ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Пост-командировочная

Как бы я там ни врала себе, что мне все это «уже давно по барабану» — переработать встречу с Михой получается не сразу.

Наверно, сама я в этом деле тоже изрядно косячу, совсем как с курсами самообороны — хотела записаться еще зимой, а сейчас весна уже.

Весна бушует вовсю. Ей плевать на весеннее обострение и на то, что в очередной раз подскочили «цифры».

Всем вокруг тоже плевать. «Он-офф»-корона породила всеобщую мнимую атрофию восприимчивости ко всяким там вирусам.

Есть чем заняться: у меня пять проектов на работе, веду я два из них — это Бланкенбург и «городок», да с Риком — два, без пяти минут — три. Насколько с ним вообще что-либо вести можно. И, как если бы я вообще хотела это вести. Официально я ему для того, чтобы было кому составлять строительные бумажки и подавать их куда следует.

Я уже говорила, что «партнеры» его и заказчики — ребята небезынтересные. Такое впечатление, что все это — сплошь какие-то старые знакомые, хорошие и не очень. Понятия не имею, откуда они сами и откуда у них деньги.

На ЭфЭм мы пересекаемся мало. Рассказываю об этом Каро, которая словно мониторит нашу с ним историю на манер лабораторных наблюдений. Будто мы с ним — кролики ее подопытные. Сначала она подначивала меня, что я его «впустила» и «пристроила», потом с уверенностью предрекала мне, что, если станем пересекаться на работе, это «добром не кончится» и «долго не продержится». Теперь на полном серьезе уговаривает спросить у него, точно ли он там работает.

Так я и делаю однажды — спрашиваю:

— Слушай, а ты точно уверен, что все еще работаешь на ЭфЭм?..

В шутку, конечно.

Что «это добром не кончится», я и без нее знаю — оно «добром» и не начиналось. А что «долго не продержится» — кто сказал, что долго продержусь я? Я, может, и не хочу долго. У меня, может, было уже «долго». И вообще, я задолбалась, мне отдохнуть пора, сменить обстановку. Вернее, в моем случае просто на пару дней уехать на объект.

— И не куда-то, а на Йеноптик, — втолковываю ему вечером за любовными играми. — Я ж их списывала, а они восстали из мертвых.

— М-м-г-м, — с ворчанием «отпускает» меня Рик. — «Восстали». Тут Нойштрелиц, блять… прием-сдача объекта на носу, а ей уезжать приспичило. И чего ради — вот любите вы, чтоб вам мозги ебали.

— Ты из-за Нойштрелица раскис или соскучиться боишься?

— Нужна ты больно — скучать по тебе… — ворчит он, как я вижу, уже реально обиженно.

— Ниче, не боись, — говорю, — к приему-сдаче как раз поспею.

А у самой внутри все начинает петь. Говорил же он когда-то: встреча после расставания — самая сладостная встреча. Вот и проверим.

***

Черт знает, как его понять — его бесит, что я уезжаю или бесит, что уезжаю не по его делам?.. Замечаю, что Рик в последнее время ревнует к моей работе, потому что я не для него ее делаю.

«Нужна ты больно»… Нет, я не обижаюсь, но ведь это и карт-бланш ему — снова свалить, снова не отчитываться, где был.

И я не требую отчетов — мне не плевать, просто, по-моему, не стоит требовать того, чего ты выдержать не в силах. Что-то подсказывает мне, что в этот раз меня не будет так сильно колбасить, как в прошлый раз, когда устраивала его на работу. Он не делится соображениями, каково будет ему.

Тебе нормально, что ты не знаешь, где он, с кем и чем занят?

Каро не упрекает и уж точно не станет учить, «как удержать мужика», но ее разбирает любопытство. А мне не «нормально» — просто не мой стиль. А теперь тем более. Я ж саму себя дрессирую «не мучиться».

Вот честно, никогда не имела привычки «пасти», хоть с Михой и не то, чтобы не надо было — уж на него-то многие заглядывались.

Йеноптик отпускает-отрывает меня от себя только к пятнице. Как сказал Рик: это ж я еще с ними не работаю.

Сладко ломящая тоска по нему, по долгожданной встрече с ним. Веселая сердитость: и снова не звонил, и снова дома не был, я же знаю. И снова не спрошу, где был. Шляйся — я тебе не нянька. И ревновать не буду, не дождешься. М-м-м, думаю с неслышимым веселым ворчанием, не дождешься.

