Ночная

Глава 12 Ведьма и профессор

Сложнее всего почему-то оказалось не шагнуть в портал в старую хижину бокора на Тангарре — а надеть старое платье, выданное еще в храме. Я казалась себе змеей, которая пытается втиснуться в сброшенную кожу — но все же справилась и с этим.

Зато Раинер обрадовался своей идиотской укороченной рясе и мешковатым штанам, как родным, и немедленно стребовал назад освященный клинок. На фоне лейтенантов Гейб храмовник напоминал чрезвычайно неудачливого разбойника с большой дороги, пока королевские внуки не раскопали в хранилищах маскарадные костюмы жителей Тангарры.

Теперь разбойников напоминали все трое, хотя холщовые рубахи с натуральной окраской на Ирейе, должно быть, стоили немногим меньше парадных мундиров МагПро. Я постаралась отделаться от ассоциаций с маркитанткой при бандитской шайке и дисциплинированно вывалилась из сплетенного Обероном портала прямо под ноги мертвецу.

Зомби невозмутимо переступил через меня, обошел подрагивающее пятно телепорта и заскрипел ступеньками на мансардный этаж, чтобы отнести покойному колдуну давным-давно не нужный ему ужин. Я проводила мертвеца взглядом, задавила запоздавший всхлип и поспешно откатилась в сторону. Раинер словно специально ждал этого момента, чтобы выпрыгнуть из портала и мягко спружинить на полусогнутых ногах, восстанавливая равновесие.

- Ты в порядке?

Наверху что-то звучно грохнуло, выбив вниз старую труху, зазвенела разбитая посуда, и только какая-то неугомонная уцелевшая тарелка шумно вращалась на месте еще несколько секунд.

- Кажется, ты расколдовал зомби, — растерянно сообщила я с пола.

- Оно и к лучшему, — пожал плечами храмовник.

- И закрыл портал.

Раинер обернулся — и задавил все напрашивающиеся на язык ругательства, потому как над полом уже медленно собирался сгусток темноты, обещающий развернуться в зеркало нового портала. Вскоре из него шагнул Рэвен — и тут же высказал все, что оставил при себе храмовник.

Подать мне руку, помогая подняться, догадался только Оберон. Утренние события стряхнули с него всю привычную сонливость, и он деловито, не отвлекаясь ни на ругающегося брата, ни на огрызающегося храмовника, достал из-за пазухи тонкий шелковый платок. Поискового заклинания я не почуяла, но, судя по досадливой гримасе, неизвестный похититель по-прежнему держал над Эмори щит — и вблизи тот действовал не хуже, чем на расстоянии в три с лишним парсека.

- Кажется, щит хелльский, — удивленно сказал Оберон.

Рэвен и Раинер мигом прервали назревающую потасовку.

- Хелла — это же полностью магическая планета? — неуверенно уточнил храмовник.

- Не полностью, — покачала я головой. — Но там процент одаренных на душу населения выше всего. И магическая наука, соответственно, развита куда лучше, чем на остальных планетах Альянса…

- Откуда здесь взяться такому? — последнее слово Раинер произнес тем особым тоном, каким обычно благородные дамы поминают грязь под колесами автофлакса.

- Оттуда же, откуда взялась ирейская принцесса, — резонно заметил Оберон. — Кто-то же ее телепортировал.

Раинер скривил губы, но комментировать не стал.

- Не будем терять времени, — вклинился Рэвен. — Вы с Эйви идите в храм, а мы с Обероном выждем немного, чтобы не привлекать к вам внимания, и попробуем разнюхать, что творится в городе. Завтра в полдень встретимся здесь и обменяемся новостями.

Храмовник скупо кивнул и первым вышел из хижины.

Над болотами шел мелкий дождик. Он шелестел в зарослях осоки, выкрашивал старые доски домишки в темно-серый цвет и распускал маленькие круги на ровной глади над бочагами. Где-то неподалеку блаженно распевались болотные лягушки, надежно перекрывая куда более замысловатые мелодии из города.

