Не размениваясь по мелочам

4

Рассел протянул коробку. Выражение его лица было задумчиво-торжественным.

– Даже не знаю, что в ней. Купил из-за картинки. Она мне напомнила о преданном товарище.

Лесли взяла коробку и ласково провела рукой по гладкой поверхности.

– Любите кошек?

Рассел ответил не сразу.

– Как вам сказать… Когда-то да, любил всех кошек и всех собак – вообще животных. А с тех пор, как однажды еще в детстве взял себе котенка, стал восхищаться им одним. Удивительный был зверь.

Лесли улыбнулась с нежной снисходительностью.

– По-моему, так говорит о своем любимчике каждый хозяин.

Рассел пожал плечами. Очень не хотелось доказывать свою правоту в споре. Сердце верило: Лесли Спенсер способна почувствовать, что все его рассказы о Льюисе – правда. Что это не выдумки слепо влюбленного в своего питомца болвана. Или сердце ошибается?

Он давно научился не бояться ни насмешек, ни подшучиваний. Но почему-то ужасно не желал, чтобы над ним подтрунивала Лесли, тем более над его любовью к Льюису. Поэтому не спешил продолжать.

– У нас тоже есть зверь, – сообщил Эрни, уплетая мороженое. – Вот с такими зубами. – Он комично оскалился.

– Собака? – невозмутимо поинтересовался Терри.

– Угу. – Эрни со звучным причмокиванием слизнул с ложечки очередную порцию мороженого. – Зовут Оскар. Такой же рыжий, как мы с папой.

Лесли умиленно улыбнулась и взглянула на Рассела.

– Ваш кот что, умер? – спросила она, опуская коробку на ящик с игрушками. – Вы сказали «был». «Удивительный был зверь».

Надо же, подумал Рассел, все еще немного обижаясь и вместе с тем довольно. Как точно запомнила. Значит, по крайней мере слушала.

– Да, умер.

– Когда? От чего? – с неподдельным участием спросила Лесли.

– Много лет назад. По счастью, не от болезни и не от зубов собаки. От старости.

– Наверное, вы хорошо за ним ухаживали, – проговорила Лесли, глядя куда-то в пространство перед собой и словно видя в воображении молодого Рассела и его хвостатого приятеля.

– Старался. – Он помолчал, раздумывая, рассказывать дальше или не стоит.

Лесли смотрела на него, явно ожидая продолжения. С любопытством поглядывал в его сторону и Эрни. Лишь Теренция занимали только собственные раздумья.

– Льюис и правда был необыкновенный, – медленно начал Рассел. На губах Лесли не появилось и намека на улыбку. – Во-первых, он с поразительной точностью угадывал мое настроение. Когда на меня наваливалась тоска и хотелось, чтобы кто-нибудь мне, бедному-несчастному, посочувствовал, он тихонько подходил, укладывался на моих коленях и затягивал песню. Если же я был в бешенстве и никого не желал видеть – сидел себе в сторонке. А ел чуть ли не все подряд. Очень любил похрустеть огурцами.

– Огурцами?! – изумилась Лесли. – По-моему, коты к овощам равнодушны. Дай им вареную морковку или там капусту просто так, без вкусного корма, в жизни к ним не притронутся.

– Обычные коты – да, – сказал Рассел. – А мой, поверьте, обожал огурцы.

– Ничего себе!

Теперь Лесли улыбалась. Но отнюдь не издевательской улыбкой. И сильнее прежнего напоминала глазами Льюиса, особенно когда он был котенком. До ушей улыбался и Эрни, ничуть не переживая, что у него не хватает зубов. Внимательно смотрел на Рассела даже Терри, хотя рассказ о том, как Льюис уплетал огурцы, он слышал в семье сотню раз. Может, раздумывал он о чем-то другом, во всяком случае не о Льюисе.

– А еще – странно, но так оно и было – он видел отражения в зеркале, как люди. То есть не просто мельтешение, а сразу узнавал, допустим, меня.

Лесли озадаченно сдвинула брови.

– По-моему, зеркало для кошек просто плоская поверхность.

– Опять-таки – для обыкновенных, – все больше увлекаясь воспоминаниями, произнес Рассел. – С моим же Льюисом можно было беседовать, глядя в зеркало, как, бывает, разговаривают люди. Стоят рядом, но смотрят на отражения друг друга.