Почему я так сильно чувствую его, хоть его сейчас и нет?.. Почему мне злее-веселее не докапываться, не звонить, не ждать, что позвонит он? Не волноваться, что до сих пор не позвонил. Не гадать, вернется ли.

Откуда я знаю, что он скоро появится? А потому что вон он — появился. Пришел.

В двери появляется его персона, которую встречаю без тени удивления — наоборот, кусаю губы, чтобы не рассмеяться. На меня зыркают два сердито-серых глаза, посверкивают янтарным блеском — и смеются. Губы тоже кривятся в усмешке — оскалился.

Нет, я не требую отчетов, хоть он, как видно, хотел именно этого — чтоб его спрашивали и ревновали. Потому что злится и ревнует он. Да не-е, думаю. Хрена он с кем еще был в мое отсутствие. Хрен он согласен был бы еще на кого-то — вон, голодный, видно же. Щас проверим…

У меня внутри все прямо булькает от смеха. Кажется, мы оба так рады друг другу, так соскучились, что даже забываем поздороваться.

— Как там Нойштрелиц? — спрашиваю.

— Стоит пока.

— Не сдал еще?

— Каким образом?

Это, кажись, и камень в мой огород, но вместе с тем и подхалимаж: я подавала запрос на легализацию, мне и «сдавать» стройведомству, по крайней мере, номинально. Без меня никак типа. И-где-я-только-шлялась-куда-пропала-почему-так-долго. И-что-может-быть-за-работа-он-не-давал-распоряжения. И-как-вообще-посмела-заиметь-дела-несвязанные-с-его-делами.

Да ладно, это ж… жарко. Мы чертовски давно не виделись, сейчас, кажется, сожрать друг друга готовы — и это жарко. Не знаю, как он вообще терпит, как до сих пор еще не запрыгнул на меня.

— Как узнал, когда буду?

Так.

— Где был, кстати?

— Где был, там сплыл, — смотрит он на меня с насмешливым удовольствием. Склонил голову набок, зараза. Так (это я — себе), спо-кой-но…

— На песика не тянешь, — замечаю.

— Чего?

— Ничего, — как всегда, не посвящаю его в свои ассоциации, «волчьи», а в этом случае «собачьи». — Хочешь заставить меня тебя нюхать?

Зачем показывать, что хочу его?..

— За каким хреном? — уже откровенно смеется он.

— Чтобы определить, с кем ты был и каким парфюмом она пользуется, — также смеюсь я.

— Не-е, я ж смыл уже давно. Под дождем. Там знаешь, дождина какой щас был.

Гад такой. Скотина. И… мне нравится. И даже если б не под дождем — от него всегда сигаретами пахнет, попробуй учуй там другие нотки.

— А я б и не стала нюхать.

— А че, насморк?

— Не. Другие дела просто. Поважнее.

— Да? Ну давай, показывай… — и, одобрительно глядя ко мне в ноутбук: — О-о-о…

Показываю ему трехмерные макеты проекта, он смотрит, а сам аккуратно убирает волосы у меня на затылке и целует шею.

— М-м, хороший проект…

Мне щекотно, я смеюсь и отдергиваюсь:

— Нрав-вится?..

— Ахереть. Я аж возбудился, — тянет мою руку к своей ширинке, я же делаю вид, что не хочу туда тянуться. — Напоминает сиськи, — продолжает. — Ну-ка… подойди-ка… — он рассматривает два здания разной высоты, — да, точно — твои.

Я шутливо возмущена этим сопоставлением, он шутливо невозмутим:

— Во, смотри.

Он начинает меня раздевать, при этом двумя пальцами «отмерять» какие-то участки на грудях, чередуя «замеры» с мокрыми поцелуями:

— Вот так. Вот здесь, здесь и здесь. Ну, точняк, я же сказал, — и одним рывком сдергивает с меня трусики.

— Ри-и-ик! — возмущенно пищу я, голая, в одних босоножках — перед ним, полностью одетым.

— Че, имя мое нравится? — глухо ворчит он и толкает он меня на стол. — До визга нравится… до писка… Давай… — внезапно рвется вниз и лижет киску, — м-м-м… визжи мое имя… — так же внезапно прекращает вылизывания, быстро расстегивается и вставляется в нее.

— Ах… ты-ы-ы… — не визжу — рычу я, ухватив его зубами за шею.

От кого поведешься, от того и наберешься.