- Какой-то праздник? — предположила я, неохотно выглядывая из-под подтекающей кровли над верандой.

Раинер, успевший спуститься на старую гать, бодро пожал плечами.

- Чем быстрее дойдем, тем быстрее узнаем.

Как раз-таки быстрее идти в город мне хотелось меньше всего, но именно поэтому я упрямо встряхнулась и полезла вниз.

Однажды я сумела отсюда выбраться. Смогу и снова. Столько раз, сколько понадобится, чтобы больше не бояться, чтобы этот мир не преследовал меня в ночных кошмарах… или чтобы они, по крайней мере, снова стали ночными.

Болотная вода оказалась неожиданно холодной — или я уже разнежилась и привыкла держать ноги в тепле? Это над Нальмой светило летнее солнышко, а здесь царила ранняя осень, промозглая и дождливая. Тонкие сапожки из плохо смазанной кожи не спасали, и вскоре у меня зуб на зуб не попадал.

Зато Раинер, казалось, впервые за последние дни вздохнул полной грудью — и теперь в охотку чесал по гати. Под его ногами ритмично чавкала болотная грязь, и казалось, что несгибаемому храмовнику нипочем ни осень, ни холодная гнилая вода, а единственное, что могло его смутить, осталось позади…

- Ты ведь не собираешься возвращаться на Ирейю, — неожиданно поняла я.

Кажется, насчет «позади» я не то чтобы погорячилась, но подумала совершенно не в том смысле, в котором следовало бы. То единственное, что могло смутить храмовника, действительно было позади него.

Шагах в трех, если быть точной.

- Я не подписал тот договор, — резко отозвался Раинер, но темп ходьбы все-таки снизил, позволяя себя догнать.

Идти вровень все равно не вышло бы — гать была слишком узкой. Но теперь я оказалась точно за его плечом, как голосок совести:

- Но ты обещал помочь.

- Я помогаю, — упрямо сказал Раинер. — Что вы сможете сделать на Тангарре без меня? Тебя не хотят видеть в Нищем квартале, эти двое — и вовсе чужаки, с которыми захотят говорить разве что такие же пришлые. Выходов на городское правление у вас нет. Остается только храм… — он запнулся и пошел еще медленнее.

- Настоятель сможет заметить, что с тобой что-то не так? — бестактно спросила я.

- Он не гоняется за каждым десятником, чтобы проверить его работоспособность, — хмыкнул Раинер и тут же раздраженно передернул плечами. — Но ему донесут, как только станет ясно. Среди десятников нет нарушивших обеты. А я… никто не ставит во главу отряда таких, как я.

- Что с тобой будет дальше?

Он остановился и резко обернулся, а я шарахнулась назад: так близко оказалось его лицо — и только своевременная реакция тренированного дружинника не позволила мне соскользнуть с гати. Раинер помог мне восстановить равновесие и тотчас же убрал руки, словно боялся обжечься.

- Не пропаду.

В этом я и так не сомневалась — а продолжать разговор что-то вдруг расхотелось.

В городе и правда праздновали.

Даже стражники на воротах оказались слегка навеселе и на вооруженного храмовника с девицей, по щиколотку измазанной болотной грязью, взглянули без особого интереса и неодобрения. Раинер попытался было завязать диалог, но от него только досадливо отмахнулись: не иначе, в сторожке дожидалась своего часа еще бутылка-другая.

- Запах изменился, чувствуешь? — с затаенной надеждой заметил храмовник, отчаявшись добиться чего-нибудь от стражников.

Как по мне, не слишком. От города всегда пахло одинаково: нечистотами, дымом и сырым деревом. Но сегодня и впрямь что-то изменилось, исчезла какая-то тревожная, горчащая нотка, к которой я так привыкла за последние месяцы, что уже не обращала внимания.

