Невыносимое счастье опера Волкова

Глава 6

Глава 6

Виктор

Я выпустил ее из поля зрения на пять минут.

Пять.

Всего!

Детям в яслях больше времени надо, чтобы сотворить какую-нибудь дичь. Да что далеко ходить, у меня за это время даже Руслана не успевает что-либо выкинуть, а в ней, на минуточку, на двадцать лет меньше, и в сотню раз больше пронырливости. А тут?

Одеваюсь и выхожу из дома, а эта “отчаянная” уже одной ногой висит на заборе.

Да твою же, Нина… мать!

Вот когда она успела?!

Пыхтит, напрягается, но лезет. Я стою, как дятел, смотрю на все это великолепие – и смешно и страшно. Смешно от того, что дамочке три десятка лет и бизнес в столице, а она через заборы скачет. А страшно от того, сколько дури в ее бедной голове и как она умудрилась ее не потерять (эту голову) в своей Москве?

Нет, я не жалуюсь! Картинка перед глазами – зачетная. Задница Кулагиной на уровне моих глаз – улёт. Ладони аж зазудели. Но если звезданется и шею свою свернет, проку мне от этой “картинки” уже не будет никакого. Я трупов не люблю, они меня не возбуждают.

А она звезданется. К бабке не ходи. Это тут Тони умудрилась встать на чемодан и подтянуться, а с той стороны? Три метра до земли лететь будет красавица, и еще вопрос, какой частью своего тела приземлится. В лучшем случае филейной, что будет ей уроком.

– Ты какого вшивого вытворяешь, Кулагина?

– Иди куда шел и не мешай, – бросают мне не глядя.

– Сама справишься?

– Справлюсь.

– Серьезно?

– П-ф-ф…

Многозначительно, ничего не скажешь.

– Ладно. Чисто теоретически, даже если ты умудришься перелезть и ничего себе не сломать, то чемодан ты через забор перетаскивать как будешь, умница? Я тебе сейчас, возможно, открою Америку, но ты окажешься с той стороны забора, а твои шмотки с этой, а калитка по-прежнему будет закрыта. Как быть?

Ответом мне послужило гениальное:

– Я что-нибудь придумаю. А ты, коль уж не помог, будь добр – не лезь!

Не лезть?

Да пожалуйста! Развожу руками и отступаю.

Это же надо было свалиться такому “подарку” на мою голову. Это точно чье-то извращенное чувство юмора. Зачем? За что? Кто-то там наверху точит на меня зуб? Или полагает, что мне скучно жилось? Честно говоря, без этой особенной “дуринки” Кулагиной – да. Мохом обрасти успел да запылиться. Драйва в жизни не хватало, но не настолько же!

Что б ее… Вместе с ее независимостью!

Девятибалльное землетрясение проще остановить, чем Тони.

– Помочь?

– Отстань, Вик.

Нет, не могу я спокойно на это безобразие смотреть. Повеселилась и хватит.

Подхожу, без предупреждения хватаю за талию и под оглушительный ультразвук, стаскиваю на хрен с забор от греха подальше, пока кости свои хрупкие не переломала. Помогаю по доброте своей душевной! А эта коза руками за забор цепляется, ужом извивается и с визгами:

– Пусти меня, Волков! – брыкается, пинается, упирается, “крыльями” машет, но сдаваться не собирается. Дай волю – упорхнет. Вот только законы физики – вещь упрямая, и раствориться в пространстве у Кулагиной не получается, как бы не старалась.

И только после непродолжительной возни на грани с ожесточенной битвой, когда чемодан падает, многострадальная бутылка с грохотом катится по асфальту, а Антонина пару раз заезжает мне локтем по ребрам аж до звезд – вот тут мне приходится разозлиться. Рыкнуть на нее и максимально деликатно “скрутить”, упирая грудью в те самые дурацкие ворота. Как злостную, блин, преступницу! С той только разницей, что прикасаюсь к ней едва-едва, чтобы не сломать и не навредить, а хотелось бы, конечно… Да до фига чего хотелось бы в такой “любопытной” позе, и для начала наручниками ее куда-нибудь пристегнуть и хорошенько выпороть!

