Невеста для демона страсти

ГЛАВА 1.

— Ты выходишь замуж, Роуз. Завтра, и это не обсуждается! — это все, что бросил мне мой отец, появившись дома через неделю отсутствия.

Я побледнела, вцепившись покрепче в перила лестницы, по которой так и не успела сбежать ему навстречу.

Матушка попыталась прояснить ситуацию, поднимаясь с дивана с растерянным:

— Но Чарльз…

Но отец уже скрылся в кабинете, не пожелав, как всегда, тратить время на женские охи-вздохи.

Громкий хлопок в сердцах захлопнутый двери был, однако, не тем, что могло бы остановить мою мать в данной ситуации. Она ворвалась в кабинет вслед за отцом с грозным криком:

— Немедленно объяснись!

Дальше дверь снова закрылась. Я, увы, позволить себе матушкиной решительности не могла, и, хотя дело касалось всей моей дальнейшей жизни, должна была, по замыслу родителей, смиренно ждать в своей комнате, пока кто-нибудь из них изволит мне хоть что-то объяснить.

Должным уровнем смирения я, увы, не обладала. В кабинет не пошла, нет. По опыту знала — выставят, да еще и накажут. А узнать — все равно ничего не узнаю. Они ведь там сейчас сначала ругаться будут. А ругаться — это не при дочери, разумеется, как можно?

Значит, пока ругаются, я как раз за плащом успею сбегать. Летние вечера прохладны, а долго стоять на одном месте — под окном кабинета, то бишь — надо как следует экипировавшись.

К плащу надела и капор, и рукавички. Да и ботиночки не спеша зашнуровала. В атласных туфельках я по росе не ходок. А папеньке еще за неделю отлучки получать горячих. Подумать только, мы с маменькой за эти дни все морги, все больницы… Всех друзей и приятелей его перетревожили, а уж те — и игорные дома, и дома терпимости обыскали. Без следа!

Нет, в одном игорном доме след нашелся: папенька, как всегда, играл, и играл, как всегда, без удержу. Баснословно выиграл. Катастрофически проиграл. Снова выиграл. Опять проигрался в пух и прах. И уехал с тем, кому остался должен. Человека этого никто не знал, прежде никогда не видел и имени его никто не слышал. Но ставки он делал очень высокие, одет был дорого и со вкусом, камни в его перстнях притягивали взгляд чистотой и размерами, а уж выезд, запряженный шестеркой вороных, и вовсе мог бы послужить самому королю.

Вот эта шестерка вороных, стало быть, моего папеньку и умчала, и неделю где-то катала. И привезла нам такие сногсшибательные новости. Я — замуж. Завтра. А еще сегодня у меня и жениха-то не было.

Да что жениха, я ж даже выезжать еще не начинала! Должна была, конечно, еще прошлой зимой, мы с маменькой готовились, даже платье уже… почти заказали. Нет, совсем заказали, но тут папенька очередной раз проигрался подчистую, и перепродали мое платье соседской Бетси, вот у нее и бал был, и сезон, и жених с тех пор имелся. А мы с маменькой всю зиму дома сидели, потому как по крупному выиграть папеньке только весной удалось, а там уж какие балы — все по имениям разъезжаются. Даже наш добрый король Георг и тот столицу свою оставляет.

Вот и осталась я и без жениха, и без выезда в свет. Жених, конечно, у меня все равно бы в тот сезон не появился — приданное мое папенька давным-давно уже проиграл. Обещал когда-нибудь выиграть вновь, но надежды мало было. Но балов все равно жалко было — и танцев, и флирта, и множества возможных знакомств.

И теперь вдруг, вот так — замуж?

Мучимая любопытством, я отчаянно продиралась сквозь густые кусты, что росли под окном кабинета. Мало того, что густые, еще и колючие, тут без плаща совсем никак. Но плащ хранил, и я справилась. Окно, как я и рассчитывала, распахнуто. Родители ж кричат, ругаются — им жарко. Как тут без вечерней прохлады? Ну а где прохлада — там и я, в комплекте. Присела на каменный выступ, затаилась, слушаю.

— Как ты мог, как ты мог, Чарльз? — восклицает матушка, явно заламывая руки. — Роуз ведь наша дочь! Любимая! Единственная! Как ты мог просто отдать ее за долги?! Расплатиться ею, словно каким-то векселем?!

