Ночи в Монтане

Глава пятая

Господи боже мой! — пронеслось у Элли в голове. Что она делает здесь, на улице, прижатая мужчиной к стене здания с задранной до талии юбкой? Тяжело дыша, она поправила юбку и подняла глаза на Джона Тайлера, нависавшего над ней. Лицо его искажала боль.

— Зачем ты так сделала? — застонал он, потирая затылок.

— Я хотела тебя остановить.

По крайней мере должна была остановить. Вот почему она его оттолкнула. Потому что на самом деле Элли хотела, чтобы поцелуй продолжался как можно дольше, но само желание приводило ее в ужас.

— Черт, милая, незачем было выдирать мне волосы, — возмутился он.

— Извини, — выдохнула Элли, смущенно пряча взгляд. Только бы он не догадался, как она возбуждена. — Мне надо идти, — в панике женщина бросилась обратно в клуб и прямиком направилась в дамский туалет, с игривой табличкой «Кобылы».

Повернув кран, Элли подставила руки под холодную воду и приложила их к пылающим щекам. Сделав глубокий вдох, она отважилась посмотреть на себя в зеркало.

Из зеркала на нее глядела женщина, которую только что страстно целовали. Губы распухли. Зрачки расширены. Лицо пылает, как у девушки-подростка, оказавшейся на заднем сиденье автомобиля с приятелем.

Даже сердце билось, как у перепуганной девчонки.

Что с ней происходит? Зачем она только позволила ему поцеловать ее? И что заставило ее страстно отвечать на этот поцелуй?

О боже, как хорошо он целуется!

Сладкая боль пронзила грудь при воспоминании о прикосновении его пальцев к обнаженной коже бедра под юбкой. Господи, он почти касался ее трусиков.

Схватившись за край раковины, Эллисон наклонилась и подставила лицо под струю холодной воды.

Это на нее не похоже. Целоваться за баром с незнакомцами.

Но Джон Тайлер не незнакомец.

И она целовалась с ним.

Это была ошибка.

Одна унизительная мысль о том, что еще она могла позволить ему за стеной бара, убивала ее. Что, если бы она не остановила его? Где была ее голова?

Ей нужно уйти отсюда. Уйти домой. Подумать. Понять, как это могло произойти.

Ощутить чувство вины за то, что она только что чуть не совершила предательство.

Было только девять утра в понедельник, но жара уже стояла удушающая. Все-таки середина июля на дворе. Несмотря на жару, Джон решил поехать в Сандаун попытать счастья. Он все еще не мог забыть тот поцелуй, который белокурая докторша подарила ему за баром «От заката до рассвета» в субботу вечером. А потом чуть не выдрала с корнем волосы на затылке.

— Эта дыра в заборе на северном пастбище сама не заделается, — угрюмо сообщил Клайв Джонсон, но Джон только улыбнулся в ответ на недовольство старого друга. По его тону всегда можно было определить, в каком Клайв настроении. Теперь же неодобрение не только слышалось в его голосе, но и читалось во взгляде из-под насупленных бровей.

Вечный холостяк, Клайв Джонсон был управляющим на ранчо отца Джона «Бар Ти», сколько тот себя помнил.

Его лицо выглядело как выдубленная солнцем и временем буйволиная кожа. И сам Клайв с годами, казалось, ни внешне, ни внутренне не менялся.

— Завтра обещали похолодание, вот тогда и займемся оградой, — нашел отговорку Джон.

Старик не спускал с него зоркого взгляда.

— А что, погоне за юбками жара не мешает? — сквозь зубы процедил Клайв.

— Не мешает, — Джон добродушно похлопал Клайва по спине и пошел к грузовику. — Тебе тоже надо попробовать. Мейбл Клеммонс на почте снова спрашивала о тебе, — пошутил Джон и расхохотался, увидев, как покраснели уши у Клайва.

— От женщин одни неприятности. Вечно они делают вид, что все знают, и суют свой нос куда не следует.

— Может, оно и так, но я слышал, что она замечательно готовит жаркое.

— Спасибо, без жаркого и баб я могу прекрасно обойтись. И без тебя тоже, лентяй.

