Невесомость (СИ)

— Хочется в это верить, — кивнула я, сделав глубокий глоток мятного чая.

Как мне хотелось в это верить.

24 глава

Жизнь в новом русле

27 мая

(Анжела)

— Дочь, просыпайся! — проворковала мама своим нежным голосом, заглянув к нам в комнату. — Вставай- вставай, завтрак готов.

Вынырнув из-под одеяла, едва разлепив веки, я обнаружила, что Каринина кровать была уже аккуратно заправлена, а выглаженная юбка, повешенная ею с вечера на спинку стула, отсутствовала. Как и светло-синяя классическая рубашка. Я быстро перевела взгляд на часы, но, как ни странно, стрелки показывали всего лишь семь утра. Обычно мы с Кариной в это время только-только открывали глаза и ещё минут пятнадцать нежились в постелях, обсуждая предстоящий день. Однако её раннее пробуждение дало мне очередной раз понять, что, как прежде, уже не будет.

Сбросив с себя остатки сна, я с огромными усилиями поднялась с постели, взяла из шкафа большое оранжевое полотенце и, слыша доносившиеся из кухни голоса мамы, дяди Паши и Карины, незаметно прошмыгнула в ванную. Было непривычно ощущать себя в этой обстановке лишней, но именно так я себя чувствовала тем ранним утром понедельника. День нашего первого экзамена, к которому я даже не сумела как следовало подготовиться. Было неизвестно, что сулило мне моё будущее, но не оставалось ничего другого, как просто поддаться этому потоку и плыть по течению, гадая, куда занесет меня очередная волна. "Быть может, — думала я, — я окажусь на том берегу, куда стремилась долгие годы, возможно, течение выбросит меня на неизведанный остров, где не будет никого, кроме меня и одиночества, а может быть, я запутаюсь в трясине и навсегда останусь в этом потоке, ощущая только то, как волны время от времени будут бить в спину холодными ударами?".

Соорудив на голове из полотенца нечто вроде египетской короны, я вышла из ванной, к счастью, ни с кем не столкнувшись в коридоре.

— Дочь, пойдем с нами завтракать! Потом переоденешься, — крикнула мама. Судя по всему, она была в хорошем расположении духа, чему нельзя было не порадоваться.

— Всем доброе утро, — испытывая глубокую неловкость, пролепетала я, застав всех наших домочадцев за кухонным столом, с аппетитом уплетавших мамин омлет с поджаренными сосисками.

— Доброе-доброе, как спалось, красавица? — тепло, как обычно, приветливо и мягко, произнес дядя Паша с улыбкой. — Как настрой перед экзаменом? Карина вон говорит, что после целого года подготовки и головомойки уже безразлично.

— Ну, у меня приблизительно так же, — улыбнулась я в ответ, присаживаясь на своё место. Радовало, что хотя бы здесь не произошло изменений, и мы с Кариной сидели рядом друг с другом напротив родителей. — Хочется уже просто быстрее всё сдать, не думая о том, что будет.

— А будет всё хорошо, уж в этом мы можем не сомневаться, — продолжал оживленно дядя Паша.

— Дочь, тебе, кстати, Лиза Алексеевна звонила, просила, чтоб ты ей перезвонила, как проснешься, — заметила мама между делом.

Я кивнула. Лиза Алексеевна волновалась за меня, и единственное, что меня беспокоило в случае провала, так это то, что я могла не оправдать её ожиданий. Эта девушка вкладывала всю душу, все свои знания, чтобы дать мне хорошую подготовку, и было бы очень обидно написать экзамен на низкие балы. Я знала, что Лиза ждала от меня большего.

— Можете сильно не торопиться, девчонки, я подброшу вас до школы. Мне всё равно сейчас ехать в ту сторону, — проговорил дядя Паша, запивая румяную сосиску горячим чаем. — Хорошо?

Я взглянула на Карину, но она, оторвавшись от омлета, отрицательно замотала головой.

— Пап, я не смогу с тобой, мы уже с Викой договорились встретиться, поэтому можешь меня не ждать.

В это мгновение мама с дядей Пашей переглянулись.

— То есть Анжела поедет со мной одна?

— Дядя Паш, я, наверное, прогуляюсь, ладно? Тем более мне ещё нужно забежать в магазин за гелиевой ручкой. Вчера только заметила, что ни одна, из тех, что у меня есть, уже не пишет, — говорила я на одном дыхании, молясь только о том, чтобы как можно скорее перевести разговор в другое русло. — Поэтому обо мне тоже не беспокойтесь.

Дядя Паша был явно удивлен таким раскладом. Ещё никогда мы с Кариной не уходили в школу порознь, но что поделать?

— Ну смотрите, дело ваше, — пожал он плечами в непонимании. — А почему бы вам не пойти всем вместе?

— Просто в округе Викиного дома нет круглосуточного канцелярского магазина, — безмятежно ответила Карина, не дав попасть нам в тупик.

Мама, которая, в отличие от дяди Паши, была в курсе нашей с Кариной ссоры, молча наблюдала за происходящим, но взгляд её был полон тревоги и невысказанных слов.

Уже потом, когда Карина сразу после завтрака, ушла из дома, я случайно услышала разговор родителей.

— Надь, а что такое происходит? Что это за смешные отмазки насчет канцелярского магазина? Смотрю, девчонки что за ужином вчера, что сейчас за завтраком и слова друг другу не сказали, они поссорились?

— Паш, ну даже если поссорились — они взрослые, сами разберутся. Думаю, нам не нужно лезть в их дела.

— Думаешь, ничего серьёзного?

— Поверь мне, волноваться тут не о чем. Помолчат несколько дней, потом помирятся. Мы ведь тоже были в таком возрасте, сам знаешь, что в семнадцать — восемнадцать лет жизнь воспринимается максимально чувствительно.

— Надеюсь, что всё так, как ты говоришь.

К тому моменту, когда я подошла к школе, ребят было собрано уже около половины класса, в том числе были и Вика с Кариной. Сопровождающей оказалась назначена наша непримечательная, очень нервная преподавательница по химии, которая то и дело с волнением поглядывала на часы, восклицая: "Ну и где все? Через десять минут нужно уже трогаться от школы!". Казалось, что она волновалась и нервничала куда больше нас, словно экзамен предстояло сдавать не нам, а ей.

— Анжел, успела зайти за ручкой? — поинтересовалась подошедшая ко мне Вика. Выходит, насчет ссоры Карина так ей ничего не сказала. — Нужно было сказать мне, у меня этих гелек — на год вперед хватит!

— Да, ничего, они тебе всё равно пригодятся, — ответила я, проверяя в сумке наличие паспорта. — Впереди ведь ещё три экзамена.

— Но всё же. Кстати, ты видела уже фотографии с дачи? Ребята вчера поскидывали "В контакт", у кого что было.

— Я не видела, — улыбнулась я. После всего, что случилось, мне было не до фотографий, однако я знала, что за эту поездку было сделано огромное количество хороших снимков. — Наверное, эти фотографии тоже можно использовать для альбома?

— Я думаю, даже нужно. Фотографии на фоне природы ни с чем не сравнимы! Не поверишь, но среди всех снимков есть даже кадр целующихся Саши и Андрея, хотя сейчас они ведут себя так, словно ничего не было.

— Знаешь, мне кажется, между ними явно что-то есть, — призналась я, не переставая улыбаться, — но только они тактично это скрывают.

— Если это так, то они мастера конспирации.

Вскоре у школьных ворот я увидела спортивную, красивую фигуру Дениса. На нем, как и на мне, были черные джинсы, белая футболка и черный пиджак, словно мы собирались на экзамен, сговариваясь. От такой неловкости хотелось спрятаться за самое широкое дерево и не выходить до тех пор, пока наш класс не двинется со школьного двора.

— Привет, — небрежно бросил он в нескольких от меня шагах после того, как поздоровался со всеми.

— Привет, — прошептала я, стараясь не смотреть на него и крепче обхватив себя за плечи.

Мы поздоровались так, словно наш поцелуй у реки произошел в какой-то другой реальности. Словно все те чувства, ощущения и запахи явились мне во сне, и не было никакого волшебства, никаких прикосновений. Если бы не безразличие Карины, то именно так я бы и подумала. Конечно же, винить Дениса было нельзя, и его равнодушие никак не должно было меня трогать. Ведь это не он убежал от меня со словами: "Мы не должны были", это не он стал игнорировать попытки поговорить. Поэтому ожидать другого отношения, кроме как обиды и холода, я не имела права.

— Ребята, кого ещё не хватает? — в панике произнесла учительница.

— Артема и Никиты, но они уже почти возле школы, поэтому можно трогаться, они идут нам навстречу, — ответил за всех Андрей.

— Отлично, тогда идемте! Никто ничего не забыл?

Забывчивых не оказалось, и, подобно утятам, мы двинулись за нашей мамой-уткой.

Денис шагал впереди меня, и как я ни старалась, не смотреть на него не выходило. Его широкие плечи, аккуратно постриженный затылок, мужественная шея, свободная, пластичная походка…мне нельзя было думать об этом, но когда всё это находилось перед глазами, сложно было не обращать внимание. Внезапно я представила Дениса с его прежней девушкой, которую видела на фотографии. Тот далекий, совершенный, неземной красоты образ, любимый Денисом больше жизни. В мыслях возникли картинки того, как он, бережно обнимая её, нежно целует в обнаженное, хрупкое плечо, представилось сплетение их рук, нежный шепот, её чистый, невинный смех, дыхание Дениса, обволакивающее шею… Разве могла я мечтать о подобном? Любил бы меня Денис точно так же, как любил ту девушку, что ушла от него в страхе перед будущим? Вероятно, думала я, у нас бы вряд ли что-то получилось, даже если бы между нами не стояла Карина. Именно с таким настроем я пришла в чужую школу сдавать экзамен по русскому языку.

Массовый кипиш, волнительные перешептывания, паника, слёзы — в такой обстановке выпускников распределяли по аудиториям. Так вышло, что моя фамилия оказалась в одном списке с фамилиями Ярославы и Кирилла, поэтому, пожелав друг другу удачи, мы вошли в просторный, богатый кабинет. Больше всего я боялась сидеть за первой партой возле женщины в строгом, деловом костюме, сверлящей каждого присутствующего суровым, подозрительным взглядом, под прицелом и напряжением которого было бы невозможно сосредоточиться. Однако…несмотря на то, что меня посадили за третью парту третьего ряда, сосредоточиться на экзамене я так и не смогла.

Не знаю, что такое случилось, но, вскрыв конверт с КИМом и приготовившись к написанию ответов части "А", я впала в ступор. Читала задания по несколько раз, но не могла вникнуть в их суть, хотя за весь учебный год прорешала около сотни подобных и полностью набила на этом руку. Учителя, будто надзиратели, прохаживались по классу, монотонно цокая каблуками, внимательно следя за тем, чтобы ни у кого не обнаружилось телефона или каких-нибудь других видов шпаргалок (хотя…кто хотел, умудрялся списать даже в такой обстановке), круглые часы, висевшие над доской, казалось, тикали так громко, что каждый шаг секундной стрелки отдавался в сознании тяжёлым ударом, напоминая о том, что времени становилось всё меньше и меньше. С огромным трудом, словно в какой-то немыслимой прострации, написав за два часа всего лишь часть "А", я в панике оглядела класс. Все ребята, сосредоточенно глядя в свои листы, уже приступили к сочинениям, исписав по несколько черновиков, кто-то даже уже занимался переписыванием работы на чистовик, а я… Сидела в небытие и наблюдала за тем, как все мои мечты сквозь пальцы катились в тартарары. То, что я провалила этот экзамен, сомнений быть не могло.

С горем пополам я добралась до части "С", определила проблему текста, выписала аргументы и принялась, согласно плану, писать что-то, что принято называть сочинением, хотя никакого отношения к этому названию анализ текста в ЕГЭ по русскому языку не имел. Всё чётко по плану, с клишированными словами, выражениями и аргументами. Но…такая у нас форма проверки знаний, и ничего здесь не попишешь. Чем всё конкретнее, чем всё больше соответствует плану и стандарту — тем лучше. Тем больше тебе поставят балов. Только ко мне это не относилось, я уже абсолютно не думала о балах, лишь о том, как скорее всё это закончить, уложившись по времени. Кирилл, Ярослава и другие ребята со счастливыми лицами сдавали свои КИМы и с облегчением покидали кабинет в то время, как я всего лишь приступила к переписывания текста на чистовые листы персикового оттенка.

Когда же я проснусь? Всё это походило на страшный сон, которому не было конца. Жизнь играла по своим правилам.

— Анжела, наконец! Ну как написала?! Как ощущения? — радостно воскликнул Андрей, встречая меня в компании всего класса у школьного крыльца. Выходит, я сдавалась последней, от осознания этого стало ещё тоскливее.

— Лучше не спрашивай, — проговорила я, спускаясь по ступенькам. — Весь экзамен просидела как в трансе.

— В этом ты не одна такая, — рассмеялся он, похлопав меня по плечу. — Не переживай, главное, что всё написали.

— Ой, Анжел, это точно, — поддержала нас Рита, — я сейчас вспоминаю свои ответы и понимаю, что половину написала неправильно, но…будь что будет.

— А как вы остальные, ребят?

— Я проблему неверно определила, — в отчаянии завопила Оксана. — Написала сочинение по проблеме отцов и детей, а сейчас понимаю, что проблема-то была другая.

— В общем, у всех свои косяки, — улыбнулась Саша. — Так что…может быть, мы рано прощались друг с другом?

— Да, я вот полностью с тобой согласна, — рассмеялась Карина, — ребят, если провалим экзамены, то ещё целый годик будем рядом.

— Не дай Бог! — взмолилась Алина. — Я умру, если мне не хватит балов.

— Всё! Предлагаю закончить говорить об экзаменах и уже куда-нибудь двинуться, — в эмоциях заявил Никита, ловя внимание каждого из нас. — Нам ведь всем пока в одну сторону?

— Конечно, пойдемте уже, — согласно кивнула Ярослава. — Хочется уже скорее уйти отсюда.

И мы направились в том направлении, по которому пришли.

Денис ушёл вперёд, обсуждая что-то с Кириллом, Вика — с Кариной, а мне оставалось только наблюдать со стороны за любимыми людьми, не желавшими со мной разговаривать. Я до безумия хотела узнать их ощущения от экзамена, их эмоции, мнение, но не могла. Всё, что было для меня в пределах доступного — это смотреть и ловить догадки. Когда же Карина, отойдя немного в бок, остановилась, устремив взгляд в мою сторону, меня словно парализовало. От осознания того, что она ждала не кого-то, а меня, казалось, будто из всего моего существа выкачали воздух. Настолько я этого не ожидала. Но…не тут-то было.