– Пусти, говорю!

Ага, щас. Прижимаюсь. Пахом к ее заднице. Дразню и задираюсь – осознаю, но удержаться не могу, какая сексуальная картинка. Склоняюсь и шепчу ей на ухо:

– Выдохнула? – придерживая за шею, где со всей дури мне в ладонь от притока адреналина долбит венка.

Тони вздрагивает.

– Идиот…

Ухмыляюсь. Выдохнула. Медлю, но ослабляю хватку. Разворачиваю к себе лицом, а эта непрошибаемая упрямица показательно замахивается, почти влепив мне пощечину. Миллиметры разлета. Благо, с реакцией у меня порядок. Я уворачиваюсь и перехватываю запястья, фиксируя у нее за спиной, сжимая своей ладонью ладони Кулагиной.

– Пусти меня, грубиян!

Напираю и, зажав между собой и стеной, встряхиваю пару раз. Исключительно для внушения.

– Еще раз спрашиваю: ты что творишь?!

– Я ведь почти перелезла!

– Убьешься же!

– Тебе какая р-р-разница?! – пытается вывернуться и заехать мне коленом в пах. Тщетно. Ногой фиксирую, хрен вздохнет теперь без моего разрешения.

– Большая! И не рычи на меня.

Тони скалится, выворачивает пальчики и впивается своими коготками мне в кожу. Смотрит глаза в глаза и давит. Давит и давит… Непонятно, больше физически или морально. Одинаково – больно. Но и не такое терпели. Пусть напрягается, я даже не дрогнул.

– Отпусти мои руки! – бурчит, когда понимает, что эффекта от ее манипуляций – ноль. – Больно.

– Не ездий мне по ушам, я свою силу контролирую, Кулагина.

– Пусти, говорю…

– Драться не будешь?

– А есть смысл?!

Отпускаю запястья, но не ее саму. Устраиваю ладони на ее талии, так своевольно и по-хозяйски, что и сам приохренел. И не только я. Тони охает и щурится от такой наглости, а я только сейчас, в полной мере осознаю, какой вытворил здец! Потому что она близко. Опасно близко. В груди болезненно тянет, а по вискам лупит пульс. Кровь вскипает в венах, и желание оно не просто появляется (какой там!) – оно становится невыносимым, вспыхивая, как по щелчку.

А Кулагина еще и смотрит снизу вверх, задрав свой нос, на котором по весне снова начали проявляться задорные, ненавистные ею веснушки. Глазами уничтожает. Сжигает в своем зеленом взгляде. Темном, глубоком, бархатном. Они всегда у нее такие, когда злится. Глаза ее… Совершенно всегда…

Дышит прерывисто и часто, а у меня, блть, каждый ее вздох в теле отдается приступом сердечным. Каждая клетка дребезжит и нерв натягивается. Глаза к губам ее приклеиваются и в горле все пересыхает. Свои губы поджимаю и тяжело сглатываю – аж дерет все внутри. Ведет не хило. Моментально выкашивает.

А как от нее пахнет? Все свои резервы собираю, чтобы не зажмурится.

Хочется.

Ладонь на затылок хочется…

Вперед податься, к себе грубо притянуть, в волосы ее уткнуться носом. В шею. Вдохнуть, и губами вверх, до ушка…

Кулагина – мое проклятье!

На доли секунды кажется, что все – теряю контроль. Да и не только я. Притихшая напротив Тони тоже стоит, как каменное изваяние: бледная, не знающая, как на всю это реагировать. Вот-вот и все – звездец нам. День. Ровно день и две встречи до падения на те же грабли! Вперед даже подаюсь… кажется.

Я или она? Без понятия.

Не замечаю, как носом своим ее касаюсь. Пульс шкалит. Мозг плывет. Пальцами ныряю в петли для ремня на ее джинсах. Вжимаю в себя. Переступает, в грудь мою ладонями врезается. Дыхание ее на своих губах ловлю. Сладко… Как же охеренно сладко!

