Не святой (ЛП)

Глава 7

Габриэль

Я стою у двери и наблюдаю за ребенком в гостиной. Он носится по комнате, вытаскивая подушки из кресел и запуская игрушки, а его хихиканье эхом разносится по тихому дому.

Он был самым громким за последние годы. Звук шагов притягивают мой взгляд к лестнице, и я вижу Девона, который спускается вниз, покачивая сумкой. При виде меня он вскидывает бровь.

— Может быть, ты теперь объяснишь, почему ты запер мать мальчика в комнате?

Я не отвечаю, предпочитая снова наблюдать за мальчиком. Мой племянник и последний кусочек Лукаса.

Моя мать была в восторге от мальчика.

— Ты обработал ей раны? — спрашиваю я.

— Обработал, — Девон скрестил руки на груди. — Габриэль, ты не можешь держать ее взаперти.

— Почему я не могу? — огрызаюсь я.

Он поднимает брови.

— Это твой план? По какой причине?

— Мальчику нужна мать, — я лгу.

У меня были намерения убить ее и забрать мальчика. В конце концов, он бы забыл о ней, и мы бы его вырастили. Все было очень просто, и все же я этого не сделал, и хотя в большинстве случаев мне не хватало элементарного сострадания, держать ее взаперти и вдали от сына было неоправданно жестоко.

Девон насмехается.

— Конечно, нужна.

— Осторожно, Кросс, — предупреждаю я. — Я не спрашивал твоего мнения по этому вопросу, и, честно говоря, у меня не хватает терпения разбираться с этим.

Он поднимает руки вверх и вскидывает бровь.

— На кону твой член, — он пожимает плечами. — Не мой.

Значит, она показала ему свою боевую сторону. Почему это вызвало во мне чувство жара и злости? Конечно, она будет драться с ним и с любым другим, кто войдет в эту комнату, ее гнев был направлен не только на меня, хотя мне и нравилось наблюдать за тем, как она раздражается.

Я должен был принять решение.

***

Уже стемнело, когда я решился подняться в эту комнату. Мои шаги были тихие, я осторожно открываю дверь и на мгновение замираю.

Мальчик на моих руках вздрагивает, но через секунду снова успокаивается.

На меня мгновенно смотрят красные от слез глаза Амелии, под которыми уже появились темные круги от усталости.

— Линкольн, — вздохнула она, не обращая на меня внимания и не отрывая взгляда от спящего ребенка.

Я подхожу к ней. Она, кажется, затаила дыхание, как будто не уверена, что это реально.

— Привет, leonessa, — говорю я, останавливаясь на таком расстоянии, чтобы она не могла до меня дотянуться.

— С ним все в порядке? — спрашивает она.

— С ним все в порядке.

Ее глаза перескакивают на меня, и она смотрит, как я кладу спящего ребенка на матрас. Она мгновенно бросается к нему, но путы удерживают ее руки над головой и тело в основном прижатым. Она вскрикивает, когда путы впиваются в чувствительную, израненную кожу ее запястий. Но она продолжает бороться, продолжает тянуть, да так сильно, что открываются старые раны и кровь просачивается сквозь белую марлю.

Оставив ребенка там, где он есть, свернувшегося калачиком и спящего, я подхожу к Амелию, заставляя ее лечь нормально и не дать ей разорвать кожу на запястьях. Я сомневался, что она остановится.

Она смотрит на меня с огнем в глазах.

— Я убью тебя, — клянется она.

— Сейчас, сейчас, leonessa, — шепчу я, потянувшись к одному из узлов на веревке. Я медленно развязываю его, удерживая ее запястье, а затем перехожу к другому. Она не сводит с меня глаз, пока я развязываю, наклоняясь над ней так, что мы оказываемся нос к носу. Мышцы ее челюсти напрягаются, когда она скрежещет зубами и дергается, пытаясь освободиться.

— Если ты будешь плохо себя вести, я просто снова свяжу тебя, — обещаю я. — И я заберу его. Я имею в виду ребенка, — она затихает. — Хорошая девочка.

Я медленно ослабляю хватку, ладони влажные от ее крови, но она не сразу пытается схватить меня за горло. Я отступаю назад, давая ей свободу действий, и она не теряет ни минуты. Она хватает мальчика, осторожно поднимает его и прижимает к своей груди. Она делает это, уткнувшись лицом в его макушку. Он ерзает и вздыхает, но вцепляется в нее руками, обнимая ее также крепко, даже во сне. Она обхватывает его всем телом, защищая от меня и используя свое собственное тело как барьер.