— Позвони тёте Нади, она волнуется за тебя, а дозвониться не может, — отчеканила Карина без капли выражения в голосе, после чего снова ушла вперёд.

С опустошенными чувствами я заглянула в сумку, нащупала телефон и вспомнила, что так и не отключила режим "без звука". Надежда оказалась напрасной.

— Анжел, дочь, ну что? Как написала? — тревожным голосом проговорила мама на другом конце трубки. — Всё успела?

— Всё, мамуль, не переживай, хорошо? Я, конечно, задержалась немного, ожидала, что напишу быстрее, но пока волноваться не о чём, — расстраивать маму, признавшись в том, что я написала весь экзамен в полусонном состоянии, не хотелось. Она и без того беспокоилась из-за нашей ссоры с Кариной, хотя дяде Паше сказала, будто всё естественным путем разрешится.

— Ты моя умничка! Я поздравляю тебя с первой сдачей! Вечером обязательно отметим это за ужином.

— Мам, а как Карина написала? Ты ведь разговаривала с ней?

— Да, она мне сразу же позвонила. Сказала, что в целом довольна собой и что результат, надеется, будет не хуже, чем на пробном экзамене, — на пробном экзамене мы с Кариной набрали почти по девяносто балов. — Дочь, вы сейчас домой?

— Я да, а насчет Карины сказать ничего не могу — ты ведь знаешь.

— Знаю, — с грустью вздохнув, протянула мама. — Но ты не скучай, хорошо? Я пока в издательстве, но к пяти часам постараюсь быть дома. Перекусите чем-нибудь, как придете.

— Хорошо, — пообещала я, хотя есть в те минуты мне хотелось меньше всего на свете. — Ну всё, тогда до вечера.

После разговора с мамой я сразу же позвонила Лизе Алексеевне, искренне за меня переживавшей, и, дойдя до поворота возле масштабного торгового комплекса, весь наш одиннадцатый "А" кучно остановился.

— Ну что, кому направо, кому налево? — заголосил Андрей. — Может, посидим в кафешке отметим первую сдачу?

— Нет, заранее не празднуют, — с возражением протянула Рита. — Отметим, когда все сдадут последние экзамены.

— Что ещё за суеверия? Я совсем не против кафешки, — встрял в диалог Никита, расслабленно спрятав руки в карманы черных брюк. — Разве это преступление: выпить по чашке кофе и съесть по куску пиццы?

— Да, я поддерживаю парней, — присоединился Дима, сняв с плеч классический серый темно-синий пиджак с запонками. — Кто с нами?

Среди девушек желающих не оказалось, и, простившись со всем мужским батальоном, женский остался на распутье.

— Ну что, кто налево? — двусмысленно улыбнулась Саша, вызвав всеобщий смех. — Я на полном серьёзе — мне налево, поэтому кто со мной?

— Нам тоже туда, мы к Вике, — произнесла Карина, взглянув в телефоне на время.

— Анжел, ты ведь с нами?

— Нет, нет, у меня дома сегодня ещё много дел, Вик, — отмахнулась я, боясь расстроить ещё и их дружбу с Кариной.. — Поэтому как-нибудь в другой раз.

И после долгого прощания мы, наконец, разошлись.

Квартира, встретившая меня непривычной пустотой, показалась, на удивление, холодной и чужой, словно я впервые оказалась в этих стенах. Удивительно, как кардинально может измениться наше восприятие чего-либо за какие-то считанные дни. Часы. Секунды. Совсем недавно это место виделось мне лишь только в светлых, радужных тонах, представало в мыслях в образе какого-то теплого, политого солнечным светом гнёздышка, в которое не способны ворваться никакие ветры, никакие ненастья и бури. Однако…где-то оказалась крошечная щель, сквозь которую холод всё-таки сумел проникнуть, объяв собою каждый предмет, каждую сантиметр нашей квартиры. Чувствовать это было страшно, неприятно и очень больно.

Сняв кеды, пиджак, я прошла на кухню, поставила греться электрический чайник, залив в него свежую ледяную воду, и решила немного отдохнуть, не переодевшись, упав на свою мягкую постель. Только она, наверное, ничуть не поменяла своего настроения после всего случившегося и позволила мне забыться, провалившись в глубокий сон.

Очнулась от того, как хлопнула входная дверь, известившая о чьем-то приходе. Открыв глаза, я обнаружила, что солнце за окном уже начинало садиться, извещая о вечернем наступлении времени, и комната медленно погружалась в темноту.

— Анжела! Ты дома?! — раздался весёлый мамин голос из прихожей. — Не поможешь мне пакеты разобрать?

Поднявшись с кровати, я вышла из нашей спальни.

— Привет, мамуль. А сколько уже времени? А то я что-то легла и уснула.

— Около шести часов, — улыбнулась мама, расстегивая ремешки своих черных босоножек на высоких, тяжёлых каблуках. — Иди ко мне, моя красавица, я поцелую тебя, поздравлю с успешным завершением экзамена!

— Спасибо, мам, — прошептала я, оказавшись в теплых, нежных маминых объятиях. — Правда, пока ещё неизвестно, насколько успешной.

— Я и так знаю, что ты хорошо написала — тут не обязательно дополнительное подтверждение. Ну что, давай быстренько выложим продукты в холодильник и перекусим немного, а то я жутко голодная! Ты что-нибудь кушала, как пришла?

— Перед тем, как уснуть, успела только чайник поставить, хотя я ни сколько не проголодалась за весь день.

— Анжел, ну как так?! Чувствую, посадишь ты себе желудок, как уедешь учиться в другой город.

Именно в этот момент в замочной скважине повернулся ключ и в проеме квартиры показалась Карина.

— Здравствуйте, тётя Надь, вы уже дома?

— Здравствуй, Кариночка! — чмокнув её в щёчку, улыбнулась мама. — Девочки, давайте дружно переодеваемся и прямиком на кухню, хорошо?

— Нет, нет, нет, я только переодеться забежала, у нас сейчас с группой репетиция, — запротестовала Карина, разувшись. — Вы не обижайтесь, тёть Надь, но я буду только к ужину. Сегодня очень важная репетиция.

— Ну, хорошо, — пожала мама плечами. — Смотри только голодная не ходи, хотя бы перекусите там чем-нибудь.

— Об этом не волнуйтесь. Мы постоянно полрепетиции чаёвничаем да кушаем, — бросила звонко Карина, забежав в нашу спальню. — А вечером обязательно соберемся семьей, так что тортик без меня не начинайте.

Мы с мамой, взяв в руки бумажные пакеты с продуктами, переглянулись и, ни слова друг другу не говоря, прошли на кухню.

(Карина)

И снова я оказалась преданной жизнью. Впервые это произошло, когда она отняла у меня самого близкого человека на свете, маму, но, видимо, посчитала, что для меня это послужило не очень болезненным уроком, и на этом не остановилась. Только-только я ощутила себя счастливым человеком, у которого есть всё, в том числе и большая, крепкая семья, как жизнь тут же рассеяла мои иллюзии, обнажив давно зажившие раны. Унизительно чувствовать себя маленькой, наивной девочкой, так глупо, так смешно обманутой. И кем? Девушкой, в которой я была уверена больше, чем в ком-либо другом, которую полюбила всей душой и позволила полностью себе перед ней открыться. Открыть самые глубокие закоулки своего сознания. Разве могла я подумать, что Анжела под невинным видом была способна на столь подлую, отвратительную ложь? Нет. Кто угодно, только не Анжела. В моих глазах она являлась настолько непорочной, настолько чистой, невинной, подобно ангелу во плоти и крови. С лучистым светом, с дыханием весеннего теплого дождя, с голубизной небес, но никак не той, кем она оказалась.

Не знаю, что собиралась мне объяснить Анжела той злополучной ночью, но то, что я увидела своими глазами говорило яснее и правдивее любых слов. Её присутствие, её невинный взгляд, полный непонятной скорби, её тихий голос, движения — всё стало раздражать так, словно при её близости где-то в моём желудке образовывался маленький водяной ком, разраставшийся с каждой секундой всё больше и больше, готовясь в любой момент взорваться. Разлететься на мелкие-мелкие кусочки, уничтожив остатки того, что во мне осталось. Я уверена, что в воздухе можно было бы безо всяких очков поймать то невыносимое напряжение, царившее вокруг нас всякий раз, как только мы оказывались с Анжелой в поле зрения друг друга.

Как давно она вела свою двойную игру, я не знала и не могла понять, почему, клянясь в вечной дружбе, она ничего мне не рассказала. Я не столь глупа и, конечно же, давно заметила, что между ней и Денисом что-то происходило. Когда они говорили о чём-то, то создавалось впечатление, что всё происходящее переставало для них существовать, они никого не слышали и не видели. Потому-то Анжела и не замечала моих частых взглядов, в которых, если бы она пожелала, давно прочитала бы непонимание и большой, полный недоумения знак вопроса — всё то, что вынудило меня открыться этой девушке, признаться в своих чувствах к Денису ещё тогда на даче у дяди Коли. Я предчувствовала что-то нехорошее и страшно боялась, как бы не вышло такой вот некрасивой ситуации, которая между нами произошла, и выхода из которой быть не могло. На что я рассчитывала? Не на многое — всего лишь на то, чтобы мы сразу всё прояснили, не доводили до кульминационной точки. Но почему она всё от меня скрыла?! Почему в ответ на моё признание Анжела не посчитала нужным хотя бы как-то отреагировать? Неужели я бы не смогла её понять? Неужели она думала, что я настолько слепа и глупа, чтобы увидеть что-то дальше своего носа и выйти на этот плохо прикрытый обман? За что я заслужила подобное отношение?!

Если и было в моей жизни что-то вечное, что-то непродаваемое и непокупаемое, так это дружба с Костей. А Анжелы больше не стало. Как бывает, когда восхищаешься во время просмотра бесподобно интересным фильмом, но вдруг что-то там происходит, что полностью нарушает логику развития сюжета и не оправдывает твоих ожиданий. Нужно было сразу признать то, что сводная сестра никогда не сможет стать родной, быть может, тогда бы не было так больно.

Миновав несколько кварталов, парков, заполненными нетрезвыми одиннадцатиклассниками, отмечающих сдачу первого экзамена, я быстро добралась до театра, спешно взбежала по лестнице, оказавшись у двери в нашу студию, откуда ещё с первого этажа доносился гогот парней и замысловатый гитарный перебор — именно то, чего мне так не хватало.

— О, какие люди! — воскликнул Макс, попивая что-то из своего огромного желтого бокала с отколотым краешком. — Карина собственной персоной! Ты мимоходом или надолго?

— Макс, привет, я тоже очень рада тебя видеть, — улыбнулась я, повесив на крючок свою коричневую сумку на длинном ремешке и темно-зеленый жакет, всученный мне тётей Надей на случай "если вдруг ночью похолодает". — И всем вам, ребят, тоже привет! Простите, что так давно не приходила, — добавила я в сторону Кости, Антона и Игоря, которые уже увлеченно наигрывали новую тему.

— Да брось, как будто мы такие толстокожие и не понимаем, — тепло протянул Игорь, не переставая играть. — Так что давай без всех этих объяснений, мы всегда тебе рады.

— Тем более, кажется, ты с чем-то вкусненьким, — заметил Костя с улыбкой, кивнув на небольшой пакет, в котором просвечивал продуктовый контейнер с оранжевой крышкой.

— А это от тёти Нади пироженки! Сама не пробовала, но на вид безумно вкусные. Ставлю чайник?

— О, конечно! Нам как раз чего-то такого не доставало!

— Ребят, а что это за мотив? У нас новая песня? — сгорая от любопытства, не выдержала я. — Вы что-то написали во время моего отсутствия?

— Чистая импровизация, — невозмутимо ответил за всех Антон. — Не хватает твоего слова. Ну, и слов в целом — текст ещё сыроват.

— Сыграете мне?

— Только при одном условии: сначала пьем чай с пирожными, — пропел Костя, снимая через левое плечо гитару. — И ты рассказываешь нам о том, как прошёл экзамен.

— Мы тут извелись все от волнения за тебя, — добавил Макс, придвинув свой стул ближе к стене, освобождая мне место. — Не позвонила, не сообщила даже.

— Да что тут рассказывать…мы такие тесты уже сотню раз писали. К счастью, мне ко всему этому ещё и сочинение досталось по той проблеме, которую недавно разбирали на одном из последних уроков — проблема отцов и детей — то, что я и хотела. Поэтому…ничего интересного, ребят — одна суматоха да тревога ложная, страшно ничуть не было.

— Ну молодчина! Зря мы волновались, выходит, — с энтузиазмом заговорил Игорь. — Узнаю в этом Карину.

— А как Анжела? Тоже со всем справилась? — добавил Костя, присаживаясь за стол. — Кстати, чего она не пришла? Отметили бы немного за чаем.

— Кость, не знаю я, что там с Анжелой, если интересно, позвоните ей.

— В смысле? Что-то случилось?

— Ничего не случилось, почему обязательно должно было что-то случиться?! — я видела, как ребята непонимающе переглянулись, видела написанное на их лицах недоумение, понимала, что поступаю некрасиво, что не должна давать воли своему негативу и срываться на парнях — они были ни в чем не виноваты, но…упоминание об Анжеле вновь разожгло во мне притухший огонь, с которым я была не в силах совладеть. — Давайте уже о чём-нибудь другом.

— Я вижу, что-то разладилось? — произнес Антон, не отрывая от меня глаз. — Не поделили чего?

— Антон, я же попросила! Если человеку не хочется говорить о чём-то, по-моему, не нужно на него давить, разве нет?

— Как скажешь, — пожал он плечами, ничего более не добавив.

Мне было жутко стыдно за свою вспыльчивость, за несправедливые нападки на парней, желавших всего лишь выяснить причину моей агрессии, но замять этот небольшой конфликт не получилось даже после чая с вкуснейшими пирожными тёти Нади, даже после исполнения нескольких песен, во время которых мы вроде и шутили, и перебрасывались какими-то мнениями, фразами, даже после того, как я извинилась — так и прошла вся репетиция: напряженно, с неприятным осадком, оставленным только мною. Как я мечтала всё исправить, перемотать нашу встречу на начало и заново её пережить. Хотела получить от репетиции удовольствие, хотела расслабиться и забыться музыкой, общением, теплом ребят, но сделала только хуже. Причем как себе, так и им.

