Несгораемая страсть

Пятая глава

Дзынь!

Шкаф проснулся, как от толчка, почти моментально перейдя от глубокого сна к полному пробуждению. И сразу же понял две вещи.

Во-первых, он лежал дома на собственной кровати, а вовсе не в койке на пожарной станции.

Во-вторых, ему снился сон.

Яркий.

Эротический.

Со всеми вытекающими последствиями.

Дзынь!

Шкаф перевернулся на бок и снял трубку. На электронных часах, стоящих рядом с телефоном, было без двух минут одиннадцать.

— Алло? — сказал он, решив не обнадеживаться раньше времени.

Ответа не было.

Он откашлялся и попробовал снова.

— Алло?

— Ральф?

Его надежды рухнули, как биржа в 1929 году.

— Доброе утро, мама, — произнес он, сев в кровати. Одеяло скользнуло вниз, сбившись на бедрах. Он почесал грудь.

— Ральф Букер Рэндалл, что ты делаешь дома?

Шкаф напомнил себе, что он взрослый мужчина. Он уже вышел из того возраста, когда рассерженный мамин голос наводил на него такой же ужас, как голос ангела в Судный День.

— Разговариваю с тобой, а что? — ответил он, сдержав зевок. Теперь, когда он понял, что на пожар спешить не надо, его снова начало клонить в сон.

— Разве ты не должен быть на работе?

Разве он не должен быть…?

О Господи. Конечно!

— Я работал вчера, мама, — торопливо пояснил Шкаф, мысленно выругав себя за то, что не предупредил ее об изменениях в расписании. Хотя мама всегда любила совать нос в его жизнь, ее стремление быть в курсе всех его дел стало еще сильнее после того, как четыре года назад отец умер от рака. Хотя иногда это раздражало, все же Шкаф старался удовлетворять ее любопытство. Он знал, какое страшное чувство пустоты оставила в ее жизни смерть Вилли Лероя Рэндалла.

— Как это?

— Расписание временно изменилось. Я месяц буду работать в третьей смене вместо первой.

— А. — Наступила тишина. Затем, — Значит поэтому тебя не было, когда я звонила вчера.

Шкаф подавил очередной зевок, вспомнив несколько звонков, обнаруженных на автоответчике после возвращения домой в полвосьмого утра.

— А сообщение ты оставить не могла? — поинтересовался он. Если честно, он тоже недолюбливал автоответчики, но по крайней мере пользовался ими.

— Разве у тебя нет других занятий кроме как валяться в постели?

Внезапно Шкаф вспомнил, каким чувственным было лицо Кизии на автостоянке у ресторана. Его захлестнуло желание при мысли о страстном блеске ее топазовых глаз, о ее податливых губках.

Его тело напряглось. Пальцы свободной руки сжались, сминая простыни. Сладости, — вспомнил он. — Она спросила, можно ли принести…

Звук материнского голоса, окликающего его по имени, вернул Шкафа к действительности. Он поерзал в кровати, раздраженный собственной впечатлительностью.

— Я что-то могу сделать для тебя, мама? — спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Тишина в трубке.

— Мама? — повторил Шкаф.

— Я звонила насчет завтрашнего дня, — прозвучал загадочный ответ. — Но раз уж ты не на работе, может, сегодня вечером будет лучше.

— Лучше? — переспросил Шкаф, одним махом растеряв все свое чувство сыновней почтительности.

Девушка, — мрачно подумал он. — Она нашла мне девушку.

В который раз.

— Ага. Моя подруга Этель Делани… ты ее помнишь, верно? Она работала со мной в том благотворительном фонде год назад. Так вот, ее племянница Женева приехала из Мобиля, и…

— Нет, мама. — Прозвучало довольно грубо, и Шкаф знал это. Но еще он знал, что только резкий, категорический отказ может остановить мамочку, когда она пытается устроить его личную жизнь. Любые вежливые попытки увильнуть не сработают. Давно проверено.

— Что ты сказал?

— Я говорю, нет.

