Я просыпаюсь на кровати, задыхаясь, с трудом соображая, грудь тяжело вздымается. С широко открытыми глазами я сажусь и качаю головой, напрасно пытаясь очистить ее. Что, мать вашу, это за сон такой?
Сон? Больше похоже на кошмар.
Сжимая простынь у груди, я сижу, дрожа, и ожидаю, когда успокоюсь. Провожу рукой вниз по влажному лицу и качаю головой еще раз. Правда. Что это за слишком нежный секс был в этом сне?
Сад позвал меня в тот момент, как только я проснулась во второй раз этим утром. После психосна прошлой ночью, я дергалась и ворочалась, пока мой разум не устал бороться с утомленным телом, и я вновь уснула. Это был беспокойный сон, но хоть какой-то.
И все равно сегодня я чувствую себя, будто по мне проехал автобус. Потом остановился и дал задний ход.
Когда я проснулась во второй раз, было уже десять утра. Слишком поздно, чтобы помогать на кухне, слишком поздно, чтобы взять хоть какую-нибудь обязанность на день. А сад всегда нуждался в заботе. И вот поэтому я любила его.
Он нуждался во мне так же, как и я нуждалась в нем. Я обеспечиваю ему заботу и уход, а он обеспечивает мне место, чтобы сбежать от действительности.
Собрав весь спелый урожай с овощной грядки, я решаю, что пришла пора прополоть ее. Одна из моих самых нелюбимых работ в саду. Но, увы, это нужно делать, и если кто-нибудь еще близко приближается к моему саду, я начинаю нервничать.
Боб поймал меня утром, когда я выходила. Он пил кофе на кухне, когда я пришла туда найти хлеб, чтобы пожевать, прежде чем начать свой рабочий день. Как только он увидел меня, на его лице появилась гордость за меня.
Я заметила это, и это было мило. Это было приятно.
Я потеряла это выражение его лица на два последних года, и будь я проклята, если потеряю его вновь.
Улыбаясь, я отрезала кусочек хлеба и наполовину наполнила чашку кофе. Боб наблюдал, как я положила 3 кусочка сахара и сливки. Он сморщился, хотя и улыбался, и спросил:
— Как у тебя дела этим утром, Кэт?
Я знала, что он намекает на прошедшую ночь и на то, что я сделала. Но, по правде говоря, я не думала об этом до этого момента, а была слишком отвлечена сном, который разбудил меня.
Ух, ты. Действительно ли ты так бездушна, что не думаешь о совершенном тобой убийстве?
Я подняла голову, размышляя, и мысленно ответила себе: «Зови меня снежной королевой, мозг, потому что мне абсолютно плевать».
И это была чистая правда.
Марсель был плохим человеком, делающим ужасные вещи. Если бы я не остановила его, то кто? Жена слишком напугана, чтобы рассказать, а сын многократно находился под угрозой смерти, была возможность, что Марсель продолжал бы свои преступления еще много лет. Предполагаемые люди, которые остановили бы его, в конце концов, были бы его жена или сын. И откровенно говоря, я рада, что это сделала именно я, а не кто-нибудь из них. Я предпочитаю взять эту ответственность на себя, чем один из них платил бы за месть этому человеку.
Возможная ответственность за его смерть преследовала бы их. И я не смогла бы меньше переживать о Марселе Дюпоне.
Единственное, когда его будет не хватать — это когда он не будет помогать отцу Роберту с Субботней Мессой, раздавая Святое Причастие и собирая пожертвование для церкви.
Марсель Дюпон: прихожанин днем, монстр ночью.
Выныривая из моих тяжелых мыслей, я ответила Бобу честно, пожимая плечом:
— Я в порядке.
Его глаза достаточно долго изучали мое лицо, пытаясь обнаружить ложь, прежде чем он улыбнулся:
— Хорошая девочка. Горжусь тобой, Кэт.
Когда я выходила из кухни, он вытянул руку и притянул меня к себе, оставляя отеческий поцелуй на моем лбу.
Громкий грохот двигателя вытаскивает меня из моих мыслей. Я встаю, снимаю садовые перчатки и прикрываю рукой глаза от яркого солнечного света. Морщу лоб, когда понимаю, что громоподобный звук исходит из амбара.
Конечно, днем нет работы. Мы никогда не выполняем свою работу днем.
Огромные двери амбара открываются, и оттуда выезжает блестящий, черный спортивный байк. Даже притом, что я не вижу лицо водителя, закрытое шлемом, я точно знаю, что это Марко.
Это тело было в моем сне вчера ночью. Сложно забыть. Я не думаю, что смогла бы, даже если захотела. Я едва различимо закатываю глаза.
Ну, конечно же, у него есть байк.