— Как хочется порой всё бросить и мотнуть куда-нибудь в неизвестном направлении, — протянул Макс, когда мы всей нашей компанией наслаждались прохладой майского вечера за банками "Пепси" и фисташковым мороженым. — Достали все эти навязанные обязательства, учёба, этот город.

— Знаешь, по-моему, из всех присутствующих ты единственный человек, который может себе это позволить, — рассмеялся Антон, вытерев губы. — В чем проблема?

— Если бы её не было, я бы давно уже так и поступил. Конечно же, я могу уехать, бросить группу, но где вы ещё найдете такого охрененного барабанщика?

— Смотрите-ка! Самолюбие заговорило! — подхватил смех Игорь. — Теперь всегда на концерте буду припоминать тебе эти слова.

— Да, может, меня уже и не будет с вами на концертах…не мечтайте так особо!

— Кого не будет, так это Карины, — добавил Антон, вольно или невольно вызвав всеобщее молчание.

Все мы знали, что рано или поздно придется об этом поговорить, но всегда оттягивали, зная, что разговор не из приятных. Я чувствовала, что своим поступлением в другой город предавала ребят, предавала нашу дружбу, нашу группу, наше творчество, но отказаться от своей мечты, о которой я грезила с самого детства, не могла. Музыка — конечно, она являлась моей страстью, моей любовью и, возможно, призванием, но я так же страстно мечтала снимать фильмы, воплощать свои образы в реальность, передавать людям свои мысли, своё видение мира. Обучение в родном городе не сулило мне ничего этого. Всё, куда я могла тут податься — это филологический факультет, но потратить пять лет своей жизни на то, что было бы не моим…как?

— Да, я уже и забыл, что это всё так скоро, — произнес Макс, улыбнувшись, но от того, сколько в этой улыбке было невысказанной тоски и сожаления, мне хотелось разреветься прямо на месте. — Так странно. Репетировали сегодня новую песню, а подумать и не подумали о том, выдастся ли вообще возможность исполнить её в этом составе.

— Ребят, ну прошу вас, не нужно! — взмолилась я, ощущая, как горечь подступала к самому горлу. — И потом…мы ведь собирались уехать все вместе. Как ваши дела с переводом?

— Да никак, я узнавал — нас даже если и переведут, то только на платное отделение, — ответил невозмутимо Антон. — Так что ничего не получается. Можно, конечно, забить на этот универ, устроиться работать, но жалко бросать всё, когда остается всего один год до окончания. Поэтому раньше, чем через год, мы всё равно не сможем уехать отсюда.

— Ладно, народ, давайте не будем гнать горячку, а пока просто подождём. Время покажет. Какой смысл говорить сейчас об этом? — подал голос Игорь.

Все согласно кивнули, затем, попрощавшись с ребятами, мы с Костей направились в сторону моего дома.

— Кость, можно рассказать тебе кое-что? — не выдержав молчания, начала я.

— Если честно, я только этого и жду, — слегка улыбнулся он, тепло заглянув мне в глаза. — Ты сегодня сама не своя.

Я не знала, как стоило начать свой рассказ правильнее, но времени на то, чтобы подбирать самые подходящие слова, не было. Костя должен был меня понять.

— Это касается меня, Анжелы и ещё одного человека. Нашего одноклассника Дениса, ты ведь помнишь его? — Костя задумчиво кивнул. — Не знаю, как ты это воспримешь, но так вышло, что год назад, когда Денис только-только пришёл в нашу школу и несколько дней проучился с нами в одном классе, ни с кем при этом не общаясь, я случайно встретила его поздно вечером, когда возвращалась из магазина — собиралась приготовить папе на завтрак гренки, а молока не было…но суть не в этом. Я сразу тогда заметила, что Денис был выпившим, говорил обрывчато, эмоционально, что было ему совсем не свойственно в школе. Мы разговорились, и он слёзно признался в том, почему оказался в этом городе. Рассказал о девушке, которую любил больше всего на свете, а незадолго до одиннадцатого класса потерял её. Она ушла, покончив жизнь самоубийством, убив при этом не только себя, но и ребёнка, о котором Денис ничего не знал, — я видела, как глаза Кости округлились от неожиданности и шока, но раз уж я решила рассказать всё, как есть, так отступать было поздно. — После этого случая мы больше не общались (наверное, чувствуешь себя жутко неловко после таких откровений), но тем вечером во мне что-то замкнуло, и чуть позже я осознала, что внутри зародились очень странные, непривычные чувства к Денису. Это не объяснить словами и поверить очень непросто, но я влюбилась в этого нелюдимого парня. Влюбилась, никому не говоря. Даже тебе, потому что не знала, как ты к этому отнесешься. Но…так было до поры до времени… На протяжении года Денис ни с кем не общался, продолжал дичиться любого контакта, игнорировал все классные мероприятия, а с появлением Анжелы резко изменился. Я стала замечать это, да и не заметить было сложно, и решила рассказать ей о том, что он мне очень дорог. Кость? Ты слушаешь меня? — Костя шёл, спрятав руки в карманы джинсов, устремив взгляд в сторону.

— Да, слушаю. Продолжай.

— Так вот, я решила рассказать всё Анжеле с той целью, чтобы заранее всё прояснить. Думала, признаюсь ей, она признается мне, и мы что-то вместе решим. Но так не случилось. Она заявила, что они просто подружились на фоне общих интересов, а позавчера ночью я застала их целующимися у реки. Собственно, это конец истории.

Долгое время Костя молчал, и его молчание пугало меня больше всего на свете. Я догадывалась, что могло послужить причиной тому, но…разве мы были не просто хорошими друзьями?

— Кость, не молчи! Скажи что-нибудь. Как ты на всё это смотришь?

— Ты хочешь услышать от меня о том, какая Анжела плохая? — негромко прошептал он обветренным голосом.

— Но согласись, что она поступила, как минимум, нечестно?! Ведь могла рассказать об их с Денисом отношениях, но нет — намеренно всё утаила.

— Почему ты думаешь, что она сделала это специально? Она так сказала?

— Мы с ней вообще после той сцены не разговаривали, да и зачем? Неужели и так всё неясно?

— Послушай, всё совсем неясно. Не думаю, что Анжела могла так поступить, заранее всё спланировав. Поговори с ней.

— Кость, как я могу после такого с ней говорить?! — неожиданно для себя вскрикнула я в порыве эмоций. — Почему я должна говорить с человеком, который плюнул мне в душу? Чтобы позволить сделать себя ещё большей дуррой?

— Ты не справедлива к Анжеле, — заключил он голосом, лишенных всяких сил и эмоций, что лишь ещё больше действовало на нервы.

— Послушай, не надо меня провожать дальше, ладно? — резко остановившись, отрезала я, испытывая невыносимое раздражение. — Тут недалеко, сама дойду.

— Дело твое, — пожал он плечами, даже не взглянув в мою сторону.

— Спокойной ночи! — горечь, сидевшая во мне с той ночи, начала медленно-медленно, подступать к горлу, и я знала, что если не уйду, то наговорю Косте то, о чём позже сильно пожалею, ведь эта злость и агрессия были направлены вовсе не на него. Он просто подлил масла в огонь, который резко вспыхнул, задев собой то, что не должен был.

— До встречи.

Я шла по тёмной улице, наблюдая за своей длинной тенью, отбрасываемой фонарями, и думала только о том, как бы незаметно прийти домой и тихо лечь в постель, ни слова никому не говоря. Ужин с Анжелой мне было бы невозможно перенести даже под угрозой смерти, я и думать об этом не хотела. После разговора с Костей обида и негодование захлестнули моё сознание с ещё большей силой, заставив поверить в то, что безразличие по отношению к этой девушке стало перерастать во мне не просто в неприязнь, но скорее в ненависть. Было страшно от самой себя.

25 глава

Война

30 мая

(Карина)

— Привет! А ты быстро, как раз пицца только что из духовки! — ослепительно улыбнувшись, проворковала Вика, встречая меня на пороге своей квартиры.

— Привет — привет! Молочный коктейль, как заказывали, прямо из холодильника, — протянув пакет с различными вкусностями, проговорила я в тон своей подруге, которая с тех пор, как открылась Кириллу, светилась ярче самого выразительного, самого теплого огонька. — Ты совсем одна?

— Совсем: родители на работе, Оксана уехала куда-то отдыхать со своими курочками. А почему Анжела не пришла? Ты звала её?

— Она была занята, — ответила я как можно более невозмутимо, стараясь не дать своим эмоциям вновь испортить мне день. — Но мы ведь и вдвоем вполне можем справиться с оставшимися альбомами?

— Конечно, — кивнула она, заглянув в пакет. — Ну всё, проходи скорее, у меня сейчас уже слюньки потекут!

— Тогда сразу на кухню, я так понимаю? — рассмеялась я, сняв босоножки.

— Именно, причем быстрее, прошу тебя!

Разлив по бокалам клубничный коктейль и разрезав на треугольные кусочки до безумия аппетитную пиццу, в которую Вика всегда добавляла немного чеснока и каких-то волшебных специй, мы расположились за небольшим, но очень уютным круглым столом, откуда через окно можно было увидеть нашу школу и площадку, где проходили бесконечные репетиции вальса.

— Как я счастлива, что наконец-то можно хоть немножко передохнуть от этих уроков, ночных сидений за непонятной и ненужной физикой, от наставлений учителей…такая свобода!

— Ну, ещё не совсем свобода, — заметила я, наслаждаясь потрясающим вкусом Викиной выпечки. — Послезавтра сдаём алгебру, а через две недели ещё литературу, а тебе ко всему ещё и историю.

— Да, но к алгебре я даже готовиться не буду, мне главное переступить порог, набрать хотя бы сорок балов и хватит, как и вам с Анжелой, в принципе. Она готовится?

— Кажется, да, она сидела за книжками, когда я уходила, — бросила я, ничуть не кривя душой. — Я безумно рада, что по русскому у нашего класса вышли такие хорошие результаты, а то я ждала немного меньшего.

— И к счастью, что всё так вышло! Высокие балы за первый экзамен — уже залог к благополучному раскладу событий.

— Согласна, — кивнула я с улыбкой, сделав глоток нежного коктейля. — Кстати, Вик, когда ты мне уже расскажешь о том, как прошла встреча с родителями Кирилла?

— Да просто возможности не было рассказать. Ты знаешь, я боялась, что всё обернется куда хуже, — призналась она, слегка улыбнувшись. — Родители встретили нас довольно приветливо, доброжелательно, мама накрыла небольшой стол с курочкой, салатами и тортом. Нужно сказать, что Ирина Викторовна невероятно красивая! Конечно, годы и жизнь взяли свой, но истинную красоту ничем не погубишь.

— Кирилл похож на неё?

— Безумно! Но только внешне, характер абсолютно другой. Его мама очень эмоциональна, открыта, впечатлительна, не серьёзна…в какой-то степени напоминает ребёнка, Кирилл же не такой. В общем, сначала мы посидели за столом, познакомились, поговорили ни о чём и обо всём сразу, как всегда бывает в подобных ситуациях, потом посмотрели старые фотографии, попили чай с тортом, а когда мы с Кириллом стали собираться уходить, его мама достала из трюмо бутылку водки, и вся встреча обернулась скандалом. Знаешь, я понимаю Кирилла. На протяжении всего вечера он словно ждал и опасался этой минуты, был очень напряжен рядом с родителями, и, как видишь, не зря.

— То есть они выпили при вас?

— Нет, а планировали, когда мы уйдем. Кирилл сказал, что к его приходу они уже начнут вторую бутылку, но, слава Богу, этого не произошло. Он позвонил, как проводил меня, и оказалось, что родители были трезвы. Хорошо, конечно, что всё закончилось благополучно, но…я только теперь начала осознавать, Карин, в каком ужасе жил все эти годы Кирилл. Этот страх, постоянное ожидание чего-то плохого, неведение того, какой сюрприз ждет тебя каждый раз дома…я бы не выдержала.

— Вик, но тот факт, что они не стали открывать бутылку, наверное, о многом говорит. Думаю, встреча с тобой заставила их задуматься о своей жизни, — осторожно произнесла я. — Поэтому, вероятно, что всё изменится.

— Возможно, — кивнула Вика. — Только доверие к ним Кирилл уже никогда не почувствует. Понимаешь, этот страх…он будет всегда, даже если они бросят пить, попытаются начать жить по-другому.

— Прости, но, наверное, я не могу этого понять, — пролепетала я, чувствуя себя виноватой. — Мне никогда не доводилось сталкиваться в жизни с подобным, и сложно что-то сказать…

— Я понимаю. До тех пор, пока я своими глазам всё не увидела и не прочувствовала, я тоже мало что понимала. Ну да ладно, не будем об этом. Что говори, что не говори, от нас-то ничего не зависит.

— Только знай, что в любом случае всё будет хорошо.

— Я бы не была так уверенна, — протянула Вика с грустью в голосе. — Карин, ну а теперь твоя очередь откровеничать. Той ночью на даче между тобой и Анжелой что-то произошло, так?

Я ждала какого угодно вопроса, но только не этого. Конечно, было бы глупо думать, что никто ничего не заметил, тем более Вика, находившаяся всегда рядом с нами, однако я искренне верила, что все настолько были заняты собой, своими личными проблемами, экзаменами и отношениями, что вряд ли обратили внимание на наш с Анжелой разлад. Ан нет.

Мы дружили с Викой не первый год, она доверяла мне все свои секреты, делилась самыми сокровенными чувствами, переживаниями, каждое утро с улыбкой на лице встречала в школе, приходила на концерты, а я…что я?! Я не относилась к ней так, как она того заслуживала, всегда придерживалась каких-то ненужных, непонятных рамок, выйти за которые не позволяла себе ни на шаг. Разве человек, полностью перед тобой открытый, заслуживает подобного? Я всегда считала Вику хорошей подругой, весёлой и интересной соседкой по парте, но ближе не подпускала. Наверное, боялась какого-то подвоха, боялась, что открывшись ей полностью, однажды потеряю, так, как произошло с Анжелой. Только вот…Вика ведь не Анжела. Почему я не понимала этого раньше? Почему я открыла себя девушке, знавшую всего лишь каких-то полгода, а той, что была рядом на протяжении многих лет, той, дружба с которой была проверена временем, опасалась довериться? Почему я так слепа к людям?

