Невинная наследница

Глава 7

Лорд Навер и сэр Джордж уехали несколько раздраженными. Сэр Джордж предупредил герцога, что он пожалеет о предпринятых шагах. Вдовствующая герцогиня отказалась от предложения внука проводить ее, так как хотела поговорить с Равеллой.

— Хорошо, мадам, но умоляю вас осторожно выбирать темы. Моя подопечная до сих пор вела очень замкнутую жизнь.

Старая женщина проницательно посмотрела на него. Она видела больше, чем можно было предположить.

— Ты выиграл сражение, мальчик, — сказала она. — Хотелось бы знать, что еще привлекает тебя, кроме радости победы.

— Вы слишком любопытны, бабушка. Оставляю вас поболтать с Равеллой о прежних днях. Но не рисуйте их слишком привлекательными, чтобы ее не огорчило собственное положение сейчас.

Равелла посмеивалась.

— Вы знаете, что это неправда, пекки, — сказала она. — Вы знаете, что я не буду огорчаться, пока я с вами.

Герцогиня быстро посмотрела на каждого из них, но воздержалась от комментариев, указав на стул рядом со своим креслом.

— Подойди и сядь, дитя, и мы поговорим о твоей маме.

Герцог оставил их одних и пошел через двери за библиотекой, которые вели в другое крыло дома, занимаемое Хью Карлионом. В отличие от остального дома комнаты Хью были обставлены очень просто, без всякой роскоши. В его комнате был большой письменный стол, всегда заваленный счетами и письмами герцога. Во всю длину одной стены стоял книжный шкаф, а над камином в раме висел портрет лорда Веллингтона, написанный за несколько лет до Ватерлоо. Кресла у камина были обтянуты простой кожей, и герцог часто говорил, что это место напоминает ему казарму более чем что-либо еще.

Когда вошел герцог, он встал из-за стола.

— Доброе утро, Себастьян, — сказал он. — Я рад, что ты пришел. Я хотел поговорить с тобой.

— Я подумал об этом и дал тебе время приготовиться к лекции. Ты, и правда, хочешь прочитать ее мне?

Капитан Карлион провел рукой по волосам, взлохматив их. В этот момент он выглядел совсем мальчишкой.

— Я не знаю, что тебе сказать, Себастьян. Ты, кажется, стараешься устроить скандал.

Герцог засмеялся:

— Не тревожься, мой дорогой. Ты квохчешь надо мной, как курица, по ошибке высидевшая утенка. Не беспокойся, умоляю.

— Как я могу не беспокоиться? Весь Лондон будет обсуждать это уже утром. Надо что-то делать!

Герцог улыбнулся и уселся в одно из кожаных кресел.

— Я успокою тебя, сказав, что кое-что сделано. Если тебе интересно, могу сообщить, что Элинор, Джордж, Артур и бабушка посетили меня сегодня утром в праведном гневе по поводу последнего из моих ужасных деяний.

— Я не сомневался, что такая депутация появится, но ты сказал, что сделал что-то для устройства мисс Шейн. Она поедет к леди Элинор?

— Определенно нет. Я сказал тебе, что Джордж заберет ее состояние только через мой труп. То же относится и к Артуру. Он был еще больше мрачным ханжой, чем обычно. Но глаза его заблестели, едва он подумал, что замок получит деньги, уплаченные за ее содержание там.

— Раз ты отказал им, герцогиня Хесс возьмет ее, полагаю?

Герцог покачал головой:

— Нет, моя подопечная останется со мной в Мелкомб-Хаус.

Хью Карлион уставился на него:

— Но это невозможно! Ты сам знаешь!

— Мой дорогой Хью, — устало заметил герцог. — Ты живешь со мной уже семь лет. Неужели ты еще не знаешь, что слово «невозможно» не входит в мой словарь?

