После того как Джинджер убежала, Джадд долго стоял как вкопанный, его душила ярость. Он проклинал Джинджер, которая не верила, что он на самом деле любил ее деда. Проклинал собственную гордость, которая заставляла его прятать любовь к Тому в глубине сердца.
Джадд вышел из кабинета и остановился у окна в гостиной. Поморщился, на мгновение ослепленный яркой белой молнией. Вот так же ослеплена и Джинджер. Не видит, что он страдает по Тому так же сильно, как и она… Раскат грома прогремел над домом, с силой сотрясая окно, перед которым он стоял.
Куда она пошла? Ярость постепенно проходила, и вместо нее росло беспокойство. Джадд, как и все, знал, что Джинджер боится грозы. Он пристально всматривался в окно, где темные силуэты деревьев гнулись и качались под ударами ветра. Дождь лил как из ведра, смывая остатки его ярости. Где Джинджер? Зря она выскочила из дома в такое ненастье…
– Так ей и надо, – пробормотал Джадд, открывая чулан в холле и доставая оттуда плащ. – Может быть, ветер образумит ее, – ворчал он раздраженно, потому что не знал, кто из них больший дурак: она – что затеяла все это, или он – что идет ее искать. Смачно ругаясь, он открыл входную дверь и вышел в грозу.
Дождь хлестал его по лицу. Он посмотрел сначала налево, потом направо, спрашивая себя, куда она скорее всего могла направиться. Слева был сарай, где стояла большая часть сельскохозяйственной техники, за ним – коровник. Справа – старая коптильня, которая теперь использовалась как склад. Туда он и пошел, инстинктивно чувствуя, что именно там она спряталась от грозы. В детстве Джинджер проводила много часов в коптильне среди старой мебели, воздвигая крепости против воображаемого врага, играя с куклами в дочки-матери.
Джадд толкнул дверь, и она со скрипом отворилась. В коптильне стояла кромешная тьма, но он понял, что Джинджер здесь. Почувствовал аромат ее духов, витавший в воздухе, услышал жалостные всхлипы.
Джадд подождал. Но вот вспышка молнии осветила небо, и он увидел Джинджер, свернувшуюся калачиком на старом диване, придвинутом к стене. Джадд стянул с себя насквозь промокший плащ и положил его на пол, потом заговорил с ней, как говорят с испуганным раненым животным: тихо и ласково, надеясь, что самый звук и интонация голоса успокоят его:
– Джинджер, все хорошо. Не бойся. Гроза уже проходит. Еще несколько минут, и все закончится. – Джадд сел рядом с ней на диван и притянул ее к себе.
Какое-то мгновение она держалась от него подальше, но тут прогремел оглушительный раскат грома, и Джинджер прижала голову к его груди, обхватив руками его шею.
Джадда затопила волна нежности – непривычного и несвойственного его характеру чувства. Джинджер очень редко показывала свою слабость и разрешала себе поплакать. Она казалась Джадду такой маленькой, такой уязвимой. Ее тело вздрагивало от всхлипов, а слезы намочили ему рубашку.
– Шшш, все хорошо. Гроза скоро пройдет, – повторил он, слегка похлопывая ее по спине.
– Нет… нет, не все хорошо. Никогда больше не будет все хорошо, – проговорила Джинджер между всхлипами. Она слегка приподнялась и посмотрела на него, в ее светло-карих глазах стояли слезы. – Он умер, Джадд. Он ушел от нас навсегда. – И она снова уткнулась головой ему в грудь.
Сердце Джадда заныло, когда он понял, что Джинджер плачет не от страха, а от горя; она долго сдерживала слезы, но выплакаться ей было необходимо для исцеления. Он прижал ее к себе крепче, чтобы через эту близость как бы взять часть ее страданий на себя. Он-то давно привык сам справляться с печалью.
– Дай волю своим чувствам, – шептал он, нежно гладя ее удивительные волосы.
