Невеста в ожидании

Глава 11

Торжественный обед состоялся меньше чем через неделю, а коктейль у Хардингтонов опередил его всего на пару дней.

Дом Хардингтонов снаружи выглядел совершенно по-испански, но внутри он был обставлен прекрасной английской мебелью. Сэр Джеймс Хардингтон был таким приверженцем Испании и испанского образа жизни, что готов был хоть сейчас распрощаться с английскими ситцами, цветастыми коврами, которые только привлекали моль, комфортной мягкой мебелью с пухлыми подушками и упругими пружинами. Но леди Хардингтон не смогла бы оставаться счастливой без отделанных кружевами салфеток, фамильных фотографий, которыми были заставлены многочисленные столики, и буфета в столовой, набитого серебром.

Сэр Джеймс был очаровательным мужчиной, который уже толком не помнил, как он жил в Англии, но хорошо служил своей стране за ее пределами. Он обожал знакомиться с новыми людьми и встретил Эйприл чрезвычайно приветливо, сказав дону Карлосу, что в высшей степени рад его женитьбе на англичанке. Хотя леди Хардингтон не разделяла его восторга, она уныло улыбнулась Эйприл. Джессика улыбнулась чуть приветливее, но ее сердечность, без сомнения, была наигранной.

На ней было потрясающее платье из изумрудной парчи, а массивный изумрудный браслет на запястье так и притягивал взгляд. Возможно, изумруды были ненастоящими, но они подчеркивали прекрасную форму ее рук и нежную белизну кожи.

Констанция, одетая в одно из своих скромных платьев с многочисленными белыми оборками на воротнике, подарила Джессике благодарную улыбку, как только встретилась с ней взглядом. Из разговора Эйприл поняла, что Джессика проявляет большой интерес к Констанции, они часто катались верхом вдвоем, вместе ходили по магазинам.

Несчастные сиреневые брюки были куплены как раз во время одного из таких походов.

Теперь Констанция прижалась к Джессике как можно плотнее, хотя несколько молодых людей пытались отвести ее в сторону и завязать с ней разговор. Просторная гостиная была донельзя заполнена людьми, еще больше гостей находилось на террасе и на обширной тенистой лужайке. У сэра Джеймса работала целая команда садовников, поэтому его лужайки были такими же зелеными, какими они, возможно, могли бы быть в Англии, а запах его роз поднимался к небу, словно фимиам.

Большинство гостей были испанцами. Они стояли или сидели небольшими группками и имели такой важный вид, как будто находились на официальном мероприятии. Было несколько хорошеньких девушек вроде Констанции — хотя ни одна не могла соперничать с ней, — много пожилых мужчин и женщин и очень мало молодых людей. К тому же почти все они сосредоточились вокруг Джессики.

Она не кокетничала с ними, но ее яркая внешность, казалось, притягивала их. Робкие невесты, которые не осмеливались на большее, чем кивок или улыбка, сидели со своими наперсницами на длинных мягких диванах и потягивали безобидный лимонад, в то время, как те, кто представлял для них интеpec, вели себя подобно мотылькам, безудержно влекомым огнем свечи, а этой свечой — до приезда дона Карлоса с Эйприл и Констанцией — была Джессика.

Затем центр всеобщего внимания переместился, и Эйприл почувствовала, как десятки пар темных мужских глаз впиваются в нее взглядом. Ее платье было цвета зеленого лайма, а все аксессуары — белого цвета. Лицо прикрывала широкополая шляпа, украшенная белым цветком, который придавал Эйприл трогательно юный вид. Кольцо дона Карлоса сияло сквозь тонкие нейлоновые перчатки, и, когда она протягивала руку, многие глаза останавливались на нем, но это были преимущественно женские глаза.

