Невеста в ожидании

Глава 13

Около часа, а может быть, и больше Эйприл просидела согнувшись около окна. Вначале она надеялась, что дон Карлос придет к ней, чтобы извиниться. Но никто не пришел, и в конце концов Эйприл легла в кровать и, свернувшись калачиком, застонала, как раненое животное. Она все еще тешила себя мыслью, что утром дон Карлос должен будет объясниться. Ему придется пролить свет на его отношение к Констанции.

Но когда он встретил Эйприл после завтрака, — а она теперь почти всегда завтракала в своей комнате, — на одной из широких террас, огибающих центральный дворик, он всего лишь спокойно посмотрел на нее и поинтересовался, хорошо ли она спала.

Эйприл хотелось кричать. Она смотрела на дона Карлоса почти умоляюще, но он поспешно придвинул ей стул со своей обычной безупречной вежливостью, а затем заговорил о беспорядке, причиненном вчерашними гостями. Оказывается, донья Игнасия лично принимала участие в уборке и специально для этого встала на рассвете.

— Все, что она делает, она делает очень тщательно, — заметил дон Карлос, — и благодаря ей, вечер прошел успешно. Жаль только, что ты сочла необходимым удалиться в свою комнату так рано. Я объяснил нашим гостям, что ты была не совсем здорова.

Эйприл неподвижно сидела на стуле, с удивлением разглядывая его. Внезапно ей захотелось истерически рассмеяться. Все это было совершенно невероятно! Дон Карлос, в своем изящном сером костюме с итонским галстуком, смотрел на нее с неприкрытым упреком в глазах, а его губы были сжаты, как стальной капкан; трудно было поверить, что эти губы могут вознести на вершину блаженства, прямо вверх, к звездам!

Она задрожала, а ее пальцы вцепились в ручки кресла. Затем она попыталась поймать его взгляд, пристально посмотрев на него. Но мрачное выражение его глаз почти испугало ее.

— Мне жаль, что тебе пришлось… извиняться за меня, — натянуто произнесла она.

Дон Карлос слегка пожал плечами и отошел к перилам террасы.

— Я согласился с предложенным планом дня рождения Констанции, — сказал он. — Мисс Хардингтон не могла прийти вчера вечером, но прислала записку с напоминанием, что если план будет принят, то необходимо приступать к его осуществлению. Отели на юге по-прежнему переполнены, поэтому нам придется забронировать номера для нашей вечеринки. Я предложил, что сам забронирую гостиницу и сделаю все необходимые приготовления для поездки.

— Понятно, — ответила Эйприл.

Он холодно посмотрел на нее:

— Я уверен, что тебе понравится Гранада. Это одна из главных достопримечательностей нашей страны. Такие места, как Альгамбра, надолго остаются в памяти, а в Генералифе — летней резиденции наших королей — находится знаменитый Львиный двор. Тебе, без сомнения, еще многое понравится.

Он говорил так монотонно, будто зачитывал цитаты из путеводителя, и Эйприл недоумевала, что случилось с его прекрасным голосом — трепетным, нежным, мужественным, — который описывал ей прелести Андалузии всего лишь прошлой ночью.

Теперь он и она держались друг с другом как чужие. Нельзя было даже вообразить, что еще совсем недавно он страстно сжимал ее в своих объятиях. Эйприл перевела дух и подумала, что, возможно, прошлой ночью она слишком поспешно поверила в его любовь.

Она разжала губы, чтобы сказать: «Я все-таки не смогу стать вашей женой!..» — но по непонятной причине эти слова так и не были произнесены.

— Я уверена, что мне там понравится, но мы празднуем день рождения Констанции, — проговорила она монотонно. — Так что именно Констанция должна наслаждаться поездкой!

Начиная с этого момента и до того дня, когда они отправились в Гранаду, дон Карлос вел себя с ней так, будто она была почетным гостем в его доме, а вовсе не его невестой. Напротив, по отношению к Констанции он часто был подчеркнуто нежен, и она расхаживала по дому с такой победоносной улыбкой, какой раньше Эйприл у нее не замечала. Каждый раз при взгляде на Эйприл в ее глазах светилось торжество.

