Невыносимое счастье опера Волкова

Глава 23

Глава 23

Нина

До своего дома дохожу, как лунатик – ничего не вижу и ничего не понимаю. Даже про Макара на какое-то время забываю, а ведь он плетется следом. Следом заходит в дом. Закрывает дверь и начинает неуверенно:

– Нин…

И тут меня прорывает:

– Зачем?! Зачем ты приехал, Макар?! Что тебе нужно? Что ты еще от меня хочешь?!

– Документы на развод, – папку тянет, наивно-растерянными глазами смотрит, – привез. Поговорить хотел по-человечески. Глаза в глаза, а не по телефону. Ты так быстро из города сбежала, вот и приехал.

– Зря. Лучше бы ты позвонил.

– Я что-то испортил, Нин? Хочешь, я пойду и поговорю с ним, с Волковым этим?

– Нет! Ради бога нет. Не лезь, не вздумай. Просто… просто исчезни и все. Ладно? И этого будет от тебя достаточно.

– Ну, мы же не чужие друг другу люди, Кулагина! Я не могу просто взять и бросить тебя в таком состоянии!

Если бы ты не приехал, я бы была сейчас на седьмом небе от счастья в объятиях дорогого мне мужчины. Ты и есть одна из причин "такого" моего состояния, Макар. Но я все это проглатываю с горечью и обидой. Другое говорю:

– Нет, Макар, чужие. Мы чужие друг другу люди. Давай смотреть правде в глаза – этот брак был прихотью, взбалмошной ошибкой, которую никому из нас не хватило мозгов и честности предотвратить. Мы никогда друг друга не любили. Мы даже толком не знаем друг друга. Какой у меня любимый цвет, кино, цветы, вино? Ничего! Мы чужие.

– Мы поспешили.

– Мы вообще просчитались.

– Я прошу у тебя прощения. Как бы мерзко это не звучало, но я прошу у тебя прощение за случившееся! – утопиться можно в его искренности. – Я слабак, Нин. Мне стоило прямо сказать тебе. Развод попросить, а не строить видимость довольного жизнью мужа. Ведь было же очевидно, что нам обоим поперек горла эти штампы!

Было. И есть. Даже сейчас этот "поперечный штамп" вылез боком. Нет, я ни капли не умаляю своих "заслуг" в этой ситуации. И обиду Волкова понимаю. Чувствую. Она сердце в фарш перекручивает, пропускает через кровавую мясорубку. Все понимаю. От этого хочется рыдать. Мне некого винить. Я сама хороша. Я сама промолчала. Я сама… Все сама.

Испортила. Разрушила. Уничтожила. Возможно, не только в этих отношениях, но во всех. В том числе и в измене "мужа", которому было мало иметь женщину под боком "по умолчанию", есть моя вина. Ненавижу.

– Нин, малышка, ты в норме? Ты побледнела.

Руку тянет, плечо сжимает, а у меня тело словно онемело. Не чувствую. Ни тепла ладони, ни давления пальцев на кожу. Живой труп.

– Как давно, Макар?

Взгляд в его глаза отвратительно честные поднимаю. Он не спрашивает "что". И так понимает. Без лишних слов.

– Первый раз. Клянусь. Врать мне тебе незачем. Сорвался. Мы с тобой в очередной раз поругались, и я сорвался.

– Сорвался…

– Я знаю, что это ни капли не оправдывает измену, но мы были херовые муж и жена. Это факт.

Я сжимаю губы и беззвучно кричу. Пальцами в волосы впиваюсь, зажмуриваюсь. Сквозь скованное подступающей истерикой горло продираю:

– Херовые. Я вообще баба херовая.

– Неправда!

– Правда, Мак. Правда, – головой качаю. – Я умудрилась просрать единственного любящего меня и любимого мною человека. ДВАЖДЫ. Дважды, Макар! Это до хера. Третьего шанса в таких случая не дают. Никому не дают! – последнюю фразу шепчу. Губы дрожать начинают. Слезы, побежавшие по щекам, чувствую. Горькие, соленые, ненавистные. Они щиплют искусанные губы, они застилают взгляд. Я стираю и стираю их ладонями, но этот поток бесконечен! На пол опускаюсь, стекая по стенке. Сдохнуть хочется. Закрыть глаза и больше никогда их не открывать. Сил нет выносить ту боль, что в сердце поселилась и давит, давит, давит! Всхлипываю беззвучно, а в ушах так и прокручиваю:

– У*бывай, Кулагина.