— Вик, — не выдержав, крепко-крепко стиснув в объятиях подругу, прошептала я. — Спасибо тебе за всё. Спасибо, что ты рядом.

— И тебе спасибо, — явно не ожидавшая подобного приступа нежности, с удивлением проговорила она.

— На самом деле ты права, кое-что действительно произошло, но в двух словах об этом не расскажешь.

— Что-то серьёзное? — я кивнула. — Тогда давай начнём делать альбомы и за этим спокойно поговорим?

— Хорошо, так будет лучше…

И убрав со стола остатки пиццы, сполоснув тарелки и стаканы из-под коктейля, мы направились в комнату Вики, стены которой стали свидетелями не одного десятка разговоров.

Мы сидели, забравшись с ногами на разложенный диван, устланный множеством фотографий, различных журнальных вырезок, фломастеров, гелиевых ручек, трафаретов, карандашей, из колонок компьютера доносились аккорды Vermilion "Slipknot", в окно светило яркое солнце, и при других обстоятельствах этот день мог бы стать невероятно теплым.

— Карин, я не могу во всё это поверить… — совсем нерадостно проговорила Вика одними губами после моей исповеди. Конечно же, другой реакции следовало и не ждать. — Как же так? Я считала, что у вас с Костей что-то есть, да и все так считали! Неужели..?

— Порой мне тоже так казалось, но…он всего лишь друг, Вик, не более. Мы просто привыкли с детства быть рядом, у нас много общих воспоминаний, мы огромное количество времени проводим вместе, только это совсем не то, что принято называть любовью.

— А Денис? Хочешь сказать, что после одного единственного разговора он стал тебе ближе, чем Костя?

— Вик, дело ведь вовсе не в том, сколько у нас было разговоров и как близко мы общаемся. Чувства…те ощущения, когда внутри всё переворачивается от одного лишь взгляда на человека, понимаешь? Что ты испытываешь, когда смотришь на Кирилла? Разве не это?

— Да, ты права… Просто очень сложно осознать такую правду. Как же теперь Анжела?

— Мы не разговариваем с той ночи, мне теперь даже видеть её сложно, что тут поделать? — произнесла я, застыв с фотографией наших одноклассников в руке. — Очень непросто делать вид перед родителями, будто ничего не происходит, хотя…они уже давно, наверное, заметили, просто вида не показывают.

— Тебе не хочется поговорить с ней?

Я покачала головой.

— Вик, не подумай, что это моё детское упрямство. Просто…когда я их увидела тогда у реки, во мне словно что-то умерло, понимаешь? И даже если мы с Анжелой поговорим, и даже если выяснится, что тот поцелуй произошёл случайно (в чём я сильно сомневаюсь), то это ничего не изменит. Доверие-то уже не воротишь. И этот случай, как пятно на белоснежной простыни, всегда будет всплывать в памяти, всё больше и больше въедаясь в неё. Что ни говори, общаться с Анжелой, как прежде, у меня не получится даже при большом желании — вот в чём причина.

— Возможно, всё так, но…ведь можно хотя бы дать ей шанс всё исправить.

— Ты думаешь, ей это нужно? — не в силах сдержать эмоции, дрогнувшим голосом прошептала я. — Интересно получается то, что в случившейся ситуации я выгляжу монстром, а Анжела вся такая скорбящая, разнесчастная жертва. Это обидно, Вик. Как бы ты отреагировала на то, если бы, к примеру, застала меня целующейся с Кириллом? Ну же, не молчи.

— Я не могу и не хочу себе такого представлять, — протянула она негромко. — Наверное, я бы умерла от боли.

— А теперь скажи, захотела ли бы ты слушать мои объяснения после случившегося?

— Вряд ли… Прости, Карин. Легко давать советы со стороны, пока сам не наступишь в ту же лужу. Прости. Я понимаю, каково это, но до сих пор просто не верится, что у тебя к Денису всё настолько серьёзно…словно частицу пазла вставили не в ту ячейку.

— Похоже, такой вот пазл из неправильно подобранных частиц и есть наша жизнь, — пожала я плечами, уронив голову на хрупкое Викино плечо. — Сомневаюсь, что есть человек, у которого вся картинка собрана так, как надо.

— Наверное.

В начале шестого вечера мы с Викой тепло попрощались, оставив недоделанными около пяти или шести альбомов, в том числе был и альбом Дениса, который начинала делать Анжела. Правильнее всего было бы забрать его домой и отдать ей, но…что-то останавливало изнутри так поступить. Уязвленное самолюбие или как это ещё называется?

Я шла по улицам родного города, пересекала закоулки, исхоженные мною сотни раз, как никогда внимательно смотрела на прохожих, стараясь уловить в них ответы на какие-то вопросы, наслаждалась природой и чувствовала сладостную легкость. Впервые за последние дни. Как говорилось в одном фильме: "Человеку нужен человек" — что правда, то правда. Нельзя справиться с тем, что гложет тебя изнутри, в одиночку. Всегда должен быть кто-то в жизни человека, кто поможет ему выбраться из тупика, даст руку и выведет по лабиринту сознания к свету, к тому, что принято называть спасением. Долгие годы для меня таким спасителем являлся Костя, его рука всегда была рядом, и я знала, что когда мне плохо, я могу на неё рассчитывать. Но…в этот раз, отнюдь, не вышло. Было жутко обидно, что в такой ситуации, когда мне крайне нужна была его поддержка, он меня не понял.

Можно было бы предположить, что его задела за живое ревность, но я была уверена, что если бы у него были ко мне какие-то чувства, то он давно дал бы мне это понять. Между нами ничего не стояло. Сколько раз мы оставались наедине, сколько раз были в мгновении от поцелуя, но раз за всё время Костя не стал этого делать, выходит…что ничего и не было. К счастью.

Однако мысли о Косте и воспоминания о нашем холодном прощании, подобно змеиному яду, пропитывали сознание, капали, растекаясь по всему телу. Мне не хотелось, чтобы между нами оставалась какая-то недосказанность, какие-то обиды, поэтому я решила купить его любимый торт "Наполеон" и зайти в гости, так сказать, замять конфликт. Костя являлся одним из самых близких, самых дорогих мне людей, и потерять вместе с Анжелой ещё и его…нет, нельзя было позволить этому случиться.

Что движет и управляет нашими поступками, действиями? Разум? Подсознание? Чувства? Я не знала ответа на этот вопрос, но волею судьбы, выходя из супермаркета, мне довелось стать свидетельницей сцены, которую я скорее всего не должна была видеть. Никто не должен был.

Они стояли в метрах двадцати от меня возле огромного черного джипа, припаркованного недалеко от ряда магазинов. Мужчина в деловом черном костюме с темными коротко остриженными волосами был на голову выше тёти Нади, довольно статен, представителен и в целом очень приятной наружности. Я точно знала, что уже где-то видела этого человека, слишком знакомым было лицо, но как ни пыталась, не могла припомнить. Он о чём-то говорил, несколько раз коснувшись во время этого руки Анжелиной мамы, иногда прерывался, ждал её ответа, а потом, что повергло меня в настоящий шок, обнял её, и, неспешно сев в автомобиль, они уехали в неизвестном направлении. Только тут в моей голове что-то прояснилось, и я вспомнила, где видела этого мужчину.

Всё произошло так быстро, что я долго не могла прийти в чувства. Одно стало ясно наверняка — яблоко от яблони падает недалеко. Вот и всё оно семейное счастье. Стало настолько больно и смешно, что хотелось окунуться в воду, полностью смыв все мысли из своего сознания. Больше всего было жалко папу. Он любил тётю Надю, а она, судя по всему, просто пользовалась его доверием. Осознание этого так остро врезалось в сердце, что мне не терпелось как можно скорее добраться до Кости и всё ему рассказать.

— Привет, — удивленно проговорил он, увидев меня на пороге квартиры. — Ты неожиданно, проходи.

— Ты один?

— Да, Игорь на работе, Антон у родителей. Что-то случилось?

— Случилось то, что нет у меня больше полноценной, счастливой семьи, — ответила я, протянув Косте торт в пластиковой коробке. — Да и никогда, наверное, не было. Была только видимость.

— Так, давай на кухню и там всё расскажешь. А я пока чайник поставлю.

Я шла к другу с намерениями помириться, разобраться в наших с ним отношениях, однако внезапно обстоятельства приняли другие обороты.

— Тебе апельсиновый или вишневый?

— Апельсиновый, если можно, — ответила я, бросив взгляд на две яркие коробки с чаем, одна из которых была в оранжевых тонах, другая — в красных.

— Так что случилось? — произнес Костя, налив чай и устроившись за столом напротив меня. Несмотря на то, что в его голосе читалось явное беспокойство, я чувствовала, что нас разделяла какая-то стена, которой не было прежде.

— Не поверишь, но я сейчас, когда выходила из магазина, застала такую сцену: тётя Надя с посторонним мужчиной несколько минут о чём-то мило беседовали возле его джипа, затем он её обнял, они прыгнули в машину и куда-то уехали.

— Ты думаешь, — начал было говорить Костя, спустя паузу, — что тётя Надя изменяет твоему отцу?

— А по-твоему, есть ещё какие-то предположения?

— Ну, мало ли…вдруг это какой-то её хороший знакомый, может, даже общий знакомый с твоим отцом. Не торопись в обвинениях.

— Кость, это был отец Анжелы! Понимаешь? Отец, который, по словам тёти Нади, уехал в Италию больше десяти лет назад, и с тех пор о нём ни слуху, ни духу. Если она сегодня не упомянет об этой встрече, я сама всё расскажу папе. Не хочу, чтобы его водили вокруг пальца.

— Карин, не нужно этого делать, даже не думай, — с эмоциями проговорил Костя. — Как бы там ни было, они сами во всём разберутся. Я, конечно, понимаю твои чувства, но соваться в чужие отношения нельзя.

— И ты мне предлагаешь спокойно наблюдать за тем, как тётя Надя будет бегать после работы налево, а потом приходить домой и под маской белой, пушистой, верной жены готовить папе ужин? Так, Кость?! — я понимала, что переходила на крик, но не могла совладеть собой. — Конечно же, проще всего просто закрыть на это глаза или сбежать, как это сделал ты, правда? Когда узнал о том, что отец изменяет маме. Но скажи, чем всё закончилось?! Разве ты облегчил её боль, когда вся правда всплыла наружу?!

— Карин, пусть ей и было больно, но это их жизнь, понимаешь? Это их личное дело. И тебе тоже не стоит вмешиваться в жизнь твоего отца и тёти Нади. Только сделаешь хуже.

— Куда уж хуже?!

— Послушай, если тебе так хочется выплеснуть злость и обиду за тот случай с Анжелой, то сделай это каким-нибудь другим способом, но не рушь семью.

— Что? — я не верила услышанному. И это говорил мне человек, которого я столько лет считала родным? — Как ты можешь так говорить?

— Хочешь сказать, я не прав?

— А я ведь думала, что мы друзья. Нет. У меня вообще никого нет! — вскрикнула я, сдерживая слёзы, и мигом бросилась в прихожую. — Нет у меня больше друга, слышишь?! Нет и никогда не было!

Я бежала вниз по лестнице, ничего при этом не видя из-за пелены слёз, которые душили, раздирали всё моё существо изнутри, которые все эти годы были взаперти, и вот наконец источник прорвало. Как всё было низко, как глупо. Как отвратительно! Семья, дружба, семейные посиделки, невинные улыбочки — одна сплошная видимость. Ничего этого не было, я просто смотрела на всё с закрытыми глазами, не желая заглянуть дальше положенного. Всё наше семейное счастье оказалось болотом, откуда только теперь стала показываться вся тина да грязь. А я ведь считала это болото морем, в котором плавала безо всякой опаски.

26 глава

Папа

(Анжела)

— Карина, Паш, идёмте ужинать! — крикнула мама, перемешивая салат из куриной грудки, грибов и чеснока, заправленный майонезом. — Пойдёмте, а то всё остынет! Анжел, нальёшь воды в чайник?

— Да, конечно, — кивнула я с улыбкой, быстро спрыгнув со стула. Было очень странно, но у меня впервые после поездки на дачу проснулся страшный, возможно, даже зверский аппетит. Такой сильный, что я сама взялась за приготовление овощного рагу к маминой запеченной в специях картошке.

— Ммм, как ароматно пахнет, — сладко проговорил дядя Паша, притянув маму к себе. — Давно мечтал о рагу.

— Анжела готовила, поэтому должно быть вдвойне вкусно.

— Мам, неправда, — запротестовала я, надеясь на то, что это хотя бы окажется съедобно, не то, что уж вкусно. — Садимся?

— Садимся, садимся, — кивнул дядя Паша. — Дочь, ты идёшь? Оторвись ненадолго от своей книжки.

Карина вошла на кухню безо всяких слов. Ни улыбки, ни замечания дяде Паше или маме, ничего. Не глядя ни на кого, она прошла к своему месту, взяла в руку вилку и приступила к ужину. Такой мне не доводилось видеть её ещё никогда. Это была не та Карину, которую я знала неделю назад. Не та солнечная девушка, которая способна была одной своей улыбкой поднять окружающим настроение, совсем не та. Будто свет в ней потух, как в невероятно уютной комнате, в мгновение залившейся темнотой. Неужели это всё я? Неужели мой безответственный, бездумный поступок сделал всё это? Или…могло ещё что-то случиться?

— Кариночка, всё хорошо? Ты не заболела? — заботливо и обеспокоенно произнесла мама, коснувшись ладонью лба этой девушки. — Что-то вид у тебя очень болезненный.

Ответа не последовало. Мама с дядей Пашей переглянулись, и ни слова не говоря, приступили к еде.

— Рагу невероятно вкусное! — восхищенно заговорил дядя Паша через минуту, вогнав меня в краску. — Возвращает в детство. Рагу было излюбленным блюдом бабушки, поэтому как к ней ни придёшь, обязательно этим накормит.

— А я в детстве гречку с молоком обожала, — улыбнулась мама, отломив себе небольшую часть лаваша. — Помню, придешь после улицы ночью домой, зальёшь гречку холодным молоком и в потемках уплетаешь её, глядя в окно.

— А мне говорила тогда, что больше всего жареную картошку любишь, — улыбнулся дядя Паша. — Вруша оказалась?

— Нет-нет, — рассмеялась мама. — Картошку я позже полюбила, это уже когда с тобой начали дружить.

— А по-моему, да, — внезапно проговорила Карина пустым голосом.

— Что? — переспросила мама, не переставая улыбаться.

