Алексею Дмитриевичу Пылаеву, в отличие от Оксаны, в эту ночь не спалось. Он просчитывал варианты, каким образом в сейф магазина могли попасть драгоценности жены бизнесмена Корнеева. Алексей не сомневался в порядочности «гражданки Деминой» и был уверен, что Татьяна Корнеева не могла незаметно проникнуть в кабинет Оксаны и воспользоваться ключом. Похоже, что жене бизнесмена помог кто-то из сотрудников магазина, но тогда получается, что… это сделал он, потому что больше некому… если только… Нет! Этого не может быть! Какая ерунда иногда приходит в голову! Алексей даже сел в постели. Конечно же, нет! Она не могла! Она же ее лучшая подруга! Они дружат с самой школы… В медучилище вместе учились…
Последний раз Алексей курил в выпускном классе в кустах акации, густо разросшихся за школой, и больше к сигаретам не прикасался. Сейчас ему вдруг зверски захотелось курить. Он посмотрел на дочь. Она спокойно спала в обнимку с грязно-серым потасканным зайцем, которого ни за что не давала ни выбросить, ни постирать в машине. Алексей натянул джинсы, накинул ветровку и в несколько минут сбегал в соседний ларек за сигаретами. Еще раз глянув на раскрасневшуюся во сне Наташеньку, он вышел на лестницу.
Алексей выкурил полпачки каких-то гнусных дешевых сигарет и окончательно уверился в том, что, кроме Нели Никодимовой, никто другой не мог влезть в сумку Оксаны или в его ветровку, вечно болтающуюся в кабинете на стуле.
Утром следующего дня он первым делом пригласил Нелю к себе в кабинет и, пристально глядя в ее очень сильно накрашенные, радостно распахнутые глазки, сказал:
– Я знаю, что это сделала ты.
– Что? – отрывисто и гортанно спросила Неля, и стало ясно, что она очень хорошо понимает, о чем идет речь.
– У кого ты вытащила ключ: у меня или у Оксаны Юрьевны?
– Не знаю я никаких ключей, – буркнула Неля и трубно засопела, явно собираясь заплакать.
– Как ты могла?! – невзирая на закипающие в ее глазах слезы, грозно спросил Пылаев. – Ведь Оксана Юрьевна твоя подруга!
– Да?! Подруга?! Ты так думаешь?! – взвилась Неля, которая явно раздумала отрицать свою причастность к отвратительной истории с ключом и драгоценностями мадам Корнеевой. – Что ты вообще в этом понимаешь?! Эта самая подруга решила разбить мою жизнь, а я терпи, да?
– Не говори ерунды! Как она может разбить тебе жизнь?
– Очень просто! Она положила на тебя глаз, хотя отлично знает, что мы с тобой… что у нас… в общем… она знает, что я тебя люблю, и все лезет между нами, и лезет!
– Неля! Что за чушь?! Никуда она не лезет! – возмутился Пылаев.
– Лезет! Еще как! Это ты, слепой дурак, не видишь! А я все вижу! Ты ей нравишься, нравишься! Она спит с Иваном Корнеевым… Да-да! С мужем той Татьяны! А во сне тебя видит, понял! И я должна терпеть, когда она под меня роет?! Да?!!
– Ну… Неля… Это вообще ни в какие ворота… Я тебе говорил, что Оксана Юрьевна сразу отказалась от моих ухаживаний. Понимаешь, сразу!!! И ни под кого она не роет! Кто я и кто… Корнеев! Соображать-то надо!
– А вот представь, ей тебя захотелось! – не сдавалась Неля. – Может быть, для разнообразия, а может, чтобы Ивана уесть!
Алексей угрюмо посмотрел на Никодимову и, чересчур четко артикулируя, сказал:
– Повторяю, что ты несешь чушь, Неля, но дело даже не в этом! Если бы ты вдруг оказалась права (что совершеннейшая чушь!), то все равно никто не давал тебе и… жене Корнеева права манипулировать людьми да еще подвергать их чуть ли не уголовному преследованию!
– Любовь дала мне такое право! – истерично выкрикнула Неля.