– Ты правда этого хочешь?

– Я правда хочу тебя забыть. Выдрать из сердца и забыть! Я ненавижу тебя за то, что всю, с*ка, жизнь, жду… Я устал. От тебя устал! Просто садись в этот гребаный самолет и улетай. С концами. Ты это умеешь…

– Все?

– Все.

Все – всего три буквы, а как яростно прошивают насквозь. Все три – сквозь сердце, оставляя рваные раны.

Я начинаю рыдать. Глотая слезы выть белугой, кусая губы и сдерживая крики от того, как обидно. Перед Виком я сдержалась, а теперь не могу. Реву, проклиная эту жизнь, себя проклиная. Сжимаюсь в безликий комок на полу у стенки – рыдаю. Хочется исчезнуть. Превратиться в песчинку, которую сдует к чертям собачьим морской бриз.

Все…

Просто садись и улетай…

Падаю все ниже и ниже в истерику. Выпускаю все накопившиеся за десять лет слезы. Все невыплаканные, задавленные, задушенные. Больно. Тяжело. Невыносимо!

Не знаю, сколько проходит времени. Пока не чувствую, как меня обнимают. Это не руки Волкова, которые сжимают всегда как-то по-особенному дерзко и уверенно. Это всего лишь руки Макара, которые обнимают нежно и убаюкивающе. Они совсем не греют, они совсем не задевают своими прикосновениями душу. Они просто есть.

Хочется взбрыкнуть, оттолкнуть, нагрубить, но не можется. Сил нет. Да и зачем обижать хорошего человека? Единственного, кто остался со мной в этот момент. Жмусь ближе. Голову кладу ему на плечо. Дышать пытаюсь, нос заложен. Слезы по-прежнему бегут.

Он ведь мог плюнуть и уйти. Я только что его чужаком обозвала, но он здесь. Успокаивает, по голове гладит, слова какие-то приятные говорит…

Вот и с Волковым так. Сколько раз даже за эти три недели он мог… уйти. Отфутболивала мужика, как мячик. То к черту, то к феечке его этой отправляя. Забыла, что в любой момент может случиться рикошет. А он взял и случился. Ровно в ту секунду, когда ответный удар стал нестерпимо болезненным.

Сама виновата.

Все сама, Антонина.

Некого тебе винить.

Ты сама причина всех своих несчастий...

Совладалв с истерикой, Макар заставляет меня выпить ромашковый чай. Нервы, говорит, успокаивает. Сомневаюсь, что их можно успокоить. Они сдохли.

Я умываюсь, и мы молча сидим на кухне в тишине дома. Оба греем ладони о кружки с кипятком, не смотрим друг на друга. Мне неловко от того, что этот мужчина увидел меня такой слабой. А Макар, по всей видимости, в шоке от того, что Антонина Кулагина умеет проявлять эмоции и даже рыдать.

Заговариваем далеко не сразу и отчего-то тихо. Почти шепотом:

– Что будешь делать, Нин?

Плечами пожимаю.

– То, что велено. Посажу свою задницу на самолет и вернусь в Москву, – делаю глоток, язык обжигаю. Я приняла это решение мгновенное. Не колеблясь.

– Ты меня прости за то, что скажу, но может, оно и к лучшему? Если он даже шанса тебе объясниться не дал, может, и не нужен он тебе такой? Какие чувства, когда человек говорит «у*бывай», серьезно?

Нужен. И такой. И другой. Любой! Он мне столько шансов давал, Макар, ты бы только знал…

Думаю, но киваю:

– Может, – соглашаюсь.

– Что с домом решила?

– Останется пока.

– Даешь себе пути к отступлению? Не в твоем это стиле, малышка.

– Даю себе возможность не рвать душу. Она у меня к этому дому прикипела. Не могу сама. В Москву вернусь и кого-нибудь из помощников отправлю. Пусть займутся продажей.

– Уверена?

– Я больше ни в чем не уверена, Макар! И, пожалуйста, перестань называть меня "малышкой". Нам это не идет.

Бывший муж согласно головой кивает, чай из своей кружки потягивая. На глаза попадается папка с документами по разводу, немым укором лежащая между нами на столе. Пожалуй, тут тоже пора поставить точку.

