Не по совести

Глава VIII. Неприятные размышления

Лишь только они оказались в приемном отделении, покалеченной девушке тут же ввели обезболивающее лекарство, содержавшее в себе в том числе и сильнодействующее снотворное; затем, пока Гордеева еще не уснула, она подвергалась детальному, очень внимательному, осмотру, в результате чего было установлено, что на этот раз Слон бил аккуратно, не причинив истязуемой подопечной ни одного перелома; но тем не менее – и даже невзирая на непривычную для себя осторожность! – страданий он ей доставил великое множество: на всем ее истерзанном теле не существовало буквально ни одного живого места, где бы не остался отпечаток его безжалостных тумаков, шлепков и затрещин. В дальнейшем, установив, что в общем-то здоровье измученной потерпевшей чрезвычайно серьезной опасности не подвергается, ее сразу же отвезли в палату, а Тагиевой порекомендовали отправиться отдыхать, пояснив, что ее подруга проспит, как минимум, сутки, – девушке ничего другого не осталось, как безропотно подчиниться требованиям медицинского персонала.

В тревожном ожидании и полном неведении прошел весь следующий день и сменившая его ночь; переживая за подругу, «работать» никому не хотелось, и «заказы» не принимались; с сердцем, сжимавшимся от охватившей его жути, каждая ожидала, когда же в итоге Анжелика проснется и просветит всех остальных в суть той ужасной проблемы, что случилась пока только с ней, но, всей видимости, способной коснуться и любую из этой распутной четверки. Но, как принято утверждать, жизнь не стоит на месте – вот так же постепенно прошло и то время, что было отведено пострадавшей на сон, а значит, можно было попытаться выяснить, что же с ней все-таки приключилось. Итак, в отделение, куда Гордееву перевили продолжать лечение, Азмира прибыла не позднее девяти часов следующего утра́, наступившего аккурат через сутки, прошедшие с того момента, когда ее обнаружила; «подмаслив» санитаров деньгами, она, невзирая на общее расписание, смогла «выбить» посещение сразу, и, скажем так, в удобное себе время. Странное дело, но ее, даже вопреки, казалось бы, столь раннему времени, уже немного опередили: в тот момент, когда она появилась, возле измученной девушки уже находились двое оперативных сотрудников, непременно желавших знать, что же именно стало истинной причинной такого ее страшного состояния. Между тем, как бы они не старались, никакие ухищрения полицейских не действовали, и та держалась достаточно стойко: Анжелика отчетливо помнила пожелания Кости-киллера, особенно в той их части, когда он при расставании жестко заметил, что если она вдруг наведет на его след (ну, или хотя бы Слона), то «сделать звонок другу» он ей впоследствии возможности больше не представит, напротив же, сделает так, что после такого чудовищного предательского поступка искать ее будет уже негде, так как тело «продажной шлюхи» будет разбросано по всей огромной Ивановской области; все эти чудовищные угрозы, небезосновательные, небеспочвенные, а главное вполне осуществимые, прочно отложились в растревоженной памяти избитой путаны, поэтому она отчаянно не хотела признаваться как в истинных причинах ее мучений, так и, конечно же, в том факте, кто в итоге к ним оказался причастен. Полицейские «бились» с ней уже более часа, но так ни к какому удовлетворительному консенсусу прийти не смогли: пострадавшая настойчиво старалась их убедить, что виновата сама, а соответственно, обвинение выдвигать никому не собирается, ссылаясь на то объективное условие, что якобы упала с очень высотной постройки; но и оперативники оказались отнюдь не дураки и, принимая во внимание многочисленные травмы разностороннего свойства, настаивали на правдивом ответе (сейчас же они, раздраженные, как раз требовали уточнить: «Сколько именно раз она упала, а главное, зачем – черт возьми! – снова и снова поднималась на эту высотку?») Наконец, Гордеева, измученная и общим болезненным состоянием, и непрекращающимся допросом, разразилась безудержными рыданиями и забилась в истерике, да так настойчиво сильно, что в эту чрезвычайно затянувшуюся беседу вынужден был вмешаться лечащий доктор, убедительно пожелавший, чтобы его пациентку оставили на какое-то время в покое.

Успокаивать измученную девушку допустили только Тагиеву, которую, как нетрудно догадаться, призвала сама Анжелика; подруга вошла и, едва лишь они остались вдвоем (посовещавшись всем небольшим коллективом, было решено организовать больной отдельное помещение, проплатив за него необходимую сумму), вопросительно уставилась на избитую девушку, терпеливо ожидая, когда та в конце концов начнет рассказывать, что же явилось истиной причиной ее неимоверных страданий; может показаться удивительным, но почему-то она была абсолютно уверена, что услышит именно ту горькую правду, в какой и так нисколько не сомневалась. Чтобы подтолкнуть «сменщицу» к откровенной беседе, посетительница сама навела ее на нужную тему.

