести разговор в шутку, не находя должного отклика в сердце Тани.

Именно такие ситуации заставляли меня опасаться, что я могу ошибаться. Казалось, во всех элементах людской жизни я мог найти доказательства своих мыслей, но потом понимал, что другие люди этого не чувствуют или не придают значения каким-то мелочам, на которые стоило бы обратить внимание.

Сердце Татьяны тоскует по сцене и возможности петь и дарить радость людям. Но она не понимает, что это может быть не её заветной мечтой, а уже исполнившемся желанием, и теперь всё никак не может забыть те великолепные чувства, которые были с ней на протяжении всей её прошлой жизни. Таня стремится ощущать себя нужной, необыкновенной, поэтому выбрала самую необходимую специальность — медицину, и каждый раз, когда она остается понаблюдать за тем, как я перенесу укол в вену, она вновь чувствует свою важность и тем самым исполняет свой долг. Возможно, сцена из прошлого оставит в ней лишь далекий приглушенный след в будущем, а стремление спасать человеческие жизни перечеркнет всю яркость давних событий.

Но несмотря на то, что я, казалось бы, пришел к пониманию исконных мотивов другого человека, я так и не смог выяснить, что же является самым главным для меня. Кем я был прежде? Насколько реальны мои сны, какие из них являются всего лишь чудачествами подсознания, а в которых скрыто зерно истины? Часть из них кажется настолько невозможной, но при этом настолько близкой, что это путает мысли и не дает их разложить по полочкам, чтобы хоть как-то систематизировать и выявить закономерности. Мне кажется, что я совсем ничего не принес из прошлого, кроме каких-то несвязанных между собой ощущений и навыков.

В такие моменты я думаю, что мною движет исключительно поиск.