Дон Карлос представлял собой главную добычу в их местности. Но теперь он был захвачен, и все женщины изнывали от любопытства. В сердцах многих мамаш горело не только любопытство, но и досада, и, возможно, это объясняло ту напряженность, которую Эйприл почувствовала в женщинах. Все мужчины без исключения были с ней чрезвычайно любезны, хотя они могли выказывать свое восхищение только взглядами, так как дон Карлос все время находился рядом с ней. У Эйприл возникло ощущение, что практически каждая женщина в этой комнате хотя бы немного завидует ей. Если бы она на самом деле была счастливой невестой, предвкушающей радости семейной жизни, ей можно было бы завидовать. Но сейчас, каждый раз, когда он говорил: «Это мисс Дей, моя будущая жена», Эйприл внутренне вздрагивала. Впрочем, ей не было нужды обманывать себя. Она хотела стать его женой. Ей не понадобилось много времени, чтобы избавиться от враждебности, которую возбудили в ней поначалу его властные привычки, и понять, что его холодность и жесткость были частью его убийственного очарования, в ловушку которого она попалась, словно кролик в западню. Каждый раз, когда она ощущала, как его пальцы касаются ее слегка влажной руки — так как в переполненной гостиной было чрезвычайно жарко, — она чувствовала словно разряд тока, и крошечные покалывающие удары быстро пробегали по всему телу.

Но он оставался холодным и отчужденным. Когда жара и разговоры изнурили Эйприл до такой степени, что она побледнела, ей пришлось шепотом умолять дона Карлоса вывести ее на воздух.

Он отвел Эйприл в уединенный уголок сада, где розы, образуя естественную беседку, скрывали их от посторонних глаз. Девушка глубоко вздохнула, наполнив легкие ароматом роз и прохладным бризом, дующим с моря, который становился все прохладнее по мере того, как солнце клонилось к западу, — а дон Карлос стоял рядом и внимательно смотрел на нее. Вся его отчужденность исчезла, в глазах была тревога.

— Вам лучше? — спросил он. — В гостиной ужасно жарко, там слишком много мебели для нашего климата, но сэру Джеймсу так нравится. Ему нравится жить в Испании и в то же время хранить в сердце кусочек Англии. Хотя это скорее прихоть леди Хардингтон.

«Возможно, когда-нибудь, — подумала Эйприл, — я стану на нее похожа».

Дон Карлос опустился на соседний стул. Эйприл посмотрела ему в лицо и почувствовала, что ее сердце забилось сильнее, когда увидела, до какой степени он обеспокоен. Его губы, не искаженные обычной мрачной ухмылкой, были потрясающе красивы. Эйприл не могла отвести от него глаз. Она вдруг поняла, что при определенных обстоятельствах смогла бы остаться в Испании до конца своей жизни — и не только в Испании, а где угодно, лишь бы находиться рядом с ним, если только…

Если он всегда будет рядом с ней, будет любить ее, а не просто желать, чтобы она стала его женой, в силу каких-то неясных причин, которых она так и не могла толком понять! Если его губы, вместо того, чтобы легко и непринужденно прикасаться к ее руке, соединятся однажды с ее губами в поцелуе, который мечтает получить каждая женщина от любимого мужчины.

Мысль о том, что ее может полюбить дон Карлос, неожиданно поразила Эйприл, и она побледнела еще больше.

— Я отвезу вас домой! — тут же воскликнул он. — Вам действительно нехорошо!

Но Эйприл уверила его, что с ней все в порядке. Она отвела глаза и попыталась взять себя в руки. Краска постепенно вернулась на ее щеки, и крайнее смущение пришло на смену недавнему страстному желанию.

— И тем не менее, я думаю, что вам следует вернуться домой, — сказал дон Карлос, явно недоумевая по поводу ее меняющегося цвета лица. — Я заберу Констанцию, и мы все втроем откланяемся.

В это время Джессика знакомила Констанцию с молодым англичанином, который гостил у Хардингтонов, и, хотя обычно та робела в присутствии мужчин, если это не были дон Карлос или Родриго, казалось, она чувствовала себя вполне непринужденно в его обществе. Это был начинающий художник, путешествующий по Испании. Он приходился Джессике кем-то вроде кузена, у него был такой же красноватый оттенок волос, но его глаза поражали своей голубизной.

Было совершенно очевидно, что родственник Джессики уже оценил внешность Констанции по достоинству, и, хотя девушка начала день в немного мрачном настроении, теперь она смеялась, показывая свои прекрасные маленькие белые зубки, а ее глаза весело заблестели. Но тут появился ее опекун, ведя под руку Эйприл.