— Почему нет? — спросила Хелена Роза Рэндалл не менее резким тоном. — Этель Делани утверждает, что Женева очень милая девушка…

— Я не сомневаюсь в словах миз Делани, — решительно оборвал ее Шкаф. — И уверен, что эта Женева просто прелесть. Но мой ответ нет. НЕТ, большое спасибо, мама, но нет.

— Что плохого в желании матери, чтобы ее сын женился на хорошей девушке и подарил ей внуков?

Эти слова пробудили в Шкафе новую волну эмоций. Он всегда мечтал о детях. Но до встречи с Кизией Кэрью он понятия не имел о том, от какой женщины хочет их иметь.

«А ты хочешь иметь детей, Кизия Лоррейн?» — спросил он прошлым вечером.

«Да, я хочу детей, — ответила она. — Но сначала я хочу кое-чего другого».

С Божьей помощью она получит все, что хочет.

С Божьей помощью хоть что-нибудь из этого она получит от него.

— Ральф?

Шкаф поднял голову.

— Ничего плохого в этом нет. И я доставлю тебе такое удовольствие. Можешь мне поверить.

— Как я могу верить, когда ты даже не хочешь встретиться с племянницей Этель Делани? Я думала, что смогу пригласить ее к ужину сегодня вечером…

— У меня сегодня вечером свидание.

Мать молчала секунд, наверное, тридцать. Шкафа нервировала эта затянувшаяся тишина. Он знал, о чем она думает. И заранее собрался с силами.

— Когда ты его назначил?

Вопрос оказался неожиданным. После недолгого раздумья Шкаф пришел к выводу, что никаких ловушек в нем нет.

— Примерно тридцать шесть часов назад.

Матери понадобилась всего одна секунда, чтобы подсчитать.

— Ты встречался с ней посреди ночи?

Шкаф сглотнул, понимая, что вся его уверенность рассыпалась в прах. Как ей это удается? Как она умудряется так запросто заставить его почувствовать себя нашкодившим мальчишкой?

— Э…

— И что же это за женщина?

— Ты ее знаешь, мама, — сердито ответил он. — Это Кизия Кэрью.

Снова наступила тишина. Но на этот раз Шкаф даже не задумывался о ходе мыслей своей матери. Он был занят тем, что распекал себя за излишне болтливый язык.

Он вовсе не стыдился того, что было… или не было… между ним и Кизией. Да и чего стыдиться? Просто он очень… дорожил… этими хрупкими взаимоотношениями. И как бы сильно ни любил свою маму…

— Что ж, слава Богу, — внезапно провозгласила Хелена Роза Рэндалл дрожащим от волнения голосом. — Давно надо было признаться.

— В чем? — встрепенулся Шкаф.

— Я же сказала, давно пора…

— Ты знала о моих отношениях с Кизией?

— Ну конечно.

— Ты знала… и молчала?

— А что я могла сказать?

Если вспомнить все ее разглагольствования в адрес его прошлых подружек, вряд ли этот вопрос можно воспринимать серьезно.

— Как? — спросил Шкаф через секунду.

— Как мне удалось держать рот на замке?

— Нет! — Это его тоже интересовало. Но не в такой степени. — Как ты узнала?

— Ах. Вот оно что. — Она фыркнула. — Ну, когда сын, который всегда держал свою любимую мамочку в курсе всех дел, перестает ей рассказывать о своей личной жизни, это вызывает естественное любопытство.

— А ты не подумала… моя «любимая мамочка»… о том, что мне нечего рассказывать?

— Я размышляла об этом, — призналась мама. — Но когда в прошлом месяце я была в салоне красоты, и моя парикмахерша сообщила, что видела тебя на джазовом концерте вместе с очень привлекательной молодой леди.

Шкаф чуть было не застонал.

— И ты тут же предположила, что эта привлекательная молодая леди — Кизия.

— Как тебе не стыдно! Я никогда ничего не предполагаю. Я спросила, как она выглядела, и пришла к выводу, что это Кизия. У Полетт… это моя парикмахерша… глаз наметан.

— Оно и видно.