— Каким-то?! — оскорбленно взвывает в ответ папенька. — Да ты просто не понимаешь, о чем говоришь, Кларисса! Наш особняк в столице. Наше имение здесь. Земли. Охотничьи угодья. Замок Альк.

— Замок? — обморочным голосом переспрашивает матушка. — Но ты не мог, он мой! Он мой, и ты обещал! Ты клялся моей тетушке перед смертью, что никогда!.. Никогда не отнимешь его у меня, и только с этим условием мы унаследовали его, а ты!..

— Я всего лишь пытался отыграться. И я должен был отыграться, у меня был стрит флеш! От короля! От короля, не абы какой! Я должен, должен был выиграть! Такая комбинация! Такая замечательная, практически беспроигрышная комбинация!.. — судя по всему, папенька начал метаться по кабинету, запустив пальцы обеих рук себе в волосы и позабыв обо всем на свете. Игра была для него всем. И сейчас он не видел жены, не помнил о судьбе единственной дочери, перед глазами его были только карты.

— Так ты говоришь, эта свадьба вернет мой замок? — уже совсем другим тоном спросила матушка. Холодно, расчетливо, по-деловому. С замком было связано вообще что-то темное. Мать ездила туда порой одна, мы же с папенькой там никогда не бывали. Он был нам, в общем-то, не особо нужен. Но все разговоры о том, чтобы назначить его мне в приданое, обрывались маменькой решительно и бесповоротно. «Не раньше, чем я умру», — хмуро заявляла она отцу. И добавляла внушительно: «Ты клялся!» И этого хватало, чтоб все разговоры о замке Альк немедленно прекращались. Прежде. До того дня, как отец, в нарушение всех своих клятв поставил его на кон и проиграл.

— Да, да, вернет. И замок, и имение, и дом в столице. И даже твои драгоценности, — нетерпеливо отмахнулся от супруги папенька.

— Мои драгоценности?

— Что было делать, Кларисса, что было делать? Я должен был использовать все варианты. Но ты все получишь назад. Вернее, у тебя даже никто ничего не заберет, надо просто отдать ему Роуз в назначенное им время и на его условиях.

— Хорошо. Но кому «ему», Чарльз? Кому ты обещал нашу дочь? У него хотя бы есть титул? Он герцог? Граф? Барон, на худой конец?

— Не знаю… Не помню. Да не все ли тебе равно?! — раздраженно взвился отец. — Барон он или бакалейщик, но если завтра в полдень Роуз не войдет в подвенечном наряде в храм святой Женевьевы — мы нищие, Кларисса, понимаешь, нищие! Нас вышвырнут прочь из собственного дома, не позволив взять даже личные вещи!.. Нет, я отыграюсь! Разумеется, со временем я отыграюсь! Но где мы будем жить до этого дня?!

Дальше было не интересно. Вообще. Совсем. Ни разу. Роняя злые слезы, я продралась сквозь кусты обратно, вошла в дом и отправилась к себе в комнату. Спать, да. У меня ж завтра свадьба.

Думаете, я строила планы побега? Или собиралась гордо упереться, сказать «нет» на вопрос священника, а то и вовсе запереться в своей комнате и не выходить оттуда, пока нежданный жених не растворится в тумане? Да черта с два! Чего, скажите, ради? Свободы? Свободы у девушки быть не может: сначала она принадлежит родителям, потом мужу. Любви? Любви у девушки моего круга не бывает тоже: за кого замуж выдали, тот и муж. Или, быть может, вы полагаете, мне хотелось подольше побыть под родительским крылышком? Вот под этим?! Вот под таким?!

Да я сама, сама была готова бежать впереди кареты, чтоб выйти замуж — да хоть за черта! — и покинуть этот милый родительский дом навсегда.

А ведь я думала, я привыкла. Отплакала уже свое, отстрадала. Стала циничной и равнодушной. Научилась не привязываться к вещам. Знала, что они могут в любом момент исчезнуть, как исчезла однажды моя скаковая лошадка, моя милая каурая Ласточка. (Что поделать, папе надо было отыграться. Что поделать, не получилось.) Как исчезла когда-то моя смешливая молоденькая горничная, приглянувшаяся папиному компаньону. (На свободных людей не играют, да, правда? А если альтернатива — быть вышвырнутой на улицу без денег и рекомендаций?)