– Любовь не должна позволять совершать подлости!
– Но… я же из-за страха потерять тебя, Леша! Неужели это надо объяснять?!
Алексей внимательно оглядел плачущую Никодимову, неприязненно скривился, отвернулся от нее и уставился в окно. Неля тут же перестала рыдать и зловеще произнесла:
– Или… или ты как раз ждал, когда я в чем-нибудь… проколюсь, да?! И ты тогда сможешь меня бросить, оставшись принципиальным и благородным!! Так?!!
Пылаев обернулся к ней с совершенно беспомощным выражением лица.
– Что ты говоришь, Неля? – проговорил он.
– Я правду говорю! Ты ведь любишь Оксанку и не знаешь, как поделикатней от меня отделаться, а тут вдруг такой случай! Такая удача!!!
– Неля!!!
– Что Неля?! Что Неля?! Я видела, как вы сидели за компьютером чуть ли не в обнимку!
Пылаев тряхнул головой, прогоняя растерянность, и решительно сказал:
– Ты должна сейчас же пойти к Оксане Юрьевне и во всем признаться!
– А если я не пойду, то ты меня ей сдашь?
Алексей с удивлением смотрел на женщину, на которой уже было совсем собрался жениться. Как хорошо, что он не успел… Оксанины неприятности уберегли его от поспешного шага. Он не любит Нелю и никогда не любил. Он сошел бы с ней с ума или запил бы с тоски. Впрочем, нет… не запил бы. У него ребенок. Но все равно ничего хорошего из их брака не получилось бы.
– Ну и что же ты молчишь? – прервала его размышления Неля. – Хочешь моей крови, да? Корнеев все уладил, а ты желаешь это дело снова разворошить? Эх ты! Я тебе поверила! Я готова была тебе служить, как раба, а ты! Ты подлец! Я тебя ненавижу! Как же я тебя ненавижу!! Знаешь, твоя Оксанка была права, когда говорила, что все мужчины негодяи и всегда женщинам врут!
Неля раскраснелась и разгорячилась так, что на верхней губе выступили бисеринки пота. Она словно раздулась от гнева и внезапно охватившей ее ненависти, отчего казалась еще более рыхлой и грузной, нежели обычно.
– Ненавижу тебя и Оксанку твою! – еще раз выкрикнула Неля и скрылась за дверью.
При всей отвратительности ситуации Алексей Пылаев испытал чувство невероятного, почти сказочного облегчения. Он вовсе не ждал Нелиных проколов, в чем она его обвинила совершенно напрасно, но тем не менее для него все действительно сложилось как нельзя лучше. Ему больше не надо было убеждать себя, что Никодимова неплохо выглядит, сильно его любит и, главное, станет хорошей матерью для Наташеньки. Снова можно было жить, как раньше, свободно, раскованно и ни от кого не завися. Даже довольно затхлый воздух его маленького кабинетика показался ему вдруг свежим, чуть ли ни морским бризом.
Алексей с удовольствием потянулся так, что хрустнуло в суставах, и сел за стол, чтобы с хорошим настроением, которого давно не было, со вкусом поработать. Но тут же вспомнилось все, что в запале выкрикивала Неля об Оксане. Конечно, было бы здорово, если бы она оказалась права, но права она быть не может, потому что… В общем, не может – и все! Алексей очень хорошо разглядел этого Корнеева. Видный мужик. Мощный. Красивый и – не бедный. А смотрел на Оксану такими собственническими глазами, что уже там, в кабинете, рядом с майором Потаповым, Алексей понял, что между ним и Оксаной что-то есть и не зря корнеевская жена подсунула ей в сейф свои бриллианты.
Алексей не хотел этого представлять, но вместо колонок цифр в ведомости ему виделось, как Оксана и Корнеев занимаются любовью. Черт знает что такое! От хорошего настроения после этих картин не осталось и следа. И чего радовался, болван? Оксана Юрьевна по-прежнему далека и недоступна, а Неля вполне еще может передумать его ненавидеть и вернуться. Хотя… ее возвращение ему больше не страшно. Он не может иметь никаких отношений с такой безнравственной женщиной, которая…
Не успел он сформулировать последнюю мысль до конца, как «безнравственная женщина» опять вошла в его кабинет. Поджав губы, она в один прыжок подскочила к его столу и бросила прямо на руки отпечатанный на принтере листок.