Джадд держал ее крепко, надеясь, что в его объятиях она найдет утешение. Он держал ее и тогда, когда рыдания прекратились, а остались лишь отдельные судорожные всхлипы.
Джадд продолжал держать ее, когда закончилась гроза. В эту ночь он еще долго прижимал ее к себе.
– Джинджер! – закричал Джадд, уставившись в открытую банку с краской, стоящую перед ним. – Джинджер, я думаю, ты ошиблась.
Джинджер вышла из задней двери, неся кисти.
– То есть как – ошиблась? – спросила она раздраженно, она была не в духе с утра.
– Это голубая краска.
– Ну да, – ответила она, передавая ему одну из широких кистей.
– Дом – белый.
– Очень хорошо, Джадд. А трава – зеленая, и небо – голубое.
– Ты же не собираешься красить дом в голубой цвет? – Он смотрел на нее с ужасом. – Фермерские дома белые.
– Это государственный закон или местный указ? – спросила Джинджер, наслаждаясь его растерянностью.
После прошлой ночи, когда Джинджер дала волю своим чувствам и проявила слабость, она пыталась соблюдать дистанцию. Они тогда вернулись очень поздно. Сразу разошлись по своим комнатам, не разговаривая, И, как уже было раньше, сегодня утром никто из них не признал, что ночью между ними произошло нечто важное.
Но теперь, видя, как он возмущен ее идеей покрасить дом в голубой цвет, она почувствовала небольшую трещину в своей броне.
– Я хочу, чтобы дом был голубым. И еще я подумываю покрасить коровник в персиковый. – Она тщательно контролировала выражение своего лица.
– Персиковый?! Ты хочешь покрасить коровник в персиковый цвет? – Он так высоко поднял брови, что она боялась, как бы они не взлетели с его головы. – Коровники красные. Они всегда красные. – Джадд вздохнул с убитым видом. – Джинджер, пожалуйста. Давай поговорим об этом. Я могу смириться с голубым домом, если уж это необходимо, но не заставляй меня терпеть коровник персикового цвета.
Казалось, Джинджер обдумывает его слова, потом она кивнула.
– Мы можем прийти к компромиссу. Покрасим дом в голубой цвет и оставим коровник традиционно красным.
Он улыбнулся ей с очевидным облегчением и погрузил кончик кисти в бледно-голубую краску. Потом выпрямился и подозрительно посмотрел на нее.
– Я думаю, ты обвела меня вокруг пальца.
– В каком смысле? – Джинджер посмотрела на него с невинным видом.
– Ты вовсе не собиралась красить коровник в персиковый цвет. – Это был не вопрос, а констатация факта.
Она только пожала плечами и улыбнулась, затем погрузила свою кисть в банку.
– Я начну красить снизу вверх, а ты – сверху вниз.
– Вот здорово, спасибо, – сказал он сухо, посмотрев на крышу трехэтажного фермерского дома. – Подержи-ка это, а я схожу за лестницей. – Он передал Джинджер свою кисть и пошел в сторону коровника.
Джинджер наблюдала за ним в задумчивости. Вчера вечером она очень сердилась на него, но сегодня утром ей было трудно вернуть назад это чувство.
Джинджер не могла забыть, как он ее обнимал. Она тогда как будто падала в темную яму, а он подкладывал руки, чтобы она не ушиблась. Увидев, что она в беде, он помог ей, невзирая на все их разногласия.
Когда Джадд вышел из коровника с лестницей на плече, Джинджер быстро повернулась и присела на корточки. Она красила низ дома, сердясь на себя за то, что смягчилась по отношению к Джадду.
«Между нами ничего не изменилось, – говорила она себе, нанося широкими мазками краску. – То, что он был добр ко мне прошлой ночью, еще не означает, что мы вдруг стали закадычными друзьями. Он украл большую часть ее прошлого, вклинился между нею и дедом. Единственная ночь, когда он был добр к ней, не сможет стереть из ее памяти годы страданий».