— Тёть Надь, а вы папе ничего рассказать не хотите?

— Рассказать что?

— А то, как сегодня встречались со своим бывшем мужем после работы. Или, по-вашему, это не настолько важная информация, чтобы папе знать об этом?

После этих слов в воздухе повисло тяжёлое напряжение. Я во все глаза смотрела на Карину и маму, пытаясь понять происходящее. Что это? Продолжение плохого сна?

— Надь, что это значит? — удивленно проговорил дядя Паша, которого ошарашили сказанные слова не меньше, чем меня и маму.

— Это правда, я виделась сегодня с Михаилом, — негромко ответила мама, отстранившись от тарелки. — Но это совсем не то, что ты думаешь. У него закончился контракт в Италии, он недавно вернулся и умолял встретиться, чтобы поговорить об Анжеле. Хочет её увидеть, но боится, что после стольких лет это невозможно. Видимо, отцовские чувства проснулись.

Я не могла поверить в то, что слышала. Папа, о котором я столько лет ничего не знала, вернулся и ждал со мной встречи?

— Почему ты мне сразу ничего не сказала? — продолжал дядя Паша, не отрываясь глядя га маму.

— Не хотела зря беспокоить. Тебе ведь сейчас и так волнений хватает, послезавтра — суд.

— Надь, я бы не хотел, чтобы у нас с тобой были какие-то тайны друг от друга. Не нужно от меня скрывать подобное.

— Хорошо, — кивнула мама, налив себе в бокал виноградного сока. — Я бы обязательно сказала тебе об этом позже.

Дядя Паша ничего не ответил, и мы продолжили ужинать, думая каждый о своём. Было неожиданностью, когда Карина резко выронила из рук вилку, встала со стула и без слов стремительно вышла из кухни. Я не понимала её поведения, да и как тут можно было понять? Чего она ждала, когда рассказала нам о том, что увидела маму с другим мужчиной?

После того, как все поели, я осталась с мамой на кухне, помогла ей вымыть посуду, убрать со стола остатки еды, выбросить мусор, но…всё никак не решалась спросить насчёт папы. Сама же она не начинала трогать эту тему. После случившегося инцидента за столом мама стала молчалива и задумчива, и это очень беспокоило. Мне до жути хотелось узнать, чем закончилась её встреча с папой, что он говорил, почему хотел меня увидеть. Я понимала, что его поступок, сделанный много лет назад, не имел оправданий, и что меня вовсе не должно трогать его возвращение, так как, если бы я была ему нужна, он бы давно дал о себе знать, однако за все тринадцать лет этот человек ни разу не поинтересовался моей жизнью. Так зачем, спустя столько времени, ему это вдруг понадобилось?

— Дочь, может, ещё чаю? — произнесла мама, закончив с уборкой.

— Да, давай, мам. Я и сама хотела предложить.

— Как ты относишься к тому, что услышала от Карины?

— Очень удивилась, — призналась я, вновь усаживаясь на своё место. — До сих пор не могу осознать, что папа вернулся…как обухом по голове. Ещё и известил о своём приезде. Всё очень неожиданно.

— Он сказал, что все эти годы очень скучал по нам, и если бы была возможность всё исправить, вернуться в семью, он бы обязательно это сделал. Сказал, что очень хочет увидеть тебя, дочь, наладить отношения. Хочет загладить свою вину.

— Зачем ему это нужно?

— Я не знаю, — пожала мама плечами, — совесть заиграла, наверное. Что тут ещё сказать?

— А что ты ему на это ответила?

— То, что это твоё решение — видеть его или нет, общаться с ним или нет. Со своей стороны я препятствовать не стану, но и настаивать тоже. Решай сама. Для меня этот человек уже ничего не значит, но он твой отец и навсегда им останется. Поэтому…Анжела, слово должно остаться за тобой. Ты уже взрослая и должна сама для себя понять, хочется ли тебе впускать его в свою жизнь или же нет.

Все эти годы мы с мамой отлично справлялись без папы. Его не было рядом, когда мне так было нужно мужское, заботливое отцовское плечо, защита, поддержка…я не знала, что это такое — быть любимой дочерью, не знала и чувства защищенности. Всё, что у меня осталось от папы — это детские воспоминания, не более. Но хотела бы я увидеть этого человека после всего, через что нам пришлось с мамой пройти без него?

— Мам, а, когда ему предложили контракт в Италии, он хотя бы сомневался? Сожалел о нас?

— Думаю, да, но карьера для него всегда была важнее. Он знал, что контракт с итальянской компанией даст ему огромный опыт, подарит славу, деньги, его имя навсегда останется в истории… И я понимала, что такой шанс бывает один раз в жизни, что Миша талантливый архитектор и заслуживал большего, чем могла ему дать наша страна, но…вопреки всему, я никогда не смогу оправдать его поступок. Не смогу понять человека, оставившего свою семью.

— А не было возможности уехать всем вместе?

— В то время попасть за границу было крайне сложно, ты знаешь, Анжел. Меня не выпускали, и мы оба понимали, что если он уедет, то между нами всё будет кончено. Жить вдали друг от друга больше десяти лет — немыслимый срок для людей…которые не любили друг друга, — добавила мама, спустя небольшую паузу.

— Папа не любил тебя?

— Может быть, любил, может быть, нет, но…если бы любил, то вряд ли бы он оставил меня здесь одну.

— Мамуль, — улыбнулась я. — Знаешь, наверное, с моей стороны прозвучит неправильно, но я рада, что ты сейчас не с папой, а с дядей Пашей. Конечно, мне не хватало все эти годы семьи, не хватало папы, не хватало мужской заботы, однако…мы ведь смогли всё это пережить вдвоем, рассчитывая только друг на друга. И даже если бы папа не уехал когда-то в Италию, даже если бы мы жили дружно, спокойно, так, как живет большинство семей, то…я бы не была так за тебя счастлива, как счастлива теперь.

— То есть, хочешь сказать, если бы у тебя был выбор: возродить нашу семью с Мишей или же оставить всё так, как есть, ты бы без раздумий выбрала второе?

— Именно, — кивнула я абсолютно искренне.

— Дочь, а что ты думаешь насчёт встречи? — поинтересовалась мама осторожно. — Хотелось бы увидеть этого человека?

— Я пока не знаю, не успела осознать. Когда-то, возможно, захочется, но сейчас не могу ничего сказать.

— Я так и думала. Время покажет, правда? — произнесла тепло мама, обняв меня.

— Точно. Только время.

— Вот и хорошо.

Оказывается, что если вдруг в жизни что-торазлаживается то обязательно задевает собой что-то другое, третье, четвертое, до тех пор, пока ты не остаешься у разбитого корыта собирать обрубки того, чем так сильно дорожила. Я была растоптана, узнав о чувствах Карины к Денису, я была убита, когда предала её, сделав больно и близким людям, и себе…но даже подумать не могла, что самое страшное ещё только предстояло пережить. И кого следовало винить в том, что то семейное счастье, к которому мы так долго шли и строили с огромной любовью и теплом, летело в тёмную пропасть, сметая на своём пути все шаги, все чувства и надежды? На этот вопрос я ответа не знала, хотя…где-то глубоко моё подсознание указывало ни на кого-то другого, как на саму себя. Неужели таким образом Бог наказывал меня за чувства к человеку, быть с которым у меня не было ни единой возможности?

Тем вечером следующего дня я лежала в ожидании ужина с книжкой Харуки Мураками "Слушай песню ветра", полностью отдавшись этому таинственному, тёмному, одинокому миру, в который погружал писатель своих читателей, и со страстью впитывала в себя слова и размышления главного героя, чьё мировоззрение было мне крайне близко. За что всегда питала огромную любовь к книгам, так это за подаренную возможность убегать от реальности, погружаться в совершенно иной мир, забываться, мечтать и думать. Думать о чём-то далеком, высоком, задаваться вопросами и находить на них ответы. Находить себя.

"Я давно забыл, как пахнет лето. Раньше всё было другим: запах морской воды и далекие, теплоходные гудки, прикосновение девичьей кожи и лимонный аромат волос, дуновение сумеречного ветра и робкие надежды. Теперь лето превратилось в сон. Словно калька съехала с оригинала: здесь миллиметр, там миллиметр — и уже всё не так", — читала я строки потрясающе пронзительного романа, когда услышала с кухни довольно громкие, переходящие на крик эмоциональные голоса мамы и дяди Паши.

Я стремительно убрала книгу в сторону и привстала с кровати, не зная, что делать.

— Объясни мне, почему этот человек звонит тебе?! Да при чём целых восемь раз только за сегодня! О чём можно столько разговаривать с бывшем мужем?

— О дочери, Паш, о дочери! Он хочет увидеться с ней.

— А не ради этого ли вы встречались с ним вчера?

— Паш…почему ты мне устраиваешь этот допрос? Ты мне не доверяешь?

— Я просто не люблю, когда меня держат за идиота! Почему он бросил трубку, когда я ответил на его звонок? Что, есть какие-то секреты? Получается, ваши разговоры — это то, о чём мне знать не нужно? Мы ведь договаривались с тобой, что между нами не будет никаких тайн!

— Никаких тайн у меня от тебя и нет, Паш, почему ты мне не веришь? Не спорю, он звонил сегодня несколько раз но только с той целью, чтобы поговорить насчет Анжелы. Ничего личного тут нет и быть не может.

— Тогда почему ты снова утаила от меня это?

— Просто…посчитала не таким важным, чтобы тревожить тебя. Не хотела, чтобы вышло то, что сейчас происходит.

— Надь, не держи меня за идиота, хорошо? Не хотела меня тревожить? Неужели бы я не понял, если б ты сказала, что вот звонил Михаил, интересовался делами своей дочери. Неужели не понял? Но ты ведь ничего мне не сказала. Почему?

— Потому что ты весь на нервах! Потому что с тобой разговаривать в последнее время стало невыносимо! Но я ни разу тебя в этом не упрекнула, потому что понимаю. Понимаю, что завтра у тебя суд, предстоит очень непростой день, от которого ты сам не знаешь, чего ожидать. Тогда почему ты, мой муж, не можешь понять меня?

— Наверное, потому, что не верю…

— Не веришь? — я слышала, как дрогнул мамин голос. То, что она плакала, не было сомнений. — Тогда зачем мы вообще обсуждаем сейчас всё это? Если ты мне не веришь, то какая у нас может быть семья?

— Я не знаю.

— Отлично! Просто слов нет, как я счастлива!

— Взаимно, — сказав это дядя Паша стремительно громкими шагами вышел из кухни, захлопнув за собой дверь.

Что же это за проклятье?! Всё походило на продолжение какого-то ночного кошмара, который не желал прекращаться. Я смотрела на висевшие в нашей с Кариной комнате фотографии, на книги, аккуратно выставленные в шкафу, на выложенные на спинке стула вещи, плакаты, и вдруг всё это мне показалось до боли чужим. Словно я попала в чужую комнату, чужую квартиру, чужую жизнь. У Ремарка есть замечательная фраза: "А удержать нельзя никого". Видимо, вот что он имел в виду. Счастье вечным не бывает. Рано или поздно и у него есть финал и финальная песня, похожая на оглушающее, раздирающее изнутри завывание сирен. Что же происходило с нашей жизнью?

— Дочь, собирайся, поедем к бабушке, поживем некоторое время у неё, — не показывая слёз, на одном дыхании произнесла мама, заглянув ко мне в комнату. — Возьми пока всё самое необходимое.

— Да, хорошо, — кивнула я, отчетливо слыша этот звук и почувствовав, как по лицу градом покатились слёзы. Всё было кончено.

Дядя Паша с Кариной не сделали ни малейшей попытки остановить нас ни тогда, когда мы с мамой бросали первые попавшиеся под руки вещи в чемоданы, ни тогда, когда мама закрылась в ванной и плакала навзрыд, заглушая звуки лившейся воды, ни даже тогда, когда всё было готово, и мы все вчетвером вышли в прихожую. Обув кеды, я зашнуровывала их дрожащими руками, задаваясь одним лишь вопросом: "Почему?". Дядя Паша любил маму, но я не могла понять, почему он с такой легкостью отпускал её во второй раз после столько пережитого? Почему Карина смотрела нас всё это без единого слова? И более того, в её взгляде читалось что-то между восторжествованием и радостью. Неужели она так мне мстила за Дениса, спокойно глядя на то, как наша семья превращалась в прах? Почему это всё происходило с нами?

В такси по радио "Ретро ФМ" играло что-то из репертуара "Roxette". Откинувшись на спинку заднего сиденья, где мы расположились вместе с мамой, я закрыла глаза, стараясь представить блеск безмятежного моря, его приятную прохладу, обволакивающую тело, отражение облаков… Однако открыв глаза, обнаружила, что мама вновь вытирала безвольные слёзы, отвернувшись к окну. Мне было до невозможности жаль её, хотелось успокоить, сказать, что всё будет хорошо, всё, что ни делается, всё к лучшему, но вместо этого я лишь крепко прижалась к ней всей грудью, чувствуя на лице собственные слёзы. Я понимала, что никакие слова, никакие утешения в те минуты были маме не нужны, они были бы бессмысленны. Маме было больно. Она во второй раз теряла любимого человека, и вновь всё так же глупо и страшно. Мне не была знакома такая боль, но я осознавала наверняка, что ни я, ни кто-либо другой был не в силах её унять.

— Что произошло?! — ошеломленно воскликнула бабушка, увидев нас на пороге своей квартиры. — Неужели ушли из дома?

— Мам, потом, ни о чём не спрашивай. Впустишь?

— Конечно, о чём речь?! Проходите.

Оставив чемодан в прихожей, мама сразу же прошла в ванную.

— Анжел, не объяснишь мне, что случилось? — прошептала бабушка, не скрывая волнения, когда мама скрылась за дверью.

— Дома был скандал, но, бабуль, думаю, мама сама тебе позже всё расскажет. Можно я пойду прилягу в гостиной? — произнесла я, разувшись, чувствуя, как из-за слёз слипались глаза.

— Конечно, милая, но если хочешь, ложись лучше в моей спальне. Там поспокойнее тебе будет.

И согласно кивнув, я не торопясь прошла в бабушкину спальню, которая много лет назад была комнатой мамы. Разумеется, с тех пор в ней всё изменилось: из старой мебели остался только письменный стол со множеством ящичков, книжный шкаф с книгами да старые голубоватые шторки. Ни прежних обоев, ни маминых плакатов и вырезок из журналов на стенах, ни коробки с пластинками, ни проигрывателя…от мамы тут остался лишь дух.