– Вот! – выкрикнула она. – Это копия моего заявления об уходе из этой проклятой комиссионки! Возьми себе на память!
– Оксана Юрьевна подписала? – зачем-то спросил Алексей.
– Куда она денется! Я высказала ей все, что думаю о вас обоих.
Пылаеву очень хотелось спросить, что на этот счет сказала Оксана, но решил, что сейчас лучше не задевать никаких струн возмущенной Нелиной души. Это оказалось напрасным, так как ее душа задевалась даже молчанием.
– Молчишь!!! – злобно констатировала Никодимова. – Правильно! Что еще остается делать, когда выведен на чистую воду!
На это ее замечание Алексей среагировал кручением с неправдоподобно большой скоростью стандартной шариковой ручки за два рубля пятьдесят копеек. Глядя на этот аттракцион, Неля не выдержала и разрыдалась.
– Неужели тебе все равно? – спросила она, всхлипывая и размазывая по щекам удлиняющую тушь, которая должна была быть еще и водостойкой.
– Не все равно, – тяжело вздохнув, ответил Пылаев.
– Тебе меня все-таки жаль?
– Конечно, жаль… Запуталась ты, Неля…
– Но… тогда, может быть, ты… в общем, мы еще можем… – с надеждой заговорила Никодимова.
– Нет! Мы ничего уже не сможем! – резко прервал ее Алексей. Пылаев больше не хотел иметь с ней ничего общего.
Неля мгновенно проглотила слезы и опять очень злобно спросила:
– И на что же ты рассчитываешь?
– В смысле? – удивился ее вопросу Алексей.
– В смысле Оксанки!
– Ни на что.
– И правильно делаешь! Ты посмотри на себя в зеркало! – расхохоталась вдруг Неля. – Ты же настоящий урод! Рыжая образина! Квазимодо!
– Я знаю, – неожиданно для Нели почему-то не обиделся Пылаев.
– Да что ты знаешь?! Каждому кажется, что он ничего себе… вполне приличный. Я почему на тебя польстилась, как ты думаешь? – Неля села против Алексея на стул и, не мигая, уставилась ему в глаза.
Пылаев уже понял, что не отвечать ей нельзя, поскольку молчание злит ее гораздо больше.
– Думаю, хотела выйти замуж все равно за кого, – сказал он.
– Да, но это – во-вторых. А во-первых, потому что сама не красавица. Толстая я. Знаю. И никак не похудею. А ты – страшно, неприлично рыжий и конопатый! Чем не пара?! – Она опять истерично расхохоталась, с трудом успокоилась и продолжила: – И ведь я умудрилась тебя полюбить… по-настоящему… А вот скажи, ты-то… со мной… зачем? Тоже с голодухи по женщинам, да?
– Честно говоря, мне казалось, что вы подружились с Наташей, и я…
– Подружились?! – Неле хотелось еще раз расхохотаться, как можно значительнее и презрительнее, но из груди вырвалось лишь куриное квохтанье. – Да разве можно подружиться с твоим злобным лягушонком?! С ней можно только относительно мирно сосуществовать! Я думаю, что ты никогда не сможешь найти мамашу для своей Наташеньки. Она кого хочешь ухайдакает! Твоя дочь – это еще один минус тебе, Пылаев! И такой мощный, что перевешивает все твои плюсы.
– А разве они у меня есть? – улыбнулся Алексей. – Судя по твоей пламенной речи, я – это окончательно и бесповоротно отрицательная величина.
– Ты нежный, Леша, – съежилась вдруг Неля, мигом потеряв всю свою воинственность. – Бывали у меня мужчины до тебя, но чтобы они вели себя в постели так, как ты… таких надо еще поискать… Да и вообще… ты настоящий, Леша… И мне очень жаль…
Пылаев понял, что разговор опять пошел все по тому же бесконечному кругу, резко встал и прервал Никодимову:
– Давай на этом наконец поставим точку, Неля! Сколько можно говорить об одном и том же!