— Не ври, Клайв, я знаю, что ты меня любишь.

Клайв фыркнул.

Посмеиваясь, Джон сел за руль.

— Возьми выходной. Съезди в город. Выпей с приятелями в баре. Расскажи, какого лентяя и лоботряса вырастил мой отец. Может, тебе полегчает.

Клайв снова фыркнул. Джон усмехнулся. Он знал, что Клайв на самом деле так не думает, но ему нравились эти словесные перепалки со старым ковбоем. Знал он и то, что Клайву нравится сидеть с приятелями в единственном баре Сандауна и перемывать косточки знакомым за кружкой пива. Проблема была только в том, что Клайв отправлялся туда не за женским вниманием. В этом отношении он не одобрял поведение Джона. Хотя старику самому не помешало бы поразвлечься.

— Это не преступление — немного отдохнуть. Тебе тоже рекомендую.

Клайв все еще стоял на дороге и наблюдал за ним, когда Джон выехал с ранчо.

— Старый упрямец, — выдохнул Джон, разгоняясь. Для него старый дуралей был частью семьи, и сам Клайв любил его как сына. И хотя Джон никогда не объяснял Клайву, почему он иногда закрывался в спальне или пропадал на несколько дней, управляющий, казалось, и сам все понял и никогда не задавал болезненных вопросов. Джон уважал его за это. Клайв был из старого поколения ковбоев, для которых не существовало ничего, кроме работы. Без работы он чувствовал себя растерянным и никчемным.

Поэтому, несмотря на разницу в возрасте, они работали почти одинаково, и Джон редко увиливал от работы. К тому же сегодня у него была хорошая причина. В такую жару работать опасно для жизни.

Сегодня утром слишком жарко для работы и для рыбалки, но вполне подходящее время, чтобы навестить свою любимую докторшу и проверить, помнит ли она их поцелуй в субботу вечером.

— Леди, — Джон приподнял шляпу, приветствуя Пэг и Элли в клинике. От Пэг он уже знал, что по понедельникам Элли вела прием маленьких животных, поэтому он решил поймать ее в клинике. Он также знал, что они с Пэг встречаются за обедом пару раз в неделю. Вообще-то он надеялся, что сегодня не один из этих дней, но удача ему отказала.

— Привет, Джей Ти, — ответила Пэг, с любопытством оглядывая посетителя.

— Привет, — подняла глаза от тарелки Элли. Она ужасно нервничала, что было заметно.

Для женщины, которую он совсем не интересует, она уж слишком странно реагировала на его появление. Да и он сам, если честно, не мог оставаться спокойным в ее присутствии.

Сегодня Элли заплела волосы в классическую косу, которая спускалась почти до талии. На шее у нее висел стетоскоп. Одетая в рабочую униформу — брюки цвета хаки и подходящую рубашку, — и без тени макияжа, она все равно выглядела чудесно. И очень профессионально.

Только один штрих как-то не соответствовал профессиональному облику доктора-ветеринара — румянец на щеках, говоривший ему о многом. Это лишний раз подтверждает его догадку, что Эллисон не забыла тот поцелуй за баром в субботу, более того, именно о нем она думает в эту минуту.

Она такая милая, когда краснеет, и такая желанная. Как бы ему хотелось прижать ее к себе, обнять и расцеловать ее раскрасневшееся личико.

— Что привело тебя в город, Джей Ти? — спросила Пэг.

Черт, она ведь прекрасно знает, зачем он здесь. И почему ему так не повезло сегодня. Он надеялся застать Элли одну. Но не важно.

Он сунул руку в нагрудный карман:

— Мама ответила на письмо. Я тут распечатал для тебя кое-что, — он положил бумаги на стойку. Как он и предполагал, настороженность в ее глазах сменилась любопытством.

Эллисон вскочила, вытерла руки о брюки и взяла листы.

— О, как красиво! — воскликнула она, просматривая распечатанные старые фотографии, сделанные очень давно, еще когда дом красовался во всем своем первозданном великолепии. — Пэг, ты только взгляни. Мой дом! О боже мой, посмотри на этот снимок. Какое окно. Я просто обязана восстановить его в прежнем виде.