Его щетина колет мне губы, а ноздри и дыхалку разъедает запах сигарет. Его шероховатые засаленные джинсы, будто наждаком, трут мои голые ноги. Гроблю маникюр, царапая его мокрую куртку, что стоит колом, а сама думаю со стоном:

«Дома… дома… как хорошо быть дома…»

Ему слышны лишь мои отрывисто-оторванные звуки и междометия.

Вопреки моим замыслам вместо нормальных, цивилизованных стонов я издаю истерические, хихикающие рыдания, а против его попытки засчитать это за вожделенные им визги категорически возражаю:

— Это не визги, а… эм-м-м… экстатические звуки.

Я в скором времени бросаю его куртку и пролезаю под футболку, под которой царапаю его голую спину, а его таскаю за волосы.

Но ему надоедает мое насилие над его волосами, и он тихонько требует-ворчит:

— Так, че за нахуй… ты нежней не можешь, что ли…

Могу, конечно — кончая, нежно треплю его по голове, чем вызываю на его лице блаженную улыбку.

***

Раннее лето в Берлине сейчас скорее напоминает раннюю весну.

Какой там — мило посидеть на балконе после крышесносного приветственного секса, попить чай, поесть в конце концов. Холод и сырость знают, что им здесь не место, и будто просят прощения за то, что все-таки нагрянули, застали врасплох носителей шортиков и маечек, испортили им вечер.

Тут волей-неволей не захочешь никуда вылазить из кровати, а будешь кувыркаться дальше, уже хотя бы для того, чтобы согреться. Или просто повозиться друг с другом.

— Есть охота, — замечает Рик, погрызая мое ухо.

У меня урчит в животе.

— М-гм, опять придется пиццу заказывать, — невозмутимо соглашаюсь со своим желудком. — Ну, или другое что-нибудь. Ты ж ниче не приготовил.

— Это ты ниче не приготовила, — «взъяряется» Рик, а его лапы грозными, требовательными тисками сдавливают мои сиськи.

— Я сама только с дороги.

— С дороги?.. — огрызается он, глядя на меня исподлобья. — Так тебя ж уже — с дороги… мало тебе?.. А ну, нá еще…

Мою голову недвусмысленно нагибают «на юг», заставляют взять губами член.

— Ты че делаешь… — возмущаюсь — и беру.

— Кормлю тебя… с дороги…

Я категорически несогласна с тем, что секс способен заменить еду. Категорически. Но я делаю-таки ему минет, и наш голод на время утихает, вернее, видоизменяется.

С голодным удовольствием заглатываю его и представляю, как он будет кончать мне на грудь.

Перед самым финишем Рик легонько оттаскивает меня.

— Давай, трахни меня… давай… — требует он и сажает наверх. Не прекращает хрипловатого бормотания: — О, как ты хорошо его сосала только что… прям так, как надо… чтоб язычок вперед… я чуть не кончил… еле сдержался… давай теперь… о, давай…

Смотрю в зеркало на свое извивающееся тело и на него подо мной, сжимающего мою попу с беспомощной улыбкой на лице. Он тоже на мое тело смотрит и мне в лицо — ловит мой взгляд. Я бы сказала снова, что как-то по-собачьи, но — нет, я настаиваю, на песика он не тянет. Он не смотрит заискивающе в глаза, не просит, а вглядывается внимательно, почти настороженно. Наблюдает, будто задумал что-то.

Рик возбуждает меня, воспламеняет. Я кончаю, откинувшись назад, с блаженным наслаждением полузакрытых глаз — в потолок. Бросаю ему взгляд — он смотрел на меня, а теперь отводит глаза, будто его застукали. Точно что-то задумал. Да я ж тебя знаю, волчару, думаю, извиваясь над, ним. Знаю…

Я догадываюсь, чего он хочет. Так и есть — поездив в ней, начинает юлить, то и дело вытаскивает член, а при «попытке» проникновения самым подозрительным и нехарактерным для него образом попадает не туда.

— Так, облом сегодня! — разъясняю я, сжимая его щеки.

С ним строго надо, решительно, иначе просто возьмет и поимеет, где не планировалось.

— Просто в узенькую твою хотел… — «скулит» он — пусть не надеется.

— Я сказа-ала!

Категорически нельзя давать спуск этому наглому зверюге — к рукам приберет, оборзеет в край.

— Я ж потыкаться тока…

— Я сказа-а-ала!!!