Тихонько насвистывая, Джадд установил лестницу рядом с ней. Джинджер передала ему кисть и наблюдала, как он, взяв банку с краской, взобрался по лестнице.
Большую часть утра они работали молча. Не то чтобы это было неловкое молчание, но не было в нем и дружеской непринужденности. Это было просто молчание двух людей, работающих вместе, но занятых каждый своими мыслями.
В полдень Лайза вынесла бутерброды и кувшин чая со льдом.
– Пора перекусить, – сказала она, разглядывая их работу. – Красиво. Мне нравится для разнообразия голубая краска.
Джинджер бросила на Джадда торжествующий взгляд, потом снова посмотрела на Лайзу.
– Как ты сегодня себя чувствуешь? – спросила Джинджер.
Она взяла поднос у Лайзы и посмотрела на нее обеспокоенно, заметив, что та бледнее обычного.
– А, все хорошо. – Лайза замахала руками, словно развеивая беспокойство Джинджер. – Я думаю, что переела прошлым вечером и заработала расстройство желудка.
– Будешь себя плохо чувствовать – не приходи, – сказал Джадд, спускаясь по лестнице. – Лежи в постели и отдыхай. Мы с Джинджер справимся сами.
Джинджер кивнула, подтверждая его слова. Лайза перевела взгляд с Джадда на Джинджер, радостно улыбаясь.
– Вы соглашаетесь друг с другом! Да это же просто праздник.
– Мы соглашаемся по этому конкретному вопросу. Никто из нас не хочет, чтобы ты слишком утомлялась, – сказала Джинджер, с любовью глядя на Лайзу.
– Не беспокойтесь обо мне. Маленький и я чувствуем себя хорошо. – Она похлопала по своему большому животу. – Но я и правда пойду полежу, пока вы будете есть. – Улыбнувшись на прощание, она повернулась и заковыляла назад в дом.
– Почему бы нам не поесть в тени? – Джадд указал на большой дуб.
Джинджер кивнула и вслед за ним опустилась на прохладную траву.
– Лайза будет замечательной мамой, – сказал Джадд, когда они расположились под деревом.
Он взял один из толстых бутербродов и налил каждому чаю со льдом.
– Да, будет. – Джинджер взяла у него стакан и начала маленькими глотками пить холодный чай. – Одно время я про себя играла в такую игру, как будто Лайза моя мама. – Джинджер задумчиво улыбалась. – Конечно, она не вела себя так, как моя мама, поэтому я выдумывала истории, чтобы объяснить это. Я придумала, что Лайза попала в ужасную катастрофу, ударилась головой и потеряла память. Поэтому она ведет себя не так, как моя мама, – она забыла, кто она. – Взглянув на Джадда, она слегка покраснела. – Ужасно глупо, да?
– Нет, не глупо, – ответил он. Он понял желание девочки сотворить себе семью вместо той, которой она лишилась. – Я поступал так же, только в моем случае это был пожилой человек, которого мне нравилось воображать своим отцом.
– Ты рос без отца?
– Когда мне было восемь лет, мой отец решил, что ему не нужна обуза в виде жены и сына. Однажды он пошел в магазин за продуктами и не вернулся. – Голос Джадда стал жестче, глаза потемнели. – Да это было и к лучшему. Он был не из тех отцов, о которых говорят: «Мой папа самый умный».
– А как же твоя мама? – спросила Джинджер.
Она не хотела останавливать плавное течение беседы. Джадд никогда не упоминал прежде о своей семье, никогда не рассказывал о своем прошлом. Он всегда вел себя так, будто его жизнь началась со дня приезда в «Островок спокойствия».
– Мама умерла, когда мне было семнадцать. Она была алкоголичкой. – Джадд сказал это жестко, без всяких эмоций.