— Мы уезжаем, Констанция, — отрывисто проговорил дон Карлос, с явным неудовольствием наблюдая, как непринужденно она общается с молодым человеком, который даже не был ее соотечественником. — Эйприл неважно себя чувствует, и я должен отвезти ее домой.

Констанция ничего не ответила, лишь капризно надула нижнюю губку, а взгляд, которым она пронзила Эйприл, вряд ли можно было назвать обеспокоенным.

— О, какая жалость! — воскликнула Джессика, с любопытством взглянув на Эйприл, но, также не пытаясь выразить сочувствие. Она представила своего кузена, и молодой человек галантно склонился к руке Эйприл. — А мы тут пытались сообща придумать что-нибудь необычное для дня рождения Констанции. Я предложила поехать куда-нибудь.

— О, неужели? — вежливо пробормотал дон Карлос. — Но мне кажется, что путешествие — не лучший способ отпраздновать день рождения.

— Я имела в виду Гранаду, — призналась Джессика. — Марк там недавно останавливался и рисовал Альгамбру. Честно говоря, он нарисовал уже целую серию картин, которая и вдохновила меня отправиться туда еще раз перед тем, как я вернусь в Англию. Констанцию тоже давно туда не возили, а мисс Дей, вероятно, никогда там не была, и, мне кажется, было бы неплохо отправиться туда всей компанией и остановиться в отеле. Мы могли бы устроить там торжественный ужин, а затем танцы. Получился бы настоящий праздник.

— В самом деле? — скептически заметил дон Карлос, явно озабоченный тем, чтобы побыстрее удалиться. — Я так не думаю! — Заметив, как погрустнело лицо Констанции, он добавил: — Но кто составит компанию?

— Вы сами, разумеется, — поспешно ответила Джессика, поглядывая на него из-под густых ресниц, — затем, естественно, мисс Дей, Констанция, Родриго, мама и я. Не думаю, что папа поедет. Вряд ли он захочет отправляться за две-три сотни миль для того, чтобы полюбоваться красивым видом. Донья Игнасия, наверное, тоже не поедет. Но Марк… Марк с радостью пополнит наши ряды.

Марк улыбнулся Констанции и с энтузиазмом кивнул.

Выражение лица дона Карлоса стало еще более неодобрительным, когда он увидел, как Констанция улыбается в ответ англичанину. Эйприл хотелось сказать ему, что ни одному мужчине, пытающемуся завоевать сердце Констанции, не удастся расположить к себе также и ее опекуна. Правда, она не знала, насколько сам дон Карлос подозревает об истинной природе своей привязанности к Констанции. Возможно, ему приходится предпринимать громадные усилия для того, чтобы обманывать самого себя и окружающих.

— В любом случае у нас еще впереди, по крайней мере пара недель для принятия окончательного решения, — сказал дон Карлос. — Может, Констанция сама что-нибудь придумает.

Но Констанция стала уверять его, что она уже все решила.

— Я хочу поехать в Гранаду, — заключила она, и Эйприл не смогла понять, был ли ее взгляд — смесь детской лести, легкой мольбы и женского лукавства — специально рассчитан на то, чтобы сломить сопротивление дона Карлоса. Внезапно она вновь почувствовала себя плохо, и дон Карлос резко повернулся к ней.

— Посмотрим, — произнес он сердито, хотя было видно, что в душе он уже готов был согласиться.

Эйприл заметила, как торжествующе заблестели глаза Констанции.

Вскоре состоялся обед, на котором было объявлено о помолвке.

Донья Игнасия действительно оказалась прекрасной хозяйкой. Готовясь к важному приему, она почти все делала сама, хотя в других домах все было бы переложено на слуг. Она лично осмотрела всю посуду, предназначенную для обеда, и расставила ее на столе, а приготовление букетов заняло у нее так много времени, что Эйприл уже стала предлагать свою помощь. Но донья Игнасия, вежливо улыбнувшись, отказалась. Она расставила на столе вазы с розами и положила по гардении на каждую дамскую карточку, а затем удалилась на кухню, чтобы проинспектировать содержимое холодильников.