– Значит, все кончено?! – встала напротив него Неля.
– Да.
– Корнеев тебя уроет!
– Я не дам ему повода.
– Идиот! – крикнула Неля и ринулась к дверям. На пороге она обернулась и еще раз, уже тихо, повторила: – Идиот! Какой же все-таки ты идиот, Лешенька!
Когда за Никодимовой наконец захлопнулась дверь, совершенно обессиленный Алексей рухнул в свое крутящееся кресло. Черт знает что такое! Он, конечно, знает, что не красавец, но чтобы урод… Он посмотрелся в застекленную дверцу шкафа для документации. В стекле не видно ни веснушек, ни цвета его волос. Стекло – это вам не зеркало. Хорошая вещь – стекло… Нет… Все не так страшно, как расписывала тут Неля. Его любили женщины. Он это точно знает. Вот Наташеньку полюбить действительно ни одна из них так и не смогла. Ну и пусть они все катятся ко всем чертям! В конце концов, когда приспичит, всегда можно найти себе утешение. А все остальное… Да гори оно… Ему и с дочкой неплохо. Сделав такой утешительный вывод, Пылаев целиком отдался работе. С Оксаной Юрьевной в этот день он не виделся вообще.
Весь вечер Наташенька капризничала, отказывалась пить даже свой любимый фруктовый кефир и ни за что не хотела ложиться спать. Алексей в сердцах уже собирался отшлепать ее, когда вдруг понял, что у нее поднялась температура. От градусника дочка отмахивалась, как от какого-нибудь страшного шприца, и заливалась таким истеричным плачем, что засунуть его ей под мышку так и не удалось. Алексей с большим трудом затолкал Наташеньке в рот таблетку детского парацетамола и почти до часу ночи читал ей ее любимые книжки Бианки. Во втором часу они оба заснули в Алексеевой постели.
Утром Наташенька горела так, что Пылаев вынужден был позвонить Оксане.
– К сожалению, я не смогу сегодня выйти на работу, – сказал он. – У меня заболела дочь.
В трубке немного помолчали, потом хозяйка магазина огорченно воскликнула:
– Но… как же тогда? Мы же договаривались… И вообще у нас полно работы!
– У Наташи высокая температура, Оксана Юрьевна. Надо вызывать врача.
– Но… вы могли бы попросить вашу маму…
– Я не стану ее просить по разным причинам. Одна из них состоит в том, что от нас мама может принести вирус домой, а у них там грудной младенец.
– Но, может, вы все-таки как-нибудь устроитесь и… выйдете на работу?
– Очень сожалею, но… никак… Я должен быть сейчас с дочерью.
– Вообще-то… это безобразие… – совершенно убитым голосом произнесла Оксана и повесила трубку.
Алексей понимал, что они с Наташенькой здорово подвели магазин. Именно на этот день была назначена переоценка товаров и выезд на дом к одной очень выгодной клиентке. Но что Пылаев мог сделать для Оксаны? Ничего. В конце концов, когда он нанимался на работу, то предупреждал ее, что у него маленький ребенок. Но разве человек, у которого нет своих детей, способен понять его проблемы?
Вызванная на дом врач сказала, что у Наташеньки ОРВИ и что сейчас многие дети болеют, потому что в такую жарищу кругом сквозняки. Она велела давать жаропонижающее, только когда температура зашкалит за тридцать восемь градусов. Но разве Наташеньке измеришь температуру! При виде градусника она вся аж трясется от страха и заливается неимоверно диким плачем. И обманом градусник не вставишь, потому что он холодный. Алексей все же еще раз попробовал незаметно сунуть его под мышку дочери, но она взвилась так, что он еле поймал градусник, а потом с большим трудом уложил под одеяло бьющуюся в рыданиях дочку. Сбегать в аптеку за сладким растворимым лекарством, которое прописала врач, он тоже никак не мог, потому что Наташа, вцепившись обеими ручонками в его руку, никуда его от себя не отпускала. Если же он все-таки отпрашивался у нее в кухню или в туалет, она непременно вылезала из постели и, покачиваясь от жара и слабости, брела за ним, шлепая по полу голыми ножками. Ни одной таблетки парацетамола она больше не проглотила, сразу выплевывала, если Алексею и удавалось засунуть ее ей в рот.