В качестве предупреждения пробираюсь и тыкаю его в задницу.

— Поты-ыкаться… — подрагивает он, сжимаясь, но не прекращает. — Он только до половины вошел…

— Не фиг, на фиг! — взрываюсь я и тыкаю его снова.

Чувствую, что он уже невменяем и, что ему как раз не дают, соображает с трудом.

От напряженности мне больно, но его это, кажется, не волнует, вот и приходится применить силу.

— А че сделаешь, если войду туда?.. — жарко шепчет он, кажется, больше возбужденный, чем отпугнутый моими тыканьями.

— Вытащу его жестко и решительно! И будет больно, — предупреждаю.

— А по-моему, щас кое-кто пищать будет… просить: «Ри-ик… трахни меня в попу…»

— Щ-щаз-з-з.

Я все-таки не думаю, что он и правда войдет туда насильно. Меня просто смешит-бесит наглая невозмутимость его нескончаемых попыток, когда я ведь до проедания дырки в башке твержу ему «нет». И — нет, сегодня я реально не намерена, поэтому и «нет».

А в следующий раз после «да» — а он, который «да», скорее всего, снова будет рано или поздно — когда я буду приходить в себя в туалете, а он — лицемерно и печальненько жалеть меня и рассуждать, что — все, хорош, отныне — только по-людски, я обязательно подколю его, чтоб слезки крокодильи-то утер. Чтоб сам себе не врал хотя бы.

***

После безобразий мой «супермен» упахивается и засыпает, а я соображаю, что супами да гарнирами не отделаешься и — вот не вру — готовлю полноценный ужин.

— Ахереть, так ты готовить умеешь, — нагло-восхищенно поглощает он после мое жаркое и пирог с яблоками. — Я заслужил все-таки?..

Я заслужила. А ты — твое дело. Рада, если вкусно.

В общем, мне кажется, нам обоим интересней не сюсюкаться. Надолго, ненадолго — а что, если не задумываться, а просто продолжать в том же духе? А что «одним «этим» мужика не удержишь» — ну, во-первых, это мы еще посмотрим, а во-вторых, я уже говорила, что никого не держу и держать не собираюсь.

***

Меня до сих пор будоражит от моей и только моей «тайны». Тайны такой таинственной, что я никому, не то, что подругам — ему самому о ней не рассказываю. Тайны его «личности».

Да может, я бы даже рассказать о ней доходчиво не сумела. Это как тогда, с его именем — я рада, что узнала его, что у моих безудержных вскриков в экстазах появился адресат, но поначалу я, помнится, даже разочарование легкое испытывала оттого, что развеялось таинство. Я словно ношу эту тайну в себе, ни с кем ей не делюсь, она напоминает о себе неожиданно, а от напоминания этого так вставляет, будто… будто это он сам в этот момент появляется из ниоткуда и овладевает мной внезапно и стремительно.

День еще не подошел к концу, потому что после еды мы снова оказались в постели — тут недолго идти — и теперь я шарюсь в сети. Да, прямо вот так вот реально валяюсь голиком, вернее, в его майке на голое тело, с ноутбуком на коленях и… выбираю себе новое постельное белье.

Вероятно, давно пора. Ведь сколько у меня всего поменялось с тех пор, как я в последний раз его обновляла. А вот это как, соображаю, привлеченная цветовой гаммой — бирюза с какими-то павлиньими золотисто-зелеными кругами и серо-бурой картинкой посредине. Заинтересовавшись, кликаю — и отдергиваюсь даже… какая безвкусица… ну не ужас ли. Китч. А потому что серо-бурая картинка — это волк. Такой матерый, в расцвете своих волчьих сил. Пялюсь в свирепые глаза цвета желтого опала — и закрываю окошко браузера со смущенным смехом.

— Не подошел волчара? — подкравшись, осведомляется Рик — успел разглядеть соплеменника.

Подошел, хочется мне возразить ему — это я не подошла. Вместо этого занудствую:

— Ну, не на пододеяльнике же. Ну, прикинь…

Он пожимает плечами и не удивляет меня замечанием:

— Не один хер, на чем трахаться. Кстати — мысль… — и сдергивает с меня свою майку, хорошо, не разрывает напополам.

С деланным негодованием удивляюсь, откуда у него снова силы и посмеиваюсь от того, как это хорошо, когда он во мне. Но также и поеживаюсь, потому что меня еще какое-то время «преследует» морда волка.

Загрузка...