— Естественно, меня это насторожило, — продолжила мама, не обратив внимания на его ироническое замечание. — И когда две недели назад я увидела, как вы в церкви глаз друг с друга не сводите…

Шкаф тяжело вздохнул, представив себе эту картину. В позапрошлое воскресенье он пел в церковном хоре. Кизия сидела во втором или третьем ряду с правой стороны. На середине первого куплета поток солнечных лучей ворвался в застекленное окно, окутав ее золотистым сиянием. Она подняла голову навстречу свету, словно повернувшийся к солнцу цветок. Шкаф в жизни не видел ничего более прекрасного. И то, что его голос не сорвался от избытка чувств, было настоящим чудом.

— Мы с Кизией знакомы вот уже три года, мама, — напомнил он, задумавшись о том, насколько очевидным было его влечение. Сколько прихожанок успели заметить, что его вдохновляет не Дух Святой, а самая обычная земная любовь? — Мы видели друг друга тысячу раз.

— Ага. — Очень сухой ответ. Означающий, что нечего и надеяться обвести ее вокруг пальца. — И то, что вы вытворяли на автостоянке у «Варсити», тоже, наверное, не в первый раз.

Шкаф чуть не поперхнулся. Откуда она…

Ах.

Конечно.

— Ванесса Темпл, — прошипел он сквозь зубы.

— Мы с ней случайно встретились вчера в общественном центре, — жизнерадостно подтвердила мама. — Такая милая девочка, хотя я ума не приложу, зачем ей понадобилось вдевать в нос это ужасное кольцо. Терпеть не могу весь этот новомодный «пирсинг».

— Мама… — Шкаф умолк, разрываясь между необходимостью узнать побольше и нежеланием давать объяснения.

— Что, милый?

Необходимость узнать побольше перевесила.

— Ты говорила об этом с Кизией?

— Конечно нет. — Услышав ответ, Шкаф тут же пожалел о том, что спросил. — Не могу отрицать, когда я познакомила тебя с ней в церкви, у меня были кое-какие надежды. Меня так и подмывало надавить на вас. Но когда я лучше узнала Кизию… ну, в общем, я поняла, что ей многое надо преодолеть в себе.

У Шкафа екнуло сердце от пронзительной нежности к женщине, находящейся на другом конце телефонного провода.

— Ей нужно время, мама, — сказал он. — Нам обоим. И хоть мне не хочется это говорить… преодоление еще не кончилось. Не кончилось для нас обоих.

— Твой папа ждал пять лет, пока я согласилась ответить ему «да», — напомнила Хелена Роза Рэндалл.

— Он часто говорил, что готов был ждать в два раза дольше, и еще считал себя счастливчиком.

— Мой Вилли Лерой был очень терпеливым.

— Не спорю.

— Он был хорошим человеком. Таким же, как его сын.

Шкаф был глубоко тронут. Хотя он никогда не сомневался в силе ее материнской любви, это сравнение доставило ему истинную радость.

— Мама… — начал он, его голос был хрипловатым от волнения.

— Знаешь, — перебила его мать. — Ребекка Мэттью… ты с ней не знаком? Не могу вспомнить. Может и нет. Мы с ней вместе ездили в Вашингтон прошлой осенью. Так вот, ее младший сын не женат и может стать отличной парой для племянницы Этель Делани. Джером, кажется, так его зовут. Позвоню-ка я Ребекке прямо сейчас и поинтересуюсь, не захочет ли он познакомиться с Женевой.

Шкафа не расстроила внезапная смена темы. Он знал, что еще успеет сказать матери, как много значили для него ее слова. И заодно сможет спросить, не для того ли предназначался весь этот разговор, чтобы прояснить ситуацию насчет Кизии.

— Надеюсь, ты дашь Джерому возможность выбирать? — сухо спросил он.

— Возможность выбора есть у всех, Ральф Букер. — Ответ был четким и абсолютно уверенным. — Не все это понимают, но выбор есть всегда.

— Ага.

— Пора закругляться, милый. Ты ведь передашь Кизии привет от меня, верно?

Он рассмеялся.

— Конечно, мама.

— И сам тоже не подкачай.

Что мама хотела сказать этой фразой, Ральф Рэндалл спросить не решился. Но это напомнило ему, что надо бы проверить наличие презервативов в ящике тумбочки.

И поменять постельное белье на двуспальной кровати.