Лесли качнула головой.

– Чудеса!

– У нас в зеркало больше всех любит смотреться мама! Может сидеть перед ним три часа и наводить красоту! – объявил Эрни, и все, даже Терри, дружно рассмеялись. – А я не люблю ни причесываться, ни смотреть на себя, – вдохновенно продолжал Эрни. – Скучно! Лучше бегать по двору с мячом и с папой.

Терри странно посмотрел на приятеля. Без зависти, но как будто с затаенной обидой и с желанием выяснить, отчего и ему не дано резвиться с отцом. Увидев этот его взгляд, Рассел почувствовал приступ жалости.

– Как твой синяк, Терри? – спросил он.

Теренций провел по подбитому глазу рукой.

– Нормально.

– Кстати… – Рассел перевел вопросительный взгляд на Лесли, – а что сказала директриса? Она ведь наверняка заметила его фонарь? И полюбопытствовала, откуда он взялся?

Лицо Лесли приняло забавное выражение раскаяния, довольства и лукавства.

– Да, конечно заметила. И спросила Терри, что произошло. А он, по-видимому, промолчал.

– Правильно, промолчал. – Оказалось, хоть Теренций и выглядел ушедшим в себя, он прекрасно слышал и понимал, о чем говорят вокруг. – Не хочу я отвечать этой.

– Терри! – воскликнула Лесли. – Нельзя так о мисс Пат! Она же директор!

– Старших нужно уважать, Теренций, – проговорил Рассел, прекрасно понимая чувства племянника. – Даже если они тебе не очень нравятся.

– Она мне совсем не нравится, – пробубнил Терри. – Вечно пристает с глупыми вопросами. И не помнит, как меня зовут. Мальчик да мальчик! Для нее все кругом «девочки» и «мальчики», как будто у нас нет имен.

Лесли и Рассел переглянулись. Следовало в воспитательных целях сказать нечто такое, что заставило бы Терри задуматься, правильно ли он ведет себя. Но подходящих слов не нашлось.

– Во второй раз мисс Пат спросила, откуда у Терри синяк, у всех ребят, – помолчав, продолжила Лесли. – Перед занятием, которое провожу я, в классе. – Она взглянула на детей, едва заметно сдвинула брови и взяла пульт дистанционного управления. – Мороженое съели?

– Я еще нет, – ответил Эрни.

– И я нет, – сказал Терри.

– Можете взять свои ягоды и вернуться на диванчик, я прибавлю звук. Только ешьте поаккуратнее! – Лесли нажала на кнопку, и мультяшные герои, которых все это время было почти не слышно, заговорили куда громче. Мальчики уселись на диване, а Лесли опустилась на маленький детский стульчик рядом с Расселом и вполголоса продолжила: – В общем, Патриция встала перед учительским столом и спросила у всех ребят: кто, мол, поставил мальчику синяк? А я была чуть дальше, у доски, и решилась на маленькую хитрость… Теперь мучаюсь, можно ли так поступать.

Ее личико сделалось огорченно-растерянным, и Рассел, охваченный желанием облегчить ей муки совести, похлопал ее по плечу.

– Наверняка ничего преступного вы не сделали.

– Как сказать, – жалобно протянула Лесли.

– Откройте же вашу страшную тайну, раз уж начали, – ласково, будто разговаривая с дочерью, произнес Рассел.

– Я выразительно-выразительно посмотрела на всех ребят, – задыхаясь от волнения и показывая, как она глядела на воспитанников, прошептала Лесли, – и приставила палец к губам. Они все поняли и не выдали меня. Промолчали. Представляете?

В ее глазах отразилось столько внутреннего смятения, что Рассел едва удержался, чтобы не привлечь ее к груди и не погладить по голове.

– Выходит, я учу их врать, хитрить, – с умилительным отчаянием в голосе пробормотала она. – А сама ненавижу ложь и хотела бы, чтобы ребята росли честными и порядочными…

Рассел покачал головой, придумывая, что бы сказать ей в утешение.