На окраинах было непривычно пустынно. Зато где-то в центре громко играла музыка и царил праздничный гомон, и мы, не сговариваясь, нырнули в мучительно знакомый проулок, чтобы срезать дорогу до городской площади. Уже за пару кварталов стал виден дым — и я, проклиная себя последними словами, догнала Раинера и трусливо вцепилась в ленту десятника, переброшенную через его плечо.

- Это не казнь, — понимающе усмехнулся храмовник, перехватив мою руку. — Видишь, дым светлый? Костер жгут просто так, без масла и… не трясись. У тебя грамота от храма, помнишь?

- Помню, но не уверена, что она все еще действительна, — пробурчала я. Заледеневшие от страха пальцы медленно отогревались в его ладони, но думать о хорошем у меня не получалось — в отличие от него. — А костер может просто догорать, между прочим.

- Тогда бы пахло по-другому, — упрямо покачал головой воспрявший духом Раинер и добавил шагу.

На площади, перехватив ошарашенный взгляд подзагулявшего стражника, он спохватился и выпустил мою руку, но я уже и сама успокоилась. Казням здесь все-таки так не радовались — по крайней мере, бочки с дешевым молодым вином точно не выкатывали. Да и помост у спуска от замковых ворот явно сооружался для комфорта высоких гостей, а вовсе не для того, чтобы чернь могла насладиться кровавым зрелищем.

Сейчас помост пустовал, но напыщенный герольд в выцветшем камзоле то и дело провозглашал, что «добрым жителям» надлежит выпить за помолвку графского советника, красоту и плодовитость невесты, а также долгие лета собственно графа.

Мы с Раинером переглянулись и тут же причислили себя к жителям злым. Я — потому что подозревала, что невеста категорически против оценки себя с точки зрения плодовитости, а храмовник — потому что знал несколько больше о графском дворе, нежели я.

- Насколько я помню, графского советника унесла чума, — тихо сказал он мне, благодарно приняв простенький глиняный кубок из рук виночерпия. — После этого Его Сиятельство и приказал обратиться за помощью к бокору, но тот ничего не успел сделать, потому как в городе потери были куда значительней. Где граф успел найти нового советника за такой короткий срок, да еще неженатого?

Его удивление было вполне понятно: такие дела на Тангарре быстро не делались. Советников выбирали тщательнее, чем жену: та надоест — и на костер, а с советником-то каждый день общаться! И чтобы им стал кто-то настолько молодой, что еще даже сам жениться не успел…

Раинер нахмурился, так и не пригубив вино, и потянул меня по ступеням вверх — к темной громаде Собора.

Там его появление предсказуемо произвело фурор. Молодой послушник — совсем еще мальчишка — выронил метлу, которой медитативно шаркал у порога, с вожделением поглядывая на гульбище внизу, и метнулся во внутренние помещения. Его крик свидетельствовал о чем угодно, кроме радости.

- Кажется, твои братья решили, что ты умер, — заметила я. — А теперь восстал неупокойником и таскаешься с девицами.

Раинер спохватился и выпустил мою руку. Я хозяйственно подобрала метлу и прислонила ее к косяку.

Эту трогательную картину и застал смутно знакомый парень, выскочивший с молитвенником наперевес из внутренних помещений. Начатая уже литания встала у него поперек горла: неупокойника он бы еще как-то задержал до прибытия остального десятка, но против двоих мертвецов — или, того хуже, мертвеца с женщиной — выстоять ему не светило. Дружинник посерел лицом и попятился, и Раинер досадливо ругнулся.

- Еще ты давай убеги впереди своего визга, Камиль, — раздраженно пробурчал десятник, решительно переступая порог. — Живой я, живой! Не веришь — спой.

- Й-я-а еще не д-доучил, — проникновенно признался Камиль, и стало понятно, что он немногим старше удравшего послушника.

Раинер резко выдохнул, прикрыв глаза, и затянул литанию сам.