— Что-то сладкое, — сказала Кизия семь часов спустя. Она слизнула с указательного пальца каплю соуса, приготовленного Шкафом по отцовскому рецепту, пытаясь разгадать секрет его необычного вкуса. О некоторых составляющих она уже догадалась. — Это явно что-то… сладкое.

— Сладкое — понятие растяжимое, киска, — ответил хозяин, отгоняя муху ленивым взмахом руки.

Начинало смеркаться. Кизия и Шкаф сидели на задней веранде его маленького домика. Хотя большую часть дня температура воздуха держалась на уровне тридцати градусов, легкий ветерок навевал прохладу. И доносил из парка голоса играющих детей.

— Кукурузный сироп, — предположила Кизия, решив, что жженый сахар был бы слишком простым вариантом.

— Не-а.

— Патока.

— Нет.

— Мед?

Шкаф покачал головой.

Она уже исчерпала все свои идеи. Сладкое… сладкое…

— Персиковый сок!

Шкаф от души рассмеялся.

Кизия теребила нижнюю губу, глядя, как он веселится. Она редко видела его таким раскованным. А сама…

И вовсе я не напряжена, — сказала себе Кизия. Скорее возбуждена. Насторожена. Словно в ожидании чего-то. Этим прекрасным вечером все ее чувства обострены до предела.

Даже слух стал острее чем прежде. Как иначе объяснить свою способность замечать малейшее изменение сердечного ритма.

Вот и опять сердце забилось быстрее. Стоило только взглянуть на широкоплечую фигуру Шкафа, на его узкие бедра и длинные ноги. Его темная кожа в угасающем солнечном свете блестит, словно полированное красное дерево.

— Сдаешься? — спросил он, понизив голос.

Кизия подняла глаза, чувствуя нарастающий внутри жар.

— А подсказка?

Он глубоко вздохнул. И коварно улыбнулся.

— Это можно пить.

— Чай.

— Не-а.

Кизия склонила голову набок, качнув золотыми сережками. Это не вино, — подумала она. Шкаф рассказывал, что в восемнадцатилетнем возрасте его отец дал зарок не употреблять спиртного и был верен своей клятве всю жизнь.

Спустя несколько секунд она назвала один напиток, который, по слухам, был не чем иным, как газированным сливовым соком.

— Как тебе только в голову пришло, — ухмыльнулся Шкаф. — Мой папа родился и вырос в Атланте. Секрет его соуса был и остается сугубо местным.

Атланта.

Что-то местное.

Может…

— И ты хочешь сказать, что полил эти ребрышки кока-колой?

Шкаф поднял руки, подтверждая ее правоту.

— Никогда бы не догадалась, — честно призналась она.

— Мало кто может догадаться. Ведь я еще добавляю щепотку красного перца.

— А в чем секрет твоего картофельного салата? — Кизия попыталась вспомнить что-то типично южное. — Овсяные хлопья?

— Иди сюда. — Он поманил ее пальцем. — Я скажу на ушко.

Кизия повременила пару секунд. Затем придвинулась ближе к Шкафу.

Он наклонил к себе ее голову.

Ее ресницы дрогнули.

Он прошептал всего два слова, согрев ее кожу теплым дыханием.

— Гм… — Кизия вздохнула, наслаждаясь ощущением близости.

И только потом поняла, что он ей сказал.

— Из магазина? — повторила она, широко раскрыв глаза и уставившись на него с притворным возмущением. — Ты посмел накормить меня салатом, купленным в магазине?

— Боюсь, что так, киска. — Шкаф нахально усмехнулся. — Картофельный салат показался мне слишком простым блюдом, чтобы за него стоило браться. Что сказать? Я из тех людей, которые не могут готовить еду без риска.

Кизия фыркнула.

— Не поняла.

— Это началось еще в те давние времена, когда мужчины охотились, — поведал он серьезным тоном. — Когда можно было добыть еду или самому стать жертвой. Когда обедающий мог запросто превратиться в чей-то обед из-за неосторожности.

— Когда у потенциальных кушаний были зубы, — подыграла ему Кизия.

— Вот-вот.

— И поэтому ты нуждаешься в… э… дозе адреналина перед тем, как приступить к готовке.