– Это был Костя-киллер со своим звероподобным товарищем? – беззастенчиво спросила она, нежно двумя руками держа пострадавшую за ладонь. – Они с тобой это сделали – ведь так? Я не ошиблась?

– Да, – чуть слышно отвечала Гордеева, наполнив глаза неприятной жидкостью, отличавшейся солоноватым вкусом и жгучим оттенком, – Это были они, и, поверь «сестричка», я никогда не думала, что люди могут вести себя так жестоко, – сказала она обычным голосом, а затем, понижая голос до полушепота, еле слышно добавила: – Они даже похоже кого-то убили – с чем мое предположение связано? – в общем, – она оглянулась, словно боялась, что их смогут подслушать, – я слышала возле сарая стрельбу, а потом удары жесткого избиения, где пострадали, уж точно, совсем не те, кто меня потом мучил.

Напуганная до полусмерти, девица так и не решалась произнести вслух имена обоих преступников, предпочитая заменять их подходящими по смыслу словами. Тагиева между тем пыталась услышать причину, побудившую их к такому жестокому поведению, хотя (если бы иметь возможность прочитать ее мысли), она и на этот вопрос прекрасно знала ответы, но все же с тревожной настойчивостью спросила:

– Они что-то хотели? Наверное, деньги – сколько им надо?

– Они требуют тысячу долларов в месяц со всех нас четверых, – всхлипнув, отвечала старшая из всей этой развратной группы, – на раздумья дали неделю, а потом обещали поступить так же с каждой, кто выразит несогласие, пообещав кого-нибудь для острастки убить.

– Вообще озверели два «беспредельщика», – охваченная естественным негодованием, воскликнула чуть громче Азмира, – двести пятьдесят долларов с человека, ого! – где мы интересно возьмем такие огромные деньги? Предположим, при самом удачном «раскладе» у нас никогда не выходит больше четырехсот – и что же в итоге получится? – мы будем отдавать им почти всю свою выручку, самим же нам ничего не останется, а только так – чтобы с голоду не загнуться; ох, чувствую, с такой перспективой мы скоро и вовсе останемся без штанов.

– Ты можешь предложить что-то другое? – продолжала отчаянно всхлипывать пострадавшая девушка. – Или, может быть, на соседнюю койку полежать захотелось? По моему мнению, здесь либо забрасывай этот бизнес и отправляйся работать, как и все нормальные люди, либо «вставай» под охрану этой «отмороженной парочки» – не знаю, как ты? – лично я ничего другого и делать-то не умею; следовательно, считаю, «предложение» надо принять… придется как-то крутится, тем более что рано или поздно все равно бы это случилось, и пускай не Костя, так кто-нибудь другой нашелся бы, чтобы «нахаляву» через нас поживиться.

– Да, – безропотно согласилась Тагиева, опечалившись еще больше: она отлично поняла, что, как и все остальные, попала в полностью безвыходную для всех ситуацию, – будем платить, зато хоть жить станем спокойно, зная, что вот так нас больше никто никуда не вывезет да жестоко не изобьет; словом, как ты понимаешь, я согласна, но надо еще заручится поддержкой остальных наших подружек, хотя… возьму на себя смелость предположить, что и они в этот раз не откажутся.

Далее, девушки говорили еще около получаса, но уже на более отвлеченные темы, охваченные обыкновенным человеческим состраданием, пока не подошло время для прохождения процедур и пока Азмире не было предложено покинуть расположение лечебной палаты. Отдав дань почтения и выяснив неутешительные условия, она отправилась на съемную квартиру, предназначенную исключительно для их «неправомочной работы», где ее в тревоге ожидали остальные подруги; как и предполагалось, обе они отнеслись к свалившимся на них неприятностям «с большим пониманием» и безропотно согласились «отстегивать» рэкетирам – каждый определенную ему долю. Пока Анжелика находилась на излечении, ее время, отведенное на «прием» клиентов, было поделено между тремя «оставшиеся в строю» жрицами-любви, а сутки распределены на три равные части. Как и было оговорено, по прошествии семи дней явился Костя-киллер, сопровождаемый своим огромным товарищем; в очередной раз они выследили Тагиеву возле ее «древнего дома», убогого и невзрачного, когда она возвращалась с так называемого дежурства. Еще не достигнув подъезда, молодая путана уже «спинным мозгом» чувствовала поджидавшую ее впереди опасность, но в этом случае отважно пустилась навстречу судьбе; наверное, по причине ее полной осведомленности, когда перед ней выросли две злобные фигуры, наводившие ужас и одним своим устрашающим видом способные заставить опи́саться (где одна, между прочим, выделялась, ну, очень уж огромным телосложением!), она нисколько не удивилась и совершенно не испугалась.