Упав на большую двуспальную кровать, я уснула не сразу. Не верилось, что в этой комнате когда-то много лет назад засыпала и просыпалась мама, именно в этих стенах она читала книжки, познавала жизнь, мечтала о будущем…именно в этой комнате они впервые поцеловались с дядей Пашей. Вероятно, предметы и вещи помнят куда больше людей. Внезапно я представила семнадцатилетних юношу и девушку, смущенно сидевших на односпальной кровати. Парень слегка дотрагивается до руки любимой, она…она не отстраняется, а лишь неловко поднимает взгляд, полный нежности. От девушки невообразимо пахнет персиками и летом, её волосы аккуратно струятся вдоль спины, и юноша касается губами губ девушки. На этой минуте я провалилась в сон.

Проснулась от свиста чайника. Взглянув на часы и темень за окном, я резко вскочила с постели и стремительно прошла на кухню, откуда доносились негромкие голоса мамы и бабушки.

— Чай собираетесь пить? — улыбнулась я, присаживаясь рядом. Мама выглядела, на удивление, лучше.

— Собираемся, — кивнула бабушка, разливая кипяток по бокалам и улыбнувшись только ей свойственной улыбкой. — Как раз отведаете мой рулет с черничной начинкой — вчера стряпала.

— По рецепту, бабуль? — спросила я, надеясь, что со временем жизнь войдет в прежнее русло.

— Да, в интернете вычитала. Очень несложный кстати, быстро и вкусно. Так, ну что там у вас стряслось? Расскажите, наконец, — добавила бабушка, поставив перед нами бокалы с чаем и невообразимо аппетитным, красивым рулетом. — Просто так люди не уходят из дома на ночь глядя.

— Ой, мам…мне кажется, я за эти сутки заново пережила всю свою жизнь. Не поверишь, но Миша объявился — вернулся недавно из Италии, и вчера мы с ним встречались.

— С Мишей?! Отцом Анжелы? — с сомнением глядя на маму, проговорила бабушка.

— Именно. Когда он мне в первый раз позвонил, я тоже не могла поверить. В общем, сказал, что скучал по нам, что всё ещё любит меня, хотел бы всё вернуть.

— А что ты?

— Мам, ну что я? Ты ведь понимаешь, что это невозможно. Я замужем, да и если бы даже не была, всё равно бы не смогла простить, что он тогда нас оставил и все эти годы ни разу даже знака от себя не подал.

— Да уж…поздновато он спохватился, — протянула бабушка задумчиво. — Тогда зачем же вы встречались?

— Поговорить насчёт Анжелы. Он хочет встретиться с ней, но не знает, имеет ли право теперь, спустя такое время, врываться в её жизнь. Интересовался её делами, учёбой, планами на будущее. Сказал, что хочет все расходы за Питер взять на себя, представляешь.

— И ты не против?

— Это уже нужно Анжелу спрашивать, не меня. Как она к этому отнесется.

То, что папа собирался спонсировать мою учёбу, повергло меня в шок.

— Мам, — начала я с неприкрытым удивлением. — Он хочет оплачивать мою учёбу, даже если я не пройду на бюджет?

— Выходит, что так, дочь.

— Какое благородство-то в нём проснулось. Хочет деньгами загладить своё отсутствием в жизни дочери? — саркастически произнесла бабушка.

— Мам, не знаю я, чего он хочет, но не думаю, что он это делает ради себя. Похоже, действительно сожалеет, что тогда всё так вышло.

— А что же в таком случае раньше не дал о себе знать?

— Может быть, стыдно было, мам, я не задавала ему такой вопрос.

— Так, хорошо…а как это связано с тем, что вы ушли из дома?

— Мы встретились с Мишей недалеко от моего издательства, и чтобы поговорить в нормальной обстановке, он предложил посидеть в кафе и за кофе всё обсудить. Когда я вернулась домой, то посчитала, что не должна пока никому говорить об этой встрече. Ну, ты знаешь, что у Паши завтра суд, ему и так проблем хватает, думала, не нужно забивать ему голову лишними мыслями, а Анжеле…честно говоря, я не знала, как ей это преподнести. Не знала, как она отреагирует. Поэтому подумала, время покажет. Мы сели ужинать, — я чувствовала, как голос мамы становился всё слабее и слабее, — и внезапно Карина спросила, не хочу ли я ничего рассказать её отцу. Глупо вышло, но как оказалось, она увидела нас с Мишей возле его машины, когда мы с ним только встретились, и могу представить, что она себе нафантазировала… Карина очень впечатлительная девочка, очень любит Пашу, поэтому я не осуждаю её, напротив, она дала мне возможность всё рассказать, — бабушка слушала, не перебивая. — Паше не понравилось, что я утаила от него случившееся, но каким-то образом конфликт удалось замять. Какой же дуррой я себя чувствовала в те минуты, хотя…понимала, что доля моей вины всё же была. Я бы тоже вспылила, если бы узнала, что Паша на стороне с кем-то встречался и причем не рассказал мне об этом, я прекрасно могла войти в его положение. И понимала, что осадок от этого разговора всё равно останется, потому что Пашино доверие ко мне пусть немного, но пошатнулось.

— Значит, сегодня вы снова из-за этого поссорились? — предположила бабушка, не отводя внимательного, участливого взгляда от мамы.

— Можно и так сказать. Миша звонил мне сегодня несколько раз: сначала сказал, что хочет завести на моё и Анжелино имя счёт, но я сразу сказала, что категорически против этого, потом спрашивал номер телефона Анжелы, затем всё узнавал, хочет ли она его видеть, нет ли… Я снова ни о чём не сказала Паше. Он был занят бумагами по своему делу, потом ругался с кем-то по телефону…я даже не знала, как к нему подступиться, не то, чтобы уж рассказывать о звонках бывшего мужа. Думала, расскажу — обязательно будет скандал. Однако…всё вышло наоборот. Мам, вот скажи, почему всегда так: хочешь сделать как лучше, а выходит с точностью наоборот? — мамин голос начинал дрожать, я понимала, что ещё немного и она сорвется, но ничего не могла поделать. — Я ни в чём не виновата перед Пашей, но он мне не верит. Теперь считает, что я изменяю ему с человеком, за которого когда-то вышла замуж только по той причине, чтобы забыть его. Чтобы перестать по ночам затыкать рот одеялом от нестерпимой боли, от которой хотелось кричать. Ну разве это не глупо?! Я была так счастлива, что, наконец, мы вместе. Что наконец я могу быть с тем, кого всю жизнь любила, почему он мне не верит?! — сказав это, мама резко уронила голову в ладони и с содроганием заплакала.

— Мамуль, — протянула я, вскочив со стула и обняв маму со спины, готовая и сама в любой момент разреветься. — Вы просто вспылили, всё образуется. Нужно просто переждать это.

— А я тебе говорила, что ты снова будешь плакать со своим Пашей. Самые горькие слёзы в твоей жизни были из-за него, — отчеканила бабушка, не сделав ни единой попытки подойти к своей дочери. Обнять её. Может быть, именно этого маме в те секунды не хватало.

— Бабуль, ну перестань, не делай хуже!

— Это не я делаю, Анжела, просто я всегда хотела счастья своему ребёнку, а что это за счастье, когда всю жизнь только и видишь подобные сцены?

— Ладно, хватит, я пойду ложиться, — произнесла внезапно мама, вытирая слёзы. — Не беспокойтесь за меня, хорошо? Мам, разбудишь меня в семь утром, если вдруг будильник не сработает?

— Конечно, иди отдыхай, Надь. Спокойных тебе снов.

— И вам, дорогие мои.

Несколько минут мы с бабушкой сидели молча.

— Анжел, ты не думай, что я такая бесчувственная мать. Я всё прекрасно понимаю, но не могу смотреть на то, как она убивается из-за этого человека. Насмотрелась уже двадцать лет назад. Надя ведь тогда даже с собой пыталась покончить: наглоталась таблеток ночью в общаге, когда соседки по комнате разъехались на выходные по домам, ладно комендантша вовремя заподозрила неладное. Откачать успели. Нам позвонили уже из больницы, сказали приехать, забрать дочь на несколько дней домой, не оставлять в общежитии, чтобы огласки не было, — о том, что мама пыталась покончить жизнь самоубийством, я слышала впервые, и эта новость никак не укладывалась в голове. Ведь мне всегда казалось, что она сильнее этого. — Поэтому когда Надя сказала, что они снова встречаются с Пашей, что он потерял жену, я сразу была против. Теперь ты понимаешь, почему?

— Да, бабуль…но я также понимаю то, что мама больше жизни любит этого человека, — прошептала я, стараясь сдержать подступившие слёзы.

— Что же это за любовь такая, которая приносит человеку одни лишь страдания?

— Не говори так, до этой ссоры мама с дядей Пашей были счастливы вместе. Она впервые плачет с тех пор, как они встретились прошлым летом.

— Анжел, хочу сказать, что такие чувства, которые связывают твою маму и Пашу, опасны. Они как лавина, как ураган, от которого ждешь лишь разрушений, понимаешь? Я почувствовала это ещё тогда, когда они только-только начали дружить. После встречи Надя приходила вечером домой очень одухотворенной, с горящими глазами, чрезмерно возбужденной, весёлой, но если они не виделись хотя бы день, то на неё без слёз и взглянуть нельзя было: какая-то нервная, обессиленная, взгляд потухший. Как будто они подпитывали энергией друг друга, но равно столько же забирали. Именно поэтому я сразу насторожилась, потому, как такие чувства не могли привести их ни к чему хорошему. Я опасалась, что или Надя преждевременно забеременеет, или всё сложится так, как сложилось когда-то.

— Бабуль, но ведь мама с дядей Пашей тогда расстались по глупости.

— Анжелочка, я не знаю, какая там случилась глупость, но в моей памяти остались лишь воспоминания о том, как Надя звонила, говорила, что знать не желает этого человека, что он её предал, а через какое-то время она наглоталась таблеток. Я помню только это. Хорошо, что в то время она познакомилась с твоим отцом, пусть их супружеская жизнь была недолгой, но зато Миша вернул её к жизни.

— Они были счастливы вместе?

— Счастливы — не счастливы, Наде было рядом с ним спокойно и надёжно. С Мишей у неё не случались такие резкие перепады в настроении, между ними была какая-то гармония что ли, — произнесла бабушка, сделав глоток остывшего чая. — Ты кушай рулет, Анжел. Даже не попробовала?

— Сейчас попробую, — пообещала я. — Бабуль, а как мама вела себя после развода с папой?

— Поплакала несколько дней и вернулась к прежней жизни. У неё появилась цель стать сильнее, добиться всего самостоятельно. Вам тяжело жилось, ты прекрасно это помнишь, но она никогда не жаловалась, никогда не просила помощи. Сейчас она очень сильная, я вижу это, но Паша вновь открывает в ней прежнюю слабость. Знаешь, Анжел, Надя вот плакала несколько минут назад, а я смотрела на неё, на женщину, у которой взрослая дочь, которая стала хорошей матерью, известной писательницей, и видела в ней ту восемнадцатилетнюю девочку, которая хотела наложить на себя руки из-за какого-то мальчишки.

— Бабуль, это не какой-то мальчишка. Она любила и любит его, причем взаимно, поверь мне. Ты не так часто бывала у нас в гостях, но если бы ты видела, как дядя Паша к маме относится, как он с ней разговаривает, как смотрит, то ты бы убедилась в этом.

— Кто знает, может быть, — пожала бабушка плечами. — Милая, а что ты думаешь насчёт встречи с отцом?

— Пока не могу осознать того, что он вернулся, — призналась я, взяв кусочек рулета. — Пусть будет так, как будет.

— Как бы там ни было, я буду рада, если ты согласишься с ним встретиться. Лучше поздно, чем никогда. Миша был неплохим отцом когда-то.

— Я помню это, но…мы стали чужими людьми, бабуль. О чём нам разговаривать? Столько времени прошло.

— Разговоры-то найдутся, вопрос только в том, хочешь ли ты этого.

— Бабуль…а скажи, ты бы хотела, чтобы мама была сейчас с папой? Ну, конечно, если бы он тогда не уехал от нас?

— Анжела, я бы мечтала об этом, — этими словами бабушка пронзила меня в самое сердце.

Лёжа перед сном рядом с ней в её же постели, я долго не могла уснуть, думая о том, как бы всё сложилось в моей и маминой жизни, не разведясь они тринадцать лет назад. Были бы мы счастливы? Наверное, у нас была бы довольно размеренная, спокойная и теплая семейная жизнь: мама бы играла роль примерной, заботливой жены, папа — хорошего отца, а я? Какой бы тогда была я? А что бы случилось, если бы мама не была разведена в тот период, когда они встретились летом с дядей Пашей? Они бы перекинулись несколькими словами, затем попрощались, и каждую ночь мама бы засыпала со слезами на глазах, понимая, что по-прежнему любит человека, с которым когда-то судьба так жестоко и глупо её развела? Или же она бы стала изменять папе до тех пор, пока он случайно не встретил её на улице с другим мужчиной? Можно было строить множество версий, но, вероятнее всего, родители развелись бы в любом случае. Уехал ли бы папа в Италию или нет, они не были предназначены друг для друга, и оба это знали. Получается, что жизнь их свела лишь для того, чтобы произвести на свет нового человека? Меня?

Непонятно почему, я резко заплакала и так же внезапно провалилась в сон с мыслями об отце.

Судьба ли управляет нашей жизнью или же наша жизнь — это последствия решений, которые мы для себя определяем, каждый раз находясь на распутье? Знать этого не дано никому, но именно за тем, чтобы понять, именно за тем, чтобы найти пути к себе и к свету, мы приходим в этот мир.

27 глава

По грани

(Анжела)

— Мам, ну что? Есть изменения? — не без волнения произнесла я на следующий день, наблюдая мрачное, очень нездоровое состояние мамы. Она сидела на кухне в халате, одетом поверх сорочки, с чаем, ставшем от времени холодным, и с телефоном в руке, пытаясь дозвониться до дяди Паши.

— Нет, я около двадцати раз уже набрала ему, но трубку он так и не взял.

— Ну, суд ведь в двенадцать? Сейчас одиннадцать — наверняка, ему просто не до телефона. Не расстраивайся раньше времени, мам. Не думаю, что дядя Паша намеренно игнорирует твои звонки.