Подтягиваю ее к себе и достаю бумажки. Глазами пробегаю, все пункты брачного контракта (да, в нашем "идеальном браке" был и такой) соблюдены. Имущества общего нет, детей нет, бизнеса нет, претензий у сторон тоже нет. С горькой ухмылкой думается, что и чувств нет. Хорошо. Эту “галочку” будет убрать проще простого.

– Есть ручка, Макар?

– Да, – лезет в нагрудный карман, – держи.

Щелкаю, выпуская стержень и размашисто ставлю свою закорючку. Пять секунд – дело сделано. Захлопываю папку и возвращаю теперь уже точно бывшему мужу. Макар улыбается сочувственно и кивает, совсем нерадостно говоря:

– Поздравляю со свободой.

– Взаимно.

На этом все. Так и сидим дальше вдвоем в тишине, увлеченные собственными мыслями и кружками, которые уже давно перестали греть озябшие ладони.

Ничего, Кулагина. Со всем справлялись и это переживем.

Собрать вещи много времени не занимает. Согласно расписанию в два часа дня есть рейс до Москвы и два места в бизнес-классе, которые Макар уже забронировал и оплатил.

Скидываю последние пару маек в чемодан, проверяя, все ли вытащила из шкафа, взгляд на черную толстовку падает. Волковскую. Долго кручу ее в руках, размышляя, что с ней делать и решаю, что ничего. Складываю и обратно на полку возвращаю. Забрать ее с собой – значит смотреть и душу рвать, а она и так уже в клочья. Меня попросили уехать. Попросили оставить в покое и сердце, и голову. Дважды мне повторять не нужно, я девочка понятливая. Если так надо, то я еще раз захлопну эту дверь, несмотря на боль.

Жаль только, что с Русей не попрощаюсь, к тому моменту, как она приедет из школы, я уже буду парить в небе между Сочи и Москвой. Для футболистки это будет предательством. Боюсь, что ее маленькое и такое прекрасное сердечко будет разбито. Я поступлю с ней так же, как ее кукушка-мать. Брошу. Но все равно, по прилете, обязательно ей наберу. Хоть перед кем-то я поведу себя правильно и попрошу прощения за то, какой оказалась сволочью.

Еще раз обхожу дозором спальню, ванную и остальные комнаты дома, молча с ним прощаясь. Долго стою на крыльце. На море смотрю, которое видно вдали, на горизонте. И всего один взгляд в сторону соседнего дома бросаю. Там тихо.

– Нин, такси приехало. Едем?

– Да. Едем.

Отдаю Макару ключи и чемодан, сама прячусь в салоне. Бывший муж долго не копошится и почти следом занимает место рядом.

– Куда едем, молодежь? – режет слух знакомый акцент. Каково мое удивление, когда водитель оборачивается и я узнаю в нем того многострадального бедолагу таксиста, который три недели назад "пытался" меня довезти из аэропорта. Как циклична наша жизнь.

– Гурген?

– Мы знакомы, девушка, красавица… О-о, подожди, это же ты, та решительная дама с чемоданом? На трассе как выскочит, как потопает пешком, вах! – улыбается себе в усы. – Что, отпуск закончился, да?

– Угу, – отвечаю сразу на оба вопроса.

– Уезжать, наверное, не хочется? Понимаю, наш ласковый Сочи так тяжело людей отпускает.

Сказать мне на это нечего. Киваю. Я вообще сегодня больше не хочу никаких разговоров. Достаточно. Наговорилась.

К окну отворачиваюсь и всю дорогу до аэропорта, как сапер на минном поле, ищу внутри себя точку опоры. Баланс. Мысль, на которую я могла бы опереться так, чтобы не подорваться вновь. Хоть что-то, что могло бы сделать этот день не таким ужасным, а возвращение в Москву не каторгой. Увы, не нахожу. Позволяю бывшему мужу обнимать меня за плечи, якобы успокаивая, хотя на самом деле через считанные минуты в пути просто забываю о его существовании.

В этот раз дорога проходит без проволочек. Даже слишком быстро. Только моргнула, и уже мы тормозим у входа в терминал. Макар с водителем рассчитывается и чемоданы достает. Я за всем этим будто издалека наблюдаю, в голове до сих пор не укладывается, что так быстро, сиюминутно, приняла решение уехать. Три недели не могла, пинка от Вика, видать, ждала.