Утро ее дня рождения было полным блеска андалузским утром, типичным для этого времени года. Они выехали в двух машинах сразу после очень раннего завтрака. Джессика оказалась права насчет доньи Игнасии — та действительно отказалась их сопровождать, а Родриго, напротив, охотно принял приглашение. Они заехали за леди Хардингтон и ее дочерью в дом сэра Джеймса Хардинггона, и Марк Феррерс тоже был там. Джессика сама вела машину, она пригласила к себе Родриго, а леди Хардингтон села между Констанцией и Марком Феррерсом на заднем сиденье одной из двух машин дона Карлоса, которой управлял шофер. Сам дон Карлос сидел рядом с Эйприл за рулем своего белого лимузина.

Если вначале Эйприл предполагала, что путешествие смягчит его сердце и, возможно, он попробует извиниться за свое поведение, то на самом деле ничего подобного не произошло. Когда он впервые увидел Констанцию этим утром, то улыбнулся ей своей самой ослепительной и нежной улыбкой, обнял ее и поцеловал в голову, а затем вручил ей сафьяновую шкатулку, в которой лежали браслеты и ожерелье из кованого серебра с бирюзой. В восторге она обхватила его за шею и поцеловала так пылко, что Эйприл невольно отвела глаза. В этот момент донья Игнасия поспешила вручить свой подарок; видимо, она просто хотела отвлечь внимание Констанции от дона Карлоса.

Эйприл также не осталась в стороне. Она протянула Констанции небольшую коробку в подарочной обертке. Когда девушка развернула ее, она, казалось, была приятно удивлена. В коробочке лежало несколько английских батистовых носовых платочков и флакон французских духов, которые когда-то подарили самой Эйприл.

— А, как вы добры! — пробормотала Констанция и, казалось, хотела обнять и Эйприл, но вовремя вспомнила, кто она такая и по какой причине находится здесь. Покраснев, она немного застенчиво повторила: — Вы очень добры. Большое спасибо!

Эйприл почувствовала острый приступ сожаления. Если бы только Констанция была обычной воспитанницей дона Карлоса — без всяких собственнических интересов по отношению к нему! — они смогли бы поладить друг с другом совсем неплохо.

Ненадолго задержав взгляд на Эйприл, дон Карлос сообщил, что им пора отправляться. Донья Игнасия вышла вместе с ними во двор и махала им вслед, пока они не выехали за ворота.

От доброжелательного настроя дона Карлоса не осталось и следа, как только он оказался наедине с Эйприл. Он был очарователен с леди Хардингтон и Джессикой, но в машине он поддерживал со своей невестой лишь вежливый светский разговор, обсуждая виды за окном.

Они остановились на ленч в восхитительном маленьком городке, чрезвычайно заинтересовав местное население вереницей своих шикарных машин, а после этого продолжили путешествие. Машина дона Карлоса неслась на такой скорости, что тонкие струйки воздуха буквально вспенивались на ходу. Впрочем, когда они наконец добрались до Гранады, Эйприл почувствовала, что совсем не так измождена, как предполагала.

В этот день они не пытались осматривать достопримечательности, а направились прямо в гостиницу, где для них были заказаны комнаты. Это был очень необычный отель, больше похожий на средневековый постоялый двор; он располагался так близко от Генералифе, что гости, попивающие послеобеденный кофе на террасе, могли любоваться стройными зелеными тисами возле дворца, которые задумчиво покачивались на фоне звездного ночного неба.

В Гранаде звезды такие яркие, что необъятный небесный купол напоминает витрину ювелира, искрящуюся бриллиантами. Сьерра-Невада впечатляет и при дневном свете, но еще больше — тогда, когда она подсвечена закатными сполохами и темной массивной стеной касается звезд, когда ночь окутывает поля, полные одурманивающего запаха, поднимающегося с табачных плантаций в конце дня.

Эйприл пришла в восторг, впервые увидев долину, в которой мавры основали Гранаду. Она уже привыкла к пышной растительности Андалузии, но эта долина превосходила все знакомые ей места изобилием фруктов, цветов и зерна. Нигде она не встречала такой золотой пшеницы, нигде не вдыхала такого пьянящего аромата, как тот, что доносился с табачных плантаций, когда на небе мерк свет и мягко, как прозрачный покров, опускались сумерки.

В отеле ее оживление сменилось усталостью, и Эйприл была рада, что все тут же разошлись по номерам. В ее комнате была роскошная ванная, которой она немедленно воспользовалась, после чего переоделась к ужину, надев простое легкое платье, вовсе не предназначенное для вечернего выхода в свет, но вполне уместное после длинного дня, посвященного путешествиям.