— Тогда как…

— Ночью я просмотрел список моих родственников и обнаружил, что испытываю неприязнь к каждому из них. Но я вспомнил, что одну из них я не видел долгие годы. Я навестил ее сегодня утром и нашел неожиданно очаровательной и полностью подходящей для меня. Моя сестра Гарриэт приедет сюда сегодня днем.

— Леди Гарриэт!

Хью Карлион выкрикнул ее имя так странно, что герцог посмотрел на него.

— Да, Гарриэт, — повторил он. — Я почти забыл о ее существовании, но она лучше, чем я о ней помнил. Я нашел ее, Хью, в грязном маленьком домике в Челси. Ты, конечно, знаешь, что она овдовела?

— Да, я слышал, что сэр Гифорд умер.

— Перед смертью он растратил до единого пенни свое состояние и состояние Гарриэт. Сестра живет со своей свекровью, старой каргой, которая делает ее жизнь невыносимой. Во всяком случае, Гарриэт не притворялась, что не обрадовалась моему предложению приехать сюда и стать компаньонкой Равеллы. Я узнал, что она часто думала обратиться ко мне, но боялась, так как семья красноречиво описала не только мои злодеяния, но и полное равнодушие к чему-нибудь, кроме собственных интересов.

Герцог говорил, как бы забавляясь, но когда он посмотрел на Хью, то заметил, что тот не улыбается. На лице его застыло выражение мрачного предчувствия.

— Что случилось, Хью?

— Если твоя сестра приедет, чтобы вести дом, — сказал Карлион после некоторой паузы чуть сдавленным голосом, — моя служба будет тебе не нужна. Я хочу уйти сразу, Себастьян.

Герцог вскочил.

— О Юпитер, какая чушь лезет тебе в голову! Гарриэт приезжает сюда вести дом! Все будет идти так, как шло, только Гарриэт будет компаньонкой Равеллы, а мои обеды будут проходить где-то еще.

При этом капитан Карлион засмеялся:

— Действительно, так будет лучше. Ты, правда, хочешь ввести Равеллу в общество?

— Ее и не надо вводить. Охотники за приданым усеют ступеньки, ты это знаешь. В этом случае у тебя будет больше работы, чем раньше. Кроме того, Хью, ты знаешь, что я не могу без тебя. Ты мой постоянный советчик, и, если ты оставишь меня, дьявол заберет свою добычу.

Герцог положил руку на его плечо. Это был жест симпатии, но на лбу Хью осталась морщина.

— Но меня не должны видеть. Я должен остаться в полной изоляции. Не возражаю против слуг, они привыкли ко мне, но если что-нибудь понадобится леди Гарриэт, пусть она напишет.

— Дорогой друг, устраивай сам как тебе удобно. Когда ты приехал сюда, было понятно, что ты будешь видеть кого хочешь и делать что хочешь. Если тебя устраивает, чтобы я был твоим единственным гостем, кто спорит?

— Это только доказывает, во что я всегда верил. — Карлион засмеялся, откинув голову. — Себастьян, я никогда не знал лучшего языка, чем у тебя. Ладно, я остаюсь. Но прошу тебя еще об одном. Пусть леди Гарриэт не знает, что я живу здесь. Слуги могут говорить обо мне как о «надзирателе», и, поскольку дело касается мисс Шейн и леди Гарриэт, я останусь безликой, невидимой машиной.

— Как хочешь, хотя я уверен, что, если бы ты увидел Гарриэт снова, ты ведь знал ее, когда она была ребенком, ты бы подумал, что она стала лучше. После стонов и хныканья остальных я едва мог подумать, что она моя сестра.

— Я не хочу снова видеть леди Гарриэт, — четко произнес Хью Карлион.

Герцог посмотрел на него и ничего не ответил. Он знал, как чувствителен кузен к своей внешности и как боится, что его будут жалеть.

— Хорошо, значит, все решено. Пойду посмотреть, что еще сотворила моя подопечная. Я оставил ее с бабушкой, без сомнения, теперь старая прожигательница жизни уехала домой.

Пока герцог говорил, раздался легкий стук в дверь.