– Деньги собрали? – спросил Беркутов тоном, настолько уверенным, насколько будто бы он даже не сомневался, что могло быть как-то иначе.

– Да, – отвечала Азмира, открывая дамскую сумочку и отсчитывая десять стодолларовых купюр, – она словно была уверена, что за «лаве» придут именно к ней, поэтому искомые деньги носила всегда с собой.

Константин же, перелистав ассигнации, изображавшие Бенджамина Франклина, расплылся в довольной улыбке и торжественным тоном провозгласил:

– Поскольку вы, «девочки», оказались более сговорчивыми, чем некоторые другие, – мы ведь тоже не звери?! – а значит, понижаем вам плату за месяц до семисот долларов; однако в этот раз с вас все равно тысяча – почему? – да все по той простой причине, что вас пришлось убеждать слишком долго; в следующий же раз передашь семь сотен – и точка… все ли тебе, красотка, понятно?

– Да, – согласилась Азмира, немного обрадованная и не имевшая против бандитского послабления никаких возражений.

Направляясь уже на выход, Костя-киллер расплылся в улыбке и, довольный от удачно законченной сделки, «выдал» небезызвестную поговорку, немного переиначив ее под себя:

– Добр Мартын, коли есть алтын; зол Костян, коли пуст карман.

С тех пор пошло обычное течение жизни, когда «девочки» успешно отрабатывали свое «рабочее время», не забывая делиться выручкой со своим безжалостным сутенером. Через пару недель поправилась Анжелика, которая сразу же вернулась к исполнению своих повседневных обязанностей. Кроме выплат бандитам, приличную сумму пришлось заплатить и за лечение Гордеевой, но, как долг, ей это не засчитали, прекрасно осознавая, что она, единственная из всех, приняла на себя общий удар и что такая драматичная неприятность могла случиться с каждой из остальных. Однако это были еще не все испытания, подстерегавшие близких подруг…

В один из погожих вечеров, спустившихся на город в самой середине июля, после окончания нелегкого дня (в этот раз ей пришлось обслужить сразу шесть человек, что случалось нечасто) Тагиева, переодевшись в обычные «шмотки», возвращалась пешком, пожелав прогуляться и восстановить силы, растраченные в ходе невероятно «трудной работы». Рабочий поселок Иванова всегда славился наличием множеством всяческих проулков, закоулков и пустынных лесопосадок. Так вот, следуя по одному такому «заросшему коридору» и скрываясь в тени зеленеющих насаждений, Азмира беспечно перебирала ногами, мысленно предаваясь никогда не оставлявшим ее мечтаниям; конечно, как и все последнее время, она думала о своем бывшем возлюбленном, так бессовестно оставившем ее после раскрытия ему ужасной тайны и всей своей подноготной. «“Мерзкий слизнякˮ, – думала она, вспоминая Андрея, – а ведь и я полюбила тебя очень сильно. Да, соглашусь, сначала я просто хотела вырваться с твоей помощью на свободу, распрощавшись навсегда с этой про́клятой жизнью, но потом сама не заметила, как стала испытывать к тебе самые теплые чувства. С тех пор многое изменилось, но, как бы там не случилось, я все равно не смогла бы жить по-другому, ведь сама злодейка-судьба заставила меня пойти по этой «грязной дороге», не оставив мне никакого иного выбора, ах! если бы я только росла в нормальной, счастливой, семье, то все могло бы произойти не так, и, возможно, тогда бы от меня не отвернулся любящий меня молодой человек… хм, интересно бы знать: где он сейчас?»