Но я же его дочь. Я же их дочь. Мне казалось — уж со мной так не будет. Ладно папенька — прожженный эгоист, но хотя бы маменька могла бы… Нет, не стала. Какие-то старые развалины в замшелых горах оказались ей дороже. Ну и что ж, ну и уеду. С мужем, кем бы он ни был. И никогда уже к ним не вернусь.

Утро началось с раздумий о том, что же мне надеть на столь поспешную свадьбу. О пошиве нового платья, понятно, речь не шла. Ну, да чай король с принцами на моей свадьбе не появятся, так что сойдет и старое. Вот, к примеру, васильковое в мелкий белый цветочек. Да, не шелковое, муслиновое, ну так какая свадьба — такое и платье.

Но платье мне принесли. Настоящее, белоснежное, с ворохом пышных юбок и длинным шлейфом. Вместе с фатой, перчатками, чулками, туфлями — словом, полный набор. Посыльный с огромной коробкой моего свадебного великолепия появился перед нашей дверью, как раз когда мы заканчивали завтрак, так что я смогла сразу же и рассмотреть, и примерить. И, конечно, снимать все это уже не стала. Зачем? Ведь все подошло идеально, даже туфельки. Словно и впрямь на меня шилось. Да и времени уже было — только прическу закончить, да прикрепить к волосам вуаль, которой, по древней традиции закрывали лицо невесты, идущей к алтарю, дабы уберечь ее от сглаза и прочей скверны.

Вуаль в присланном мне свадебном комплекте была — снежно-белая и излишне, на мой взгляд, плотная. Сквозь нее не то, что меня не будет видно — я сама едва ли дорогу разгляжу. Вот только оказалось, что плотная вуаль — это еще не все. На дне коробки, наполненной белым великолепием, обнаружилась широкая черная лента.

— А это куда? — недоуменно покрутила я в руках сей странный для брачного наряда предмет.

— Это на глаза, — преувеличенно бодро ответила матушка, скрывая, должно быть, под бодростью неловкость от крайне сомнительной ситуации. — Твой жених поставил условие, что ты не должна видеть его вплоть до первой брачной ночи.

— Я что, не могу даже взглянуть, с кем мне эту самую ночь проводить? — опешила я от подобной перспективы.

— Да что там смотреть? — отмахнулась матушка. — Какой бы ни был — а все равно тебе ему наследника рожать. Так, не глядя, даже и лучше. Пять минут позора — и до утра спишь спокойно. Ты, главное, не дергайся, а то провозится дольше.

С такими трогательными напутствиями я позволила завязать себе глаза, и больше не видела уже ничего — даже собственной свадьбы. В первый миг мне показалось, что моих глаз коснулась гладкая прохлада шелка, но впечатление оказалось обманчивым. В отличие от шелка, ткань не скользила на моем лице, напротив, она словно прилипла к моим векам, бровям, щекам и стала с ними единым целым. Хотя узел не тянул, завязали его явно не слишком туго. Затем мне на лицо опустилась вуаль, скрывая столь странный аксессуар от посторонних взглядов, папенька крепко взял меня под локоть, и мы пошли.

— И все же нечестно, — вздохнула я, уже сидя с родителями в карете и трясясь на колдобинах по дороге. — Вы моего жениха увидите, а я нет.

— Да никто его не увидит, — несколько раздраженно отозвался папенька. — Я в его владениях неделю гостил — и то не видел ни разу. А на свадьбе он будет в маске, полностью скрывающей его лицо. И сразу предупредил, чтоб даже и не думали заикаться, чтоб он эту маску снял.

Я нервно сглотнула. Как-то перебор у нас уже с таинственностью. Если он все равно будет в маске, и хрен его рассмотришь, так зачем тогда меня было зрения лишать? Я бы хоть на свадьбу свою полюбовалась, раз в жизни все-таки.