— Ага. — У Шкафа заблестели глаза.

— То есть, тебе обязательно нужен мангал.

— Или эти большие, острые ножи.

Кизию разобрал смех. С хохотом она прижалась к Шкафу, обхватила его за талию. Его левая рука скользнула по ее груди. Кизия придвинулась еще ближе.

Ее смех перешел в сдавленное хихиканье, а затем — в длинный, глубокий вздох.

— Похоже, ты не восприняла мою теорию приготовления пищи с тем уважением, которого она заслуживает, сестренка Кэрью, — пробормотал Шкаф через несколько секунд, коснувшись губами ее курчавым волос.

Она слегка отстранилась, запрокинула голову, чтобы видеть его лицо.

— Неужели находились женщины, которые действительно верили в твою доисторическую теорию?

Ее глупый вопрос оказался таким же неожиданным, как незваный гость на вечеринке. Если бы можно было взять назад свои слова, Кизия бы это сделала. Но теперь она могла только смотреть, как мрачнеет на глазах лицо ее спутника.

— Шкаф… — шепнула она, похолодев от страха. Ну зачем ей понадобилось напоминать о других женщинах? Не могла промолчать?

Ральф Рэндалл поднял правую руку. Хотя сердцем и разумом Кизия знала, что ей нечего бояться, тихий голосок из самого темного уголка души нашептывал прямо противоположное.

Она невольно отшатнулась, ненавидя себя за это. Ее дрожь стала дрожью облегчения, когда пальцы Шкафа с необычайной нежностью коснулись ее щеки.

— Ты первая женщина, которая услышала о моей теории, — сказал он, сверля ее взглядом. Кизия догадалась, что он знает о ее страхе. И что это знание причиняет ему боль. — А еще ты первая женщина, кроме моей мамы, которую я пригласил в этот дом. — Он снова погладил ее щеку, его прикосновение было мягким и успокаивающим. — И я никогда, никогда в своей жизни не готовил для других женщин.

— Ох, — единственное, что Кизия сумела произнести. Внезапно она почувствовала, что задыхается.

Шкаф обвел ее губы слегка загрубевшим кончиком большого пальца. Ее рот невольно приоткрылся. Палец скользнул внутрь. Кизия почувствовала вкус фирменного соуса Вилли Лероя Рэндалла.

Шкаф обнял ее. Приподнял. Кизия не уловила последовательности его плавных движений. Но внезапно она оказалась у него на руках.

Он чмокнул ее в шейку, потянулся к губам. Они поцеловались. Крепко и горячо. Кизия зажмурилась, перед ее глазами плясали искры, сердце едва не выскакивало из груди.

Она хотела этого.

О, святые небеса. Она хотела.

Шкаф оторвался от ее губ. Кизия открыла глаза, ощутив чувство потери. Она дрожала.

— Кизия, я застелил постель чистым бельем и положил презервативы в ящик тумбочки. Прямо сейчас я хочу внести тебя в дом и воспользоваться всем этим. Я хочу любить тебя сегодняшней ночью. И завтра тоже. И послезавтра. Я хочу тебя до боли. Но, как и в тот раз, когда мы впервые поцеловались, мне нужно знать, хочешь ли ты того же, что и я.

«Скажи это, киска, — умолял он в тот вечер, полтора месяца назад. — Скажи или покажи. Для нас обоих очень важно, чтобы я правильно тебя понял».

— Да, Шкаф, — ответила она. — Ах… да!

Он раздевал ее так, словно разворачивал самый дорогой и желанный подарок. Нежно и решительно снимал с нее одежду, нахваливал каждым дюйм ее обнаженной кожи. Она и представить не могла, что когда-нибудь, благодаря ему, почувствует себя такой красивой.

Он ласкал ее губы целую вечность. Пробовал на вкус. Дразнил. Целовал бесчисленное множество раз. Наслаждался ее ртом, словно самым сочным, самым спелым и соблазнительным яблоком из Райского сада.

Кизия с дрожью выдохнула его имя, обнимая его широкие плечи. Их языки соприкоснулись, разжигая еще большую страсть.

