Ножом в сердце - и повернуть на сто восемьдесят (СИ)

Глава 14

Комментарий к Глава 14

привет, любимый читатель 🖤

извини за долгое отсутствие, эту главу я рожала долго, но, надеюсь, она того стоила.

приятного аппетита

И заходите на кофеёк в https://t.me/RCFicbook ❤️ Работы на любой вкус и фандом!

Снежные улицы Лондона дарили мнимое чувство спокойствия. Умиротворения. Гарри остановился у ближайшей лавочки, комкая рыхлый снег кончиком туфли. Его заплывший глаз и уже посиневшая скула выглядели куда ужасней на ярком свету.

Грейнджер поморщилась, сжимая ладонь в кулак. Тонкая кожа на костяшках больно натянулась. Она прекрасно понимала, отпечаток чьего кулака красовался на лице у её друга. Гермиона вздохнула и одним движением руки замаскировала ссадины и огромную гематому.

— Боевой раскрас совсем мне не идёт? — Гарри пытался пошутить, выдавив из себя искусственную улыбку.

Гермиона хмыкнула. Впервые за всё время дружбы между ней и Гарри ощущалось настоящее звенящее напряжение. Волнение и беспокойство Поттера можно было пощупать руками. Оно плотным пузырём обволакивало их обоих, лишая свежего воздуха и малейшего шанса на взаимопонимание.

Всё было до ужаса просто и очевидно. Гарри задыхался от собственной глупости и беспечности. Он надеялся, кажется, на какой-то случай, на удачу. Верил, что сложность и практическая невыполнимость даст им фору и преимущество. Даст им возможность никогда с этим не столкнуться. Но это уже случилось. И Гарри был дважды херовым другом, если позволил этому случиться.

Ритуал, или как его ещё назвать, заключался больше в исполнении, нежели в какой-то неизведанной магии. Ингредиенты мешка такого рода были не просто труднодоступными. Это были редчайшие артефакты на чёрном рынке, стоящие баснословных денег. Это стало им известно, когда, изучая древние фолианты в библиотеке на Гриммо, Гарри и Гермиона наткнулись на странный список ингредиентов, не подходящих ни для одного из известных им зелий. И хотя цель их поисков заключалась в том, чтобы найти хоть какую-то информацию о живущей в Гермионе черноте, эта страница отчего-то заинтересовала их.

Клыки убитого вампира, растёртый серебристый рог единорога, волосы Банши и кровь волшебника. Всё это походило на своеобразную куклу Вуду, ведь главной задачей такого мешочка было насильное подчинение. И только потом, дойдя до конца страницы, где мелким текстом, написанным от руки, было самое главное уточнение, у Гермионы вдруг всё похолодело внутри. Тогда в старой обшарпанной книге, покрытой вековой пылью, они нашли то, что даже не искали.

Приписка говорила о том, что истинное предназначение подобного мешка в том, чтобы сотворить из волшебника с чёрной душой настоящего Адского Пса в человеческом обличии. И тот, кому удастся это сделать, станет повелителем Тьмы, несущей лишь смерть и разрушение. Орудие Мести. Орудие Власти.

Информацией об этом владели четыре человека. Джинни и Рон были теми, кто помимо Гарри и Гермионы знали всё от начала до конца. И от этого Поттер задыхался ещё сильнее. Ведь об этом больше никоим образом нельзя было узнать. Фолиант сожгли. Остались лишь воспоминания четырёх людей.

Гарри вздохнул.

— Гермиона, это не может быть кто-то из них.

Громкий щелчок в груди заставил Гермиону дёрнуться. Больно. Больно, ведь только что Гари вслух произнёс её самый скрытый страх. Он душил по ночам, резал тупым лезвием, он вырывал сердце и ломал кости. Вдруг всё стало таким неважным. Таким обречённым. Даже… ненужным? Гермиона усмехнулась. Но хотелось громко рассмеяться. Прежде всего, рассмеяться в лицо самой себе.