Вот интересно, мой нежданный жених — урод? Или просто псих? Нет, в смысле — эксцентричный человек, склонный к таинственности и розыгрышам? И что в моей ситуации лучше? Так и не придя к какому-то мнению, но успев напугать себя, что бывают недостатки, пострашнее мотовства и игорной страсти, я на нетвердых ногах вылезла из кареты возле храма. И если была у меня надежда, что в церкви нас никто не ждет, и вся эта история окажется просто чьей-то дурацкой шуткой, то она мигом развеялась, поскольку незнакомый голос окликнул нас практически сразу:

— Хорошо, что вы не опоздали, мой господин не любит напрасных проволочек. Он ожидает у алтаря, все уже готово, идемте.

Идем. Медленно и торжественно, как и полагается в таких случаях. Под руку с отцом, через весь храм — от входа и до алтаря. И даже орган играет. Красиво. Жаль только, что я ничего не вижу.

Зато слух обостряется необычайно. И даже орган не мешает мне слышать шуршание чужих одежд, шарканье ног, откашливания, перешептывания… У нашей свадьбы есть свидетели. Однако.

Я не слышала разговоров о том, что кого-то мы приглашали. Ну да я ведь вчера не дослушала, легла спать раньше. Вероятно, пару ближайших помещиков с семьями позвать успели. А дальше просто открыли двери храма для всех желающих. Церковь святой Женевьевы стояла в довольно крупном поселке, и желающих полюбоваться на свадьбу единственной дочки местного графа нашлось предостаточно.

— Моя дочь, — произнес отец, останавливаясь. Снял мою руку с локтя и протянул… кому-то.

— Что ж, благодарю, — отозвался незнакомец голосом настолько глубоким и низким, что отзвук его завибрировал где-то у меня в животе. — Еще минута — и вы бы опоздали, — моей ладони коснулась чужая рука. Однако сквозь тонкое кружево своих перчаток я ощутила лишь прохладную гладкость перчаток чужих.

— Но я успел! — с нажимом, хотя и тихо, заявил в ответ папенька, и тут же потребовал: — Мои расписки!

Я вздрогнула. Это же моя свадьба, мы у алтаря, в храме! Как он может сейчас об этом?

— Разве я обещал отдать их за то, что вы приведете дочь в храм? — чуть усмехнулся незнакомец. — Не держите меня за простофилю: расписки вы получите только после обряда. А пока не мешайте святому отцу делать его работу, отойдите.

Папенька прошипел нечто невразумительное, но отошел. Орган замолк, и отец Стефан, чей голос был мне знаком с самого детства, невнятно забубнил слова древнего обряда, призывая силу Деуса прийти и засвидетельствовать…

— Страш-ш-шно? — шепчет мне мой жених, нарочито растягивая короткое слово. И это этого тихого, насмешливого шепота у меня мурашки по коже. А уж эта зловещая «ш-ш-ша»…

— А должно быть? — кажется, мой ответ прозвучал чуть надменней, чем я планировала.

— Да-а, — он вновь тянет слова, играя в зловещую таинственность. — Долж-жно быть… Но ничего, мы это исправим.

Что именно он собирается исправлять: то, что мне не страшно, или то, что должно быть страшно — понять не успеваю. Отец Стефан переходит к вопросам. Говорить более внятно он от этого не начинает, и потому приходится вслушиваться, чтоб узнать, наконец, имя моего жениха.

— Согласен ли ты, Александр Теодор Иоанн Аллери-Дамфри-Хейц, герцог Раенский, взять в жены…

Рот у меня открывается сам, а сердце при этом еще и пару ударов пропускает. Немыслимо. Я, наверно, ослышалась. Герцог Раенский — он же двоюродный брат самого короля. Люди его уровня не женятся на бесприданных графских дочках, в сельской церкви и втайне от родни. Для родственников короля в соседних королевствах принцессы давно выращены. Нет, я понимаю еще, у нас бы роман был, он бы безумно меня любил, а я ждала от него ребенка. Но ведь мы незнакомы даже…

— Да, — спокойно и с достоинством ответствует мужчина, держащий меня за руку, и фантасмагория продолжается.

— Согласна ли ты, Роуз Элизабет Ривербел…

И я, разумеется, согласна.

— Положите руки свои на алтарный камень, дабы соединил вас Деус печатью своей и благословил супружество ваше от сего часа и пока смерть не разлучит вас.