— Чем больше ты даешь, — с жаром прошептал он, — тем большего я хочу от тебя.

Она инстинктивно попыталась прикрыться, когда Шкаф снял с нее кофейного цвета лифчик. Она сомневалась в красоте и размере своей груди. Но Шкаф помешал ей, отведя в сторону ее руки.

— Прекрасные, — хрипло объявил он, поглаживая ее грудки теплыми ладонями. — Такие… прекрасные.

Он нежно сжимал и массировал. Ласкал и гладил. Он опустил голову и щекотал губами ее бархатистые соски, пока они не затвердели. Когда наконец он взял один из них в рот, Кизия вскрикнула от удовольствия, острого, словно отточенное лезвие.

— Я… хочу… — выдавила она.

— Все, что угодно, — пообещал он. — Как угодно. Вообще все.

Она поймала его на слове. И раз уж хотела дотронуться до него, так и сделала. Ее первое прикосновение было очень робким, но даже оно вызвало у Шкафа стон удовольствия. Второе было более смелым. Третье же…

— Да, — выдохнул Шкаф сквозь стиснутые зубы. — Да, малыш. Ох… да.

Ей предстояло так много узнать о нем.

Мягкость его гладкой темной кожи.

Упругие завитки его волос.

Соленый вкус и острый запах его пота.

Звуки, которые он издавал, когда она лизала его кожу…

И покусывала…

И медленно, очень медленно сомкнула дрожащие пальцы на его горячем и твердом инструменте.

Его большие ладони блуждали по ее телу, превращая искорку желания в неутолимое пламя страсти. Она извивалась и дрожала от его бесконечных ласк. Ее сердце стучало, словно отбойный молоток. Пульс отбивал сумасшедший ритм, и кровь бешено струилась по жилам.

Но когда он наконец склонился над ней, готовясь войти, Кизия испытала приступ страха. Ее сердце замерло. Тело напряглось.

Он был таким… большим.

Таким сильным.

Каким бы осторожным он ни был…

Шкаф все понял. Казалось, он так вжился в ее чувства и мысли, что узнал о ее ощущениях в ту же секунду, что и она сама. Без единого слова он перекатился на спину, увлекая ее за собой. Мускулы на его руках напряглись, когда он приподнял ее, усаживая на себя верхом. Растерявшись, Кизия едва не упала вперед.

Она восстановила равновесие, уперевшись ладонями в его грудь, блестящую от пота. Сердце у него колотилось даже сильнее, чем у нее. Он тяжело дышал, словно спортсмен, пробежавший марафонскую дистанцию.

— Я твой, Кизия, — хрипло сказал Шкаф. Его руки скользнули по ее телу и сомкнулись на ее стройных бедрах. — Возьми столько, сколько хочешь… сколько тебе нужно.

Для нее карий цвет никогда не ассоциировался с пламенем, но сейчас темные глаза Ральфа Букера Рэндалла, казалось, прожигали ее насквозь. Страх, испытанный несколько секунд назад, сгорел без остатка.

«Я твой, Кизия», — сказал он.

Так оно и было.

Но и она принадлежала ему.

Она опустилась на него, охватив его пальцами, уже переставшими дрожать. Шкаф крепче сжал ее бедра, помогая сохранить равновесие. Он напрягся всем телом, стараясь сдержать себя.

«Возьми столько, сколько хочешь…»

Она хотела все. И никак не меньше. Она начала медленно, осторожно двигаться, пока он не вошел в нее полностью. Закусив нижнюю губу, она чувствовала, как нарастает внутри напряжение, и выгнула спину, стремясь к желанному финалу.

Шкаф взял в ладони ее маленькие, острые грудки. Сжал пальцами коричневатые соски. Сдавленный крик сорвался с ее губ одновременно с охватившей ее тело ярко-красной вспышкой удовольствия.

«…сколько тебе нужно».

Мир закружился вокруг нее огненным колесом.

— Ох…

— Ох… да.

Они кончили одновременно.

Кизия выкрикнула имя Шкафа в то самое сияющее мгновение, когда он выкрикнул ее имя. Их голоса слились воедино, как и тела.

Более яркого оргазма они оба никогда еще не испытывали.