— Я так хочу в это верить, — глаза Грейнджер опустели.

— Гермиона, мы со всем разберёмся. Ты говорила, что он был на приёме… найдём…тебе…обещаю…

Как умирают звёзды? Перед смертью они выпускают на волю гигантскую энергию. Образуют взрыв, ярчайшую вспышку, способную расщепить тела на атомы. А после… после на их месте образуется такая же огромная чёрная дыра. Это ничто. Абсолютное ничего где-то в глубине Вселенной. Ничего, способное поглотить и стереть.

Гермиона ощущала себя умирающей звездой. Внутри бурлила угольно-чёрная энергия. Просилась наружу в предсмертной агонии. Грейнджер снова закашлялась. Чёрные капли вновь орошили бледные ладони.

— Нужно вернуться в Аврорат, Гарри. Будет подозрительно, что нас нет на рабочем месте так долго.

Кажется, Поттер опешил от резкой смены темы. Он подозрительно покосился на подругу, замечая абсолютное отсутствие эмоций у неё на лице.

— Что у тебя с Малфоем, Гермиона?

Она резко посмотрела на Гарри. И тут он заметил этот мимолётный проблеск в карих глазах. Мимолётный, еле уловимый. Гермиона молчала несколько секунд, прежде чем твёрдо и уверенно ответить:

— Я ему доверяю.

Искра потухла так же быстро, как и появилось, стоило Гермионе закончить фразу. Теперь картинка в голове Гарри сложилась целиком. Ему нужно было действовать.

— Гермиона, хочу, чтобы ты кое-что знала. Не зависимо от того, что ты решила сама для себя, я, — он ткнул пальцем себе в грудь, делая шаг вперёд, — намерен помочь тебе любой ценой.

— Гарри, не смей об этом даже думать! Это просто…

— Ты меня не поняла. Я не спрашиваю у тебя совета или одобрения, Гермиона. Я лишь ставлю тебя перед фактом.

Он аппарировал без слов, оставляя её одну в неестественно умиротворённом уголке обычного парка, около одинокой лавки, засыпанной рыхлым снегом.

Гарри громко и быстро дышал, ступая твёрдым шагом по коридору Аврората. В голове вертелись слова, которые больно царапали где-то в районе затылка.

«Поттер, если у тебя есть мысли, как ей помочь, советую скорее воплощать их в жизнь. Только свет способен побороть Тьму, Поттер. Только ты можешь ей помочь. Действуй, потому что я не готов её потерять»

Он сунул руку в карман аврорской мантии, сразу находя небольшой клочок пергамента. Тот, который час назад всучил ему Малфой. Гермиона доверяла ему, а значит, у Гарри не было абсолютно никаких причин, чтобы не верить написанному. Поттер действительно единственный, кому под силу вытащить Гермиону из этого дерьма.

— Где вы были? Праудфут уже час ходит и брызжет слюной от злости. Кричит что-то о несоблюдении должностных инструкций, — Рон встретил Гарри и Гермиону в главном зале, где обычно проходят утренние планёрки, шёпотом сообщая им об текущей обстановке на рабочем месте.

Помимо него в комнате были Хопкинс и вышеупомянутый Праудфут, который сидел с красными щеками и мокрым носом, стреляя маленькими глазами в сторону Грейнджер.

— Мисс Грейнджер! Какая честь! Вы соизволили вернуться на рабочее место? — он выплёвывал слова, словно на языке вместо них у него было что-то горькое и противное.

— Выходила подышать свежим воздухом.

— Сомневаюсь, что после всего произошедшего на допросе, вы вообще имели право покидать территорию Министерства!

Чёрт. Гермиона уже и забыла, что произошло несколько часов назад. Но даже вспомнив об этом, она не почувствовала сожаления. Это чувство давно забыло дорогу к ней.

Вдруг с другого конца комнаты раздался громкий смех Хопкинса.