Не вижу. Из-за этого чертового герцога с его закидонами, самого главного во всем таинстве — не вижу. Алтарный камень, возле которого мы стоим, сейчас должен мягко светиться нежно-голубым светом, самим видом своим намекая на благосклонность небес и их желание услышать нашу просьбу. Мой жених делает шаг вперед, не выпуская моей ладони из своих пальцев, и я шагаю за ним следом вплотную к камню. Он опускает мою руку на алтарь, и я послушно кладу рядом вторую. И ощущаю тепло, идущее от священного камня. Оно проникает в меня сквозь ладони и кончики пальцев, струится по рукам и доходит до самого сердца.

«Что ты хочешь?» — чудится мне беззвучный вопрос.

«Счастья», — столь же беззвучно выдыхаю я.

«С ним?» — воистину странный вопрос.

«Раз он — мой муж, то конечно с ним», — мысленно пожимаю я плечами. И не удерживаюсь от собственного вопроса: «А что, к тебе приходят с одним, а счастья просят с другим?»

«Бывает», — философски отзывается мой беззвучный собеседник и словно растворяется в окутавшем мое тело и душу покое. И уверенности, что я все делаю правильно. И ощущении тепла. Идущего от камня? Или уже просто безраздельно царящего в моей душе?

Вот только от рук моего жениха, лежащих на камне вплотную к моим, я тепла по-прежнему не ощущала. Перчаток он не снимал. И обтягивающий его пальцы атлас оставался все таким же холодным, как в первый миг, когда я к нему прикоснулась. Словно ни тепло моей руки, ни тепло алтарного камня, ни тепло его собственных рук не в силах были согреть эту идеально гладкую ткань.

— Божественной властью всемогущего Деуса я принимаю ваши клятвы и скрепляю ваш брак печатью Единого.

Тепло на миг превращается в нестерпимый жар. В этот миг — я не вижу, но знаю — алтарный камень окрашивается ярко-синим, и на его поверхности становятся различимы сияющие белые звездочки. И на наших ладонях сейчас тоже вспыхивают обжигающе-яркие звездочки — чтоб войти нам под кожу и остаться там навсегда. Брачная печать Деуса — Единого бога, чьи глаза неотступно следят за нами сиянием тысяч звезд.

Обряд завершен. Мой муж берет меня за руку и разворачивает лицом к свидетелям таинства. Нас поздравляют — весело и громогласно, наполняя священное пространство храма множеством добрых пожеланий. Считается, что к пожеланию, озвученному в храме в такой торжественный момент, непременно прислушается Единый.

А я пытаюсь прийти в себя: я что, действительно герцогиня? Герцогиня Раенская, супруга кузена короля? Алтарный камень обмануть невозможно, и возьми себе имя герцога самозванец — камень немедленно окрасился бы красным, не принимая клятв обманщика. Мало того — еще и открывая его подлинное имя. А тут — судя по реакции зрителей — все прошло идеально. Таинство брака свершилось.

Словно подтверждая последнее, герцог приподнимает тяжелую вуаль с моего лица. Не полностью, всего лишь открывая мои губы. И тут же приникая к ним своими — властно и жестко, словно ставя еще одну печать.

А вот губы у него горячие, понимаю я, на миг лишаясь возможности дышать. Его поцелуй — как ожог, его дыхание опаляет кожу. И вот его уже нет, лишь вуаль, покачиваясь, касается моих губ. Слишком холодная после жара его дыхания. Слишком аморфная и равнодушная после силы и властности моего новоявленного мужа.

А он уже ведет меня на выход, твердо поддерживая под локоток.

— Доченька! — на улице ко мне тут же подходить мать. Порывисто обнимает. — Поздравляю тебя, доченька! Ты такая умница! Такая красавица!

Ну еще бы, ведь я вернула ей ее дурацкий замок. Нет, я молчу, и даже обнимаю в ответ. Она моя мама. Уж какая есть, другой не будет.

— Моя супруга немного устала, а путь нам еще не близкий, — герцог радости от встречи с новоявленной родственницей не испытывает, и даже скрывать этого не намерен.

— Путь? — удивленная, я отрываюсь от матери и оборачиваюсь к супругу. — Вы что, намерены увезти меня из дома прямо сейчас?