– Это не вранье, – медленно произнес он. – А способ победить самодурство и черствость и остаться там, к чему лежит душа. Детям, хоть они вроде бы и не разбираются в делах взрослых, какое-то шестое чувство подсказывает, что верно, а что нет. И как правильнее поступать. Они знают вас – веселую, искреннюю, с открытой душой. И знают Патрицию – бесчувственную, суровую. И давно смекнули, что в ней все неестественно и отвратительно, а в вас – светло и правдиво.

Лесли покраснела, потупила взгляд, порывисто сложила губы в трубочку, будто собравшись возразить, но ничего не сказала, а лишь покачала головой. Рассел, негромко и с нежностью смеясь, опять легонько похлопал ее по плечу.

– Не спорьте. Лучше поверьте мне.

– Да нет, не настолько уж Патриция отвратительная, – пробормотала Лесли. – Управляет садиком много лет, а работает тут вообще всю свою жизнь. У нее громадный опыт. Родители ей доверяют, хоть, может, и не вполне одобряют ее строгость. Наверное, неспроста она такая сердитая. Живет без детей и без мужа, одна-одинешенька. У нее никогда никого не было. Только этот садик да здешние детишки.

– Откуда вы знаете, что у нее никогда никого не было? – недоуменно спросил Рассел.

– Так ведь она же моя родная тетя! – воскликнула Лесли таким тоном, будто речь шла о том, что знал всякий.

– Как это? – удивился Рассел. – Почему же вы тогда так боялись, что она вас выгонит?

– Именно поэтому и боялась, – совсем позабыв про необходимость говорить потише, чтобы не прислушивались дети, звонко сказала Лесли. – Между нею и нашей семьей давняя вражда. Неявная, конечно. Мы поздравляем друг друга с праздниками, а изредка даже ездим друг к другу в гости и все такое, но Патриция в жизни не упустит возможности в чем-нибудь нас упрекнуть, обвинить, за что-то осудить. – Она вспомнила про ребят, на миг прижала к губам руку и прибавила доверительным полушепотом: – Мне кажется, они с мамой по сей день не ладят из-за папы.

– Из-за вашего? – Рассел поймал себя на том, что, слушая эту очаровательную болтушку, не отвлекается мыслями ни на что другое, не вспоминает даже о собственных несчастьях. За весь этот день печаль владела его душой каких-нибудь несколько минут. И снова умолкла.

– Да, из-за моего отца, – бесхитростно ответила Лесли. – По-моему, Патриция была в него влюблена и, может, до сих пор по нему сохнет, а он, разумеется, выбрал маму. Она намного красивее. И дело тут, наверное, не только в форме носа, разрезе глаз и овале лица, а… Как бы объяснить… Во врожденном умении подать себя, в желании быть привлекательной. – С ее губ слетел вздох. Лицо погрустнело. – Только вот не знаю, хорошо ли, что все сложилось именно так… Может, с Патрицией папа был бы более счастлив…

Рассел скривил губы.

– Вряд ли с такой, как она, кто-нибудь был бы счастлив.

– Вы что, беседовали с ней сегодня утром? – полюбопытствовала Лесли.

– Да. Отчитала меня за Терри. По ее мнению, он в некотором смысле ненормальный.

– Вот еще! Совершенно нормальный! – горячо возразила Лесли.

– Отчасти Патриция права, – пробормотал Рассел, потирая лоб. – И, хоть впечатление о разговоре у меня осталось самое неприятное, не зря, наверное, она со мной поговорила… – Он взглянул на раскрасневшееся лицо Лесли и задумался о том, какая семья у нее. Наверняка отношения между ее матерью и отцом оставляют желать лучшего. В противном случае она не гадала бы, счастливее ли жилось бы отцу с Патрицией. – Если бы ваш папа женился не на маме, не появились бы на свет вы, – задумчиво сказал он. – И мы бы с вами сейчас не беседовали.

– Может, вы беседовали бы с дочерью Патриции, – пожимая плечами и улыбаясь уголком губ, сказала Лесли.

Рассел поднял руки.

– О нет, помилуйте. – Его передернуло. – Могу себе представить, какая это была бы зануда.

– Зачем вы так? – смеясь пробормотала Лесли. – Может, и Патриция была бы совсем другой… – По ее личику снова прошла тень. – У мамы с папой все не слава богу. Измучили меня бесконечными выяснениями отношений и раздорами, – с откровенностью, не свойственной недоверчивым взрослым людям, поделилась она, горько вздохнув.