— Хотелось бы верить, — прошептала она, взглянув в окно. Её и без того красные, оттекшие от недосыпания и слёз глаза находились на мокром месте, волосы небрежно заправлены за уши, из-под халата вылезал кусочек бледно-голубой ночнушки, и от вида этого было крайне не по себе. Не помнила, чтобы я когда-либо видела маму в таком состоянии. — Он звонил мне вчера вечером, потом снова ночью, но у меня не было ни сил, ни желания с ним разговаривать, и, возможно, этим что-то решил для себя.

— Мам, только не накручивай, прошу тебя. Всё будет хорошо, ты мне веришь? — обхватив её за хрупкие плечи, говорила я. — Нужно просто подождать, вспомни, чьи это слова?

— Спасибо тебе за поддержку, дочь, надеюсь, всё будет так, как ты говоришь.

— Даже не сомневайся в этом. Всё наладится! Поэтому хватит изводить себя, и давай-ка мы с тобой позавтракаем? Бабуля безумно вкусные оладьи испекла, как ты любишь!

— Нет, я пойду прилягу, Анжел, хорошо? Кусок в горло не лезет. А вы с бабушкой обязательно покушайте, — пытаясь улыбнуться, сказала она, взяв мои ладони в свои. — Я люблю тебя, милая.

— И я очень люблю тебя, мам! Не грусти.

— Я постараюсь, — пообещала она и неторопливо встала из-за стола, едва не задев собою белый бокал в красный горошек, до края полный лимонного, холодного чая.

"Что же будет?" — только и вертелось в моей голове без единой надежды на ответ.

— Анжел, ну что, как дела? Не дозвонилась? — негромко произнесла бабушка, войдя на кухню. Судя по всему, лично спросить у мамы об этом она не осмелилась.

— Как и прежде. Скорее всего, дядя Паша сейчас занят: подготовка перед слушанием, последние разговоры со свидетелями…явно ему не до звонков.

— Но я уверена, что телефон всегда при нём. Что, так сложно взять трубку? Знает ведь, что Надя переживает.

— Бабуль, давайте просто подождем? Мне кажется, когда появится возможность, он сам перезвонит маме.

— Конечно, ждите! — бросила бабушка скептически, развернувшись в противоположную сторону.

Разумеется, бабушкину неприязнь к дяде Паше можно было понять, но иногда она могла бы, вопреки своим принципам и взглядам, хотя бы немного поддержать маму, обнять её, как в детстве, сказать слова утешения. Я была уверена, что маме всю жизнь не хватало именно этого — материнского понимания, которое не способен заменить никто другой. Уж я-то это знала очень хорошо.

Пока мама спала, мы с бабушкой щёлкали телевизионные каналы, смотря различные программы, в которых, сложно уловить хоть какой-нибудь смысл. Всё одно и то же, всё те же телеведущие, те же актеры, те же темы…ничего такого, что стоило бы посмотреть, на что стоило бы пожертвовать своим временем. Но…в нашем случае время нужно было потянуть и отвлечься от нерадужных мыслей, а телевизор — самое лучшее средство для этого. Ведь забивание головы бессмыслицей, напущенной праздностью и искусственной красотой всегда останавливает мыслительные процессы, а это было то, в чём я очень нуждалась.

— Может быть, мне тоже отправить заявку на участие в "Модном приговоре"? — улыбнулась бабушка.

— Бабуль, ты у нас и без этого шоу прекрасно выглядишь! Многие твои ровесницы могут тебе позавидовать.

— Ну уж скажешь тоже! Я ведь вижу себя в зеркале, Анжела. Волосы в проседи, всё лицо в морщинах, кожа высохла…старость есть старость.

— Бабуль, не преувеличивай! Ты никогда не позволяла увидеть твою проседь, у тебя шикарные тёмные волосы. Морщины…для твоего возраста у тебя довольно подтянутое лицо, а как ты одеваешься! Всегда со вкусом, всегда женственно, стильно. Так и напросилась на комплименты, — рассмеялась я, подмигнув бабушке.

— Приятно знать, что тебя ещё не списали со счетов.

— Бабуль! Ты сама кого- угодно спишешь со счетов! Тебе ли так говорить?

В этот момент бабушка прыснула от смеха, понимая, что в моих словах была истина.

После "Модного приговора" последовали другие развлекательные передачи, и на одной из них я провалилась в глубокий, но очень тревожный сон.

Я стояла на песчаном берегу бесконечного, уходящего в заволоченное тучами небо моря, волны которого то отступали, то устрашающе взмывали вверх, словно желали поглотить меня в свои глубины, ветер жестокими порывами, подобно кнуту, беспощадно хлестал лицо, оставляя невидимые глазу шрамы. Я жадно вдыхала воздух, пытаясь различить царившие в нем странные запахи, но всё, что улавливала — лишь запах морской воды и чего-то терпкого, хотя точно знала, что было в этом воздухе что-то ещё. Что-то до боли знакомое. Приходящие волны своим леденящим холодом обжигали мои ноги, увязающие в крупном, песке, от прикосновений которого всё тело то сковывало, то бросало в крупную, необъяснимую дрожь. Мне хотелось крикнуть кому-то, позвать на помощь, но обернувшись, я никого не увидела. За спиной находился только темный, жуткий лес, войдя в который, я знала точно, обратно не вернешься. Оставалось только стоять и наблюдать за происходящим.

Однако…внезапно из-за волн, словно откуда-то из другой реальности раздались страшные крики. Сомнений быть не могло — кого-то силой тянуло на дно, и я должна была во что бы то ни стало помочь этому человеку, только вот…ноги вязли в песке равно так же, как в болотной трясине, не давая сделать ни шагу, будто кто-то из темноты говорил: "Ну что, слабо?". Было тяжело, но я знала, что если не справлюсь с собой, то море унесет того человека в свои страшные глубины, охватит щупальцами его тело, впустит яд и запрячет туда, спасения откуда не найти никому. С трудом волоча ноги я пробиралась на душераздирающий зов, но когда несмотря на все страхи и препятствия достигла цели, то увиденное повергло меня в настоящий кошмар.

Качаясь на поверхности холодной воды, передо мной, не дыша, лежал Денис. Его лицо было изуродовано противными щупальцами, ото всюду сочилась кровь, окрашивая собой и без того темную воду, он не дышал, но во все глаза смотрел на небо, напевая при этом что-то на непонятном мне языке. "Денис, ты слышишь меня?!" — выкрикивала я снова и снова, но он, казалось, был уже где-то далеко. Лишь его бездыханное тело осталось качаться на поверхности воды. Я рыдала что было мочи, кричала, молила небеса мне помочь, но всё тщетно. Дениса уже не было.

Проснувшись, я не сразу осознала, что нахожусь на диване дома у бабушки. По глазам текли слёзы, сердце билось так бешено, что я ощущала, как каждый его удар защемлял легкие, отчего дышать было крайне непросто.

— Надь! Доча! Проснись! Слышишь меня?! Надь! — кричала бабушка из своей спальни, где должна была, как я помнила, отдыхать мама. Я мигом очнулась и почувствовала, как предательски у меня задрожали колени. Что-то случилось с мамой. — Господи, ну за что всё это?! — в истерике воскликнула бабушка, пулей выбежав из комнаты и направившись к стационарному телефону.

Мама что-то сделала с собой? Нет, я не могла себе этого представить. Она бы не стала этого делать, зная, что у неё есть я, тогда… Резко вскочив с дивана, я забежала в спальню. Запах таблеток от сердца нельзя было спутать ни с чем другим. Всё, как я и думала, у мамы случился приступ. Мама лежала на кровати так, словно просто спала, однако…её дыхание было приостановлено. Ни единого вдоха, ни единого выдоха. Осознание этого обрушилось на меня не просто лавиной, не просто волной. Меня как будто бросили со скалы, и, приземлившись, я чувствовала, как все органы с адской, раздирающей в кровь болью выворачивало наизнанку. Слёзы текли не останавливаясь. Я видела, как в панике бегала бабушка, слышала, как она вызывала скорую по телефону, но всё это происходило так, словно мне включили фильм в замедленном действии. Вся жизнь уплывала из-под ног.

Совпадение ли или нет, я вспомнила свой сон, приснившийся мне несколько месяцев назад. Ночная площадь, церковь, мама в гробу, отпевание бабушек…нет, этого не могло произойти! Мама должна была прийти в себя! С ней всё будет хорошо! Твердила я себе, но сама уже ни во что не верила.

Проблемы с сердцем у мамы начались ещё с юности. Внезапные покалывания, одышка, головокружения, но тогда, как она рассказывала, всё это казалось просто следствием переходного возраста, ничем серьёзным не угрожающим. Однако…в возрасте двадцати шести лет маме поставили диагноз аритмии, именно тогда, когда она впервые внезапно потеряла сознание. Это был первый приступ, и, как мама рассказывала, она быстро пришла в себя, но после того случая такого не было ни разу. От сердечной боли спасали таблетки, массажи, и никто посторонний даже заподозрить не мог, что мама была чем-то больна. Знал ли об этом дядя Паша? Говорила ли ему мама?

Спустя несколько минут, приехала скорая. Мы с бабушкой надеялись, что они быстро приведут маму в чувства, но шло время, а результатов не было никаких.

— Ну что, доктор? Почему она не приходит в себя? — твердила бабушка, готовая в любую секунду сорваться на крик и слёзы. — Что с ней?

— Мы вынуждены госпитализировать вашу дочь, — ответил врач, мужчина лет сорока пяти, внушающий доверие. — В больнице вам всё скажут. Вы поедете с нами?

— Разумеется…о чём речь? — ответила бабушка, не до конца осознав сказанное.

То, как два парня укладывали маму на носилки, то, как бабушка то и дело поправляла её задиравшуюся сорочку и халат, то, как она искала ключи от квартиры, мамины документы и историю болезни, я помнила смутно. Всё это происходило словно в другой реальности, в другом мире. Мама так и не пришла в себя ни после оказания первой помощи, ни после уколов…что нам могли сказать в больнице?

— Кому ты звонишь? — спросила бабушка сквозь слёзы, когда мы ехали в машине скорой помощи.

— Бабуль, дяде Паше. Он должен знать.

— Хватит быть такими наивными! — вскрикнула она громче положенного, обратив на себя взгляды медработников. — Ты думаешь, он сейчас бросит свой суд и примчится в больницу?! Да он трубку даже не возьмет, сдались вы ему!

Часы показывали седьмой час вечера, суд должен был уже закончиться, но…трубку дядя Паша так и не взял. Неужели бабушка была права? От осознания этого становилось ещё больнее, ещё невыносимее. И почему это всё происходило с нами? В чём мы с мамой так провинились перед судьбой, что она посылала нам такие испытания? Уж лучше бы мы никогда не знали этого счастья и жили так, как жили до лета прошлого года. Разве та жизнь была плоха? Ничуть. Пусть в ней не было каких-то событий, людей, но зато в той жизни была уверенность. Стабильность. В те минуты я была готова отдать всё, лишиться всех хороших воспоминаний, лишь бы только родной и самый близкий мне человек пришёл в себя.

В больнице маму сразу же направили в кардиологию, а нам с бабушкой ничего не оставалось, как просто ждать.

— Бабуль, как ты думаешь, что с мамой такое? — произнесла я, немного успокоившись. — Она ведь придет в себя?

— Анжелочка, я не представляю, что с Надей такое. Врач сказал, пульс у неё слабоватый, но всё же есть. Давай просто подождем. Сейчас бессмысленно строить предположения, — проговорила бабуля обессиленным голосом. Ей было больно не меньше, чем мне.

К счастью или к несчастью, ждать пришлось недолго.

— Ну что? Как она? — в волнении произнесла бабушка, вскочив со скамейки, когда главврач показался из отделения.

— Всё так же, — кивнул он осторожно. — Она пробудет в стационаре до тех, пока не проснется.

— Она так и не пришла в сознание?

— К сожалению, нет. Такие случаи при аритмии редки, поэтому всё, что вам сейчас остается — ждать. Пролежит ли она так пару часов или пару дней — я вам ничего конкретного сказать не могу, от нас тут ничего не зависит.

Эта новость повергла нас с бабушкой в шок. Я слушала, не в силах сдержать слёзы. Выходит, мама находилась в коме. В состоянии близком к смерти. И когда она оттуда вернется, неизвестно.

— Не расстраивайтесь, сейчас вашей дочери и маме очень нужна ваша вера и поддержка, — говорил ласково врач. Конечно, в стенах больниц подобная ситуация уже привычна, но если бы такое случилось в семье этого врача, он бы тоже сохранял врачебное хладнокровие?

— Но…возможно ли, что она не выйдет из комы? — осторожно прошептала бабушка, боясь опробовать эту версию на вкус. — Такие случае ведь нередки?

— Я вам советую думать только о хорошем. Сейчас вашу дочь переведут в отдельную палату, и будет лучше, если вы останетесь с ней.

— Конечно, это даже не обсуждается, — ответила бабушка в эмоциях. — Сегодня мы никуда не уедем.

— Ну тогда пока посидите, подождите. Вас позовут, когда всё будет готово.

— Хорошо.

Когда врач ушёл, я опустилась на скамейку и плакала, не помня себя. Словно где-то во мне прорвало неизведанные ранее протоки с переизбытком жидкого вещества.

— Анжела, будем верить, что всё образуется, — твердила бабушка, — крепко сжимая меня в своих объятиях. — Будем верить…

Во что верить, когда вся твоя жизнь, всё то, во что ты верил, летело в пропасть? Или небеса проверяли нас на прочность или же просто смеялись, посылая один сюрприз за другим.

Внезапно у меня зазвонил телефон. Как ни странно, это был дядя Паша.

— Это он?

Я кивнула.

— Совесть что ли проснулась?

Не желая об это думать, я стремительно нажала "ответить".

— Анжел, привет. У вас с мамой всё хорошо? Столько пропущенных звонков от неё, а я не мог ответить — телефон дома оставил, и вот только-только приехал со слушания.

— Мама в коме, дядя Паш. У неё снова был приступ, и мы сейчас в больнице.

Несколько секунд в трубке царило молчание.

— В какой вы больнице? — произнес он сдавленным голосом.

Я назвала адрес больницы и без лишних слов прервала связь.

— Что, неужто приедет? — проговорила бабушка с сомнением в голосе.

— Приедет, бабуль. У него суд только закончился, я ведь говорила, что просто не мог ответить.

В обыденной ситуации бабушка нашла бы множество едких фраз в ответ, но при тех обстоятельствах, в которых мы находились, она всего лишь без эмоций кивнула головой.