— Разумеется. У нас впереди два дня пути по не самым простым дорогам, не стоит превращать их в вечность. Идемте, Роуз, я помогу вам сесть в карету. Она уже ждет.

— Но погодите, как же?.. Разве мы не заедем домой, чтоб собрать мои вещи? И потом — обед. После свадьбы положен торжественный обед, необходимо отпраздновать произошедшее событие с родственниками и друзьями, — испугалась я поспешности происходящего. Сесть в карету с человеком, которого я даже ни разу не видела, и уехать из дома навсегда — это оказалось куда страшнее, чем съездить с родителями в знакомую с детства церковь ради желанного для каждой девушки таинства.

— Что вы собираетесь праздновать, Роуз, ваш переход в собственность нового владельца? — ответ герцога прозвучал настолько холодно и надменно, что захотелось расплакаться. Естественно, подобной глупости я себе не позволила. — Или не терпится отметить тот факт, что ваш отец не раздумывая променял родную дочь на пару закладных?

— А вот, кстати, о закладных, — папенька встрял в беседу прежде, чем я нашлась, что ответить. — Обряд совершен, не будет ли угодно вернуть?

— Да, разумеется. Идемте, они ждут в карете.

Поддерживаемая супругом, я покорно двигаюсь в предложенном им направлении. Радует только то, что в карете я смогу, наконец, покончить с этим дурацким маскарадом и сдернуть повязку с глаз. Я бы сдернула ее и здесь, не будь я сейчас в центре внимания целого поселка. Давать лишний повод для пересудов совсем не хотелось.

Мы останавливаемся, и я слышу звук открываемой дверцы. Замечательно, карета прямо передо мной, только как я попаду внутрь? Или мне, на глазах у толпы наощупь искать подножку?

— Приподними ногу, словно собираешься сделать шаг, — негромко шепчет супруг, спокойно останавливаясь вместе со мной и не выпуская моего локтя.

Делаю, как велят, и тут же чувствую чужие руки под своей туфелькой. Они чуть пружинят под моим весом, когда я решаюсь шагнуть на эту импровизированную подножку. Но выдерживают, и даже придают мне инерции, чтоб проще было сделать следующий шаг — уже в карету.

Оу, я действительно герцогиня! Таким способом — да, я видела в детстве — поднимаются в карету только очень знатные дамы: лакей опускается на колени в пыль у ног своей госпожи и подставляет сложенные ладони под царственную ножку. Конечно, под своей туфелькой я предпочла бы белые перчатки герцога (о, я уверена, по сему торжественному случаю они непременно белые), ведь это по его вине я столь беспомощна, что не в состоянии даже самостоятельно найти подножку и подняться в карету. Но приходится пользоваться тем, что есть.

Устроившись на сиденье, я первым делом откидываю вуаль и хватаюсь обеими руками за ненавистную повязку.

— Как ты нетерпелива, дорогая, — с легким смешком герцог перехватывает мои руки и опускает их мне на колени. — Подожди еще пару минут, мне надо закончить с твоим отцом. Итак, граф, ваши бумаги, — в карету мой супруг так и не поднимается, переключив все внимание на ожидающего своих расписок папеньку. А я вновь принимаюсь за лишающую меня зрения ленту. В конце концов, я обещала выйти за вас замуж, дражайший герцог. А вот быть вам послушной женой уговора не было.

Отчаянно дергаю ленту то вниз, то вверх. Она натягивает кожу на лице, держится, словно приклеенная. Завожу руки за голову, пытаюсь развязать узел. Но ногти безнадежно проскальзывают, не в силах подцепить край.

А карета, меж тем, чуть наклоняется, принимая тяжесть поднимающегося мужчины. Чуть скрипит диванчик напротив меня, щелкает закрываемая лакеем дверца.

— Трогай, — негромко бросает мужчина в окошко.

— Погодите, ваша светлость… о, простите, ваше высочество! — торопливо окликает моего супруга отец. — Но здесь не все.

— Разве? — лениво переспрашивает высочество, в то время как карета уже начинает свое движение.

— Здесь нет документов на замок. Замок Альк, — судя по голосу, отец пытается не отставать от герцогского выезда.