Когда она спустилась на первый этаж, леди Хардингтон и Джессика, обе изысканно одетые, уже потягивали напитки вместе с доном Карлосом в одной из уютных гостиных, выходящих на террасу. За окнами стояла тихая теплая ночь, а с террасы доносились взрывы смеха, с шумом вылетали пробки из бутылок шампанского и звенел лед в бокалах.

Дон Карлос тут же поднялся, придвинув стул Эйприл. Она не успела еще усесться, как к ним присоединилась Констанция в пестром цветастом платье, самом ярком в ее гардеробе. Она выглядела веселой и оживленной и, казалось, совсем не устала после целого дня пути. Так как это был день ее рождения, она села напротив своего опекуна за большой стол, накрытый для их компании, и стала исполнять роль хозяйки.

Были подняты бокалы за ее здоровье и счастье, и она сверкала, как многогранный бриллиант. Марк Феррерс, сидевший рядом с ней, восхищался ею так открыто, что Эйприл, видя, как начал хмуриться дон Карлос, захотела предупредить Марка, чтобы тот был осторожнее, тем более, что Родриго тоже выглядел немного мрачно. В соседней зале призывно звучала музыка, но дон Карлос решительно не хотел, чтобы его воспитанница танцевала после такого изнурительного дня, и в конце концов она послушно отправилась спать. На прощание Констанция подарила обоим юношам улыбку, ясно говорившую о том, что ей приятно их внимание. Никто, кроме Эйприл, не заметил, какое недовольное выражение появилось при этом на лице дона Карлоса. Сославшись на усталость, Эйприл тоже отправилась спать. Она не знала, последовала ли Джессика ее примеру или, воспользовавшись случаем, завлекла дона Карлоса на залитую лунным светом террасу, чтобы переброситься с ним парой слов в интимной обстановке, коль скоро к тому не было препятствий, так как едва ли леди Хардингтон обеспокоила бы себя напоминанием дочери о том, что дон Карлос обручен с другой.

Но едва Эйприл оказалась в кровати, она тут же подумала о пламенеющих рыжих волосах Джессики и ее пленительных глазах. Она изо всех сил старалась не поддаваться чувству ревности, но при этом вспоминала мерцающий взгляд дона Карлоса, направленный на Констанцию. Она чувствовала себя очень несчастной, ведь дон Карлос так холодно поцеловал ей руку, желая ей спокойной ночи.

Следующий день был посвящен осмотру достопримечательностей, и в ярком солнечном свете, который заставлял легкую россыпь снега на Сьерра-Неваде сверкать подобно щедро разбросанной бриллиантовой пыли, Эйприл впервые увидела Альгамбру, дворец из розового камня, вполне оправдывающий свое название. Альгамбра означает «красная», как объяснил Эйприл дон Карлос. Затем он повел их в самое сердце дворца — который на самом деле состоял из трех дворцов, располагающихся за чрезвычайно широкими внешними стенами, — и они осмотрели Львиный двор и Миртовый двор, где диковинные рыбы резвились в мраморном бассейне, высокие кипарисы мечтательно покачивались в вышине, а двенадцать львов отбрасывали тени на мостовую, отмечая таким образом время.

В Альгамбре Эйприл была поражена красотой ее позолоченных куполов, сверкающей кружевной лепниной, инкрустированной стеклом, бесконечными коридорами и подземными палатами. Когда они покинули дворец, ее везде преследовал запах горячих тисов, а под ногами она все еще ощущала тяжелый мрамор полов, так что Эйприл была даже рада небольшой передышке на террасе гостиницы, где они восстановили силы перед тем, как вновь приступить к осмотру достопримечательностей. Уже до обеда у нее появились первые впечатления о Гранаде: старинная улочка Закатин, оживленная, как пчелиный улей, шелковый базар, шумный и благоухающий пряными восточными ароматами, многочисленные мосты, нависающие над знаменитым ущельем Дарро. Эйприл показалось, что Гранада, несмотря на толпы туристов и вполне современные отели, вся состоит из крутых и узких улочек, вымощенных скользкими круглыми булыжниками, и что по яркости и живописности она превосходит все, что может предложить остальной мир.