Кажется вот-вот…

Но все рушится, когда Кулагина комкая кофту у меня на груди, тормозит меня и шипит:

– Пусти, – уже не так уверенно и дерзко, но раздраженно. – Убери руки, Волков!

Не хочу.

Вот не хочу и все тут!

Ты первая, Кулагина, – думаю про себя, но ей, разумеется, этого не говорю. Стискиваю челюсти, напрягаю отказывающиеся подчиняться мышцы и повинуюсь. Разжимаю руки, убираю ладони. Она отскакивает, напоследок засандалив кулаком мне в грудь, а у меня будто свет перед глазами на хер меркнет.

Давно меня так не клинило и не “вело”. Никогда после нее, если точнее. Забытое и потерянное чувство штормит и выкручивает. Вот только если меня аж до колик взбудоражило, то Кулагину до искр в глазах раздраконило. Сейчас точно начнет плеваться ядом. Поэтому рот я открываю первый:

– Успокоилась?

– И что это было, Волков?

– Шокотерапия.

– Никчемный из тебя терапевт и методы у тебя старомодные.

Ну-ну…

– Зато действенные. Любую истерику гасят на раз.

– Я не истерила и вполне была спокойна, если тебе интересно, – дергается. – Просто решала проблему всеми доступными мне методами. А что? Что мне было делать? У ворот ночевать? А завтра? У меня сел телефон, ни одну службу не вызвать, а эту железку явно заклинило…

– Не заклинило, – бросаю, наблюдая, как пальчики девушки по футболке под курткой скользят, опуская задравшийся край. Туда бы и моим рукам…

Нервничает. Не в своей тарелке себя ощущает. Кайф! Но никогда, ни за что, ни под какими пытками в этом не признается. Так было всегда. С ней только на ощущениях и инстинктах. Не девушка, а ребус! Сборник кроссвордов. Причем китайских, где ни тютельки не понятно, на кабздец, как интересно.

– То есть “не заклинило”? Ты прекрасно видел, что я открыла замок, но воротам хоть бы хны.

– Там затвор потайной, который ключом не открыть.

– Чего? Ты-то откуда знаешь? – морщит нос.

– Я его и устанавливал.

– Зачем?

– По просьбе Марты Александровны, не тормози, конфетка, – вылетает раздраженней, чем мне бы того хотелось.

– И зачем бабушке нужен был потайной затвор?

– От братца твоего. Я удовлетворил твое любопытство?!

– А раньше ты не мог мне об этом сказать?! Например… сразу!

Улыбаюсь, подмигивая:

– Тогда было бы скучно.

– Гренадер! – топает конфетка возмущенно.

Подхожу к калитке, рассматривая замок, кивая и протягивая руку:

– Иди сюда.

– Сейчас, бегу и спотыкаюсь, – отбивает мою ладонь. – Не пойду. И вообще, я тебе не собака, на команду “к ноге” не отзываюсь.

– Серьезно, Тони?!

– Вполне. Открывай и можешь быть свободен.

– Я-то открою, а тебе надо дальновидней быть! Затвор автоматический и срабатывает при каждом закрытии ключом. И это сегодня я дома, а завтра уеду на работу, делать что будешь? Плясать у калитки до моего приезда? Или снова полезешь через забор?

Кулагину перекосило от злости. Эту борьбу в ее глазах между “хочу” и “надо” – надо было видеть, как ангел и демон на плече. Благо, в итоге разум взял верх, а то с ней это случается редко. Тони подошла. Как к голодному шакалу, опасливо и без резких движений. Так и хотелось рыкнуть, чтобы вздрогнула, но без толку. Эта не из пугливых, а просто осторожничает.

– Показывай.

Замирает в шаге от меня. Расстояние вытянутой руки, с которого в темноте точно ничего не увидеть. Да и фишка в том, что тут его и не разглядеть. Его ощущать надо. Так что нет, конфетка, так не пойдет.

Тяну руку и бесцеремонно двигаю ее к себе. Хватаю сопротивляющиеся пальчики. Руки нежные, мягкие, кожа – чистый шелк…

Блть.

– Обязательно так близко, Волков?

– Не гунди, Кулагина.