— Войдите, — сказал Карлион, предполагая, что это кто-то из слуг.

Дверь открылась, и появилась Равелла.

— Вы здесь, пекки! — воскликнула она с восторгом. — Я искала вас по всему дому. Я ужасно боялась, что вы снова уедете.

С этими словами она вошла в комнату. Хью Карлион застыл от изумления, потом отвернулся к окну, встав спиной к Равелле, и резко сказал:

— Убери ее!

Но до этого Равелла успела посмотреть на него, не проявляя ни удивления, ни ужаса, ни любопытства. В солнечном свете изувеченное лицо капитана было хорошо видно, но герцог заметил на лице Равеллы только выражение удовольствия и интереса, когда она сказала:

— Я знаю, кто вы! Вы — капитан Карлион.

Не дожидаясь представления, она пробежала по комнате и встала рядом с ним.

— Я так взволнована, встретив вас, сэр, — сказала она. — Я так много слышала о вас и о вашей храбрости. О вас говорила миссис Пим, а Лиззи — ваша преданная поклонница. Она говорит, что они гордятся вами и что многие не остались бы в Мелкомб-Хаус, если бы не честь выполнять ваши приказы. Я хотела попросить пекки привести меня к вам, но теперь мы встретились.

Казалось, голос Равеллы гипнотизировал Хью Карлиона. Ему пришлось повернуться и увидеть ее. Он смотрел ей в глаза, ожидая, что она постарается спрятать чувство ужаса. Но Равелла, совершенно не понимая ни его напряженности, ни наблюдающих глаз герцога, нетерпеливо продолжала:

— Вы покажете мне свои медали, сэр? Лиззи сказала, что у вас есть меч, который вы получили от французского генерала, когда взяли его в плен с одной рукой. Это, наверное, был трогательный момент. Мне больше всего хотелось бы посмотреть этот меч.

Хью продолжал смотреть на нее, потом, к удивлению Равеллы, его оставшийся глаз подозрительно увлажнился.

— Я с удовольствием покажу вам меч, — сказал он, и ей показалось, что его голос дрожит.

— Не надо, если это затруднит вас, — быстро сказала она. — Но мне это особенно интересно, потому что мой папа тоже сражался при Ватерлоо. Ему повезло, он прошел всю кампанию без царапины. Он часто говорил мне, какая славная это была победа, какие храбрые люди участвовали в бою… Я очень скучаю без его рассказов. Как вы думаете, не могли бы вы иногда рассказать мне что-нибудь?

— Возможно.

Голос капитана был еще не твердым. Он посмотрел на герцога:

— Я рад, Себастьян, твоему решению, что мисс Шейн останется в этом доме.

Герцог, казалось, внимательно изучал свое кольцо с печаткой.

— Теперь ты понимаешь, что решение оставалось не за мной, а за Равеллой, — ответил он равнодушно. — Она приехала без приглашения и отказалась уезжать.

Равелла посмеивалась с довольным видом.

— Я бы умерла, пекки, если бы вы отослали меня к этому краснолицему важному старику или к тому, похожему на смерть. Я ужасно боялась, что вы хотите отделаться от меня, боялась, что вы рассердитесь из-за того, что приехала ночью. Но теперь я рада, что так сделала.

— Это напоминает мне, — внезапно вспомнил герцог, — что вы не сказали мне, почему предприняли столь дерзкое путешествие.

Равелла вспыхнула и опустила глаза.

— Вы простите меня, — тактично произнес Карлион. — Я должен посмотреть, чтобы были готовы комнаты для леди Гарриэт.

— Конечно, Хью, — согласился герцог.

— Я увижу вас скоро, сэр? — нетерпеливо спросила Равелла. — Я так хочу услышать ваше мнение о битве при Ватерлоо.

— Вы можете приходить ко мне, — сказал Хью Карлион, — при условии, что не будете упоминать мое имя при леди Гарриэт или при ком-нибудь другом, кроме слуг в доме.