Теперь Эйприл понимала растущий с каждым часом восторг Марка Феррерса. Она чувствовала, что художник в нем заслонял собой обыкновенного человека и, что Констанция больше не представляла для него интереса. Он все время беседовал с Эйприл, так как ее тоже переполняло изумленное восхищение иностранки, а Констанция при каждой удобной возможности неистово флиртовала с Родриго. Джессика не отходила от дона Карлоса, задавая ему множество нетерпеливых вопросов, хотя все это она уже видела раньше — и, возможно, не один раз! — и только леди Хардингтон, жалуясь на жару, объявила, что больше не будет осматривать достопримечательности и вряд ли теперь выйдет из отеля до отъезда.

У Эйприл возникло ощущение, что дон Карлос игнорирует ее, насколько позволяет его воспитание. Он заботился о том, чтобы она не уставала, чтобы не находилась все время на солнце и чтобы у нее всегда под рукой был свободный стул. Но поскольку он точно так же заботился о всех остальных женщинах в их компании, то его внимание к ней не было заметно. И даже сознание того, что она является его невестой, не помогало Эйприл избавиться от чувства, что ею пренебрегают. Он внимательно присматривал за Констанцией, с интересом слушал Джессику, а для Эйприл у него не оставалось ничего, кроме холодной вежливости.

В этот вечер они поужинали рано, чтобы посвятить оставшееся до полуночи время танцам. Для Констанции только теперь начался настоящий праздник. Раньше ей не разрешали танцевать в бальных залах гостиниц, но отныне этот запрет снимался. Во время путешествия Эйприл показалось, что Констанция только начинает наслаждаться жизнью в полной мере. Было ли ее существование под крылом донны Игнасии так ограниченно, что не давало ей возможности развиваться, как развиваются остальные девочки, заставило ли оно Констанцию выработать в себе болезненную привязанность к опекуну, по сути единственному мужчине, с которым ей позволяли общаться, — об этом оставалось только догадываться, но очевидно, что с момента их приезда в Гранаду Констанция постоянно демонстрировала жадную потребность новых впечатлений. А если ее опекун упрекал ее в чем-либо, она на мгновение выпячивала губки, но затем вновь становилась весела.

Тот факт, что дон Карлос может быть ею недоволен, вдруг перестал ее волновать. Ее гораздо больше заботило присутствие рядом двух молодых людей — Марка Феррерса и Родриго, — осыпающих ее комплиментами, не отходящих от нее ни на шаг, танцующих с ней, если ей неохотно давали на это согласие. Ей позволили выпить бокал шампанского за ужином, и это тоже возымело свой эффект. Констанция начала вести себя еще раскованнее и, казалось, стала еще привлекательнее. Едва закончился ужин, она попросила дона Карлоса отвести ее в танцевальную залу, а так, как это был день ее рождения, то остальные женщины смотрели на нее с ободряющей улыбкой. Эйприл улыбалась, поскольку понимала, что Констанция необыкновенно мила и хотя бы поэтому заслуживает праздника. Джессика улыбалась более сдержанно, так как взяла на себя роль наставницы юной красотки, впрочем, ей ничего более и не оставалось. Леди Хардингтон улыбалась потому, что обед был великолепен, а дон Карлос вел себя с ней чрезвычайно галантно. У Родриго и Марка на лицах не было заметно особого энтузиазма. Но вскоре Марк отправился танцевать с Констанцией, Джессика танцевала с доном Карлосом, а Эйприл и Родриго сидели за столиком на краю площадки и беседовали. Леди Хардингтон удалилась, чтобы привести в порядок свой внешний вид, несколько подпорченный жаркой ночью и слишком тесным платьем; ее лоб под элегантной прической покрылся каплями пота.

Родриго выглядел мрачным. Эйприл никогда не видела его таким. Он не пригласил ее танцевать, несмотря на то, что дон Карлос, решив выйти на танцплощадку, отдал предпочтение Джессике. Без сомнения, в свое время он бы вернулся за стол и пригласил на танец свою невесту, но в настоящий момент она единственная осталась без кавалера и с нетерпением ожидала окончания вечера. В ее сумочке лежало письмо из Бразилии от сеньоры Кортес, которая расточала извинения по поводу того, как она вынуждена была обойтись с такой превосходной гувернанткой, сообщала, что она вновь сошлась со своим мужем, и предлагала немедленно переслать Эйприл деньги, если она захочет вновь работать у них. Очевидно, дон Карлос поддерживал с ними связь, но не уведомил их, что они с Эйприл обручены. Поэтому сеньора Кортес, переведя на его счет задолженность Эйприл по зарплате, не видела причин, почему бы Эйприл вновь не стать членом их семьи. Только на этот раз они живут в Бразилии — очаровательном месте для молодой и независимой девушки, так, по крайней мере, уверяла сеньора Кортес.