– Вы у них единственный ребенок? – осторожно поинтересовался Рассел.

Лесли кивнула.

– Маме все кажется, что папа всегда поступает не так, как нужно, назло ей.

У Рассела больно кольнуло в сердце.

– Знакомая история, – пробормотал он, пытаясь сохранять внешнее спокойствие.

Лесли на миг замерла, пытливее взглянула в его глаза и, как ему показалось, захотела о чем-то спросить, но так и не спросила. Помолчали.

– Когда я была маленькой, все гадала, не из-за меня ли они ссорятся, – убито произнесла Лесли. Рассел следил за каждым ее движением. Ее глаза по-прежнему блестели, но несколько иным, печальным блеском. Ей шло даже грустить. – А теперь понимаю, что я тут совсем ни при чем, – продолжала она. – Я не живу с ними вот уже восемь лет.

– Восемь лет? – Рассел на миг закрыл глаза и качнул головой. Нет, не может такого быть!

– Да, – ответила Лесли. – Если точнее, восемь лет и два месяца.

– А сколько вам? – спросил Рассел, ничего не понимая.

– Двадцать шесть, – просто ответила Лесли.

– Двадцать шесть?! Шутите!

Лесли засмеялась, и на ее щеках заиграл румянец довольства.

– Ничуть.

– Никогда в жизни не дал бы вам двадцать шесть! Двадцать, ну, двадцать два – не больше.

– Этим я пошла в маму, – объяснила Лесли, без намека на кривляние. – Она выглядит моложе своих лет, всегда свеженькая и бодрая.

– В отличие от Патриции, – заметил Рассел.

Лесли пожала плечами.

– Я же говорю: они совершенно разные. – Она погрузилась в раздумья и минуту спустя мечтательно улыбнулась. – Хоть я и всю жизнь любуюсь на стычки родителей, уверена, что у меня будет по-другому, – пробормотала она, глядя в пустоту. – Ни капли не сомневаюсь в том, что дождусь такого человека, с которым сумею построить дружеские и доверительные отношения. Пусть терпеть придется сколь угодно долго – пять лет, десять, пятнадцать… Ребят кругом, конечно, много-премного и в меня влюбляются, но такой, как мне нужен, на свете один-единственный. Я точно знаю…

Она медленно повернула голову и, когда их взгляды встретились, чуть сильнее покраснела, но глаз не опустила.

– Вы невообразимое создание, Лесли! – воскликнул Рассел, переполненный бурей необычных чувств.

– Почему? – заправляя за ухо прядь пепельных волос, спросила она.

– Да потому что, когда я спросил вас о возрасте, не склонили набок голову и не стали ломаться! – Рассел в волнении шлепнул себя по коленям и откинулся на спинку стула. – О том, что в вас влюбляются, сказали без самолюбования, без хвастовства и без пафоса. И не боитесь признаться, что ждете своего единственного.

– Что в этом особенного? – Лесли непонимающе повела плечом. – Все мечтают о встрече с единственным или единственной. Это же естественно.

Рассел поднял указательный палец.

– Но считают своим долгом уверять всех вокруг, что в одиночку гораздо удобнее, спокойнее и так далее и тому подобное. Что создавать семьи теперь не в моде и что плевать они хотели на такого рода нелепости. – Он вспомнил пылкие речи Йоланды о намерении прожить жизнь независимо и свободно. И то, как, несмотря на эти уверения, она намеками и прочими женскими уловками настойчиво и беззастенчиво намекала ему на необходимость скорее пожениться. Тогда ее хитрости вызывали умиление, теперь же вдруг впервые в жизни показались глупыми и недостойными. – В вас удивляет все, мисс Лесли…

Лесли улыбнулась открытой улыбкой и прижала ладони к пылающим щекам. В ее взгляде мелькнуло не то сомнение, не то смущение.

– Спасибо, – непривычно тихо сказала она. – Ужасно приятно слышать от вас такие слова. Не знаю почему, но… очень-очень приятно…

Опять воцарилось молчание. Тишину окутанного сумерками детского сада разбавляли лишь писклявые или басистые голоса мультипликационных героев. Терри и Эрни были всецело поглощены событиями на экране, хоть и знали наизусть, что последует дальше. Рассел взглянул на их ангельские мордашки, вспомнил о Шелли и Томми и провел по волосам рукой.