Не прошло и получаса, как дядя Паша уже был в больнице.

— Здравствуйте, Елизавета Михайловна, — учтиво поздоровался он, несмотря на обуревающие его чувства и страх за маму, которые вряд ли можно было скрыть. — Ну что, к Наде пока нельзя?

— Её ещё не перевели в палату, — безо всяких эмоций отчеканила бабушка.

— Как так вышло, Анжел?

— Мы и сами не поняли, — призналась я, чувствуя себя как никогда опустошенной. — Она сказала, что ляжет отдохнуть, а когда бабушка зашла к ней в спальню, то застала без сознания.

— Надя слишком переволновалась. На ней лица не было со вчерашнего дня, — заметила бабушка, стараясь больнее кольнуть дядю Пашу. — Поэтому не удивительно, что при её болезни такое случилось.

— Простите, я и сам сожалею о том, что между нами произошло. Если бы можно было всё исправить, я бы не допустил такого. Вина здесь полностью моя.

— Хорошо, что понимаешь.

— Бабуль, зачем ты так?! — не выдержала я. — Кто мог знать, что у мамы вновь повторится этот приступ?

— Никто, но если любящий человек знает о изъянах здоровья своей жены, то как он мог допустить такое, чтобы она ушла из дома? — эти слова адресовывались полностью дяде Паше, и в те секунды мне как никогда было жаль его. Он любил маму. Любил всею душой, иначе бы не примчался в эту больницу, и ему было тяжело не меньше, чем нам. Я понимала его чувство вины, а оно, в отличие от чувства обиды, куда страшнее, уж мне-то это было хорошо знакомо. Но бабушка выплескивала свой яд, никого не щадя. Как мать, защищавшую своего ребенка, её можно было понять. Но как человека…

— Елизавета Михайловна, вы полностью правы, — глазами, полными тоски, произнес он. — Я знаю, что виноват, и…если бы только можно было всё исправить… Простите, я отойду ненадолго, — внезапно добавил он и развернулся в ту сторону, откуда пришёл.

— Бабуль, зачем ты так резко? Ему ведь тяжело так же, как нам.

— Анжел, хватит его выгораживать. Я вот увидела его сейчас и всё моё негодование разом проснулось. Если вдруг Надя не очнется, я… — но договорить бабушка не смогла. Закрыв лицо ладонями, она плакала, содрогаясь всем телом. "Если вдруг Надя не очнется" — разве такое возможно? Нет, я не хотела в это верить. Бог не мог отнять её у нас, не мог. Это было бы слишком жестоко.

Когда дядя Паша вернулся, его глаза были красными от слёз. Он плакал. Плакал, потому что любил маму. Он плакал, потому что не мог её потерять. Слишком долго он ждал эту любовь. Слишком долго, чтобы из-за глупой ссоры в миг потерять всё. Неужели бабушка могла ещё сомневаться в этих чувствах?

— Здравствуйте, я муж Надежды, — произнес дядя Паша, встретив главврача. — Можно переговорить с вами наедине?

— Здравствуйте. Извините, но боюсь, нам с вами не о чем разговаривать. Ваша жена потеряла сознание от сердечного приступа. Мы сделали всё, что было в наших силах, но теперь остается только ждать. Гарантий того, что Надежда выйдет из комы, давать не стану, но чаще всего пациенты приходят в себя после таких приступов. Поэтому просто подождите.

— Хорошо, — кивнул дядя Паша, присев рядом со мной и бабушкой на скамейку.

— Через десять минут вы можете пройти в палату в противоположном холле, — добавил врач.

(Карина)

— Пап, ты куда? А как же праздничный ужин в честь окончания дела? — наблюдая за тем, как папа стремительно обувал туфли, идеально подходившие к его темно-синему костюму, произнесла я. — Я целый день сегодня готовила.

— Потом, Карина, потом. Ты видела, что Надя звонила мне сегодня на телефон бесчисленное количество раз?

— Ну, видела, — призналась я не хотя. — И что?

— Почему ты ей не ответила? Почему не сказала, что я оставил телефон дома, и как вернусь, обязательно ей перезвоню?

— Пап, ты что, стал бы с ней говорить после того, что она сделала?

— Надя не сделала ничего плохого! — крикнул папа, чего никогда прежде не делал. — Я еду в больницу. У Нади был сердечный приступ, она потеряла сознание и до сих пор находится в коме.

— Как в коме?

— Всё, я уехал. Будут новости, позвоню, — бросил папа, выходя в подъезд.

— Пап! — в те секунды весь мой мир пошатнулся. Я не могла поверить в то, что слышала. Тётя Надя в коме…представив эту женщину в больничной палате без сознания, без дыхания, я вдруг почувствовала, как меня стало подташнивать, и картинки перед глазами начали сливаться воедино, затемняя собой всё вокруг.

Дверь за папой захлопнулась, но я не могла сдвинуться с места.

Ещё вчера я видела тётю Надю счастливой, здоровой, полной сил. Она, как обычно, накупила после работы большие пакеты продуктов, нам с Анжелой по большому рожку фисташкового мороженого, к которому я так и не притронулась, с энтузиазмом готовила ужин, потом эти дурацкие звонки на телефон…и сейчас она просто лежит? Моё сознание отказывалось это принимать. В последние два дня я была уверена, что тётя Надя изменяла папе со своим бывшем мужем и была искренне рада, когда они с Анжелой собирали вещи. Думала, папе, конечно, будет больно какое-то время, но работа его вернет в прежнее русло, а то чего это мы будем мешать воссоединению семьи? У Анжелы есть папа, мама, вот и пусть живут все вместе и не вмешиваются в нашу жизнь. Пусть обманывают, устраивают друг другу подлянки, но только нас в это не втягивая.

Как же стало стыдно за свою глупость. Как же стыдно и больно от осознания того, что именно я разожгла этот костер, который так яро, так беспощадно вспыхнул. Тётя Надя не была ни в чем виновата, я это знала, но выместила на ней всю свою обиду за Анжелу. Она того не заслуживала. Эта женщина подарила мне маму, подарила всю себя, всю свою любовь приняв меня, как родную дочь, никогда ни в чем не обделяя. Своим чистым сердцем она словно осветила нашу квартиру, внесла в неё бесценное тепло, уют. Всё здесь стало настоящим, живым, даже воздух. А я в ответ обвинила её чёрт знает в чём, выставила перед папой предательницей и ни сделала ни малейшей попытки остановить, когда она приняла решение уйти к маме. Я просто стояла и смотрела на это, надеясь на то, что все неприятности с их уходом из нашего дома закончатся. "Как же я себя ненавижу!" — кричал мой внутренний голос отражению в зеркале. Рыжеволосая девушка с зелеными, стеклянными глазами смотрела на меня так, словно искала себе оправдания, но я знала, что никогда, никогда его не найти, и то, что она наделала, не прощается. Внезапно стало трудно дышать, я чувствовала, как внутренний ком разрастался всё больше, шире, больше…и мгновенно взорвался.

Я плакала, когда увидела, как Анжела целовалась с Денисом, я плакала, когда поругалась с Костей, но ни в первом, ни во втором случае не чувствовала такой душераздирающей боли, подобной тому, словно меня прицепили с последнему вагону и мчали, разбивая по рельсам. Такое было только тогда, когда мне сказали, что мамы больше нет на свете. Что она вознеслась к небесам и будет оттуда наблюдать за нами с папой, протягивая и обнимая нас вместе с солнечными лучами. Бабушка даже говорила, что каждую ночь мама будет приходить в мою комнату и ложиться рядом, а рано утром вновь возвращаться на небо. Конечно, я была уже не настолько маленькой, чтобы не понять, что мама просто умерла, её больше с нами не будет. Она не разбудит меня утром, не поцелует перед сном, не встретит со школы, не приготовит горячий шоколад, который я так обожала. И никакие утешения не могли утешить, заглушить эту боль, рвавшуюся наружу. Никакие. Разве что одно.

И разве теперь происходило не то же самое? Я вновь теряла маму. Кома — это состояние, из которого человек может никогда не выйти. Лишь однажды его сердце перестанет биться. Просто остановится, даст человеку сделать последний шаг на пути из этого мира. Из мира, в котором не за что зацепиться. Я плакала навзрыд. Сдерживать свои эмоции и чувства больше не было сил. Во всём, что случилось, была полностью моя вина, я знала это. Не сказав я папе о встрече тёти Нади и её бывшего мужа, он бы не усомнился в её доверии, не стал бы её обвинять в тайнах, когда увидел пропущенные звонки в телефоне. Ничего бы этого не произошло, если бы не я. Чувство вины, бессилия, сожаления и стыда накрыли меня тёмным, ледяным потоком, в котором начинаешь захлебываться, задыхаться, и не можешь сделать ничего, чтобы заглушить боль. Боль, которую я заслужила.

С тех пор, как умерла мама, я всегда считала себя взрослой. Думала, познав такую утрату в юном возрасте, стала куда мудрее, более зрело и трезво научилась смотреть на жизнь, на людей, однако…как выяснилось, моё развитие осталось на том уровне десятилетней девочки, у которой отняли куклу. Только вот…кукла-то ей вовсе не принадлежала. Денис не был моим парнем, более того, даже другом, но я восприняла их близость с Анжелой как личное предательство. Хотя разве они кого-то предали? Я придумала себе какую-то историю, какой-то драматический сюжет и сама же в него поверила. Вины Анжелы передо мной не было никакой. Я любила её всей душой. Любила всей душой тётю Надю. Папу. Костю. Но испытывала ли моё сердце то же самое по отношению к Денису? Всё, что у нас было — это один единственный разговор, ничего более.

Денис, равно как и я, познал то чувство утраты, перед которым всё было бессильно. То чувство, что уничтожало его изнутри, разъедало душу, сознание, память…мне это было знакомо не понаслышке. В тот вечер он плакал, заламывал от безысходности и боли руки, время от времени вскрикивал, содрогаясь всем телом так, что я видела обличье его боли. Это был огромный склизкий, черный слизень — именно тот, что приходил ко мне в ночных кошмарах с тех пор, как мамы не стало. В те секунды Денис был близок мне, как никто другой на этом свете. Я утешала его, но плакала и сама, зная, что никакие слова в те минуты не были способны хотя бы на сотую долю уменьшить страдания от осознания того, что ты никогда больше не почувствуешь тепло и биение сердца твоего родного, самого любимого, самого близкого человека. В боли этого парня я увидела свою собственную боль, в тот вечер он словно забрал её у меня, дал мне пусть немного, но ослабить нити, что сдавливали горло на протяжении девяти лет. Однако… я приняла это за совсем иное чувство, сделала больно людям, которых любила, сделала больно себе. Растоптала всё то, чем дорожила. И была ли у меня хотя бы какая-то надежда на спасение? Была ли..?

Собравшись с силами, я встала с постели, стремительно стянула с себя домашние шорты, футболку, одела первую попавшуюся под руку юбку, свитер и, только спустя несколько секунд, обнаружила, что свитер не мой. Анжелин, отчего вновь сделалось нестерпимо больно. То, что ждало всех нас впереди, я не знала. Но знала одно — у меня есть семья, и я должна быть рядом с ней.

В какую больницу увезли тётю Надю, папа не сказал, но, к счастью, я несколько раз бывала в гостях Анжелиной бабушки и могла себе представить, куда её могли забрать со скорой помощью. Добираясь до туда на трамвае, я молилась только о том, чтобы любимая женщина папы пришла в себя. Я постараюсь восстановить все то, что сломала, но только бы она обрела сознание. Как я желала в те секунды взглянуть на тётю Надю, вновь ощутить тепло её голоса, тепло её рук. Тех, что заменили мне мамины. Только бы она пришла в себя…

На проходной пожилая женщина в белом халате сказала, что некоторое время назад в больницу действительно привезли женщину без сознания. Её сердце перестало работать, поток крови, оснащавший мозг, остановился, и в сознание эта женщина так и не пришла. Я назвалась дочерью, фельдшер сказал номер палаты, и через минуту я уже стояла перед дверью, за которую несколько секунд не решалась войти.

— Здравствуйте… — еле слышно прошептала я в дверях, встретив заплаканные лица Анжелы, Елизаветы Михайловны, папы. Все трое сидели вокруг кровати, где бездыханно, без сознания лежала тётя Надя. Я держала себя в руках всю дорогу от дома, но от увиденного сдержаться было невозможно. — Простите меня… Прошу, простите! Это я во всём виновата, только я одна. Анжела, папа, Елизавета Михайловна, я не хотела забирать у вас любимого человека, я не думала, что всё так выйдет. Простите меня! Если бы только можно было всё исправить. Пожалуйста! Я очень вас люблю, я люблю тётю Надю, как родную маму. Я не переживу такую потерю во второй раз.

Всё, что я тогда говорила, выходило из меня вместе со слезами. Я не думала о словах, не думала, о том, что скажут мои родные. Всё, чего мне хотелось — выпустить на волю чувства, рвавшиеся наружу.

— Карин, Карин, — проговорил подошедший папа, поднимая меня с пола, на который я скатилась по стенке. — Ну-ка вставай. Не плачь, успокойся, прошу тебя. Всё будет хорошо, мы ещё никого не потеряли, слышишь меня?

Подняв голову я встретила полный недоумения и удивления взгляд Анжелы.

— Простите меня, пожалуйста! Если сможете, простите! — бросила я дрогнувшим голосом и, убрав от себя папины руки, быстро выбежала из палаты, не в силах вынести то, что видела.

Жизнь — не сказка и чудес в ней не бывает. Если стекло разбилось, то как ты ни пытайся склеить его по кусочкам, целым оно уже никогда не станет. Я надеялась на чудо, надеялась на то, что тётя Надя придёт в себя, я попрошу у всех прощения, и всё наладится? И жизнь станет прежней? Ну разве не глупо? Такой исход событий был бы слишком прост. Очень уж не соответствующий реальности.

Покинув стены больницы, я не представляла, куда мне идти. Домой не хотелось, я знала, что не смогу всего этого вынести дома, там, где совсем недавно мы были счастливы. К Вике? Нет, втягивать её в свои проблемы было бы слишком неправильно, я и так испортила жизнь родным людям. К Косте? Я обидела его, оттолкнула того, кто на протяжении многих лет держал меня за руку. У меня никого не осталось, я всех вычеркнула из своей жизни, а теперь стояла у закрытых дверей и смотрела в замочные скважины. Вот что я сделал со своей жизнью — наступила на неё да размазала так, чтобы осталось как можно больше грязи.