Это была женщина, готовая пожертвовать всем.

— Уходи, — шепчет она.

Я не собирался спорить.

С окровавленными ладонями я ухожу от них, не оглядываясь, и впервые за все время сомневаюсь в каждом своем шаге, который привел меня сюда.

Привлекать посторонних было рискованно. Мы не стали этого делать. Это была семья и те, кто работал с нами на протяжении многих поколений. Мы не доверяли никому другому, а предательство случается слишком часто, чтобы она могла просто остаться.

Достаточно одного промаха, одного секрета, переданного не тому человеку, и мы можем потерять все.

Но были способы остановить это.

Два способа не дать ей заговорить, если представится такая возможность.

Первый я уже доказал, что не способен на это по причинам, которые я не собираюсь оценивать, а второй… о втором я никогда не собирался думать. До сих пор.

Передернув плечами, я направился в кабинет, а не в спальню, открыл ноутбук, чтобы набросать письма, которые нужно было отправить, и приступить к работе. Выбора не было. Другой альтернативы не было, и Амелия Дойл больше не должна была быть ничьей проблемой, кроме моей.

***

Амелия

Я крепко обнимаю Линкольна, вдыхая его знакомый, согревающий запах. Это был дом. Мое сердце. Моя душа. Он крепко спит, его легкое похрапывание похоже на музыку, а ровный стук его сердца отражается от моей груди. Он был в полном порядке, никаких травм, никаких признаков пренебрежения или жестокого обращения, о которых я беспокоилась.

Как я могла поверить, что эти люди знают, как заботиться о ребенке, которого они только что украли?

Кровотечение на запястьях остановилось, но они болели, я чувствовала, как кожа под ними горит, как бинты натирают больную плоть. Мне нужно было выбираться отсюда. Я должна была взять Линкольна и бежать. Убежать далеко-далеко, чтобы они никогда больше не смогли нас найти.

Мне не придется беспокоиться ни о Сэйнтах, ни о своей собственной семье.

Мы могли бы просто исчезнуть. Уехать из страны и начать все с чистого листа.

Я прижимаю Линкольна к себе чуть крепче, моя душа успокаивается, когда он рядом, но я не могла ждать. Мы должны были уехать как можно скорее.

Но после того, как я сплю. Я сворачиваюсь калачиком вокруг своего мальчика, прижимаясь к нему так крепко, как только возможно. И хотя сон мой беспокоен, мне удается вернуть часть энергии, которую высосали из меня последние двадцать четыре часа, и если я хочу, чтобы побег был успешным, мне нужен любой отдых.

Я просыпаюсь от яркого солнечного света, бьющего в окно, тепло лучей заставляет пот выступать на моем лбу. Линкольн сидит рядом со мной, его ухмылка мгновенно расплывается, когда он видит, что я проснулась. Он тычет палец мне в лицо, на его щеках появляются ямочки, и он улыбается еще шире.

— Привет, малыш, — шепчу я, привлекая его к себе. Я не была настолько глупа, чтобы поверить, что все будет легко, моя жизнь была сплошной чередой плохих событий, но не более.

Мой желудок громко заурчал, и я поняла, что Линкольну тоже скоро понадобится еда. Я не могла определить, сколько сейчас времени, но, должно быть, еще рано, и нас окружала тишина. Медленно поднявшись с кровати, я на цыпочках подошла к двери. Она, конечно, была заперта, но я прижался к ней ухом. За ней слышатся приглушенные шаги, но голосов нет.

— Эй? — зову я, и шаги прекращаются. — Ау? — кричу я снова, когда проходит минута.

Тихий шепот доносится до меня, прежде чем эти шаги удаляются, все дальше от меня.

Я потягиваюсь и оглядываюсь на Линкольна, который играет с перышком, выпавшим из подушки.

Дверь внезапно открывается, и я с воплем отпрыгиваю назад, обнаружив вошедшего доктора.

Он оглядывает меня, затем Линкольна.

— Кажется, я просил вас успокоится.

— Как будто я буду тебя слушать.

Он ухмыляется.

— Я принесу поесть.

— Пожалуйста, — киваю я.

Он мягко улыбается и снова уходит, закрыв дверь на ключ.

Я вздыхаю: еда, лечение, побег. Мы можем это сделать.