Неожиданно Джинджер представила себе его детство, все его унылое и неустойчивое существование. Неудивительно, что он не хочет уезжать из «Островка спокойствия»…
Джинджер отогнала эти мысли. Она не несет ответственности ни за его прошлое, ни за его будущее.
– Дедушка был на самом деле моей единственной близкой родней, – сказала она.
Ей необходимо было вспомнить боль, которую она испытывала, когда Джадд встал между ней и дедом.
– Том был моим единственным близким другом, – парировал Джадд, он выдержал ее взгляд.
Его серые глаза бросали вызов, как бы предлагая ей попробовать опровергнуть его слова. Джинджер отвела глаза и сосредоточилась на бутерброде.
Несколько минут они ели молча. Тишину нарушали лишь звуки, присущие сельской жизни: на пастбище мычали коровы, пение птиц добавляло мелодичности к звонкому жужжанию насекомых. На этот раз их молчание было напряженным. Чем дольше оно тянулось, тем более гнетущим становилось.
Пока Джинджер ела, Джадд смотрел на нее, прищурив глаза. Почему всякий раз, когда в разговоре всплывал Том, Джинджер занимала оборону и в ней появлялась враждебность? Как может процветать и развиваться ферма, если они с Джинджер постоянно воюют? Том не захотел бы, чтобы это продолжалось, не хотел и Джадд. Так или иначе, тем или иным образом они с Джинджер должны заключить своего рода перемирие.
– Джинджер, – нарушил он наконец напряженное молчание. – Не могли бы мы с тобой прийти к какому-нибудь соглашению? Ради «Островка спокойствия», а? Неужели мы должны каждый раз ссориться, стоит лишь упомянуть твоего дедушку? Неужели он постоянно будет разделять нас?
– Вовсе нет. – Джинджер холодно посмотрела на него. – Просто помни, что для тебя он был работодателем, а для меня – ближайшим родственником. Моей единственной семьей. – Она встала и отряхнула сзади шорты. – Пошли работать.
«Черт бы его побрал, – думала Джинджер, водя кистью взад-вперед, отчего белый цвет превращался в бледно-голубой. – Джадд просто хитрый парень, он хочет обмануть ее, внушая ей фальшивое чувство товарищества, слегка приоткрыв перед ней свое прошлое. На самом деле его цель – добиться своего в вопросе с фермой».
Джадд сходил в дом вернуть поднос, потом присоединился к ней. Они дошли до места, где работали на одном уровне, их плечи почти соприкасались. Волна раздражения накатила на нее, когда Джадд на мгновение прервал работу, чтобы снять футболку. Краем глаза она видела, как на его загорелых плечах играют и перекатываются мускулы.
Джинджер поймала себя на том, что вспоминает, как он ее поцеловал, когда она пыталась установить замок на дверь своей спальни. Это был молниеносный поцелуй, но все же достаточно долгий, чтобы произвести большое впечатление и запомниться. А сейчас, к собственному удивлению, ей хотелось не спеша распробовать вкус его губ, изучить его мускулистые руки…
На смену пришли другие воспоминания, из далекого прошлого. Однажды ночью она пробралась к нему в комнату, собираясь вылить клей ему на голову, пока он спал. Джинджер даже не могла припомнить, сколько ей тогда было лет. Зато она помнила лунный свет в окне спальни… теплоту, исходящую от его обнаженной загорелой кожи… густые волосы на его груди.
И вдруг капля краски упала ей на голову. От неожиданности Джинджер выругалась.
– Прости, – буркнул Джадд, сверху наблюдая, как она пошла в дом.
Когда Джинджер исчезла в доме, он вздохнул с облегчением. Ему не нравилось направление, которое приняли его мысли о Джинджер. Не нравилось то, что его мысли задерживались на ее длинных загорелых ногах. Не нравилось, что его память все время воспроизводит и повторяет сцену в ванной и что с каждым разом пены в ванне становится все меньше.