— Вы не хотите, чтобы леди Гарриэт узнала вас?

— Нет. Для нее я буду «надзирателем». Обещаете хранить мой секрет?

— Конечно обещаю! Я полагаю, у вас есть причины не встречаться с людьми, — простодушно сказала Равелла. — Я не выдам вас, сэр.

Хью Карлион поклонился и ушел. Если бы кто-нибудь наблюдал за ним, то увидел бы, что он шел быстро, подняв голову и расправив плечи, вместо того чтобы медленно двигаться с опущенной головой, как бы боясь посмотреть миру в лицо.

Когда дверь за ним закрылась, герцог сел на стул у камина.

— Итак, Равелла, — сказал он, — я жду объяснений.

— Простите, что я заснула прошлой ночью, пекки. Миссис Пим сказала, что вы приходили в будуар и отнесли меня в постель. Я старалась не спать. Я разговаривала с вашей собакой долго, но, наверное, слишком устала.

— Вы не ответили на мой вопрос, — холодно напомнил герцог.

— Должна ли я отвечать? — застенчиво спросила Равелла.

— Я настаиваю на этом.

— Тогда… это… Адриан Холлидей, — пролепетала Равелла. — Он рассердил меня… Я ненавижу его.

— Адриан Холлидей? А, новый управляющий! Я забыл его имя. Чем же он рассердил вас?

— Он говорил такие вещи… Я сказала, я ненавижу его.

— Но ведь вы сами выбрали его в управляющие! Это тревожная новость, Равелла. Вы недовольны им? Я полагаю, вы хотите, чтобы я уволил его.

— Уволить его? — Равелла колебалась, как будто такая мысль не приходила ей в голову. Минуту она обдумывала, потом добавила: — Нет, пекки, я не прошу вас, делать это. Адриан хороший управляющий. Он делает все, что должно было быть сделано еще давно, и люди любят его, особенно фермеры. Моя ссора с ним не связана с его работой.

— Тогда это что-то личное?

Равелла кивнула.

— Полагаю, он сказал, что любит вас.

Равелла снова кивнула, а потом, как будто слова вырвались у нее, сказала:

— Он просил меня выйти за него замуж… Не потому, что любит меня, а потому… потому… по причинам неправильным, несправедливым… Я сказала ему, что он лжец и… ударила его хлыстом по лицу.

— Едва ли это поступок леди.

— Не важно! — горячо сказала Равелла. — Он не имел права так говорить.

— И что же он сказал?

— Я не могу вам сказать. Все равно это неправда.

Герцог посмотрел на ее пылающие щеки:

— Я могу догадаться, что почтенный Холлидей сделал неодобрительные замечания о вашем опекуне?

— Как вы угадали?

— Это нетрудно. Сын священника предложил вам защиту вашего доброго имени, а вы ударили его по лицу. Не очень благородный способ отказаться от его защиты.

— Он не имел права говорить такие вещи! Это неправда. Пекки, я знаю. Если люди говорят так о вас, значит, они завидуют.

— А если это правда? — медленно спросил герцог.

— Для меня — никакой разницы. Я люблю вас и собираюсь остаться с вами. И никто на земле не отберет вас у меня.

Голос ее звенел, глаза блестели. Герцог посмотрел на нее и встал.

— Думаю, вы вовремя приехали в Лондон, — спокойно сказал он. — Вы получите хорошее образование в свете, и я удивлюсь, если ваше сердце не окажется занятым уже в ближайшие недели.

— Что вы имеете в виду? — с подозрением спросила Равелла. — Что я должна влюбиться в кого-нибудь? Как вы можете так говорить, пекки! Вы знаете, что я думаю о молодых людях.

— Не будет самонадеянно напомнить вам, что вы знаете не очень многих?

— Это правда, — согласилась Равелла. — Но я совершенно уверена, что молодые люди не смогут оторвать меня от вас.