Еду приносит не Девон, а женщина, которая, как я предполагаю, работает у Габриэля. Она вносит поднос с едой и быстро уходит, после чего дверь снова запирается.

Я беру еду и несу ее Линкольну, убирая тосты и джем от каши и передавая ему неоново-зеленую пластиковую ложку. Он поглощает ее вместе с молоком, а я медленно ем тост и потягивая апельсиновый сок, который они предоставили.

Уже после того, как мы закончили, снова появляется Девон с аптечкой в руках.

— Хорошо, что у тебя появился аппетит, — комментирует он, ставя набор на край кровати. Я молчу, даже когда он поднимает мои забинтованные запястья и начинает разворачивать марлю. Я шиплю, когда материал цепляется за кожу и сдирает ее.

Девон не морщится и не говорит, просто вытирает следы крови, а после втирает в порезы мазь и крем.

— Он выглядит немного покрасневшим, — тихо говорит Девон, работая над другим запястьем. — Можно ли мне его осмотреть?

Я нахмурила брови.

— Прости?

— Мальчик. У него красные щеки, но он немного бледный, — продолжает он.

Я бросаю взгляд на Линкольна. Свободной рукой я прижимаю ладонь к его щеке, а затем тыльной стороной ладони ощупываю его лоб. Его кожа была горячей на ощупь. Несколько минут назад он был в порядке.

— Да, ты можешь его проверить.

Я кладу только что забинтованные руки на колени и смотрю, как врач обходит кровать и подходит к Линкольну. Я встаю, убирая поднос с пустыми тарелками, и мне в голову приходит идея. Дверь была слегка приоткрыта, в коридоре за ней было тихо.

Когда Девон повернулся ко мне спиной, я быстро нагнулась и схватила пустую тарелку, на которой лежал мой тост.

— С ним все в порядке? — спрашиваю я, подходя к тому месту, где он стоит, нависая над моим сыном.

— Может быть, просто легкая лихорадка, — тихо говорит Девон, прежде чем встать и повернуться. Я не даю ему шанса отреагировать, когда замахиваюсь тарелкой, разбивая ее о его голову.

Он тяжело падает, а я хватаю Линкольна, притягиваю его к себе, хватаю ножницы из аптечки и бегу к двери. В коридоре пусто, но я не останавливаюсь, а бегу, крепко держа сына, пока ноги несут меня вниз по лестнице. Где-то на нижнем этаже я теряюсь.

Я слышу знакомые звуки работающей кухни, оживленно переговаривающихся голосов, поэтому избегаю их, сворачиваю в другой коридор и выхожу в большое фойе, где мои ноги скрипят по полированному мраморному полу. Передо мной — стеклянная стена, выходящая в круглый двор, уставленный дорогими автомобилями и пышным зеленым газоном. Я почти замираю, когда вижу открывающийся вид. Бесконечные мили океана, солнечные лучи падают на его поверхность.

Дверь находится прямо впереди.

— Стой!

Раздается рокочущий голос, не Габриэля, как я поняла. За последние двадцать четыре часа я как-то привыкла к его глубокому баритону. Это был другой голос, тот, который можно узнать сразу, с легким акцентом, который говорит о том, что человек родился не здесь. Я не могла понять откуда он, поскольку это был недостаточно сильный звук, чтобы определить его национальность.

Я не останавливаюсь, моя рука обхватывает ручку двери, и я дергаю ее, благодарная за то, что она поддается, но незнакомый человек успевает схватить мое тело, и моя первая мысль — защитить Линкольна.

Я обхватываю сына покрепче, и кто бы это ни был, он оттаскивает меня от двери.

Я сопротивляюсь изо всех сил, поднимаю ножницы, которые украла у Девона, и ударяю ими вперед. Они прорезают плоть, но я не вижу, куда попала.

Мужчина шипит от боли и отпускает меня.

Я чувствую кровь на своей руке, но у меня нет времени что-либо проверять. Я бегу к двери.

— Амелия!

Это был Габриэль.

Меня снова останавливают и крепко держат, когда что-то твердое упирается мне в голову. Пистолет.

— Не двигайся, — говорит уже другой незнакомец.

Я сглатываю, от страха сердце колотится в груди, как загнанный в угол зверь.

— Если вы собираетесь убить меня… — шепчу я. — Позаботьтесь о том, чтобы кто-нибудь поймал моего сына, когда я буду падать.