Выверенная акустика храмовой залы подхватила его голос, расцветив его новыми обертонами, подхватив мелодию эхом. Казалось, будто Раинеру подпевал целый хор — с искушающей хрипотцой, царапающей слух, шуршащей где-то под ребрами, распадающейся на сотни и сотни голосов, отстающих друг от друга на доли секунды. Сумрачные краски витражного света охватывали его фигуру слабо сияющим ореолом, услужливо рассыпая цветные блики под каждый его шаг.

Я застыла на пороге — дура дурой, зачарованная, завороженная, безнадежно прикусив губу.

Хорош, паршивец. До чего же хорош…

Камиль, похоже, всецело разделял мои впечатления. Первые слова молитвы он слушал, разинув рот, на середине у него задрожали губы, а под конец дружинник все-таки выронил молитвенник на пол и бросился обниматься — по-медвежьи неуклюже, каждым жестом выдавая, как ему непривычны такие выражения чувств — и как они ему нужны.

Я, наконец, вспомнила, где видела его. Камиль входил в десяток Раинера. Это его он посылал в храм сообщить, что нашелся артефакт, способный растворить неупокойника.

Раинер подтвердил мои выводы, неловко похлопав Камиля по спине и быстро отстранившись.

- Где ты был? — неровным голосом спросил он и, спохватившись, подобрал молитвенник с пола. — Мы уже решили… в Нищем квартале сказали, тебя ранил нахцерер… епископ Арман лично пел тебе заупокойную!

Надо полагать, молитву пели только для Раинера. А то, что я пропала вместе с ним, было отличным поводом вздохнуть с облегчением.

Что ж, кажется, в моем возвращении есть свои плюсы. По крайней мере, я смогу лично взглянуть в глаза епископу. И даже настоятелю!

- Долгая история, — вздохнул Раинер. — Бланш знала человека, который смог вылечить мою руку. Но не сразу.

Камиль открыл было рот… и тут же закрыл, перехватив предостерегающий взгляд своего десятника.

- Лучше расскажи, что тут творилось, пока меня не было, — нарочито беспечно попросил Раинер, хлопнув дружинника по плечу, и уверенно пошел в сторону столовой, увлекая его за собой.

На меня он даже не оглянулся, и я, глубоко вздохнув, развернулась и пошла обратно к площади.

Быть не может, чтобы там не ошивался никто из дневных в поисках наживы! А Элои говорил только о Нищем квартале и ничего — о том, что мне и подходить к старым знакомым нельзя…

Кто-то впихнул мне в руки такой же глиняный кубок, как и Раинеру — четвертью часа ранее; там плескалось на самом донышке, но разило так, будто туда вылили всю бочку. Я натянула на лицо благодарную улыбку, отсалютовала кубком, тайком плеснув себе в волосы, чтобы не выделяться в развеселой толпе, и ввинтилась в самую гущу народу.

Говорили обо всем подряд. В течение ближайших пяти минут я узнала все, что происходило, не происходило и могло бы произойти в городе — оставалось только выяснить, какие из сплетен к какой категории относились.

А вот чтобы высмотреть юркие тени, мелькающие среди добропорядочных жителей, времени ушло куда больше. Меня никогда не готовили для работы в толпе — Старшой считал, что мне самое место на ночных улицах, а вот для гуляний я слишком приметна. Он, разумеется, оказался прав: сама я никого поймать не сумела, но зато и часа не прошло, как передо мной вынырнул невесть откуда Длинный и тут же окинул меня оценивающим взглядом.

Не обнаружив ни кошелька, ни новой одежды, он несколько приуныл, но все же вызывающе поинтересовался:

- Ты чего тут забыла?

Я могла бы напомнить ему, что теперь имею полное право находиться на площади перед храмом. Или сказать, что хозяин Нищего квартала больше не может распоряжаться мной. Или хоть помахать грамотой из храма…

Вместо этого я ухватила Длинного за запястья и проникновенно сообщила:

- Вот тебя-то мне и надо!