– Ты-таки нашел способ меня облапать! Второй раз за вечер! – дергается, вырывая руку. Но куда там. Мои пальцы крепко фиксируют ее запястья.

– Слишком много чести. Смотри…

Возня с замком оказалась недолгой, а Кулагина ученицей способной. Даже общая тахикардия и невроз от близости друг друга не способствовали продлению момента. А жаль. Я уже как-то согрелся с ней в обнимку, а она разомлела. Это был почти идеальный момент.

Почти!

Потому что неожиданно для нас обоих в ночной темноте прозвучало до зубного скрежета бодрое:

– О, приветик!

Оглядываюсь.

Ру…

– А вы чего тут делаете, м-м? – щурит глаза мелочь в зеленой толстовке. Стоит, с пятки на носок перекатываясь в своих школьных кедах, и лыбится. Кулагина на минималках, ей богу!

“Оригинальная” же Кулагина рядом со мной нехило напрягается. Подбирается вся, не шевелится и не дышит, будто перед ней не детеныш, а звереныш. К тому же зубастый и неконтролируемый. Хотя по сути своей так оно и есть.

– Двери открываем, Ру. А вот ты с какой радости еще не спишь?

– Ночью? – пропустив мой вопрос мимо ушей, пристально рассматривает Тони мой рентген метр с кепкой.

Уж Ру Кулагина точно “не напрягает”, а наоборот. Эта дама, со рвением юного гения, готова любого нового рядом со мной человека препарировать, как лягушек. Выживают, кстати, не многие. Одобрения получают и того меньше. Опер Рыбкин вот не получил.

– Ночью, Ру.

– Вдвоем открываете?

– Представь себе.

– А обнимаетесь зачем?

– Неправда! – звучит возмущенный вздох. – Никто не обнимается, – скидывает со своей талии мои руки Тони, отшатываясь.

– Вот видишь, тетя сказала “неправда”. Вопросы закончились, Шерлок?

– По правде говоря, не-а.

– По правде говоря, тебе не кажется, что вот прямо сейчас тебя быть здесь не должно, маленькая госпожа?

Кулагина хмурится, наблюдая за нашей пикировкой, и даже представить боюсь, какие мысли витают в ее симпатичной головке. Сжимает в руках связку с ключами и бегает глазами с меня на Ру, выдав в конце концов:

– Мне кто-нибудь объяснит, что это?

– Не что, а кто, Кулагина. Ребенок, представь себе. Я же говорил, тут детей полная улица. Вот, одна, видать, заблудилась, но уже уходит, – пытаюсь разрядить накалившуюся обстановку, но сдается мне, что это бесполезно. По глазам Тони вижу, как ее мысли берут лихой разгон. Она уже готова выдать очередную резкость в мой адрес, но не успевает. Ее с толку сбивает “встречный поток” смело шагнувшей вперед Ру:

– Я – Руслана. А ты кто такая? Что-то я тебя не припомню у нас на районе… Новенькая, да? Только приехала? А надолго? А как тебя зовут? Где будешь жить? В доме Марты Александровны? Она классная была… А ты ее дочка?

Прорвало так прорвало.

– Тормози, Ру!

– Ну, Чип…

Тони растерялась.

– Не слишком ли ты болтлива для провинившейся, мелкая?

– Чем это я провинилась?!

– Ты почему вышла ночью одна из дома? Я тебе что говорил по этому поводу?

– Пить захотела.

– Насколько я помню, холодильник у нас на кухне.

– Двери перепутала.

– Дверь холодильника и входную? Да еще и сразу в кедах и толстовке? А если я завтра перепутаю и вместо футбола увезу тебя в музыкалку?

Мелкая потупила взгляд. Хотелось бы верить, что виновато, но где чувство вины, а где Руслана? Это как совесть и Кулагина – вещи из параллельных вселенных.

– Ладно, я тебя искала.

– Нашла? Теперь бегом в дом.

– Но, Чип…

– Быстро, Ру. Поворот на сто восемьдесят и курс на детскую. Шагом марш.