— Двигайся, — приказывает он, сильно вдавливая дуло пистолета в мою голову, чтобы запугать меня. Я поворачиваюсь и вижу, как по лестнице спускается Габриэль, а за ним — очень взбешенный Девон, по лицу которого стекает кровь от полученного удара. Он пристально смотрит на меня.

Я перевела взгляд налево и увидела мужчину, который держал оружие. Темные волосы, темные глаза, но он не выглядел рассерженным. Он выглядел заинтересованным.

— Атлас, — приказывает Габриэль громким, властным тоном. — Убери пистолет от ее головы.

Он только сильнее прижимает его ко мне.

— Атлас!

Я чувствую, как человек, которого я теперь знаю как Атласа, придвигается к моему уху.

— Ходи и оглядывайся, — он говорит это так тихо, что никто его не слышит, но предупреждение звучит громко и отчетливо.

Этот человек был опасен. Смертельно опасен. Я не шевелюсь, пока пистолет не убирают от моей головы. Когда это происходит, Атлас быстро отходит в сторону, и устремляется к тому, кого я порезала.

— Я в порядке, брат, — говорит он Атласу, не сводя с меня глаз.

— Девон, — приказывает Габриэль. — Присмотри за Ашером. Атлас, убирайся к чертовой матери.

Я начинаю отступать, на цыпочках пробираясь к двери.

— Думаешь, тебе удастся сбежать? — Габриэль замечает движение. — Ты окружена, leonessa, тебе некуда бежать. Некуда.

— Я ненавижу тебя, — я сплюнула.

Его рот кривится, когда он говорит: —Я это вижу, — его взгляд падает на моего сына.

— Держись от него подальше.

Я смотрю на Ашера, теперь уже без Атласа. Он с любопытством наблюдает за мной, не обращая внимания на рану, которую я нанесла ему. Он бросает на меня взгляд и улыбается уголками губ. Это заставляет нервничать.

Он был привлекательным, разрушительно привлекательным, с густыми темными волосами и карими глазами, с загорелой кожей, и чисто выбритым лицом. Он был немного похож на Габриэля, едва уловимо, но это было так. Вот так я и поняла, что они как-то связаны.

Его взгляд скользнул к чему-то позади меня, прежде чем рука легла на мой позвоночник, подталкивая меня вперед.

— Отстань от меня! — я взвизгнула, делая шаг в сторону, но тут же была схвачена за руку.

— Причини ей боль этой рукой… — рычит Габриэль. — И ты потеряешь ее.

Он обращается к тому, кто меня держит. Человек тут же ослабляют хватку, но толкает меня вперед, когда Габриэль встречает меня на полпути.

Я напряжена, горячая и потная, адреналин заставляет мое сердце биться в горле, кровь шумит в ушах. Я вздрагиваю, когда он поднимает руку — инстинктивная реакция на то, что мужчины поднимают на меня руки. Он делает паузу, нахмурив брови, прежде чем продолжить, и я готовлюсь к боли, которая так и не наступает.

Его палец проходит под моим подбородком, заставляя меня поднять голову.

— Ты не можешь бежать, Амелия.

— Я ненавижу тебя.

Кто-то хихикает, но я не смею отвести взгляд от огненно-ореховых глаз, стоящих передо мной.

Красота может обезоружить, и если бы я позволила себе это, то красота Габриэля погубила бы меня. Он был создан для развращения одной только внешностью: высокие скулы с глубокими впадинами и твердая линия челюсти, которая казалась достаточно острой. Низко посаженные брови над ореховыми глазами, которые казались больше золотыми, чем какими-либо другими, цвета бурбона, и обрамленные густыми черными ресницами. Он обладал жестокой красотой.

— Тогда, полагаю, наше время вместе будет интересным, — мягко размышляет он, надавливая большим пальцем на мою нижнюю губу, когда я отворачиваю лицо. — Отведи ее в ее комнату, — приказывает он, опуская руку. — И я серьезно сказал: если ты причинишь ей боль, то лишишься руки.

Девон ждал в стороне от фойе, наблюдая за мной. Я чувствую себя немного виноватой за нанесенную ему травму, но не настолько, чтобы сожалеть об этом.

Ашер следит за мной глазами, и я чувствую, как Габриэль прожигает дыру в моем позвоночнике.

Я прижимаю Линкольна к себе, чувствуя, как он пытается вырваться.

Я не успела далеко уйти, поскольку сразу потерпела неудачу.

Но у меня был мой сын, и я никогда не перестану пытаться.