Как всегда, как в любом аэропорту, в любой сезон и в любое время дня и ночи – вокруг многолюдно. Это вообще, кажется, единственная “точка” в мире, где всегда течет жизнь. Кто-то улетает, кто-то прилетает, кто-то прощается, кого-то встречают. С чемоданами, с сумками, с цветами, с улыбками и без. Туристы, командированные, местные, работники – какофония звуков и лиц.

Я люблю аэропорты. За то, что, оказавшись здесь, чувствуешь, как тебя неизменно охватывает мандраж и трепет перед чем-то, что тебя ждет там, в точке назначения. Даже если ты летаешь по три десятка раз за год и поездки это рутинные.

Я люблю самолеты. Но не сегодня. Сегодня меня опять, как перед продажей дома, бросает в холодный пот. Макар, уверенно шагая, несет свою сумку и катит мой чемодан к стойке регистрации, а я уныло плету ноги следом, сжимая в руках телефон. Пальцы в металлический корпус впиваются, я жду звонка. Или смс. Хоть что-то! Хоть какого-то знака, что я поступаю неправильно.

И этот знак появляется. Звучит знакомым голосом в моих ушах:

– Тони? Антонина!

Оборачиваюсь на оклик:

– Егор?

По направлению ко мне широким шагом здание пересекает Багрянцев. В джинсах и темно-сером пуловере, что шикарно на нем сидит. Вот только посреди рабочего дня? Не по форме? Любопытно, что он тут забыл.

– Привет, Кулагина.

– Привет, Егор.

Тепло обнимаемся. Слышу, как шелестя колесиками моего чемодана, к нам подходит прилично ушедший вперед Макар. Руку Егору тянет, тот немного удивленно пожимает, взгляд с меня на моего бывшего переводит. Представляется:

– Егор.

– Макар. Приятно познакомиться.

– Взаимно. А вы… ты улетаешь, что ли, Тони? Уже? Быстро как-то.

– Так сложились обстоятельства. А ты что здесь? – головой киваю.

– Провожал кое-кого, – слегка смутился мужчина, что странно. – У меня сегодня выходной. Кхм, так, погоди, а дом уже все, продала?

– Нин, регистрация началась на рейс, – напоминает Макар. – Иди надо.

– Да, иду. Нет, дом не продала, займусь этим вопросом из Москвы. Честно говоря, не планировала сегодня улетать. Но как вышло, так вышло.

Багрянцев хмурится, по лицу моему взглядом своим проницательным шарит. Прощупывает. Точно прирожденный прокурор. Почти моментально раскусив, спрашивает:

– Вы с Волковым поругались, что ли? Что случилось, Кулагина?

Он нас обоих знает, как облупленных. Увы.

– Не бери в голову. Конфликт интересов.

– Поэтому улетаешь? Да брось, Тони! Что вы, в первый раз что ли рогами бодаетесь? Как поругались, так помиритесь! Зачем сразу чемодан и в аэропорт?

– Антонина…

– Да иду я, Макар! – шиплю раздраженно. – В общем, долгая история, Егор. Рада была повидаться! Беловой я не успела позвонить, опять получается, что по-тихому сбегаю, но ты ей передай, пожалуйста, что буду очень рада, если она прилетит ко мне в гости. Оба прилетайте, хорошо? – улыбаюсь, порывисто крепко обнимая в конец ошарашенного Багрянцева, добивая, – это не мое дело, но ты ей очень-очень нравишься, Егор! Она меня убьет, но обрати уже на подругу молодости внимание. Хоть вы не тупите так, как мы с Волковым!

– Кулагина! – сжимаются руки у меня на талии. – Мне не нравится твой тон, как будто ты прощаешься! – растирают спину широкие ладони.

– Но я ведь прощаюсь. Не уверена, что еще раз найду в себе силы вернуться в этот город. У меня с ним взаимная нелюбовь. Ну, да ладно, – отмахиваюсь, отпуская друга. – Беловой. Позвони. Пригласи ее куда-нибудь, она будет рада. Ах, да еще… – неожиданно вспоминаю про родителей Вика. Я должна, нет, обязана закрыть этот гештальт. На Макара смотрю, намекая, что ему не помешало бы оставить нас с Багрянцевым наедине. Бывший муж хмурится, но кивает, с Егором прощается и уже мне:

– Я пошел. Догоняй.