Худших слов для труженика Нищего квартала и придумать было нельзя. Длинный вмиг побледнел, но быстро спохватился, что перед ним всего лишь женщина, бывшая папина любовница, несостоявшаяся мачеха — и попытался было выкрутиться, но не смог. Уж что-что, а держать Старшой меня научил.

- Кто-нибудь видел невесту графского советника? — спросила я, утягивая Длинного в толпу танцующих.

Подросток, вынужденный уворачиваться от пляшущего люда, насупился, но деловито перехватил инициативу, встроившись вместе со мной в человеческий поток.

- А тебе-то что?

- Любопытно, — невозмутимо отозвалась я.

У Старшого точно так же поблескивали глаза, когда он чуял выгоду: Длинный с годами становился все больше и больше похож на отца.

- Любопытство не всякий может себе позволить, — толсто намекнул он.

Я не удержалась от долгого усталого вздоха. Смотреть на подростка сверху вниз уже не получалось, но я приложила все усилия, чтобы создать именно такое впечатление.

- Ты же помнишь, что говорил папа про тебя и торги? Потому что приличные горожанки такое не повторяют.

Но втайне согласны.

Длинный, кажется, и сам понимал, что Старшой был прав — тот вообще редко ошибался в людях, а про безнадежное отсутствие у среднего сына склонностей к торговле повторял неоднократно. Зато прочил ему тепленькое местечко среди нюхачей, в чьи обязанности входило разузнавать «хлебные» дома и запоминать щедрых людей.

На последний фактор я уповала особо: кто, как не Длинный, мог быть в курсе, как попасть в графский замок и взглянуть на невесту?

- У меня все равно денег нет, — с наигранным смущением созналась я, видя, что подросток готов уйти в глухую оборону в духе «ты мне не мать!». — Но храмовник может заплатить, только договариваться о цене придется с ним.

Длинный надулся еще пуще.

- Тогда с ним и буду говорить!

Я пожала плечами: с ним так с ним, Раинер потом все равно перескажет полученную информацию. Но если Длинному это позволит потешить расцветающее подростковое эго — мне же лучше. Назло вредной тетке, небось, вдвое больше положенного сообщит, выделываясь!

Завершив положенный круг, я выпустила Длинного и осторожно, издалека, заглянула в храмовый зал. Давешний пугливый послушник грозно сощурился и погрозил мне метлой — а кроме него, в открытой для посещений части никого не было: похоже, Раинер еще не освободился. Впрочем, в Нищем квартале его наверняка хорошо запомнили — а зная, что тот готов платить за сведения о невесте графского советника, из-под земли его достанут, лишь бы заработать!

Поэтому я сделала вид, что ужасно испугалась метлы, и обошла Собор, выискивая черный ход со стороны внутреннего дворика. Увы, храмовой прислужницы на месте не оказалось: она жила в городе, с мужем, и сейчас, должно быть, праздновала вместе со всеми. Только вот шансы найти ее в этой толпе… я замялась, не зная, стоит ли дождаться ее в келье или попытаться пройтись по площади. За меня решил случай: заслышав шаги за поворотом коридора, я предпочла выскочить из пристройки, не дожидаясь встречи с охранниками. Это Раинер мог безбоязненно явиться прямо через главный вход, а вот мне, отыскавшей способ чудесным образом исцелить жуткую рану от когтей нахцерера, лишний раз сталкиваться с храмовой дружиной не стоило.

Градус веселья на площади все рос: где-то в центре завязалась потасовка, и толпа раздалась, освобождая круг. Шустрые тени дневных рассредоточились, и кто-то уже громко зазывал делать ставки. Музыка оборвалась, взвизгнула лопнувшая струна, и над площадью взлетел ликующий вопль, из которого можно было заключить, что менестрелю не поздоровилось — похоже, просто так, за компанию.