Мелочь насупилась. Щеки свои хомячьи надула. Еще бы, такой кайф обломали, “новенькую” попытать. Сдается мне, из Русланы при должном воспитании и правда вышел бы неплохой следак. Инфу она выбивать в свои десять умеет не хуже, чем мы с Германом в тридцать. Но говорить я это ей не буду.

– Ла-а-адно. Уже иду.

– И ты тоже, – оборачиваюсь к притихшей Кулагиной.

– Что тоже? К вам домой, Волков?

– Можешь к нам, можешь к себе, но на дворе ночь. Нечего торчать одной посреди пустой улицы. Все устали, всем пора отдыхать.

– Не командуй…

– Я не командую, а беспокоюсь, Нина.

Упираю руки в бока. На ее лице выражение глубокой задумчивости и растерянности. Смотрит так, будто видит впервые. Или еще чего хуже – не знает, что сказать. А это совсем не свойственное в моем обществе для Тони состояние. У нее для меня обычно припасено столько слов – на несколько томов “Войны и мир” хватит.

– Что? Почему ты на меня так смотришь, Кулагина? У меня выросли рога?

– Хуже. Походу, у меня они выросли, Волков.

– Чего?

– Кто этот ребенок, Вик?

– Ребенок как ребенок.

– Она твоя дочь? Почему ты мне не сказал, что у тебя есть дочь? – чем-то… нездоровым сквозит в тоне девушки. Претензией, как минимум.

– Ты…

– Ты женат?

И тут меня осеняет. Момент, щелчок, шоры падают, и картинка, нарисовавшаяся перед Тони, видится для меня словно со стороны. С ее стороны. Я, ребенок, “наш” дом…

– Эм, теть, я не… – слышу за спиной от, разумеется, никуда не девшейся, Ру, которая решила мне “подсобить”, вот только я ей не даю. Оборачиваюсь, зыркнув на мелкую. Та накидывает на голову капюшон и с многозначительным:

– Ю-юупс… – притихнув, отступает. Знает, что если я говорю, то со мной лучше не спорить. Штрафные санкции с недели могут вырасти до месяца. Я дядя, может, и добрый, но воспитание никто не отменял.

Смотрю снова на Кулагину, а там взгляд…

Да какой там взгляд! Его там нет, там сплошь обида. Одна огромная, надуманная и дофантазированная обида. Так вот значит, что мы слова растеряли? Подумала, что Ру – моя дочь, и… что интересно? Сделала выводы и расстроилась? Почувствовала себя преданной? Не предполагала, что за десять-то лет я мог бы вполне построить дом, семью и посадить гребаное дерево на заднем дворе? Судя по поджатым губам – да. Такого в ее голове не имело место быть.

В таком случае, хочется верить, что хотя бы на микро мгновение ей стало так же, блть, обидно, как было мне, когда, сидя в армейских застенках, не имея никакой возможности свалить со службы, я получил от любимого человека СМС. От человека, который клялся мне, что будет ждать, что я ей нужен, что жизни без меня она себе не представляет… Я. Получил. СМС. Гребаное, с*ка, сообщение о расставании! Другого, видимо, не заслужил.

И она действительно полагает, что теперь имеет право обижаться? Или что я обязан был ей что-то там сказать? Детский сад!

С губ срывается смешок. Я машинально отступаю, вскинув руки. Фантастический эгоизм. Просто интересно, а она-то что думала? Свалит в закат, а я буду верным псом сидеть, хвост поджав?! Скулить и ждать, когда ее величество снизойдет до возвращения? Насколько надо быть самоуверенной и наивной в таком случае.

– Так да или нет? – повторяет резко, с нажимом. И вот этот ее взгляд…

Утопия, в общем. Хрен я ей отвечу. Ни "да", ни "нет". Киваю на дом, бросая:

– Давай домой, Кулагина. Я жду.

С места не сдвинусь, пока не увижу, как за ней закрылась дверь. Не уйду, пока не удостоверюсь, что на сегодня лимит ее приключений исчерпан. На этом все. Точка.

Кулагина, видимо, по моему лицу это понимает. Морщится. Подхватывает бутылку, пакет и чемодан, разворачивается в сторону калитки, но, неожиданно замерев, бросает взгляд на бутылку в своих руках. Рычит. Психует. Крутанувшись, запихивает ее мне в руки, сквозь зубы осчастливив своим:

– С днем рождения, Волков!