– А у нас все наоборот, – неожиданно для себя признался он. – Мама с папой живут душа в душу. Любой вопрос решают мирно и тихо. Такое чувство, что все их мысли о том, как бы друг другу угодить. Отец много работает, а мама занимается домом, и их обоих это вполне устраивает, один прекрасно понимает другого. Их семейной жизни можно только позавидовать. А мы с сестрой… – Он в отчаянии махнул рукой и замолчал.

В эту минуту где-то в соседней комнате раздался телефонный звонок. Лесли вскочила со стульчика и извинительно улыбнулась:

– Сбегаю отвечу. Простите.

Она торопливо вышла, а Рассел обхватил голову руками. Может, не стоит обременять ее своими проблемами? – подумал он. Впрочем, она, как выяснилось, давно не ребенок… И, наверное, все правильно поймет. Двадцать шесть лет! Фантастика! И так поразительно молода душой.

Лесли вернулась через несколько минут.

– Снова позвонила мама Эрни, – сказала она. – У них на фирме случилось что-то непредвиденное – может, задержится еще на полчасика. Вы, пожалуйста, поезжайте домой. Ведь вы тоже с работы, наверняка устали.

– Утомил своим обществом? – спросил Рассел ровным голосом, ибо терпеть не мог распускать нюни и показывать, что он оскорблен либо разочарован.

Лесли прижала руку к груди.

– Да нет, вы что! Я так рада, что вы решили побыть со мной, что просто не знаю, как вас благодарить!

– Никак, – ответил Рассел. – Просто сядьте и продолжим болтать. – Он мгновение-другое помолчал. – Я тоже очень-очень рад.

Лесли твердо решила не задумываться о том, какая у Рассела Доусона жена и есть ли дети. С ним хотелось общаться, независимо от чего бы то ни было. И просто смотреть в эти умные взрослые глаза. Беседа сама собой подошла к щекотливой теме. А фраза «знакомая история» разожгла любопытство и породила странные надежды, облекать которые в конкретные слова Лесли неосознанно побаивалась. Тактично выждав некоторое время, она вернулась к прерванному разговору о семейных отношениях.

– Такое чувство, что ваша сестра совсем не такого склада, как вы. И на жизнь смотрит иначе и более…

– Легкомысленная? – подсказал Доусон.

Лесли криво улыбнулась. Осуждать родную сестру собеседника и мать своего воспитанника было ужасно неловко.

– Ну… вроде того.

Рассел поджал губы. На его лице отразилось неподдельное страдание, и Лесли подумала: как это, наверное, здорово иметь такого мужественного и заботливого брата. Впрочем, нет… Поймав себя на мысли, что чем лучше они узнают друг друга, тем больше нелепых, отнюдь не сестринских и не дружеских чувств он в ней вызывает, она опустила глаза, чтобы Доусон ничего не заметил.

– А ведь Ребекка не всегда была такой. Верите, мисс Лесли? – спросил он.

Лесли прикоснулась к его руке кончиками пальцев.

– Послушайте, не зовите меня «мисс Лесли».

– Да это я так… Больше в шутку, – сказал Рассел. – Вам обидно?

– Не то чтобы… Просто как-то чудно. Лучше «Лесли» без всяких там «мисс».

– Тогда и вы меня зовите Расселом, – сказал он, улыбаясь сдержанной улыбкой.

Они одновременно повернули головы и взглянули на Терри.

– Думаете, будет не очень красиво, если в присутствии Теренция мы станем друг другу тыкать? – спросил Рассел таким тоном, будто рассуждал вслух сам с собой. – Впрочем, какие глупости… – ответил он на свой вопрос, не успела Лесли вымолвить и слова. – Во-первых, я ему не отец, во-вторых, нам, взрослым, можно обращаться друг к другу, как захотим. В общем, договорились. Лесли, Рассел, так?

Рассел, подумала Лесли с небывалой нежностью. Ему очень идет это имя. Рассел Доусон… Она с задумчивой улыбкой кивнула.

– В общем… гм… на чем это я остановился? – Он почесал затылок.

– На том, что мама Терри не всегда была такой, как теперь, – напомнила ему Лесли. Она без труда запоминала все, что бы он ни сказал. Его слова, четкие, произнесенные спокойным голосом, будто врезались в память, и над ними хотелось долго размышлять.