Провожаю взглядом его спину, да не только я.

– Тони, это кто? Твой?

– Мой. Бывший муж. Документы на развод привез, поговорить хотел, расстались мы в Москве хреново. А Вик…

– Из-за этого, да?

– В пух и прах.

– Не руби, Кулагина. Не надо, – за руку Егор берет, обеспокоенно смотрит, расстроенный, растерянный, за друга переживает. – Этот баран остынет, жалеть будет, но гордый зараза, в Москву за тобой не поедет. Подумай, а. Не улетай!

– Поздно. Но я не поэтому, – отмахиваюсь от сжавших сердце слов друга, – слушай, Егор, ты знаешь, почему Волков бросил универ тогда? Я уверена, что знаешь.

– К чему ты это сейчас вспомнила?

– Просто скажи, да или нет?

– И ты знаешь, Тони. Денег платить не было, вот он и пошел служить.

– Согласись, это выглядит странно на фоне того, что родители его далеко не бедные люди, и до этого три года у него было чем платить за учебу.

– Ру? – интересуется Багрянцев, очевидно о том, кто мне о родителях Виктора поведал.

– И Гугл. Он очень много знает.

Егор недовольно поджимает губы, отводя взгляд. От меня его прячет, но я упрямей! Пальцы его, сжимающие мой локоть, ладошкой накрываю, заставляя на меня посмотреть. Мнется на месте, с собой борется, губы поджимает.

– Егор.

– Что ты хочешь от меня услышать, Кулагина? Это ваши с ним дела и отношения, я не… черт. Ты нас поругаешь. Не надо так.

– Почему? Я не отстану. Мне нужен ответ, Егор! Я хочу покончить с этой историей, но эти “дыры” душат! Мне. Надо. Знать.

– Волк меня убьет. Или конкретно фейс подправит.

– Полагаешь, что тебе поэтому сейчас надо беспокоиться? Я ближе. Если не ответишь, я тоже могу разозлиться.

Багрянцев ухмыляется. По-доброму. Устало переносицу потирает и тянет:

– Ты понимаешь, что ты сейчас угрожаешь прокурору?

– Я бесстрашная женщина с билетом до Москвы.

– А я слабовольный мудак. Тебе бы это у Витька прямо спросить, а не у меня.

– Молчит. Сказал, что я дура молодая была.

– Так прямо и сказал? – хмыкает Багрянцев.

– Так и прямо. Так что? Почему Волков бросил универ?

– Он сказал тебе правду. Денег не было.

– Егор, блин!

– Но не всю. Короче, если что, ты ни черта не знаешь, я тебе ничего не говорил, Кулагина! Мне моя челюсть еще нужна, а Волков настоятельно “просил” держать язык за зубами.

– Я поняла. Рассказывай давай, – поглядываю на топчущегося чуть поодаль от нас Макара. Терпение – это точно не про моего бывшего мужа.

– Витек жил на полном обеспечении отца. Тот и учебу его оплачивал, и развлечения, Волков полностью финансово от него зависел.

– Я догадывалась.

– Родители у него по характеру капец какие тяжелые люди, Тони. Пару раз пересекались – впечатления на всю жизнь.

– Да, Ру мне говорила, что с ними тяжело уживаться.

– Именно. Когда батя Волкова узнал, что он с тобой встречается, с простой девчонкой, которую бабка воспитывает, ничего личного, Тони, – его отцу это не понравилось. Сильно. Какое-то время он Витьку спускал с рук ваши отношения, не встревая в его личную жизнь, в надежде, что сын перебесится, нагуляется и одумается. Но, – пожимает плечами Багрянцев, улыбаясь, – Волков конкретно залип на тебе. И когда дело начало набирать все более серьезные обороты, а его учеба двигаться к диплому… – многозначительно замолкает Багрянцев.

– Его отцу нужен был послушный щенок, который женится на какой-нибудь дочурке его компаньона и возьмет бразды правления семейным бизнесом в свои руки?

– Аха. А Волков, мало того, что отца своего послал прямым текстом, так еще и заявил ему, что любит и женится. На тебе. Вопреки всеобщему недовольству.