Но перед тем, как покинуть столовую, она посоветовала Эйприл отправиться к себе и приступить к одеванию, и Эйприл, поняв, что мешает, стала подниматься по прекрасной барочной лестнице в свои апартаменты. Платье из бледно-розового крепа, предназначенное для торжества, с утра лежало на кровати. Однажды Эйприл уже отвергла его, поскольку оно было довольно дешевым. Но сегодня пришлось довольствоваться им, так как здесь у нее не было возможности сделать основательные покупки, а в Мадриде она боялась тратить деньги на дорогие вещи.

Тем не менее, надев платье, она стала похожа на дикую розу — удивительно, каким мягким светом озарило ее это платье. Его, конечно, было трудно принять за произведение портновского искусства, но цвет — он напоминал внутренность раковины или сердцевину чайной розы — необыкновенно шел к ее золотисто-каштановым волосам и безупречному цвету лица.

Эйприл расчесывала свои волосы до тех пор, пока они не заблестели, как будто она вплела в них лунные лучи; она обильно умастила свою кожу кремом, а затем освежила ее вяжущим тоником. Вечера были такие жаркие, что все невольно покрывались испариной, и, хотя Эйприл никогда не участвовала в бесконечных испанских застольях с огромным количеством гостей, она видела, какой эффект они производили на Венецию Кортес, когда та выступала в роли хозяйки. Она частенько забегала в спальню с блестящим от пота носом, а ее тщательно уложенная прическа, вся размокшая, сползала ей на лоб.

— Как хорошо было бы подать простой ужин из трех блюд, — жаловалась она, обильно посыпая себя пудрой и неистово орудуя спреем с туалетной водой. — Эти испанские ужины продолжаются до середины ночи!

Поэтому, когда Эйприл спустилась вниз, она была полностью готова к очередному серьезному испытанию, которые после помолвки с доном Карлосом сыпались на нее как из рога изобилия.

Внизу никого не было, и она немного побродила по комнатам. В них витал удушливый аромат цветов, усиленный запахом пчелиного воска. На лестнице послышался шелест атласных юбок, и к Эйприл присоединилась донья Игнасия, выглядевшая так, будто она отдыхала целый день.

— Прелестное платье, — пробормотала она, но по выражению ее лица нельзя было понять, действительно ли она так думает. Эйприл так и не могла с уверенностью сказать, нравится она Игнасии или нет. А может, эта загадочная дама считает, что брату давно пора жениться, и рада любому его выбору.

Первым из гостей прибыл Родриго. Он выглядел очень импозантно в белом смокинге и буквально излучал веселье. Раскланиваясь с доньей Игнасией и Эйприл, он вынул из вазы пышную розу и прикрепил ее в петлицу.

Затем в столовую вплыла Констанция, юная и изысканная в своем белоснежном шелке, с ниткой блестящих жемчужин на тоненькой шейке. Впервые она не украсила себя цветами, но никогда еще не выглядела такой красивой. У Эйприл при взгляде на нее перехватило дыхание, а горло на мгновение сжалось от приступа острой зависти.

Хотя она и знала, что выглядит вполне привлекательно, — Эйприл была слишком скромна, чтобы по-другому оценивать впечатление, которое она производила на противоположный пол, — но до Констанции ей было далеко. Даже Родриго, уже было приготовившийся к насмешкам, стал серьезным и задумчивым, когда Констанция отметила его присутствие легким полупоклоном. Она смотрела на него с улыбкой, ее пухлые губы изгибались над безупречными зубами, ресницы слегка трепетали.

— Ты хорошо провел время в Мадриде? — поинтересовалась она, и Родриго на мгновение задержался с ответом.

— Нельзя сказать, что я скучал, — наконец проговорил он, и Констанция бросила на него кокетливый взгляд, — но я рад, что вернулся.

В комнату вошел дон Карлос, и Констанция, тут же забыв о Родриго, бросилась к своему опекуну. Он ущипнул ее за ухо и слегка погладил по щеке.

— Ты очаровательна, сага, — промолвил он.

Глаза Констанции заблестели.