Наблюдая, как ее жених танцует со своей воспитанницей, Эйприл невольно нащупывала в сумочке конверт и размышляла, стоит ли ей что-либо предпринять в связи с предложением сеньоры Кортес. Может, это единственно возможный выход из создавшейся ситуации?

— Я ненавижу его так сильно, что мог бы вспороть ему глотку, — пробормотал Родриго. Он наблюдал, как Марк Феррерс, любезничая с Джессикой, поглядывает поверх ее головы на Констанцию. — Если бы не он, я бы наслаждался сегодняшним вечером. Констанция изменилась! Она уже не так поглощена моим сводным братом, которым она так долго восхищалась. Сегодня она готова кокетничать, а это уже что-то! Но, к несчастью, подвернулся другой мужчина, с которым она и кокетничает!

Эйприл заметила, что Марк Феррерс и Джессика направляются к ним, и приветливо улыбнулась своему соотечественнику. Ему ничего не оставалось, кроме как пригласить ее на танец, и она быстро шепнула Родриго:

— Воспользуйтесь случаем! Я отвлеку Марка от Констанции… на какое-то время, по крайней мере!

Заметив, как нахмурился дон Карлос при виде стоящего рядом с ней Марка, Эйприл вновь лучезарно улыбнулась англичанину. Она даже позволила ему — задолго до окончания танца — увлечь ее на террасу, и в спокойном и безмятежном лунном свете, окруженные со всех сторон покачивающимися кипарисами, они исчезли в глубине гостиничного сада.

— Bay! — воскликнул Марк, когда они оказались так далеко от гостиницы, что не были видны огни танцевальной залы. Он попытался ослабить воротничок и вытер лицо шелковым носовым платком. — Эта девушка, Констанция, по сокрушительности своего обаяния может сравняться сразу с несколькими испанскими женщинами — особенно в этом возрасте, когда она напоминает спелый фрукт, качающийся на ветке! — но я понял, что ее обаяния хватает ненадолго. Вы… — и он взглянул на пушистую темную головку Эйприл, почти касающуюся его плеча, — слава богу, вы англичанка и не ждете, что я влюблюсь в вас. Не то, чтобы я не смог влюбиться в вас, — признался он, — но не в такой день! Честно говоря, все эти экскурсии… да еще с вашим благородным женихом, который так учтив и заботлив! Когда я езжу осматривать достопримечательности, то восхищаюсь только тем, что мне нравится, и желательно в одиночестве, а не в такой компании!

— Я знаю. — Эйприл присела на белую садовую скамью и расправила складки своего розового платья, которое выглядело бледным, словно крылышки мотылька в лунном свете. — Точнее сказать, я понимаю, что вы имеете в виду, ведь вы художник.

— А вы, хотя и не художница, но действуете чрезвычайно успокоительно.

Он присел рядом с ней на скамейку.

— Думаю, вы разделяете мое восхищение. Я, как, наверное, каждый художник, чувствую потребность нарисовать все это!

Они продолжали беседовать о мавританском искусстве, хотя прошло уже довольно много времени с тех пор, как они ушли из гостиницы. Со стороны казалось, что Эйприл с чрезвычайным вниманием выслушивает каждую фразу, произнесенную Феррерсом, но на самом деле она думала о Родриго. Она видела, как он уводит Констанцию куда-то вглубь сада, и решила, что Родриго поступил правильно.

Дон Карлос должен впасть в ярость — и, без сомнения, это случится, когда он обнаружит, что они затеяли, — но в тот момент Эйприл казалось, что у него нет никакого права сердиться, так как Констанция — всего лишь его воспитанница, а Родриго любит ее. Она все равно должна выйти замуж когда-нибудь, почему же не за Родриго, который так очарователен и дружелюбен и к тому же так привязан к ней?