Необходимо найти ей мужа. Джадд верил в священные узы брака и знал, что никогда не станет рвать яблоки в чужом саду. Если Джинджер выйдет замуж, соблазн исчезнет.
Джадд тихо насвистывал, когда Джинджер вернулась; ее волосы были влажными, так как она старалась смыть с них краску, которой он ее забрызгал.
– Пожалуй, я буду работать вот здесь, – сказала она, передвигая лестницу влево, чтобы не быть для него мишенью.
– На днях я видел в городе твоего старого знакомого, – сказал Джадд.
Она с интересом посмотрела на него.
– Вот как? Кого же?
– Роджера Хауэлла.
Джинджер расхохоталась, и этот непроизвольный взрыв мелодичного смеха заставил сердце Джадда странно перевернуться в груди.
– Что тут смешного? – спросил Джадд; он был удивлен: в первый раз с тех пор, как Джинджер вернулась на ферму, она чему-то радовалась.
– Ничего. – Она положила кисть и присела на корточки, веселая улыбка изогнула губы, в глазах вспыхнули обворожительные огоньки. – Ты знаешь, иногда человек остается у тебя в памяти в каком-то одном образе, даже если он повзрослел и изменился, и неважно, чем он занимается в дальнейшей своей жизни, ты его представляешь себе только в этом одном образе.
– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.
Джадд тоже положил свою кисть и прислонился к лестнице – ему нравилось смотреть, как солнечный свет зажигает искры в ее рыжих вьющихся волосах, видеть улыбку, которая так украшала ее.
– Роджер и я вместе учились в средней школе, – начала Джинджер, задыхаясь от очередного приступа смеха. – Однажды мы обедали большой компанией. Кто-то сострил, и Роджер засмеялся. К несчастью, у него в это время был полный рот молока. – Она и сама засмеялась снова, затрясла головой. – С тех пор каждый раз, как вспомню его, я так и вижу, как у него из носа течет молоко.
Джадд кисло улыбнулся, мысленно вычеркнув из списка Роджера, истекающего молоком. Все же, несмотря на разочарование, ему доставил удовольствие смех Джинджер.
– Тебе следует делать это чаше, – заметил он мягко.
– Делать что? – Джинджер с любопытством посмотрела на него снизу вверх.
– Смеяться.
Ее улыбка угасла, как прощальный отзвук эха.
– В последнее время для смеха у меня нет причин.
Она подняла кисть и сосредоточилась на работе.
Оставшуюся часть дня они трудились молча, снова погрузившись каждый в свои собственные мысли. Джинджер пыталась думать о нейтральных вещах и не замечать, как привлекателен Джадд без рубашки. Она честно старалась не смотреть на него, чтобы заманчивый вид его широкой загорелой спины не отвлекал ее от работы. Но, как бы она ни старалась, ее глаза постоянно возвращались к его телу, и чем дольше она смотрела, тем больше росло в ней раздражение. Почему он должен работать с обнаженным торсом? Ну да, жарко, но футболка, которая на нем была с утра, не из плотной ткани.
– Ты не боишься получить солнечный ожог? – сердито спросила она в конце концов.
– Что? – буркнул он, будучи, очевидно, не в духе, как и она.
– Неужели обязательно работать без рубашки? Это так… непристойно. – Она сморщила нос, чтобы выразить отвращение.
Джадд смотрел на нее в недоумении, словно не понимая, о чем идет речь. Он медленно, осторожно спустился с лестницы. Положив кисть на ступеньку, уперся руками в бока и посмотрел на Джинджер с иронией.
– Тебя волнует моя обнаженная грудь?
– Представь себе, волнует. – Она встала и посмотрела на него, в ее глазах появился знакомый строптивый огонек.
А его глаза были серебристыми.
– Что ты имеешь против нее? – Джадд поднял руку и коснулся волос на своей груди.