– Заранее не поздравляют, – бросаю мрачно.

– Боюсь, по факту не получится. Или не захочется.

– Ну, спасибо за честность.

Бросив еще один опасливый взгляд мне за спину, демонстративно хлопает калиткой, щелкает замком и топает по ступенькам на крыльцо. Больше ни спокойной ночи, ни сладких снов, ни спасибо, Вик, ни черта. Ладно, мы не гордые.

– Хм, слушай, а она прикольная…

– Руслана!

– Все, уже бегу в кровать.

Нина

Фееричный финал встречи десять лет спустя – у него есть дочь. Финал в стиле лучших мылодрам.

Рыжеволосая, беспардонная, улыбчивая, хорошенькая… Дочь.

Почему-то эта мысль оглушает. Воздух в легких спирает. Всем своим весом рушится на меня сразу же, как только я закрываю за собой дверь и остаюсь в полнейшей тишине дома. Прислоняюсь к холодному металлу затылком и закрываю глаза, зажмуриваюсь, сжимая ладонью грудную клетку. Там так резко запекло в районе сердца...

Дочь. Руслана. Имя прикольное. Красивое и необычное для девочки. Крошка Ру. Да и сама эта “крошка” явно не промах: шустрая и общительная – этакий “Волков в юбке”. У него всегда было много друзей, а в компаниях Вик был и есть, уверена, главный "заводила". Вот только почему-то я…

А что ты, Антонина? Верила в сильную и непоколебимую любовь Волкова? Неумирающую, нержавеющую, не исчезающую, серьезно? Верила, что он будет тебя ждать? После того-то отвратительного побега? Глупо. Нет, не так. ОЧЕНЬ ГЛУПО. И отвратительно, что головой я это понимаю, а эмоции неожиданно выходят из-под контроля.

Надо мыслить здраво, дорогая. Виктор далеко не мальчик, а здоровый мужик со своими потребностями. Более того, мужчина, который хотел семью. Который никогда этого не скрывал, а наоборот – не раз мне об этом говорил. Прямо, честно, открыто. Поэтому да, наивно в данный момент ощущать то, что я ощущаю – обиду и боль предательства. Если уж кто в нашей паре и предатель, так это я. И нынче не имею никакого права выдвигать Вику претензий по поводу того, что у него есть дочь и он вполне счастлив, судя по всему. Имеет право. Как говорится, свято место пусто не бывает, а такого мужчину, как Волков, любая была бы рада заграбастать в свои сети, уж это я точно знаю. Толпы его “фанаток” до сих пор в кошмарных снах снятся. А наряду с тем, что мужик он верный, надежный, преданный, хоть с виду и пугающий гризли, но с большим и чутким сердцем, так вообще – принц.

Смешно, конечно, стоять сейчас здесь и думать о том, какой Волков прекрасный-распрекрасный. Смешно в принципе думать об этом, а ему в лицо говорить совершенно другое, но так уж у нас повелось. Игра такая, называется – не покажи свою слабость другому.

Я вроде радоваться за него должна, у человека все прекрасно. Его холят, любят и лелеют. Должна, да. Вот только почему-то у меня, наоборот, на душе так гадко. Особенно в свете того, что чуть не случился поцелуй у забора, когда я просто поплыла. Уж по части “физики” и инстинктов, я думала, что научилась себя контролировать. Ан, нет. Оказывается, и в моей жизни все еще не чужды моменты, когда тело отказывается подчиняться, выбирая сладкое бездействие. А оно была сладкое. Сахарное такое, с легким привкусом горчинки…

Ох, Кулагина, это будет самый тяжелый отпуск в твоей жизни.

Отлепляю голову от двери и, плюнув на все, бреду в гостиную. Не надо мне душа, и “голос” проголодавшегося желудка игнорирую. Силь нет, и так выскребаю остатки, чтобы скинуть ботинки с курткой и, завалившись на мягкий диван, отключиться.

Мне срочно требуется “ресет”.