Вот так, продвигаясь по скрытой аллее и оставаясь наедине со своими печальными мыслями, прекрасная девушка не знала, что ее Андрей ничуть не меньше переживает из-за своего унизительного поступка, оказавшегося недостойным истинного мужчины; парень прекрасно осознавал, что действовал, как последний предатель, «заполоскав» девушке голову и отстранившись от нее, чуть только узнал о теневой стороне ее повседневной жизни, поддавшись на грозные угрозы папы-полковника. «Ведь не она же первая ко мне подошла, – терзали его изнутри совестливые мучения, – я сам долгое время добивался от нее хоть какого-нибудь небольшого внимания, а когда у меня все почти получилось, я, «последний мерзавец», струсил и, как улитка, спрятался в раковину; между прочим, такое непристойное поведение недостойно будущего офицера полиции, ведь если я начинаю жить с предательства и обмана, то что из меня в итоге выйдет в дальнейшем?» Это те мысли, касавшиеся чувства стыда, но были еще и душевные муки, которые также не оставляли этого юного еще человека. «А кроме того, – продолжал он свои размышления, – я люблю ее безгранично, в связи с чем вполне отчетливо понимаю, что жить без нее в дальнейшем я попросту не смогу… даже и не представляю, сможет ли после таких – и позора и низости – она когда-нибудь даровать мне прощение?» Все эти грустные размышления не давали молодому курсанту покоя, в результате чего он с трудом сдал экзамены, заработав лишь самые низкие баллы. Вместе с тем, в силу своей нерешительности, он никак не мог набраться мужества и первым подойти к желанной им девушке, чтобы просто взять да и от всей души перед ней повиниться; причина же его неуверенности была проста: он ни на секунду не смел надеяться, что такого незамысловатого, но вполне героического поступка с его стороны оказалось бы более чем достаточно, чтобы заслужить себе полное искупление.

В итоге, как уже сказано, размышляя в одно и тоже время об одном и том же, оба влюбленных друг в друга человека даже и не подозревали, что думают сейчас одинаково. Однако не одной только отвергнутой любовью были заняты в этот миг помыслы прекраснейшей девушки, ведь, если, скажем, брать во внимание четко спланированную и распределенную по годам жизнь молодого курсанта-оперативника, то, в отличии от него, ее будущее, после того как она невольно ступила на опаснейший путь проституции, являлось ей в крайней степени неопределенным и представлялось очень изогнутой «линией»; в результате мозг развратной деви́цы, не зацикливаясь на одной только печали, был еще и окутан страхом перед невозможностью вырваться из той жуткой, поганой и «распущенной грязи», в которой, так или иначе, она утопала все больше и больше.

Так она и шла, медленно перебирая красивыми ножками, одетыми в черные джинсы, плотно облегающими ее бедра и икры; сверху красовалась ее излюбленная рубашка, разукрашенная в крупную клеточку, а обувь в этот раз являла из себя удобные кроссовки ярко-синего цвета. Внезапно! Красавица обратила внимание, что состояние ее несколько изменилось, где, кроме огромной усталости и большого разочарования в своей неудавшейся жизни, не вызывающей зависти, Тагиева стала ощущать какую-то неприятную дрожь во всем своем теле, а по спине побежали многочисленные, леденящие кожу мурашки; сердце стало биться настолько быстро, часто и сильно, что, даже сквозь выпирающий бюст, его тревожный стук выделялся мощной, неугомонной пульсацией; а еще и голову словно сковало каким-то невидимым ободком – так натянулась объятая страхом кожа.

Азмира невольно остановилась, оказавшись не в силах найти нормального объяснения этому необычному, ни с чем не сравнимому, страху – да что там?! – попросту какому-то суеверному ужасу; она замерла, прислушиваясь к окружающей обстановке, но ничто не выдавало посторонних присутствий: птицы спокойно пели, листва шелестела под небольшим ветерком, с расположенной неподалеку дороги слышался шум проезжающих мимо машин. Перепуганная красотка попыталась «скинуть» с себя захватившее ее оцепенение – с этой целью она стала делать глубокие вдохи, скрестив перед собой руки и выпрямляя их ладонью вперед, пробуя столь нехитрым упражнением восстановить учащенное сердцебиение; но оно было словно чужое и никак не хотело слушаться рациональных команд, поступавших к нему, что не говори, но из чересчур перевозбужденного мозга.

«Что же мне сейчас пытается сказать моя интуиция? – задавалась молодая путана вопросом, оставаясь не в силах объяснить себе странное поведение организма. – Что же такое меня тяготит и какая поджидает опасность?» Вдруг! Словно отвечая на ее последний вопрос, прямо перед ней возникла фигура незнакомого ей мужчины, страшного, а еще и одетого исключительно только в черное; появился он из-за ближайших кустов, причем возник до такой степени неожиданно, что девушка, охваченная естественным испугом, непроизвольно громко вскрикнула, а следом чуть не потеряла сознание от завладевшего ею жуткого ужаса.