– Она просто слишком… слишком… голая. – Джинджер густо покраснела, уже жалея, что затронула эту тему.
– Кстати, насчет обнаженных частей тела. Давай поговорим о твоих шортах. Не думаешь ли ты, что они немного рискованны?
Джинджер задохнулась от такой наглости.
– В них нет ничего плохого. – Она одернула обрезанные хлопчатобумажные шорты.
– Или шорты очень короткие, или твои ноги слишком длинные.
Его взгляд был теперь явно враждебным, но за этой враждебностью Джинджер угадывала нечто другое. Пеньюар в ванной, духи, разбрызганные по всему дому, казалось, не слишком на него подействовали. Другое дело – ее шорты. Он весь напрягся, его губы плотно сжались. Глаза из серебристых превратились в стальные – цвета расплавленного металла. Джинджер почувствовала, как внутри у нее начал разгораться огонь.
Разум шептал ей, что она вступает на опасную, неизведанную стезю, но она видела его слабость и хотела ее использовать. Как долго может мужчина выдержать муки неудовлетворенного желания? Скоро ли он соберет свои вещи и уедет?
Джинджер подошла поближе к Джадду, опасность манила и привлекала ее. Его глаза грозно сверкнули, и Джинджер ощутила, как взыграла в ней кровь. Она облизала губы, почувствовав сладковатый привкус победы при виде того, как сузились его зрачки, а тело напряглось, словно приготовилось к нападению.
– Так что же, Джадд? Шорты слишком короткие или ноги слишком длинные?
Она потянулась, чтобы дотронуться до его груди: ей захотелось пробежаться пальцами по его волосам, испытать силу своей власти над ним. Прежде чем ее пальцы коснулись его, он схватил ее за запястье, притянул к себе и крепко прижал к своему телу.
– Что ты задумала, Перчинка? – прорычал он, при этом полностью держа себя в руках. – Ты хочешь узнать, как далеко ты можешь меня завести? Нахожу ли я тебя желанной? – Он схватил ее за бедра и крепко прижал к своим, ответив тем самым на им же заданные вопросы.
Джинджер задохнулась, потрясенная. Ее ошеломили глубина и сила собственной реакции. Она хотела его. И еще как хотела! Совсем не этого она добивалась… И все же Джинджер не пыталась подавить эмоции, которые переполняли ее. Она прикрыла глаза и полностью отдалась страсти, которую никогда ранее не испытывала.
Джадд вполголоса выругался, потом его губы накрыли ее рот, это был сокрушительный, требовательный поцелуй, его язык дерзко раздвинул ее губы.
Ее язык встретился с его языком, это было энергичное прикосновение. Она не владела собой, перестала контролировать действия своих рук, которые судорожно метались по его обнаженной груди, легко пробегали по его мышцам, запутывались в его волосах, совершали медленное вращение вокруг его сосков, а те, реагируя на ее прикосновения, стали твердыми.
Джадд оторвался от ее губ. Джинджер ощутила его горячее и прерывистое дыхание. Он поднял руки, коснулся ее волос и отодвинул ее от себя.
Джинджер открыла глаза; постепенно приходя в себя, она щурилась на яркий солнечный свет, который возвращал ее из темных глубин страсти назад, в мир ясного рассудка. Над своим лицом она увидела лицо Джадда, искаженное от ярости, суровое от напряжения.
– Не дразни меня, Перчинка, – процедил Джадд сквозь сжатые зубы. – Не на того напала. – Он отпустил ее и слегка оттолкнул.
Теперь в ней полностью пробудился разум, она отступила назад, все еще потрясенная своей реакцией на него. Она смотрела на Джадда с ужасом, осознавая, что оружие, которое она хотела использовать против него, в результате выстрелило в нее. Она надеялась использовать его страсть против него, чтобы заставить его уехать. Теперь она столкнулась с новой, еще более трудной проблемой: что делать с ее страстью?