– Ах да, правильно. Она прекрасно играла на пианино. Подавала большие надежды, побеждала на конкурсах. Восемь лет занималась с одним из лучших в городе преподавателем. А потом, повзрослев, махнула на все рукой. Школу окончила еле-еле, поступила в колледж, через полгода его бросила. Отец с мамой готовы были принять любые условия, какие бы она ни выдвинула, лишь бы дочь выучилась и встала на ноги. Но Ребекка так и не возобновила учебу, а музыку совсем забросила. Поэтому летает теперь с одной работы на другую – то продает хот-доги, то ходит по детскому миру в идиотском наряде цыпленка. Подумать смешно!

– А ведь могла бы зарабатывать игрой, даже без высшего образования, – живо представляя себе мать Терри, пробормотала Лесли. – Продавать хот-доги… Конечно, столь неинтересные занятия не по ней. Где-то глубоко внутри она их наверняка стыдится… А я все ломаю голову, почему эта привлекательная женщина так не уверена в себе… Когда разговариваешь с ней, такое чувство, что ее так и подмывает за что-то перед тобой извиниться.

– Не уверена в себе? – Рассел нахмурился. – Может, ты ее с кем-то путаешь? Чего-чего, а застенчивости в нашей Ребекке ни грамма.

– Да нет, я не о том. И ни с кем ее не путаю. – Лесли покачала головой. – На первый взгляд она беззаботная, даже, может быть… гм… нагловатая. А как относится к сыну? Такое чувство, что он ей совсем не нужен, ведь в садик его привозит в основном бабушка. Если же внимательнее к Ребекке приглядеться, замечаешь, что она избегает смотреть тебе прямо в глаза, будто совестится самой себя… И… – Лесли слегка прищурилась, вспоминая, какие еще странности в миссис Байлджер обращали на себя ее внимание. – Ах да. Улыбается она всегда неестественно и одними губами. А во взгляде бесконечная тоска.

Рассел продолжительно и изумленно на нее посмотрел, о чем-то поразмыслил и пожал плечами.

– Не знаю. По-моему, ей тосковать некогда. Она то устраивается на работу, то увольняется, а в перерывах куда-нибудь ездит. Сначала была без ума от одного тунеядца, все летала к нему на другое побережье. Теперь вот якобы влюблена в другого. О Байлджере лучше вообще не вспоминать. Они были женаты всего восемь месяцев, потом Ребекка вернулась к родителям и в скором времени родила Теренция. Видел ли его Байлджер хоть раз в жизни? Понятия не имею. – Он вздохнул, и Лесли показалось, что на его крепкие плечи опустился незримый тяжелый груз. Лицо напряглось, морщины на лбу стали куда более заметны.

– Может, она правда влюблена? – предположила Лесли. – И может, этот ее избранник вовсе не тунеядец?

Рассел усмехнулся.

– Что-то верится с трудом. Я с ним знаком. Стоит раз на него взглянуть – и тут же понимаешь, что перед тобой за фрукт.

– А ты? – спросила Лесли.

– Что я?

Лесли пришло на ум, что он решил, будто ее интересует его семейное положение, и густо покраснела. Вопрос она задала так, что понять его можно было по-разному.

– Ты учился в колледже? И где работаешь?

– Да, учился. – Рассел кратко рассказал о своей бытности студентом Нью-йоркского университета и о том, чем занимается их центр управления и контроля. – Две недели назад я вернулся из длительной командировки. С Аляски. Там работает буровая установка, созданная по нашему проекту.

– С Аляски? – воскликнула Лесли, хлопая в ладоши. – Должно быть, там ужасно интересно! Гризли, бурые медведи… Острова и бухточки на юге, которые никогда не замерзают…

– Я был на севере, – без тени восторга сказал Рассел. – И ничего ужасно интересного там, честное слово, не видел. Зверский холод, ветер, снег и лед – это самые примечательные из аляскинских чудес.

Лесли расширила глаза и взглянула на него с недоверием и изумлением.

– Как это? Не может такого быть… Я смотрела не одну передачу и читала описания путешественников. Аляска суровый, снежно-безмолвный, но удивительный край…

Рассел посмотрел на нее с отеческой нежностью, и его лицо вдруг смягчилось.