Заинтригованная, Пэг тоже поднялась и подошла к стойке.

— Как мило с твоей стороны, — улыбнулась она, заглядывая через плечо подруги. — И что же ты хочешь за эту услугу?

Элли вздернула голову. Ее синие глаза встретились с его карими, и она вспыхнула еще ярче прежнего. Джон не смог сдержать улыбку.

— Печенье, — ответил он, лаская взглядом ее личико. — Меня обещали накормить печеньем.

— Конечно, — быстро согласилась Элли. — Печенье будет.

— До свидания, леди, — попрощался Джон, при этом искорки в его глазах сверкали и плясали, что означало удачное проведение задуманной операции. Если бы Пэг здесь не было, он потребовал бы свою награду прямо сейчас. Элли куда слаще любого печенья. Вместо этого он приподнял шляпу и, кивнув женщинам, вышел за дверь.

Элли в который раз изучала рецепт со списком ингредиентов для печенья. Мука, сахар, сода, соль, яйца, масло, овсяные хлопья, изюм, орехи.

— Сойдет, — сказала она себе, доставая миксер и большую миску. — Хочет печенья — будет ему печенье.

Это ничего не значит, повторяла она себе, отмеряя муку. Он оказал ей услугу, и она должна его отблагодарить. Как и полагается соседям.

Испечь ему печенье.

Она поймала себя на том, что улыбается, и приказала себе сосредоточиться на готовке. Она обещала ему печенье, и сдержит обещание. Тогда у него не будет повода появляться у нее на пороге без приглашения и напоминать об обещанном печенье.

Или целовать ее, как он делал это в субботу ночью.

Она вздохнула.

Что с ней происходит?

Кто даст ответ? И почему она вместо того, чтобы искать ответ, печет печенье?

Зато готовка отвлечет ее от мыслей о Джоне Тайлере, и ей будет чем заняться субботним вечером. По субботам они с Дэвидом всегда устраивали свидания. Это был их день. Даже сейчас, когда ее горе немного утихло, по субботам ей все равно было очень одиноко.

Эллисон старалась забыть, что это суббота, вести себя как будто это самый обычный день. Иногда это срабатывало, а иногда нет.

Сегодня определенно нет. В такую ночь, как сегодня, не в силах побороть дурное настроение, она напилась бы, если бы имела склонность к вину. Сегодня одиночество было просто невыносимым. Наверно, потому, что Джон дал ясно понять, что ей больше нет нужды спать в одиночестве.

Но она справится.

Печенье ей в этом поможет. За готовкой она забудет о потерях и пустоте в ее жизни, которую ничто и никто уже не заполнит. Дэвид умер, но она жива и должна жить, довольствуясь воспоминаниями.

Она вынимала последнюю партию печенья из духовки, когда в дверь постучали. Эллисон бросила взгляд на часы. Восемь часов вечера. Она никого не ждала. Глупое сердце пискнуло — а вдруг это Джон? Отругав себя за легкомыслие, она пошла открывать.

Вытерев руки о кухонное полотенце, Эллисон прошла через свою уютную гостиную — результат его бескорыстной помощи — и открыла входную дверь.

Перед ней стоял Джон. Во всем своем великолепии — тугих джинсах, черной футболке и ковбойской шляпе. Ботинки начищены до блеска, на лице — приветливая улыбка. Выглядел он просто невероятно привлекательно.

— Привет, док, решил спросить, не голодна ли ты?

Ее сердце подпрыгнуло в груди, а плечи, напротив, поникли.

Господи, дай мне сил.

От аромата, идущего из пакета с едой навынос, у нее потекли слюнки, в животе заурчало. Она еще не ужинала. Потому что до его появления у нее просто не было аппетита.

— Голодна? — улыбнулся он.

Женщина сделала шаг в строну:

— Ты самый настойчивый мужчина из всех, кого я знаю.

— И это невыносимо, да?

Эллисон не удержалась от улыбки.

— Это еще мягко сказано. Что в пакете? — спросила она с любопытством.

— Бургеры и картошка фри. Лучшие в стране!