— Посмотрим. Между прочим, Гарриэт получила мои указания одеть вас так, как подобает наследнице и моей подопечной.

Равелла взвизгнула от радости:

— Пекки, это замечательно! Мне так хочется показаться вам в новых платьях. Как вы думаете, я буду выглядеть в них лучше? — Она помолчала и добавила застенчиво: — Так, как леди прошлой ночью, особенно те, которые сидели рядом с вами, когда я приехала?

— Надо будет посмотреть, Равелла.

— Да, — вздохнула девушка.

Хотя она была очень занята, утоляя голод, Равелла не пропустила ни взглядов, которые Лотти посылала герцогу, ни томных манер, которыми пыталась привлечь его внимание Ориэль. Она хотела задать множество вопросов. Но герцог, очевидно, не интересовался продолжением разговора.

Во время легкого ленча они говорили о Линке. Потом герцог объявил, что он собирается в клуб, а Равелла должна ждать прибытия леди Гарриэт.

Оставшись одна, Равелла стала думать о Лотти и Ориэль. Трудно было определить, чем они отличаются от других женщин, которых она встречала, но разница — хотя она не была уверена, что ей нравится, — определенно была. Однако Равелла была уверена, что герцог восхищается ими, иначе их не было бы за столом.

Она решила, что это указывает на его вкус, и подошла к большому зеркалу, висевшему на обитой парчой стене, чтобы посмотреть на свое отражение.

— Я могу стать хорошенькой, — громко сказала себе Равелла, — но для этого многое надо сделать.

Она вздохнула, вдруг заскучав о Линке, о прогулках на Старлайте, дававших почувствовать ветер в лицо и солнце на щеках. Как хорошо было бы там, если бы герцог был рядом и скакал на своих вороных конях!

Чудесно было бы снова оказаться в Линке с герцогом! Но если она не может быть с ним в Линке, должна быть довольна тем, что она с ним в Лондоне.

Равелла ясно видела, что здесь ему будет нелегко избегать ее. Но когда он будет дома, они не будут одни. С ними будет леди Гарриэт. Равелла начала думать о леди Гарриэт не только как о компаньонке, которую придется терпеть, если она должна остаться в Мелкомб-Хаус вместе с герцогом, но как о человеке. Она с опаской задумалась, какой же окажется младшая сестра герцога. Ей не понравилась леди Элинор. Она судорожно надеялась, что леди Гарриэт не будет на нее похожа.

— Понравлюсь ли я ей? — спросила себя Равелла, состроив гримасу, исказившую ее изображение в зеркале.

— Леди Гарриэт Беркли, — доложил дворецкий, и Равелла быстро обернулась, чтобы увидеть свою компаньонку.

На минуту она испугалась. Женщина, стоявшая в дверях, была одета в черное с ног до головы. Одежда была неэлегантной и поношенной, но под оборками капора Равелла увидела лицо и перестала бояться. Это было лицо молодой женщины, моложе, чем ожидала Равелла. Она улыбалась, а глаза ее были похожи на глаза герцога и по форме, и по цвету.

Равелла порывисто кинулась вперед, потом вспомнила о вежливости, а молодой голос произнес:

— Так вы Равелла! Разве это неприятно?

Гарриэт Беркли было двадцать семь лет. Она была последней в семье и потому получала меньше внимания и от родителей, и от старших сестер. Ее отец, надеявшийся на еще одного мальчика, игнорировал ее, а мать, озабоченная поисками мужей для старших дочерей, имевших ограниченный доход, сердилась, что приходится тратиться на детскую, в то время как для приемов пригодился бы каждый пенни.

Гарриэт росла, донашивая старые платья, порученная неподходящим нянькам и мало оплачиваемым гувернанткам до восемнадцати лет, когда ее мать решила, что надо поскорее выдать ее замуж, и повезла в Лондон в надежде найти подходящего претендента.

Как раз перед этим в жизни Гарриэт произошли два события первостепенной важности. Во-первых, умер ее отец, что означало даже большую бедность, чем до того. Во-вторых, она влюбилась.