– Может, и так, Лесли. Наверное, все дело в том, что настроение у меня было хуже не придумаешь. Замечать красоты и любоваться ими я просто не мог.

Он немного наклонил голову и стал рассеянным взглядом рассматривать свои пальцы. Вот почему кожа на руках у него такая грубая, отметила Лесли. Из-за аляскинских морозов. Тут до нее дошел смысл его последних слов, и сердце на миг замерло. Почему у него было такое настроение? – с тревогой подумала она.

– Я и уехал-то специально. Сам вызвался, – продолжал Рассел, не поднимая глаз. – Нам, трем авторам проекта, предложили бросить жребий, подумали: какой дурак поедет в трескучий мороз по доброй воле? Я сказал, не надо жребиев. Мне хотелось срочно покинуть Нью-Йорк. Думал, так будет легче забыть, прийти в себя…

Лесли затаила дыхание. Мысль о том, что на долю Рассела выпали серьезные несчастья, доставила почти физическую боль. Что за беду он пережил, было страшно даже гадать. Смерть близкого человека? Любимой? Или измену?

Рассел расправил плечи и чуть заметно улыбнулся, очевидно не желая выглядеть слабаком, задавленным жизненными тяготами. Лесли смотрела на него, ожидая продолжения, и почти не дышала. Рассел молчал.

– И что же? – осмелилась спросить она.

Он вопросительно изогнул бровь.

– Помогла тебе Аляска… забыть? – пояснила Лесли.

Рассел невесело усмехнулся.

– Даже не знаю. Видишь ли… – Он снова замолчал и, дабы не казаться невежливым, развел руками.

– Если тяжело или не хочется, не говори, – пришла ему на помощь Лесли.

– Да нет, понимаешь… – начал было Рассел и снова запнулся. Он потер лицо руками, решительно опустил их и снова расправил плечи. – А вообще-то… лучше не бери в голову. Это мои личные неприятности и не будем о них, ладно?

Лесли вдруг взяла обида. Не доверяет мне? – подумала она, снова охваченная теми чувствами, которые наводняли ее душу вчера, когда он не принял ее приглашения. Или находит не слишком чуткой, умной, не способной понять?

По-видимому, Рассел заметил, как изменилось выражение ее лица. Вечно у нее не получалось замаскировать глупые чувства! Его взгляд потеплел.

– Мне хочется, очень хочется поделиться с тобой. Много чем, – неожиданно произнес он, и у Лесли в груди поднялась горячая волна. – Ты из таких, кому поверяют любые тайны.

Волна похолодела в ее душе и медленно пошла на спад. Из таких, кому поверяют тайны? – с разочарованием подумала она, стыдясь своих мыслей. Значит, он смотрит на меня лишь как на приятеля, который умеет слушать не перебивая и держать язык за зубами?

– Однако же… – Рассел негромко засмеялся безрадостным смехом. – Не хочу омрачать вечер своими излияниями. И ненавижу плакаться.

Лесли смотрела на него, не в силах скрыть, что она огорчена. Лицо Рассела посерьезнело.

– Может быть, в другой раз, – пробормотал он.

Выходило так, будто Лесли безмолвно выпрашивала у него открыться ей. Оттого что выглядело это столь нелепо и от неумения прикидываться веселой, когда на душе гадко, она резковато усмехнулась и покачала головой.

– Надеюсь, другого раза не будет. Я и так задерживаюсь второй день подряд. – Она взяла жестяную коробку, подняла с ящика крышку и принялась с сосредоточенным видом проверять, все ли игрушки на месте, чувствуя себя глупо и неуютно. – Теперь родители платят за опоздания, все верно, но здоровье не купишь ни за какие деньги, ведь так?

– Так, – согласился Рассел, пристально за ней наблюдая.

– Я рано встаю, устаю в университете, потом еще здесь, – все так же не поднимая глаз и пересчитывая игрушки второй раз, произнесла Лесли. – Надо ведь когда-нибудь и отдыхать.

– Согласен, – тихо сказал Рассел.

Лесли захлопнула крышку, собралась с силами и посмотрела ему прямо в глаза.

– Так что, пожалуйста, если можешь, забирай Терри не позднее шести. Штраф ведь ввели не просто так, а чтобы дать родителям понять: мы тоже дорожим своим временем.