– Джадд, дорогой, тебе не нравится торт?
Джадд посмотрел в голубые глаза Аманды и покраснел, осознав, что его мысли далеки от нее и от ее кулинарных способностей.
– Просто объедение, – заверил он Аманду, откусывая большой кусок торта с банановым кремом, который она испекла специально для него.
Аманда подсела к нему на обитый цветным ситцем диван, аромат духов обволакивал ее.
– У тебя все в порядке? Ты все время о чем—то думаешь. – Ее мелодичный смех прозвенел как колокольчик. – Я глупая: ты же, наверное, совсем без сил, ведь ты целый день красил. – Она провела руками по его крепкой шее. – Бедняжка! Ты просто клубок нервов. Почему Джинджер не может нанять маляра, чтобы покрасить дом?
– Потому что красить и ремонтировать дом – это моя работа. И, кроме того, я чувствую себя прекрасно, – сказал Джадд, слегка улыбнувшись, и отодвинулся подальше. – Ты права, я просто устал.
На самом деле чувствовал он себя далеко не прекрасно. Он был чертовски растерян и уже начинал отчаиваться. Ему казалось, что назревает буря, ни с чем не сравнимая и сокрушительная, взрыв чувств, из которого не выйдут целыми и невредимыми ни он, ни Джинджер.
– Поеду-ка я назад на ферму, – виновато улыбнулся он Аманде, которая смотрела на него разочарованно. – На самом деле сегодня я неподходящая компания. – Он встал и пошел к двери.
– Но на танцы в пятницу мы все-таки пойдем? – спросила Аманда, когда они задержались в дверях.
– На танцы?
– В «Клубе лосей».
– Ну да, конечно, – сказал он без энтузиазма, вспоминая, что обещал повезти ее на танцы. – Я позвоню позже, и мы договоримся. – Он чмокнул ее в щеку, которую она подставила, и выскользнул в прохладу ночного воздуха.
Слава тебе Господи, удрал. Как ни странно, он никогда раньше не испытывал потребности удирать от Аманды. Но сегодня, в ее маленькой квартирке с изящными кружевными салфетками и хрупкими безделушками, у него началось что-то вроде клаустрофобии. Он задыхался от ее преданности, от ее услужливости, он был сыт по горло ее восхитительной женственностью.
Джадд сел в пикап и нахмурился, подумав о танцах в следующий уик-энд. Теперь он жалел, что пригласил Аманду. Он вспомнил, почему в свое время перестал встречаться с ней. Ему было скучно. Аманда была самой пассивной и беспомощной, надоедливой женщиной, какую он только знал. Она не возбуждала его, не бросала ему вызов. Она не воодушевляла его, как… Он отбросил эту мысль, не дав себе додумать ее до конца.
Джадд выжал педаль газа, быстрые мысли бежали впереди.
Необходимо найти мужа Джинджер. Человека, который развязал бы ему руки. Только где же найдешь такого парня? Холостяки не роятся вокруг фермы…
Танцы! Конечно же, как он не подумал об этом раньше? Холостые парни всегда посещают вечеринки в «Клубе лосей». Он возьмет Джинджер на танцы вместе с Амандой. Это будет прекрасная возможность устроить встречу Джинджер с холостыми парнями города. Да, это великолепная идея!
Джадд подавил стон, увидев за собой мигающие огни патрульной машины. Он посмотрел на спидометр – и застонал еще громче. Ужас, он ехал со скоростью семьдесят на участке, где скорость была ограничена до пятидесяти пяти. А, будь оно неладно! Чего ему сейчас не хватает, так это штрафа за превышение скорости! Он затормозил у обочины и вылез из машины. Молодой полицейский подошел к нему.
Если судьба будет милостива, то полицейский окажется холостым и изъявит желание жениться на рыжей ведьме со светло-карими глазами.