Нефертити

Пролог

Если верить тому, что говорят визири, то Аменхотеп убил своего брата, чтобы получить корону Египта.

В третий месяц года и ахет*1 наследный принц Тутмос лежал в своих покоях во дворце Малката, расположенном неподалеку от Фив. Теплый ветерок лениво шевелил занавески, принося с собой из пустыни запахи душицы и мирры. С каждым его дуновением длинные льняные полотнища начинали свой танец, обвиваясь вокруг колонн дворца и ласково поглаживая плиты пола, расцвеченные солнечными узорами. Но вместо того чтобы мчаться сейчас во главе своих воинов на боевых колесницах навстречу победе, двадцатилетний принц Египта возлежал в опочивальне, водрузив свою раздавленную и отекшую правую ногу на подушки. Колесницу, которая опрокинулась, немедленно сожгли, но было уже поздно. Тутмоса терзала лихорадка, он был сильно истощен. Но пока бог смерти с головой шакала подползал все ближе, на другом конце комнаты в золотом кресле восседал Аменхотеп, бесстрастно глядя на то, как его старший брат сплевывает кроваво-красную мокроту, что, по мнению визирей, недвусмысленно указывало на приближение смерти.

Когда же Аменхотеп больше не смог выдерживать вида больного брата, он величавой поступью вышел из покоев на балкон, с которого открывался вид на Фивы. Скрестив руки поверх золотой пекторали на груди, он стал смотреть на крестьян, которые, несмотря на удушающую полуденную жару, убирали полбу. Их тени скользили по стенам храмов Амона^*, грандиозных сооружений, которыми его предки украсили эти земли. Он стоял над городом, размышляя о том послании, что призвало его из Мемфиса к постели брата. Солнце клонилось к горизонту, и ему стали являться видения его вероятного будущего. Аменхотеп Великий. Аменхотеп Строитель. Аменхотеп Великолепный. Он видел все это словно наяву, и, только когда на небосводе засияла луна, шлепанье сандалий по плитам пола заставило его обернуться.

– Твой брат зовет тебя к себе в опочивальню.

– Сейчас?

– Да, – произнесла царица Тия, повернулась к сыну спиной и поспешно вышла.

Аменхотеп последовал за нею в покои Тутмоса. Внутри собрались все сановники Египта.

Аменхотеп обвел взглядом комнату. Все собравшиеся здесь старички хранили верность его отцу и относились к Тутмосу с куда большей любовью, чем к нему самому.

– Вы можете идти, – провозгласил Аменхотеп, и оскорбленные визири в недоумении оборотились к царице.

– Вы можете идти, – повторила она. Но когда старики удалились, она резко бросила сыну: – Ты не смеешь обращаться с мудрейшими мужами Египта как с рабами!

– Они и есть рабы! Рабы жрецов Амона, у которых земель и золота больше, чем у нас. Если бы Тутмос дожил до коронации, то склонил бы голову перед жрецами, как и все фараоны до него…

Звук пощечины, которую отвесила сыну Тия, звонко разнесся по опочивальне.

– Не смей так говорить, пока твой брат еще жив!

Аменхотеп резко втянул в себя воздух, глядя, как мать подошла к Тутмосу.

Царица ласково провела ладонью по щеке принца. Ее любимец, который отличался мужеством как в битве, так и в мирной жизни. Они были очень похожи – у обоих были светлые глаза, а волосы одинаково отливали золотом.

– Аменхотеп пришел повидать тебя, – прошептала она, и локон ее парика скользнул по лицу Тутмоса. Он, сделав над собой усилие, попытался сесть, и царица поспешила ему на помощь, но он взмахом руки остановил ее побуждение.

– Оставь нас. Мы побеседуем наедине.

Тия заколебалась в нерешительности.

– Все будет в порядке, – пообещал Тутмос.

Два принца Египта смотрели вослед своей матери, и лишь проводник умерших в загробный мир – шакалоголовый бог Анубис^* – достоверно знал, что случилось после того, как царица вышла. Многие сановники полагали, что в будущем, на судном дне Аменхотепа, когда Анубис положит на одну чашу весов его сердце, а на другую – символ Истины, перышко богини Маат^*, сердце Аменхотепа перевесит перышко. Они были уверены, что его сердце, символизирующее душу и совесть, отяжелело от злых дел, и что Амат^*, богиня возмездия с телом льва и головой крокодила, сожрет его, обрекая на вечное забвение. Но в чем бы ни заключалась правда, в ту ночь принц Тутмос умер и его место занял новый царевич.