Я замялась на верхней ступени, ведущей из храмовых пристроек. Внизу непрерывно двигалось шумное людское месиво, пахло кислым вином и плохо запеченным мясом. Полупрозрачный дым витал над площадью, тщетно пытаясь прикрыть от святых небес творящееся на земле непотребство — и, словно желая отвлечь взгляд карающего божества, от серой громады замка грянули фанфары. Я приподнялась на цыпочки.

До сих пор мне ни разу не доводилось видеть графа вживую. Зрелище оказалось довольно унылым: щуплый и невысокий, как и большинство тангаррцев, в ярком объемистом наряде, призванном прибавить солидности, Его Сиятельство особого впечатления не производил. Если бы не расписные носилки с роскошным навесом, я бы и вовсе не смогла определить, кто из процессии может похвастаться титулом, но свите полагалось скромно идти следом, пока граф возлежал на подушках, совершенно в них теряясь.

Герольд звучно обложил кого-то по матушке, вскарабкался на помост и грянул на всю площадь:

- Его Сиятельство Маркель Огастин, граф Патрийский!

Толпа разом стихла, и круг в центре площади быстро затянулся. Люди вытягивали шеи, пытаясь получше рассмотреть аристократов, занимающих помост. На ступени храма поднялись несколько пожилых мужчин, не иначе, страдающих дальнозоркостью, и на плечи одному из них тут же взгромоздился тощий мальчишка. На меня они не обращали внимания, но я все же опасливо посторонилась — а когда снова подняла взгляд на помост, граф уже восседал на заранее принесенном кресле с алой обивкой, а вокруг него рассредоточились на скамьях придворные.

Его Сиятельство выждал, пока над площадью не воцарилась настороженная тишина, и неспешно заговорил:

- Сегодня светлый день. День радости.

Дождь, стоило отметить, не переставал, а радости в голосе графа было ни на грош: только брезгливость. Он говорил тихо, прикрывая нос надушенным платком, и что-то подсказывало, что, кабы не городские гуляния, эти вино из бочек попросту вылили бы, потому как для благородных господ оно не годилось.

- Сегодня мы празднуем помолвку моей прекрасной сестры, Дайоны Огастин, и моего советника, хитроумного господина Тегиля Айвенна.

Судя по тону, то ли невеста была не то чтобы прекрасна, то ли советник недостаточно хитроумен — но дыхание у меня перехватило вовсе не из-за этого.

Он вышел из-за графского кресла и застенчиво, совсем по-юношески улыбнулся.

Эта улыбка до того не вязалась с морщинками вокруг глаз и сединой на висках, что казалась нарисованной на лице взрослого мужчины. В первую нашу встречу она поразила меня не меньше — как и его не по-хелльски хрупкое телосложение, и мягкий столичный акцент, и слабые вспышки на кончиках пальцев…

Что ж, плотные кожаные перчатки скрывали силовую пульсацию под ногтями, но улыбался он точно так же — одними губами. Глаза оставались холодны и бесстрастны. Его невеста — вообще-то действительно прекрасная, юная, темноволосая и белокожая — под этим взглядом вздрогнула так же, как и я когда-то.

Как и я когда-то, протянула ему руки, доверчиво вкладывая пальцы в его ладони. И, наверное, даже точно так же уговаривая себя, что все будет хорошо, не может же столь мудрый и амбициозный человек ошибаться в своей грандиозной задумке?..

А профессор Тегиль Айвенна учтиво склонился к ее рукам, легонько касаясь губами тыльной стороны ладоней — сначала одной, затем другой. Неспешно выпрямился — и вдруг нашел меня взглядом, вмиг перестав улыбаться.

Первым его назойливое внимание заметила невеста. Следом за ней повернулся ко мне граф — а потом начали оборачиваться люди на площади.

Когда я попятилась, ощутив досадную слабость в ногах, было уже поздно.

- Держи ее! Хватай ведьму!

Я развернулась и опрометью бросилась в узкий проулок, ведущий от площади в Нищий квартал, а позади нарастал гул толпы, учуявшей новое развлечение.