Нет моей вины

Глава четырнадцатая

Будильник Кира не ставила. У нее был впереди еще один день, свободный от ненавистной работы, и вечером она, добравшись до дома, промокшая, потрепанная, озлобленная и все равно счастливая, приняла душ и, ложась в постель, мстительно перевела будильник в неактивный режим.

Спала она плохо. Ей снились не то что кошмары, но что-то странное, то, что она предпочла бы не видеть. К счастью, просыпаясь, она не помнила содержание сна — только гадкое ощущение, которое забывалось сразу же, стоило ей перевернуться на другой бок.

Под утро она очнулась от ужасного сна. В котором Леню уводили от нее полицейские, и он плакал, звал ее, протягивал к ней руки, а она молчала, смотря на него, и глаза ее были сухими, хотя ее саму душили рыдания, и она знала, что Валентин стоит чуть позади нее.

— Леня, Ленечка, сынок, — шептала проснувшаяся Кира, захлебываясь уже настоящими слезами, — Ленечка, как же так? Как же так?

Ей было страшно.

Она полежала в кровати, успокаиваясь. Уже давно рассвело, и в квартире опять было тихо, Леня ушел. Может быть, на работу, а может, просто шатался по городу. Или был еще где-то, Кира теперь понимала, что все равно потеряла сына.

«Дорогая вышла цена у этой любви», — подумала она. На одной чаше весов стоял сын, на другой — мужчина, которому она очень нравилась. И каждый из них держал в руке: Леня — записку, Валентин — пистолет. Кира представила себе это так четко, что испугалась еще сильнее.

Она вскочила, бросилась в комнату Лени. Но там было все как всегда, ничего необычного. Даже носок валялся на кровати, как часто бывало: Леня не находил к нему пару, а убирать было лень.

Кира сунула носок обратно в шкаф, присела на кровать. У Лени в комнате висело большое зеркало. Странным это было только на первый взгляд, объяснялось все довольно просто: в зеркале отражался монитор, и Леня мог смотреть передачи, валяясь на кровати, в наушниках. То, что изображение оказывалось тоже зеркальным, его не смущало.

Кира смотрела в это зеркало, и то, что она видела, можно было назвать озарением или видением, или наитием, или еще тысячей слов. И это наитие было не лучше кошмарного сна, но оно ей казалось единственно правильным.

В ванной она долго мылась, приводила себя в порядок. Жутко стесняясь, извела два лезвия, побрила ноги, несколько раз порезалась, вода окрасилась красным. Откопала какую-то старую маску, нанесла ее на лицо, надеясь, что срок годности не истек еще в прошлом веке. Высушила волосы, закрутила в пучок, пошла разбирать гардероб и поймала себя на мысли, что за эти два дня озадачивалась подбором одежды больше, чем за все прошедшие годы с тех пор, как ходила на школьный выпускной.

Половина вещей ей была мала, половину уже было стыдно носить даже на даче. Редкие блузки, имевшие вроде пристойный вид, при примерке оказались ужасной рыночной поделкой. Юбка не сходилась, джинсы, отданные кем-то лет семь назад, не налезли даже до колен. Кира выбрала платье, в котором приходилось втягивать живот, и туфли на каблуках таких беспощадных, что она не представляла себе, как сделает хотя бы шаг.

И осанка королевы уже не давалась. Кира, не позавтракав, не выпив кофе, сунула деньги и паспорт в дешевую пафосную сумочку, хоть как-то сочетавшуюся с платьем, и вышла из квартиры.

Настасья Сергеевна бдила у приоткрытой двери.

Если бы Кира была одета иначе, она рванулась бы к этой мерзкой старухе, наверное, схватила бы ее за шею и пару раз ударила головой о косяк. Бабка, словно учуяв опасность, пробормотала что-то и сразу захлопнула дверь.

Кира спускалась вниз, стараясь не споткнуться на лестнице. На первый этаж она доковыляла только минут через пять.

Идти было недалеко. Дешевая парикмахерская возле дома уже открылась, и верткая девочка, хозяйка, она же мастер, сидела на крыльце со смартфоном в руке.

— Здравствуйте, — сказала ей Кира, — я к вам.

Девочка улыбнулась.

— Стрижка, маникюр, бровки?

Кира вспомнила, сколько у нее оставалось денег. Немного. Но на то, что она задумала, ей должно было хватить.

Она прошла в кресло у маникюрного столика.

— Давайте все, — милостиво позволила она и снова ощутила себя всемогущей.

Кира смотрела, как превращаются ее руки из неухоженных, грубых в руки настоящей, без преуменьшения, леди. Девочка была очень толковой. Она обработала ногти, сама посоветовала лак — актуального оттенка, идеально гармонирующего с цветом платья. Пока Кира сушила шеллак, сделала педикюр.

Потом Кире пришлось пережить несколько неприятных минут: ей выщипывали брови. От этой пытки хотелось кричать, чихать и вырваться, но Кира терпела. Окрашенные брови и ресницы непривычно смотрелись на лице.

Наступил черед стрижки.

— Что будем делать? — спросила девочка, плотоядно щелкая ножницами.

Кира решила довериться ей.

— Что-нибудь на ваш вкус, — сказала она, — под это платье. Обаятельное, соблазнительное и очень женственное… и модное.

И, пока девочка отстригала ее длинные, мышиные волосы, Кира старалась в зеркало не смотреть. Она только кивнула, когда девочка показала ей краску, потом сидела тоскливые полчаса, закрыв глаза и представляя, что же она увидит, когда все будет кончено.

Посмотреть на себя она отважилась только тогда, когда ей нанесли макияж и озвучили сумму. Четыре с лишним тысячи, вообще не цена по меркам этого жадного города, но у Киры оставалась всего лишь одна купюра в пять тысяч рублей.

А из зеркала на нее смотрела незнакомая женщина с узнаваемыми чертами лица.

Нет, ее не накрасили, как Ким Кардашьян на фотосессии, напротив, макияж был почти незаметен, волосы приобрели только нежный, неяркий золотистый оттенок, но Кира себя с трудом узнавала. И стрижка почти не видна — только голове было легче.

Трудно было снова стать королевой не только в зеркале, а в жизни, как в два последних дня…

Кира расплатилась, вышла на улицу. Облака повисли на небе так низко, что, казалось, задевали верхушки деревьев. Но ветер был теплый, дождь не накрапывал, и Кира пошла к остановке, высоко поднимая ноги и старательно обходя глубокие лужи, оставшиеся со вчерашнего вечера.