Это была короткая, бурная и несчастливая любовь, как для нее, так и для человека, которого она полюбила, потому что с самого начала они знали, что у них никогда не будет возможности пожениться. Они любили с всепоглощающей страстью юности, отбросив мысль о неизбежной разлуке, но страстно стремясь быть вместе, как будто могли остановить время и продлить миг вечности.

Он уехал, и Гарриэт поняла, что это не было только детским увлечением и что она никого больше так не полюбит.

Поездка в Лондон оставила ее равнодушной, ей было все равно, что случится. Когда наконец сэр Гифорд сделал ей предложение, она приняла его по настоянию матери без возражений. Равнодушие настолько проникло в ее сознание, что он казался ей тенью, а не реальным человеком.

После свадьбы наступило горькое пробуждение. Сэр Гифорд, на пятнадцать лет старше ее, был грубиян и бездельник. Гарриэт понадобилось немного времени, чтобы понять, что он использует ее только для выхода самых необузданных страстей и интересуется ею только как женщиной, которую можно ограбить в подходящий момент.

Когда он был пьян, он бил ее, но она предпочитала это трезвым моментам, когда ее тошнило от его ласк. Безудержный игрок, он за пять лет проиграл свое состояние и каждый пенни, которым владела Гарриэт. Разоренный и ожидающий долговой тюрьмы, он попытался убить себя, но неудачно. Прострелив себе легкое, он прожил ворчливым и невыносимым инвалидом еще год.

Гарриэт ухаживала за ним, справляясь как могла с мужем, который ругал ее, что бы она ни делала для него, и кредиторами, осаждавшими дом в попытках получить долги. Когда сэр Гифорд умер, Гарриэт заболела. Было облегчением не бояться, что он потащит ее в постель, и знать, что она больше не услышит его пьяного голоса, и не лежать избитой, когда он отправлялся из дому, как он часто говорил ей, в поисках женщины, которая не была бы похожа на айсберг.

Мать сэра Гифорда, вдовствующая леди Беркли, взяла Гарриэт в свой дом в Челси. Когда Гарриэт оправилась после болезни, она выяснила, что ее обязанности те же, что у бесплатной служанки и компаньонки, которая не смеет делать замечаний.

Леди Беркли, обозленная жизнью и характерами как мужа, так и сына, сочла удобным для себя обвинить Гарриэт в смерти сына и проводить большую часть времени, критикуя поведение семьи Гарриэт. К сожалению, вскоре после женитьбы пьянство сэра Гифорда и его поведение привели к публичному скандалу, и большинство людей прекратили с ним знакомство. Бедная Гарриэт тоже была осуждена, хотя едва ли могла отвечать за наклонности мужа. Будучи гордой, она, как только поняла, что случилось, устранилась от общества, решив, что никогда не станет объектом пренебрежения.

Хуже чем потеря друзей и знакомых было то, что ее родственники — сестры и их мужья — не любили ее мужа, сочли удобным забыть, что она существует отдельно от него, и игнорировали их обоих. Они по обязанности писали Гарриэт на Рождество, но не делали попыток пригласить ее к себе или после ее потери заезжать к ней, когда бывали в Лондоне.

Себастьян унаследовал герцогство через год после ее замужества. Он не предполагал стать наследником не только титула, но и огромного состояния Мелкомбов. У предыдущего герцога было два сына, и только несчастный случай и фатальная болезненность принесли Себастьяну титул.

Иногда Гарриэт с огорчением думала, как отличалась бы ее жизнь, если бы она оставалась незамужней, когда Себастьян получил наследство. Но сожаления были бесполезны. Сэр Гифорд был ее мужем, и не только он не разговаривал ни с кем из ее семьи, но и все они время от времени прилагали усилия, чтобы объяснить Гарриэт, что Себастьян — неподходящий компаньон для нее и что она никогда ни при каких обстоятельствах не должна связывать себя с ним.