— Да после того, что она там устроила, уверен, теперь боггартом того ублюдка станет Грейнджер с окровавленным пером в руках. По делом ему. — Хопкинс создавал видимость лёгкости и беззаботности, сидя на столе и поставив ноги на стул. Он широко расставил колени, оперевшись на них локтями. — Ловко ты это проделала, Грейнджер. Сама придумала или надоумил кто? — он сощурил глаза, приподнимая левую бровь.

Гермиона проследила только за этой эмоцией, совершенно упуская из виду, как вдруг напрягся Праудфут, стоящий сбоку от неё.

Гарри же сел в кресло и молча наблюдал за происходящим, пытаясь понять, может ли кто-то из присутствующих быть причастным к приступу Грейнджер. Рождественский приём это слишком обширная и размытая информация. Единственное, в чём Гарри был уверен, так это в том, что Гермиона ни с кем не оставалась наедине в тот вечер. И если в тот день она контактировала с этой сволочью, он с вероятностью в девяносто процентов был работником Аврората. Поттер очень надеялся, что он не ошибается.

— Хопкинс, слава Мерлину, я достаточно находчива и без посторонней помощи, — Грейнджер отвечала абсолютно безэмоционально. Все эмоции остались в парке, зарытые в холодном рыхлом снегу.

— Да-а-а, это я знаю. Интересно, а какой у тебя боггарт?

— Явно не такой, как у тебя, Уэйн, — засмеялся Рон. — Очень сомневаюсь, что Гермиона боится тюремных надзирателей Азкабана.

Гермиона повернулась к Рону, сводя брови к переносице.

— Откуда ты знаешь, какой у него боггарт?

Рон запнулся, бегая глазами, натыкаясь то на Гарри, то на Гермиону, то на Хопкинса. Праудфут же в это время сидел тихо, как мышь, вжавшись в мягкое кресло.

— Так это… на рейде, когда мы нашли тебя без сознания. Там и увидел, Уэйн ведь первый тогда зашёл, — Рон запинался, глотая слова и звуки, но предложение закончил, практически полностью уверенный в себе.

Теперь Грейнджер повернулась к Хопкинсу. Его лицо до этого момента выражало высшую степень агрессии, но стоило Гермионе перевести на него взгляд, как он вдруг смягчился, растягивая губы в самой приторно сладкой улыбке.

— Спасибо, Уизли, за такое внимание к моей персоне. Что же, перейдём к допросу… — он быстро начал заговаривать всех присутствующих, отходя от, видимо, не очень приятной для него темы.

Рон последовал этому примеру, присоединяясь к обсуждениям меры пресечения Томаса Крэгга, перебирая заполненные пергаменты на столе. Все начали заниматься рабочими делами, и лишь Грейнджер стояла в стороне, обдумывая то, что было озвучено несколькими минутами ранее.

Она многое могла пережить. Многое могла стерпеть. Физическая боль для Гермионы стала привычным делом. Чем-то что иногда напоминало о том, что она до сих пор жива. Но боль, которую ещё способна была чувствовать её тлеющая душа, была в тысячу раз невыносимее. Это парализовало. Это камнем тянуло на дно самых мерзких, липких страхов.

Зелёные языки пламени ещё не успели потухнуть, когда Гермиона увидела гостя, вальяжно рассевшегося у неё на диване.

Драко крутил в пальцах её волшебную палочку. На нём была чёрная рубашка, расстёгнутая практически наполовину. Его грудь тяжело вздымалась, а глаза нервно бегали по лицу Гермионы.

— Удалось что-нибудь выяснить?

Гермиона не спеша обошла диван, складывая на спинку своё пальто. Она устала. Блядски сильно устала. В какой-то момент борьба перестаёт казаться чем-то правильным. В этот момент действительно правильной вещью кажется бездействие. Так называемое принятие неизбежного.