Когда около четырех часов дня в дверь позвонили, открывать ее Пылаеву пришлось, держа на руках дочь, которая уже периодически впадала в забытье. На пороге стояла Оксана.
– Заходите быстрей! – крикнул Алексей, кивая на Наташеньку. – Что случилось?!
– Да уж случилось… – пробормотала Оксана. – Мадам Горюшкина устроила настоящую истерику, поскольку я посмела к ней приехать без вас, то есть без специалиста. Боюсь, она теперь откажется иметь с нами дело.
– Это, конечно, печально, Оксана Юрьевна, – отозвался Алексей, – но, честно говоря, мне сейчас не до этого…
– Что с девочкой? – деловито спросила Оксана.
– Всего лишь ОРВИ, но температура, по-моему, ужасная.
– Какая?
– Не знаю. Не дает измерить. И парацетамол не пьет. – Алексей смерил Оксану взглядом, как бы определяя, можно ли обратиться к ней с просьбой, наконец решил, что в его ситуации церемониться глупо, и попросил: – Вы не могли бы, Оксана Юрьевна… раз уж все равно пришли… и время потратили… сходить в аптеку? Она тут рядом, в следующем доме. Наташе выписали какое-то растворимое жаропонижающее… сказали… сладкое. Может, хоть его удастся в нее залить!
– Подождите, – отозвалась она и склонилась над девочкой. Алексея обдало знакомым запахом ее волос, от которого сразу пошла кругом голова. Он рассердился на себя, потому что головокружение было ужасно некстати.
Оксана тронула губами лобик Наташи и вдруг начала распоряжаться деловым тоном хозяйки магазина:
– Не надо никакой химии, да еще и растворимой! Водка есть?
– Нет, – покачал головой Алексей.
– А уксус?
– Нет… зачем мне уксус? – изумился Алексей.
– Затем, что в доме маленький ребенок!
– Но…
– Никаких «но»! Быстро кладите девочку на постель и тащите пару простыней… даже лучше три штуки… и тазик с водой.
– Тазик? – ошалело переспросил Пылаев.
– Ну… не обязательно тазик. Кастрюлю можно. В общем, любую емкость, только чтобы в нее можно было запихнуть простыню целиком.
– Зачем?!!
– Вы задаете слишком много лишних вопросов, Алексей. А ну быстро несите воду! Только холодную!
Такому напору Пылаев не мог не подчиниться. Он осторожно опустил Наташеньку на ее диванчик. Девочка хотела было ухватиться за его руку, но ослабевшие пальчики соскользнули, и ручка безвольно упала вдоль тела.
– Я сказала – быстро несите холодную воду и простыни! – пришпорила его Оксана.
Когда она намочила в холодной воде простыню и велела раздеть девочку, Алексей по-настоящему испугался.
– Да вы что?!! – Он закрыл дочь грудью. – У нее же и так температура! Хотите ее вообще уморить, да?! Здесь вам не магазин! Нечего тут командовать!
– Алексей Дмитриевич, я медсестра по образованию, – мягко сказала Оксана, – и после училища несколько лет работала в областной детской больнице. Я знаю, что делаю. Вашей дочери необходимо гипотермическое обертывание, чтобы снизить температуру. Возможно, придется сделать его не один раз. Приготовьте, пожалуйста, еще и чистое белье. Ночную рубашку с рукавами или хотя бы платье.
– Г-гип-потермическое?! – поразился Алексей.
– Ну да… то есть холодное и влажное. При этом центральная и вегетативная нервные системы настроятся на расслабление, отдых и восстановление энергетического потенциала, понимаете?