Когда в это утро он зашел в дом ее свекрови в Челси, в душную переполненную гостиную, сердце Гарриэт застучало. Она забыла, как он красив и как она всегда восхищалась его повелительными манерами, воспитанием и властностью. Когда Себастьян объяснил ей, почему он искал ее, она ни минуты не колебалась. Гарриэт понимала, что ей повезло и она убежит от нищеты и сможет не слушать кислых сентенций свекрови по поводу ее решения покинуть Челси.

— Если ты поедешь в Мелкомб-Хаус, ты навсегда погибнешь для общества, — сообщила ей свекровь.

Гарриэт, унижаемая годами бранью, не ответила, что погибнуть для общества, которым она наслаждалась в Челси, было бы невыразимым счастьем.

— Репутация твоего брата всеми обсуждается, — продолжала леди Беркли. — Действительно, компаньонка его подопечной! Из всего, что известно, вероятно, это одна из его девиц, которую он хочет навязать обществу. Лично я никогда не слышала о дочери Шейна.

— Себастьян сказал, — отважилась Гарриэт, — что лорд Роксхэм оставил ей свои деньги.

— Подходящая басня, — фыркнула леди Беркли. — Лорд Роксхэм был хороший человек. Я часто слушала его, он говорил как благодетель церкви и приютов. Если он оставил деньги не своей собственной семье, то уж не тому, о ком заботится твой брат, можешь быть уверена. Нет, Гарриэт, боюсь, тебя дурачат, но ты не слушаешь, когда я тебя предупреждаю. Если ты сейчас уйдешь, не приходи ко мне с хныканьем, я тебя не приму.

— Я не приду, мадам, — спокойно ответила Гарриэт.

— Лучше не ходи, — сказала леди Беркли, — но, если ты решила предпринять такой безрассудный и предосудительный шаг, мне остается только молиться за тебя. Но я предупреждаю, ты идешь в дом зла. Я бы не выполнила своей обязанности, если бы не сказала тебе об этом.

— Простите, мадам, но я решила, — был ответ Гарриэт.

На кончике языка у нее вертелись слова, что, как бы ни была плоха жизнь в доме Себастьяна, она не может быть ужаснее и печальнее жизни с ее мужем.

Но годы жизни в несчастье научили Гарриэт тщательно подбирать слова, так же как научили бояться.

Она очень нервничала, когда наемная карета привезла ее к Мелкомб-Хаус, украшенному портиком с колоннами, и лакей в великолепной ливрее спустился по ступеням, чтобы открыть для нее дверь. Она дрожала, когда дворецкий, важный и торжественный, вел ее по покрытой мягким ковром лестнице с красивыми балюстрадами и огромными зеркалами, отражавшими ее темную фигуру в дешевом трауре. Когда она вошла в желтую гостиную, то увидела не элегантную совершенную девушку из общества, а девочку в потрепанном платье, почти школьницу, глядящую на свое отражение в зеркале. Гарриэт внезапно почувствовала, что ее страхи беспочвенны.

Здесь среди всего великолепия был кто-то, такой же простой, как и она сама, кто-то, кого она могла не бояться и кто, слава богу, мог не бояться ее.

Она протянула руки Равелле, и внезапно обе девушки — несмотря на то, что Гарриэт была все-таки старше — прижались друг к другу и рассмеялись чему-то, чего не смогли бы объяснить.

— Но ты такая крошка, — улыбнулась Гарриэт. — Не знаю почему, но я боялась, что ты будешь высокой, сильной и рядом с тобой я покажусь совсем незначительной.

— Теперь я почувствую это, — сказала Равелла.

— Не со мной, — ответила Гарриэт, освобождая руки, чтобы снять капор. — Платья, — сказала она. — Давай поговорим о них. Мы обе хотим их, красивых вещей, которых я не видела много лет. Шелк, сатин, тафта, батист, муслин, перья, ленты и шляпки, такие большие, что все будут смотреть на нас.