Эйприл почувствовала, как его взгляд остановился на ней, но все, о чем она могла подумать, — это то, что он сравнивает ее наряд с супер элегантными платьями своей сестры и подопечной. Ей захотелось извиниться, сказать, что она приехала в этот дом совершенно не подготовленной к торжественным приемам, но Эйприл вовремя поняла, как нелепо прозвучали бы ее слова. Этим людям были привычны изысканные празднества, они были всегда к ним готовы. Констанция наверняка бы презрительно задрала свой прямой маленький носик, если бы Эйприл совершила такую глупость.

Гости все прибывали, и уже пора было начинать ужин. Дон Карлос проявил заботу о своей английской невесте, сократив время, отведенное на разговоры и потягивание аперитивов в гостиной. За ужином Эйприл восседала на почетном месте по правую руку от своего жениха. Донья Игнасия сидела во главе стола, а Констанция — напротив, между Родриго и другим таким же юным и восхищенным испанцем. За ужином подали огромное количество блюд, каждое из которых оправдывало тесное сотрудничество доньи Игнасии с ее поваром, а шампанское разливалось по бокалам, которые сверкали еще до того, как в них было что-либо налито. После этого посыпались тосты и спичи, а потом наступил момент, когда весь стол замер в ожидании. Хозяин дома поднялся со своего места и сделал сообщение, о котором все уже были наслышаны, и которое теперь прозвучало чисто официально.

— Я хотел бы, чтобы мы подняли бокалы за здоровье моей будущей супруги, — произнес он, и Эйприл испытала самые странные ощущения. Она перестала замечать других людей в комнате, несмотря на то, что почти все глаза были обращены на нее, и видела только дона Карлоса. Он смотрел на нее сверху вниз, высокий, стройный, внушительный, безупречный в своем вечернем костюме. — За тебя, amada, — нежно сказал он и, не отрывая от нее взгляда, снова сел на свое место. — За нас двоих, — добавил он таким тихим голосом, что никто больше не услыхал этих слов, и дотронулся своим бокалом до ее бокала. — А теперь выпей, малышка, — попросил он и, вынув белую розу из лацкана своего смокинга, опустил ее на стол рядом с тарелкой Эйприл. — Сохрани ее. Она уже начала увядать, но положи ее в книгу — в общем, сделай что-нибудь, только не выбрасывай ее!

Его голос звучал насмешливо, и окружающим могло показаться, что он шутит, но глаза его смотрели серьезно и внимательно. А когда он подавал Эйприл ее бокал с шампанским, то его пальцы коснулись ее руки.

Эйприл почувствовала себя так, будто множество электрических ударов пробежало по ее руке. Она словно растворилась в неведомом прежде ощущении всепоглощающего восторга. Ее карие глаза, казалось, излучали свет, а бледные щеки внезапно залились румянцем. С трудом овладев голосом, Эйприл робко прошептала:

— Конечно, если ты… если ты хочешь, чтобы я сохранила ее!

— Да, хочу.

Он намеренно не отпускал ее взгляда, и в темных глубинах его глаз она прочитала слишком много. Настойчивость, нежность, стремление обладать ею… это было так многообещающе, что ее сердце екнуло. Констанция, сидевшая поодаль, вдруг побледнела так, будто готовилась потерять сознание.

— Я… Простите меня!.. Пожалуйста!

Она, качаясь, поднялась на ноги и вцепилась в край стола, чтобы не упасть. В ее глазах застыла мука. Она так сильно прикусила нижнюю губу, что та начала кровоточить. Девушка умоляюще взглянула на Родриго, как будто только он мог помочь ей, и он успел вскочить и поймать ее, когда она, ослабев, начала медленно опускаться на пол.

Констанция принялась рыдать, громко и исступленно. К этому моменту все уже были на ногах, и дон Карлос спешил на помощь своей воспитаннице. Подойдя к Констанции, дон Карлос что-то мягко, но решительно сказал ей и затем вывел ее из столовой.

— Я ненавижу ее! — прокричала Констанция в дверях. — Я умру, если ты женишься на ней!..

Все переглянулись, брови не просто поднялись, а взлетели вверх, и донья Игнасия с непроницаемым выражением лица вышла из-за стола и поспешила за братом и Констанцией.

Эйприл, почувствовав неприятное ощущение тяжести в животе, воспользовалась моментом, когда на нее никто не смотрел, и улизнула в сад через открытое французское окно.