— А ты знаешь, сколько в них жира? — ахнула она.

— Достаточно, чтобы закупорить холестериновыми пробками артерии у целой армии солдат, — он приподнял пакет, давая ей понюхать аромат. — Давай рискнем.

Рискнем, вот именно.

Она втянула ноздрями аромат и чуть не застонала от удовольствия.

— Хочется, признайся!

— О да, — призналась она. — Умираю от голода. Входи, раз уж ты здесь, заберешь свое печенье.

— Ты испекла мне печенье? — искренне удивился он.

— Я же обещала.

Польщенный и обрадованный, он произнес:

— Я думал, это была метафора…

Этот мужчина неисправим.

— Тогда это твоя ошибка.

Она провела его в кухню и показала на стойку, где охлаждалось печенье.

— Это единственное, на что ты можешь со мной рассчитывать, — сказала она.

Джон рассмеялся.

— Спасибо, я ценю. Ты выглядишь усталой.

— День был тяжелый.

— И истощенной. Садись, я накрою на стол. Пахнет восхитительно, — сказал он, имея в виду печенье, и наклонился к ней ближе. — И ты тоже, — прошептал он. — Ванилью.

У Эллисон от волнения подкосились колени.

С улыбкой до ушей Джон открыл пакет и достал завернутый в салфетку бургер, пакетик картошки фри и банку содовой. Поставив все это перед Эллисон, он произнес:

— Ужин подан.

Ужин. Опять ему это удалось. Заставить ее поужинать с ним. Только сегодня она была слишком голодна, чтобы обращать на это внимание.

Она и так слишком много думает о нем, когда моется в душе, чистит зубы, одевается, работает… Практически все время.

А самое ужасное, что не давало ей покоя, — то, что она действительно счастлива его видеть. С его приходом она забывает о пустоте и страхе одиночества.

Элли знала, что оставаться с ним наедине поздно вечером небезопасно. Слишком легко расслабиться в его компании, за разговором, полным шуток и дружеского смеха. Она почти забыла, что должна сопротивляться своему влечению к этому мужчине.

Они доели бургеры и картошку, и Элли подала печенье. Съев дюжину, он продолжал уверять Элли, что заслужил еще парочку за то, что принес ей ужин сегодня вечером.

Эллисон на это не купилась, но у них все равно завязалась шутливая перепалка. Время прошло незаметно: взглянув на часы, она с удивлением обнаружила, что уже десять. Джон сказал, что собирается уходить, но вот они стоят перед дверью, а он так и не торопится домой.

Они присели на крыльце напротив друг друга. Эллисон слишком расслабилась, чтобы настаивать на том, что ему пора идти. Джон продолжал веселить ее забавными историями из жизни на ранчо и о своем старом друге и вечном холостяке Клайве Джонсоне.

Элли встречала Клайва во время своего первого визита на ранчо.

— Думаю, он не воспринимает меня серьезно как врача, — прокомментировала она.

— Клайв очень мнителен, — отозвался Джей Ти. — Не обращай на него внимания.

— Он тебе очень дорог? — спросила Элли, заметив его глубокую привязанность к другу.

— Да, он старый упрямец, но я не могу представить себе жизни без его ворчания.

Ступеньки старинного крыльца заскрипели, когда он подвинулся, усаживаясь поудобнее.

— Я могу помочь тебе с починкой, — сказал он, оглядывая перила.

— Ты имеешь в виду скрип? В этом нет нужды, мне он даже нравится, как-то уютно, по-домашнему.

Несколько минут они просто сидели, слушая легкую музыку, льющуюся из открытых окон. Эллисон включила проигрыватель и почувствовала необыкновенное умиротворение.

— Кто это? — спросил Джон, имея в виду певицу. — Мне кажется, я не слышал ее раньше.

Это был ее любимый диск.

— Нора Джонс.

— Ее голос как шелк, — прокомментировал он, вслушиваясь. — Как шелковый шарф в воде. Мне нравится.

Элли кивнула:

— Удачное сравнение. У нее прекрасный голос.

— И под эту песню можно танцевать.