— Я немного подумал над этим и уверен, это человек, от которого это меньше всего ожидают. Иногда такие люди создают некую видимость. А видимость, как и полагается видимости, — он поиграл бровями, коря себя за тавтологию, — больше скрывает, чем выявляет сущность. Понимаешь, о чём я?

Возможно, она понимала. Каким-то участком мозга она принимала и даже анализировала его слова. В этом что-то было. И Драко вполне мог оказаться прав. Только Гермионе уже было наплевать.

Она смотрела в эти красивые серые глаза, которые ещё недавно были совсем чужими. Представила на секунду, как бы смогла сложиться их жизнь, не будь они так сломлены.

Только Драко справлялся. Он смог. Он живёт. А Гермиона…

Она подошла к мужчине, который зарождал внутри бессмертных мотыльков. Существ, которые поддерживали в Гермионе надежду. Холодными подушечками пальцев нежно провела по щеке, царапая нежную кожу двухдневной щетиной.

— Гермиона?

— Тш-ш, — она приложила указательный палец к его губам.

Обхватив его лицо двумя руками и усевшись к нему на колени, она еле слышно прошептала:

— Поцелуй меня, Драко…

Это не просьба — мольба. Губы Драко мягкие, тёплые и настойчивые. Он целует так, будто жаждет. Будто живёт ею. А Гермионе только это и нужно. Видимость, мнимость, иллюзия.

Иллюзия нормальности, обычности. Видимость начала чего-то нового, настоящего. В то время, когда это самый настоящий конец.

Его настойчивые губы перемещаются на скулы, а после на шею. Он проводит носом от мочки уха до острой ключицы, глубоко вдыхая запах Гермионы. Этот тяжёлый, вкусный аромат, кажется, навсегда отпечатается в его памяти.

Грейнджер стонет, плавно двигая бёдрами. Щелчок пальцами — и рубашка растворяется в воздухе, позволяя Гермионе быстрее добраться до его горячей кожи. Драко же сминает её шёлковую блузу, стягивая через голову. Их движения плавные, полные нежности.

Они раздевают друг друга медленно, наслаждаясь каждым миллиметром тел. Длинные поцелуи, жаркие прикосновения. Он входит сразу на всю длину, не сводя глаз с Гермионы. Гладит её по щеке, оставляет короткие поцелуи на губах, носу, щеках.

А после замирает, впиваясь цепким взглядом серых радужек.

— Я не хочу тебя терять, Гермиона, — срывается шёпотом с его губ.

И Грейнджер скулит. Сжимает крепко челюсти, чтобы звук не сумел просочиться наружу. Это бьёт больнее розги. Режет искуснее самого острого ножа. Бьёт прямо в сердце.

Драко засыпает практически сразу, насладившись друг другом сполна. Гермиона понимает это, когда его дыхание выравнивается, становится тихим и глубоким.

Он лежит, уткнувшись носом ей в шею. Щекочет. В то время как на глазах Гермионы выступали горячие слёзы, стекая по щекам тонкими дорожками.

— Ты уже… — она говорит это одними губами, боясь, что это действительно прозвучит вслух.

Холодные подушечки пальцев еле касаются мокрых щёк в попытках убрать скатывающиеся слёзы.

— Ты уже меня теряешь, Драко, — на выдохе прошептала Гермиона, растирая пальцами чёрную жижу, стекающую из её глаз.

***Tomorrow We Fight — Tommee Profitt

Больнее всего, наверное, произносить вслух то, что до недавних пор вызывало дикий страх в мыслях. Больно оттого, что слова эти резали правдой. Истиной. Неизбежностью.

Больно оттого, что, произнеся их, назад дороги уже не будет. Она сотрётся, как страх, который ещё мгновенье назад заставлял лишь шептать недопризнания и засыхать от собственной беспомощности. Но какое же необходимо мужество, чтобы принять эту правду, посмотреть ей в глаза и произнести это, вплести красной лентой в линию своей Судьбы.