– Это в стиле Вика…

– Вот тогда батя ему и выдвинул жесткий ультиматум: либо ты, либо деньги. Как ты понимаешь, Волков выбрал…

– Меня… – едва двигая губами.

Осознание такого масштабного шага со стороны Волкова накрывает подобно грозовой туче, разверзшейся прямо над моей головой. Которой я машу, отрицая саму мысль, что Волков поставил на кон все… ради меня. Ради нас. Глаза жмурю, за голову хватаюсь и повторяю:

– Он выбрал меня. Господи… какая я дура, Егор…

Из-за меня ему пришлось бросить универ. Из-за меня Вик отказался от привычной и комфортной жизни под крылом родителей. Из-за меня ему пришлось пойти служить, потому что выхода другого не было! Год. Я должна была потерпеть всего лишь год! Вик верил в меня. Верил, что я дождусь. Любил. От семьи отказался ради “простой девчонки с улицы, на которой собирался жениться”. Он выбрал меня. А я? Я его бросила.

Не представляю, может ли человек ненавидеть себя больше, чем я ненавижу себя в этот самый момент. Сразу и слова его, сказанные в пылу ссоры, на место встают, и картинки прошлого складываются в одну, большую, цельную. Не радужную.

Он выбрал меня.

А я второй раз эгоистично промахнулась.

– Волков очень не хотел, чтобы ты об этом знала, Тони.

– Почему?

– Я могу только предполагать.

Смотрю на Багрянцева, тот хмурится:

– Не хотел тебя привязывать к себе своим решением. Ты же знаешь Волкова. Не хотел, чтобы ты обязанной себя чувствовала. По крайней мере, я бы поступил так же. Тут, как ни крути, был его выбор. Вполне осознанный.

Мне надоело играть в одни ворота. Думать и о тебе, и о себе. Надоело, что все… нужно только мне одному…

Не одному. Не только ему одному. Это не так! Я, возможно впервые в жизни, поступлю правильно. Поступлю так, как говорит мне сердце.

Решение приходит так неожиданно, что внутри все вспыхивает. Эмоции, чувства, ощущения – все смешивается в один взрывной коктейль. Страх, счастье, паника, восторг! Я хочу замереть и бежать. Хочу улыбаться и рыдать. Меня кидает, как перышко на ветру, из стороны в сторону. Я оборачиваюсь. Лихорадочно ищу взглядом Макара. Подлетев, забираю у него свой чемодан и бросаю:

– Прости. Я остаюсь. Хорошего полета, Макар, – улыбаюсь, как безумец, чмокнув бывшего мужа в щеку, игнорирую вопросы, летящие мне в спину. Руки трясутся. Ноги ватные. К Багрянцеву чуть ли не бегом возвращаюсь, не прося, требуя:

– Подкинешь?

Он не спрашивает, “куда”, просто улыбается, и так все понимая без лишних слов:

– Погнали.

Вещи мои забирает, широким шагом к парковке летит. Заразившись от меня волнением, всю дорогу гонит, ощутимо превышая скоростные режимы. В “шашечки” играет, лихо обгоняя плетущиеся по трассе иномарки. Опасно. Остро. Недопустимо. Но я настолько заведена и внутри настолько сильно кипит нетерпение, что я всю дорогу едва ли не секунды до встречи с Волковым отсчитываю.

Мы молчим. Я в своих мыслях, я подбираю слова, которыми буду просить прощения у Вика. Сердце колотится на разрыв аорты. Егор же… он, кажется, просто рад, что так вовремя и к месту оказался в аэропорту.

У Волковских ворот машина тормозит резко, с визгом тормозов и шлифовкой шин по асфальту. Без лишних слов я выскакиваю из салона и залетаю на территорию, перебирая ногами в сторону дома так быстро, что не мудрено в них запутаться.

Ступенька…

Еще одна…

Последняя…

Вдох – выдох. Жму на звонок. Зажмурившись, мысленно отсчитываю секунды. Проходит всего пять, когда дверь распахивается и я вижу перед собой Виктора. Рот открываю и… тут же закрываю. Глаза по его взъерошенным волосам пробегают, хмурым бровям, мрачному взгляду и задранной футболке, которую он лихорадочно поправляет. Не успеваю сложить картинку воедино, когда из-за спины мужчины свой нос высовывает…

– Кто там?

Феечка Инга.