— Замок я оставляю себе в качестве приданого за вашей дочерью.

— Но это невозможно! Простите, ваше высочество, но мы так не договаривались!

— Возможно. Но не думали же вы, что я возьму ее бесприданницей? — презрительно усмехается на это мой муж. И бросает холодно и равнодушно: — Прощайте.

Карета ускоряет ход — кони явно перешли на галоп — и возмущенные крики отца затихают где-то вдали. Мне его не жаль, вот ни капельки, но снести такое обращение супруга с членом моей семьи я не могу.

— Зачем вы так грубо, ваше высочество? Каким бы он ни был — он мой отец, а значит, отныне и ваш родственник.

— Мой? — он откровенно смеется. — Ну что ты, Роуз, в родственных отношениях с твоей семьей я как не состоял, так и не состою. И ты напрасно зовешь меня высочеством, я не принц и не рвусь им быть.

— Вы — герцог королевской крови.

— Жаль тебя разочаровывать, моя роза, но даже не герцог. А королевской крови у меня — ну, есть при себе флакончик. Достаточный, чтоб провернуть эту маленькую шутку с нашей свадьбой…

— Шутку? — сердце уходит в пятки.

— А ты вправду решила, что выскочила замуж за герцога Раенского? — он вновь смеется. — Увы, мой цветочек, но я вовсе не Александр, не Теодор и даже не Иоанн. И не имею ни малейшего отношения к семейке Аллери-Дамфри-Хейц.

— Но как же?.. Но камень?.. — с трудом выдавила я, вновь начиная отчаянно дергать повязку, пытаясь освободить, наконец, глаза и взглянуть на своего спутника. Не потому, что я знала герцога Раенского в лицо и смогла бы выяснить, когда он солгал — сейчас или в церкви. Просто хотела знать, как выглядит тот, кто меня похитил. Хотела видеть, где я нахожусь, и куда мы едем.

— Камень зафиксировал твой брак с герцогом, это да, — очень довольно подтверждает сей факт мой собеседник. — Бедный герцог, он ведь теперь даже жениться не сможет. А ведь за него уже принцесса Магбурская просватана, — судя по тону, «бедного герцога» ему было не жаль ни на грош. Да и вообще все, похоже, затевалось, чтобы эту свадьбу расстроить.

— Ну, хорошо, вы не герцог Александр Раенский, хотя именно от его лица вы заключили со мной брак. Тогда кто вы? И как мне прикажете к вам обращаться?

— Прикажете, — с явным удовольствием повторил он. — Очень правильное слово. А обращаться ко мне следует «мой господин» и никак иначе. И кстати, я ведь велел тебе не трогать повязку. Велел или нет? Не послушалась, — он притворно вздохнул. — Придется мне тебя наказать, моя маленькая Роуз. Тебе ведь нравится быть наказанной, верно? — он поймал мою правую руку и поцеловал раскрытую ладонь. В самую середину, туда, где горела под кожей маленькая звездочка, подтверждая мой брак… как выясняется, вовсе не с ним. Его губы вновь обожгли, даже сквозь кружево перчатки, и мурашки побежали вверх по руке, заставляя меня сбиться с дыхания.

А он вдруг резко поднял мою руку вверх и в сторону, и, прежде чем я успела хоть как-то на это отреагировать, мое запястье оплела холодная полоска металла. И тут же защелкнулась, лишая меня возможности освободиться.

— Что вы делаете?! Отпустите! — я отчаянно дергала рукой, но, увы, результата не было. Мне удалось нащупать цепь, идущую от моего запястья в верхний правый угол кареты. Прочную цепь, нечего и надеяться ее оборвать.

— Наказываю, Роуз, — довольно промурлыкал мой похититель. — За непослушание. Я ведь уже сказал.

Пара секунд моей отчаянной борьбы (теперь он меня врасплох не застал), и моя левая рука тоже вытянута вверх и в сторону, и на ее запястье защелкнут наручник. Мое сердце колотится как бешеное, я чувствую себя маленькой беспомощной мушкой, попавшейся в паутину коварного и безжалостного паука.

— Ну вот, — удовлетворенно заключает он, вдоволь налюбовавшись на мою беспомощность. — А теперь — самое интересное.