Красная лента в жизни Гермионы Грейнджер была красной не от того, что несла в себе жизнь, а от того, что пропитана кровью её страданий. Кровью её признаний. Кровью правды, которую несколько секунд назад она, вопреки всему произошедшему накануне, приняла, обречённо опустив глаза в пол.

Холодные дорожки чёрных, как нефть, слёз застыли на щеках, напоминая о сущности, от которой спасения нет. И не будет. Никогда.

— Слаба? Нет, ты не слаба, Гермиона-а-а, — Тьма говорила из тёмного зеркала точно так, как этого хотела Грейнджер. — Ты практически мертва.

Когда страх затмевает любые здоровые мысли, в голову приходят самые больные идеи и совершаются самые безумные поступки. Так поступила Гермиона, когда маленькими тихими шагами она добралась до ванной, накладывая самое сильное Заглушающее, на которое только была способна. Холодный пол, тёмное зеркало и лишь одно признание.

Она прислонилась лбом к холодному зеркалу и выпустила зверя, живущего внутри, требуя дать ответы на вопросы, которые давно были озвучены про себя. Тьма это знала и лишь послушно ждала, скалясь и рыча от предвкушения.

Она появилась моментально, впрыскивая чёрную жижу в вены и артерии, заражая каждую клетку. Глаза напротив налились смолой, а Гермиона смотрела сквозь серебро, потеряв чувствительность во всём теле. Так случается, когда, задавая вопрос о жизни, ты знаешь наперёд, что ответ получишь от самой Смерти.

— Тебе ничего не поможет, никакой свет не избавит тебя от меня, — Тьма говорит медленно, беспристрастно. Лишь иногда дёргая уголком чёрного рта. — Мы одно целое, и уже абсолютно неважно, что ты решишь. Ты убила себя сама, Гермиона, позволяя мне полностью завладеть тобой.

— Что… что будет потом? С тобой? — Грейнджер подняла глаза, встречаясь с угольным мраком в отражении.

— Мной? — Тьма вдруг захохотала. — Нет никакой меня, я — это ты, а ты — это я, Гермиона! — Тьма орёт, — мы одно целое!!! Для тебя не существует спасения! Ведь как, — крик был настолько громким, что зеркало треснуло в углу, — как можно спастись от себя самой? — зловещий хохот громыхал, ударяясь о барабанные перепонки побелевшей Грейнджер. Он всё рос и рос, наполняя собой ванную комнату, дом, город, планету. Поглощал в свой больной мрак.

— Как…

Больнее всего произносить вслух то, что до недавних пор вызывало страх в мыслях.

— Я…это я… я сама…

— Эврика! Мы, Гермиона Грейнджер, твои душа и тело. Мы практически мертвы. И ничто, слышишь, ничто не спасёт нас! — шипение было острым, болезненным. — И чем больше ты сопротивляешься, тем быстрее и болезненней умираешь. Твоё тело уже сдалось, Гермиона. Да ты посмотри на себя.

Тьма скалилась, рассматривая Гермиону с ног до головы. Она источала лишь жестокость. Мерзость. Правду.

— Какая же ты жалкая, — последнее слово вылилось вместе с густой смолой.

Гермиона закричала, впечатывая кулак в зеркало. Осколки посыпались вместе со всеми надеждами, что зарождались в ней маленькими ростками так долго. Возрождённый цветок в тесном маленьком кабинете теперь кажется не победой, а лишь насмешкой Судьбы.

Она не справится. Это иллюзия. Иллюзия выбора. Иллюзия надежды. Иллюзия жизни.

Гермиона Грейнджер умерла ещё тогда, в марте девяносто восьмого года. Но, пуская черноту в свою душу, они лишь отсрочила дату своей физической смерти.

Рыдания были громче злобного хохота, наполняющего пространство минутами ранее, в тысячи раз. Так умирала душа, так гас огонь в глазах, так заканчивалась борьба. Победителя Гермиона выбрала сама. Он битыми осколками лежал у её окровавленных ног.

Комментарий к Глава 14

😭 мне было больно