Пылаев ничего не понимал, и Оксана вынуждена была продолжить:
– Ну… видите ли… в соответствии с механизмом лечебного воздействия данного вида обертывания происходит охлаждение тела, которое вскоре компенсируется реакцией организма на холодный раздражитель. Поэтому под компрессом будет ощущаться вовсе не холод, а приятная теплота. При этом произойдет расслабление мышц, исчезновение неприятных признаков озноба, улучшится дыхание, реже станет сердцебиение, и больного охватит сонливость, чего, в общем-то, нам и нужно добиться…
Оксана будто читала Алексею лекцию по оказанию первой медицинской помощи. Она могла бы так продолжать довольно долго, потому что знания, полученные в медучилище, как оказалось, сидели в ней очень крепко, но Пылаеву хватило и этого. Хозяйка комиссионки говорила таким бесстрастно-медицинским голосом, что он сдался. Ему надо было кому-нибудь поверить, потому что сам он уже совершенно не знал, что делать. А Оксана утверждала, что по образованию медсестра… Никогда бы не подумал… И обертывание предлагала не простое, а гипотермическое…
Мокрая простыня высохла на горяченной Наташеньке почти мгновенно. После четвертого обертывания девочке явно стало лучше. Она, как и обещала Оксана, задышала ровнее, а с лица даже несколько спала краснота. Очередной раз вытерев худенькое тельце девочки, полулежащей у нее на коленях, Оксана попросила Алексея надеть на дочь рубашку. Когда он продевал в рукава ее ручки, Наташа вдруг потянулась и обхватила Оксану за шею.
– Ты пришла, мамочка, – прошептала она и тут же уснула на груди замершей хозяйки магазина «Новый взгляд».
Алексей тоже замер столбом возле новоявленной мадонны с младенцем.
– Укройте ее одеялом, – тихо попросила Оксана, чтобы ситуация перестала быть такой напряженной и тягостной.
Пылаев, с трудом выйдя из оцепенения, укутал дочь одеялом и в полном изнеможении опустился рядом на стул. Какой кошмар! Нашла себе мамочку… Остается только надеяться на то, что девочка не вспомнит об этой «мамочке», когда очнется. Неля Никодимова очень четко обозначила все ориентиры. Его Наташеньку никто полюбить не сможет. Лягушонок… У Алексея чуть не выступили слезы на глазах. Ну за что девчонке так не повезло? Родилась бы парнем, плевать было бы на некрасивость. А ей еще и без матери приходится расти…
– Поправьте постель, – опять обратилась к нему Оксана и привстала с диванчика, держа Наташу на руках. – Думаю, ее уже можно положить. Спит глубоко и спокойно.
Алексей как мог дольше разглаживал постель и укладывал на разные лады подушку. Ему казалось, что, как только Наташенька оторвется от Оксаны, ей опять станет плохо. Но в конце концов все было поправлено, и ему пришлось отойти в сторону. Оксана осторожно положила девочку на диванчик, заботливо укрыла одеялом и, повернувшись к Пылаеву, сказала:
– Ну вот… Надеюсь, что ей полегчает. Если вдруг опять поднимется температура, то вы теперь знаете, что делать, да?
Он кивнул. Она слабо улыбнулась и, будто отпрашиваясь, спросила:
– Ну… я пойду?
– Да-да, конечно… извините, что так все получилось… – засуетился Алексей. – Спасибо вам… Если бы не вы, то уж и не знаю, что…
– Ерунда, – отмахнулась Оксана, посмотрела на него странным взглядом и пошла к выходу.
На пороге Алексей задержал ее вопросом:
– А все-таки… зачем вы приходили, Оксана Юрьевна?
– Сама не знаю… – пожала она плечами. – Может быть, чтобы удостовериться, что у вас действительно больна дочь.
– То есть… вы сомневались?!
– Не то чтобы сомневалась… В общем, последнее время жизнь преподносит мне такие сюрпризы, что я уж и не знаю, чему верить, а чему нет. Простите…
Оксана вышла на лестницу и сама захлопнула перед носом Алексея дверь. Он ткнулся в нее лбом, который горел не хуже Наташенькиного. Может быть, броситься за ней и умолять? Нет… Никого еще не удалось уговорами заставить любить. Он и сам не смог полюбить Нелю Никодимову, хотя и очень старался.