Она села на стул.

— Не знаю, плакать или смеяться. Это как выйти из темноты на свет, когда меньше всего этого ожидаешь.

Голос ее дрожал, и Равелла протянула руку, как бы защищая ее.

— Вы были несчастливы? — спросила она.

— Несчастлива? Это не то слово. Я была несчастна, в отчаянии, почти безумная, совершенно выброшенная из жизни, и потом… приехал Себастьян.

— Чтобы спасти вас! Вот так же он приехал ко мне, когда я пропадала от страха. О, леди Гарриэт, он чудесный!

На миг Гарриэт перестала думать о себе и посмотрела на Равеллу.

— Он тебе кажется таким? — медленно спросила она.

Равелла кивнула:

— Для меня он самый чудный человек на свете.

Гарриэт открыла было рот, но промолчала.

— Я не видела своего брата несколько лет, — заметила она после некоторого раздумья. — Думаю, ты можешь рассказать мне о нем больше.

Они еще разговаривали, когда герцог вернулся из клуба. Он тихо открыл дверь и увидел обе головки рядом. Темные локоны Гарриэт обрамляли ее щеки, блестящие завитки, казалось сохранявшие свет уходящего дня, Равеллы вместе склонились над листком бумаги. На полу валялись рассыпанные перья.

Еще не услышав, но почувствовав его присутствие, Равелла подняла голову и увидела его стоящим в дверях.

— Пекки! — воскликнула она.

Бумаги рассыпались, она побежала к нему.

— Ну, Равелла, вы, кажется, заняты.

Он посмотрел на Гарриэт и увидел приятное лицо. На нем отразились страдания, но оно было почти чарующим.

— Мы составляем список того, что нужно, — сказала Равелла. — Вы даже не представляете, сколько сотен и сотен фунтов мы потратим завтра.

— Я не боюсь, что вы разорите меня, — ответил герцог, направляясь к сестре. — Гарриэт, я послал за Хоторном, чтобы сообщить ему, что пока ты здесь, ты будешь получать соответствующую оплату.

Леди Гарриэт вспыхнула.

— Ты очень добр, Себастьян.

— Чепуха, — отмахнулся герцог. — Ты еще узнаешь, что я редко бываю добрым. Как моей сестре и компаньонке Равеллы, тебе многое понадобится.

— Он всегда говорит, что он недобрый, — смеясь, сказала Равелла, — но на самом деле он самый добрый человек на свете, правда, пекки?

— Как я уже говорил вам, Равелла, у вас совершенно искаженное представление как обо мне, так и о моем характере. Однако найдется немало людей, чтобы указать вам на ваши ошибки.

— Я поступлю с ними как с Адрианом. Я ударю их по лицу.

Брови герцога поднялись.

— Гарриэт введет вас в общество. Ей придется объяснить вам, что юные леди не должны так вести себя.

— Я уже сказала леди Гарриэт, что и вы, и она зря теряете время. Я никогда не буду элегантной светской дамой. Но мы собираемся вместе развлечься. Я имею в виду нас троих. Пекки, вы ведь будете с нами, да?

Герцог улыбнулся:

— Хотел бы я знать, получу ли я подобное приглашение через несколько месяцев? К тому времени у вас будет столько приглашений и вы будете так заняты, что у вас не найдется для меня и пяти минут.

— Вы же знаете, что это неправда. Я скорее буду с вами, чем с кем угодно еще. Мы будем обедать с вами?

— Если хотите, — ответил герцог.

Равелла подпрыгнула от радости:

— Это чудесно! О боже, я хотела бы одно из новых платьев, а то вы сочтете нас плохо одетыми, особенно по сравнению с дамами вчера вечером.

Герцог посмотрел на Гарриэт.

— Мы не хотим надоедать тебе, Себастьян, — робко сказала она.

— Уверяю тебя, Гарриэт, я никогда не позволю, чтобы мне надоедали, — ответил герцог.