Байк ускоряется, и я жду, когда он пронесется мимо, но вместо этого он замедляется.
Марко едет медленно и останавливается в нескольких футах от меня, двигатель байка продолжает работать вхолостую. Он поднимает визор[4], позволяя мне увидеть его красивое лицо, и говорит громко вместо приветствия:
— Кошечка.
Мои ноги делают шаг вперед:
— Добрый день, Марко.
Мое любопытство берет верх.
— Куда ты так спешишь?
Его лицо морщится, и он подносит руку к уху, позволяя мне понять, что не слышит меня. Я делаю шаг вперед, ближе к нему. Почти вплотную к байку. Я спрашиваю еще раз:
— Куда собрался?
Марко ухмыляется.
— Я расслышал тебя и раньше, просто хотел спросить, не хочешь ли ты поехать в город, не крича на тебя.
Поехать в город?
С ним?
Я в замешательстве.
— Поехать в город… с тобой?
Его выражение нисколько не меняется, тогда я добавляю.
— На твоем байке?
И тогда он усмехается, и я получаю ответ на свои вопросы.
Я быстро произношу:
— Лучше не надо.
Кадр из моего сна нападает на меня.
«Встань на четвереньки. Лицом к изножью кровати».
Я борюсь со своим дыханием, как и с краснеющими щеками. Моя трясущаяся рука поднимается к теперь уже тяжело вздымающейся груди. Марко, все еще сидя на байке, наклоняется поближе ко мне.
— Это не было «нет».
Мои ноги отодвигаются от него в немом ответе.
Ты убила прошлой ночью парня, но боишься мужчины, с которым работаешь, потому что у тебя был весьма эротический сон о нем? Сон, о котором он даже не знает?
На этот раз мой мозг прав. Выпрямившись, я подхожу к байку и говорю:
— Вообще-то, мне надо бы в библиотеку, если тебе по пути.
Марко делает серьезное, размышляющее выражение лица, прежде чем расплывается в сияющей улыбке:
— Итак, я высажу тебя у библиотеки, съезжу по своим делам, потом заберу тебя, и мы где-нибудь перекусим.
— Ладно. Конечно.
Он приподнимается и достает запасной шлем. Автоматически, я надеваю шлем на голову, сажусь позади и обхватываю его за талию. Мы набираем скорость, и последняя мысль, которая приходит в голову, пробирает меня до костей.
Боб просто убьет меня.
Я никогда прежде не ездила на мотоциклах, и тихо проклинаю себя за то, что не оделась теплее. Сегодня теплый денек, но моя попа мерзнет, когда Марко ускоряется на грунтовой дороге, ведущей к городу.
Прилагаю все усилия, чтобы не думать о том, что мои руки обнимают его твердый живот, я практически подскакиваю, когда слышу голос в моем шлеме:
— Спасибо, что поехала со мной. Мне сегодня нужно было алиби.
О, так вот почему он позвал меня поехать с ним.
Прогоняя разочарование, сжимающее мое сердце, бодро отвечаю:
— Без проблем. Я люблю библиотеку.
Оставшуюся часть дороги мы едем в приятной тишине, машинально мои глаза закрываются, и я прислоняюсь лбом к его спине. Я не замечаю, что заснула, пока Марко большим пальцем не начинает гладить мою руку:
— Проснись, проснись, красавица.
Мое тело совсем не желает отделяться от моей портативной грелки, сжимая его талию сильнее, и я прижимаюсь ближе к его спине.
Мои ощущения, наконец, возвращаются ко мне грубым хихиканьем Марко в моем ухе. Внезапно его хихиканье останавливается, а тело напрягается. Когда я начинаю отодвигаться от него, он хватает мою руку:
— Дерьмо. Извини, Кэт. У тебя была кошмарная ночь. Я должен отвезти тебя назад. Тебе нужен отдых.
Я отвечаю слишком быстро:
— Нет!
Через секунду понимаю, что мой крик, возможно, разорвал его барабанную перепонку. Игнорирую его едва заметное вздрагивание и тихо говорю:
— Не надо это делать, правда. Я в порядке.
Он возражает:
— Ты едва держишь глаза открытыми.
Я открываю ответный огонь.
— Это потому, что ты такой большой и теплый.
Его тело дрожит в тихом смехе. Как только я понимаю, что сказала, быстро слезаю с байка, снимаю шлем и отдаю его ему. Отвожу взгляд и бормочу:
— Я, возможно, обслюнявила твой шлем… Извини.
Не оглядываясь, поворачиваюсь и иду к библиотеке. Слышу, как Марко кричит:
— Буду примерно через час.
Спиной к нему поднимаю руку и, молча, машу ему, что услышала его. Грохот двигателя отдаляется, и я закатываю глаза на свое поведение, входя внутрь библиотеки.