Эллисон повернулась к нему и покачала головой:

— Нет, ты уже видел, как я танцую. И с удовольствием отметил, как это было ужасно, — напомнила она.

— Я не умею лгать. Это было ужасно, — он улыбнулся, — но это всегда можно исправить.

— Многие пытались.

— Но не я.

С этими словами Джон поднялся и, подойдя к Элли, тоже поднял ее на ноги.

Она задрожала, когда он привлек ее к себе и прошептал:

— Тихо, просто слушай. Слушай музыку. Почувствуй ритм. Расслабься, док.

Боже, это действительно происходит. Она в темноте танцует в объятьях горячего ковбоя, который не скрывает, что хочет от нее большего, чем просто танец.

— Закрой глаза, — прошептал он, почти касаясь губами ее уха. — И просто покачивайся вместе со мной. Ногами мы займемся позже. А сейчас сделай выдох и плыви по течению.

Плыви по течению. На эту просьбу ее тело отреагировало немедленно. Кровь превратилась в жидкое пламя в венах.

Эллисон ощутила затылком его дыхание, и ее колени ослабели от нахлынувшего желания.

Непроизвольно она потерлась бедрами о его крепкие мускулистые ноги. При этом соски задели его грудь и тут же отвердели, превратившись в крошечные пики. А его руки… Господи… его руки спускались по спине все ниже и ниже, обещая бесконечное наслаждение.

Она потеряла способность ясно мыслить, и что самое странное — ей было на это абсолютно наплевать.

Музыка была тихой и мелодичной. Мужчина — красивым и страстным. И какое наслаждение двигаться в чувственном танце под звуки любимой музыки. Его руки, ведущие в танце, дарили ей незабываемые ощущения. Она уже и не помнила, что такое прикосновения мужчины.

Они были так близко друг к другу. Он — мужчина, она — женщина, он высокий — она маленькая. Но оба они из плоти и крови, и в крови обоих сейчас бурлило желание. Желание, заставлявшее их сердца биться быстрее. Оба они — такие разные — хотят одного и того же: отбросить все предрассудки и слиться в экстазе.

Ароматы ночи — жимолости и полыни — смешивались с мускусным запахом кожи, таким мужским и таким узнаваемым.

Так легко было двигаться с ним в темноте под музыку. Джон был превосходным партнером. Он так умело вел ее в танце, что она ни разу не наступила ему на ногу. Покачиваясь в чувственном ритме, она представила, что еще они могли бы делать столь же превосходно.

Только вот у нее не хватит на это мужества.

— Вот, — прошептал он в макушку, — у тебя получается. Чувствуешь?

Чувствует. Она все чувствует.

Особенно сожаление. Он заставил ее желать то, что она никогда не сможет получить.

— Видишь, как просто, правда?

Эллисон ничего не ответила. Она боялась услышать звуки своего голоса в темноте рядом с мужчиной, который хотел во что бы то ни стало сломить ее сопротивление.

Слишком много стояло между ними.

Воспоминания. Клятва. Мужчина, который сделал ее женщиной, а потом женой.

— Уже поздно, — пробормотала она, отстраняясь. Утратив его тепло, она тут же продрогла, несмотря на то, что летняя июльская ночь была лишь чуть-чуть прохладнее дня.

Минуту Джон ничего не отвечал.

Просто стоял и смотрел куда-то поверх ее макушки. Но она чувствовала, что он разочарован. Наконец он сделал глубокий вдох и произнес спокойным, ровным голосом:

— Ну что ж, тогда мне лучше пойти домой, чтобы ты могла лечь спать.

Она выдавила неловкую улыбку и убрала руки за спину.

— Не забудь печенье.

Уголки губ приподнялись в улыбке.

— Ни в коем случае. — Увидимся, док, — сказал он, спускаясь по ступенькам крыльца.

— Спасибо за ужин, — пробормотала она, кладя руку на перила.

Не говоря ни слова и даже не повернувшись, он приложил пальцы к краю шляпы и пошел к машине.

Ее сердце пронзила острая боль.

Боль, которая напомнила ей, что она еще жива.

И что именно он заставил ее вспомнить об этом.