Тут Эйприл почувствовала легкий приступ раскаяния, поскольку у нее не было ни малейшего права вмешиваться в дела дона Карлоса и поощрять неповиновение его воспитанницы у него за спиной. Но ей тут же пришло на ум, что дон Карлос, будучи обрученным, не имеет никакого права выказывать свою ревность по отношению к каждому мужчине, который приближается к Констанции, а она была совершенно уверена в том, что это именно ревность, неприкрытая и примитивная, — и чувство неловкости тут же исчезло. Эйприл почувствовала твердую уверенность, что действует на благо Констанции.

Девушка хочет узнать мир вокруг себя, она хочет быть свободной. А если дон Карлос сам мечтает жениться на ней, почему он не сделал ей предложения, вместо того, чтобы делать его ей, Эйприл? Почему он не дождался семнадцатилетия Констанции и не попросил выйти за него замуж, не усложняя при этом жизнь других людей… впечатлительных людей, вроде нее самой, ведь она никогда не перестанет отчаянно любить его!

Он любит Констанцию! А до Констанции он любил ее мать. Все это вполне естественно. Эйприл чувствовала себя брошенной, одинокой, у нее ныло сердце, когда она рассеянно слушала, как Марк Феррерс восторгается по поводу красот Гранады. Она машинально отвечала ему, а про себя говорила; «Будет лучше всего, если я уеду прямо сейчас, и как можно быстрее. Сеньора Кортес предложила мне выход!» — но, услышав позади себя резкий голос дона Карлоса, она виновато вскочила и повернулась к нему.

— Так вот где вы оба! — Голос дона Карлоса звенел от еле сдерживаемого гнева. — Я везде ищу тебя, Эйприл, и нахожу тебя здесь… с сеньором Феррерсом!

Эйприл спокойно взглянула на него.

— Зачем? — вымолвила она. — Зачем ты искал меня?

Какое-то мгновение ей казалось, что взгляд его темных глаз испепелит ее, таким негодованием они пылали.

— Зачем? — ледяным голосом повторил он. — Констанция и Родриго оба исчезли, и я намереваюсь разыскать их! Если вы в состоянии прервать вашу всепоглощающую беседу и присоединиться к поискам, то будьте добры сделать это немедленно, пока они все еще где-то поблизости!

— Зачем? — снова спросила Эйприл. — Ты боишься, — странная, неуравновешенная, легкомысленная нотка прозвучала в ее голосе, — что они сбегут?

— Женщины из моей семьи не убегают, — презрительно ответил он.

— Нет, — сказала Эйприл. Ее широко открытые глаза пристально смотрели на него, длинные волосы развевались под дуновением ночного бриза. — Женщины в твоей семье поступают так, как им велят, правда, дон Карлос? Они выходят замуж по приказу, отказываются выходить замуж тоже по приказу! — Эйприл забыла, что рядом стоит Марк Феррерс. Она уже не могла остановиться и в запальчивости продолжала: — Я согласилась выйти за тебя замуж, потому что так ты мне приказал!.. Не думаю, что тебе приходило в голову, будто я могу отказаться! Ведь ты знаменитый дон Карлос де Формера-и-Сантос, который может предложить так много, а я маленькое ничтожество, которое должно прыгать от счастья, что все это было предложено ему. Но я не счастлива! Ни в малейшей степени меня не переполняет чувство благодарности, и если смогу найти для тебя Констанцию… — она развернулась, как будто собираясь напролом бежать в темноту, — тогда возьми назад свое предложение и сделай его ей. Так как до тех пор, пока ты не женишься на Констанции и не избавишь Родриго от страданий раз и навсегда, никто не сможет быть счастливым… я менее всего!

Она отступила в темноту, но Марк Феррерс схватил ее за руку.

— Но послушайте, послушайте, — запротестовал он, — я вовсе не собирался быть причиной этих ссор!

Она вырвала свое запястье.

— Вы тут ни причем. Это должно было случиться. Я собираюсь найти Констанцию!

— Эйприл! — крикнул дон Карлос совершенно другим голосом, но она уже исчезла среди деревьев.

Почти рыдая, расстроенная так, как никогда раньше в своей жизни, Эйприл неслась по тропинке между темными рядами кипарисов, а когда она услышала, что дон Карлос кинулся вслед за ней, то спряталась за деревом. Затем она с удвоенной скоростью бросилась назад к гостинице и почти столкнулась с Джессикой Хардингтон, стоявшей у входа. Джессика выглядела так, как будто пыталась что-то сообразить.