Избегать объяснений с командиром было довольно просто. Благодаря победе в конкурсе я постоянно находилась в центре внимания. Боевики засыпали меня комплиментами и качали на руках, редакторы студгазеты с Морганом во главе везде подстерегали с фотоаппаратом и диктофоном, преподаватели без конца вызывали к доске, девочки выражали восхищение моим огненно-красным платьем и предлагали помощь и дружбу, а парни из командного и инженерного факультетов наперебой приглашали на свидание.
Мнения по поводу результатов конкурса ожидаемо разделились. Большинство кадетов выражало неподдельную симпатию, однако нашлись и те, кто открыто заявлял, будто моя победа незаслуженная, мол, жюри нарочно отдало предпочтение факультету боевых магов, который до этого не был представлен ни одной участницей. Ну хотя бы в глаза не говорили, будто я сплю с ректором, и на том спасибо.
С Брайсом тоже не удавалось поговорить. Точнее, его я избегала ещё старательнее, чем Фицроя. Потому как, если выяснится, что платье и серьги прислал не он, я растеряю остатки самоуважения, а мне бы этого не хотелось. И я продолжала придерживаться мысли, мол, раз уж никто не требует отдавать «долги», значит, мне следует считать своим молчаливым благодетелем лучшего друга. Ну хочется ему оставаться в тени — его право.
В программе ничего нового не было. По всем предметам шла усиленная подготовка к предстоящим играм кубка четырёх стихий. Составлялись и редактировались списки участников, представляющих академию Балленхейд, и, к своему ужасу, я как признанная королева красоты фигурировала во всех.
Несмотря на требование соблюдать строжайшую дисциплину, Балленхейд гудел как растревоженный улей. Со всех уголков Тройственного Союза в академию съезжались кадеты — участники юбилейных игр. Запрет на нахождение вне жилого корпуса в ночное время был снят и приходилось тренироваться всегда и везде, быть готовым в любое время подорваться с постели и бежать на поле или полосу препятствий. В столовой, в библиотеке, в учебных корпусах, на беговой дорожке и тренажерном зале встречались кадеты в чужой форме — самоуверенные, спортивные, шумные. На правах хозяев нас обязали всячески содействовать их адаптации, социализации и тому подобное, и чужаки вовсю этим пользовались. Лучшее время для тренировки на поле и тренажерке отдавали приезжим. Нас потеснили даже в спальне — притащили ещё пару двухъярусных кроватей и подселили команду «Фениксов» в полном составе. И если бы Фицрой не был так любезен кондиционировать в помещении воздух, нам пришлось бы очень и очень несладко.
— Фостер, ты в последнее время сама не своя. Может, корона жмёт? — усмехался Флинт, засовывая вещи в шкафчик рядом с моим.
— Корона — не туфли, если жмёт, можно и потерпеть, — парировала я.
Сам того не ведая, Флинт попал точно в цель. Я пребывала в затянувшейся и всё усиливающейся панике, изо всех сил стараясь доказать всем и каждому, будто со мной всё в порядке. Со дня на день в Балленхейд прибудут представители академий Хендфорда и Блессингтона, а толкового плана у меня не было до сих пор. Да, сигнализацию обещали отключить, но, учитывая плавающий распорядок дня, большой вопрос, где окажутся «Гидры» в то время, когда мне следовало бы стащить с постамента золотой кубок. В то, что даже в три ночи я останусь незамеченной в административном корпусе или на подступах к нему, не верилось от слова «совсем».
Ещё и профессор Макнейр озадачила, пригласив после занятия по истории магии к себе в кабинет.
— Мы кое-что выяснили, — объявила она, — к порче вашей одежды причастен огневик. Кто конкретно, пока неизвестно. Мы продолжаем расследование и пытаемся восстановить полную картину событий того дня: кто где был, куда пошёл, что сказал… Что можете добавить к прежним показаниям? Возможно, вспомнили какую-то деталь, ранее ускользнувшую от внимания?
— Нет, — покачала головой я, — к сожалению, ничего нового мне не вспомнилось.
— Даже если информация, на ваш взгляд, не важна, всё равно сообщите мне или профессору Принглу, — не унималась миссис Макнейр, — в этом деле важна любая мелочь.
— Спасибо за вашу работу, профессор.
Выходила из корпуса в раздумьях. Кто из девочек повелевает стихией огня? Уж точно не Эффи, потому что она землевичка. Насколько я знаю, огненными магами были Рамона, Анна и Фрэнси. Наверное, кто-то ещё, ведь со всеми близко познакомиться я не успела…
— Фостер, стой! Подожди! — окликнули со спины, и я вынужденно замедлила шаг.
Это Фицрой со своими багровыми шрамами. Подловил гад.
— Ты звездец какой неуловимой стала, — поравнявшись со мной, выговаривал он, — к ректору на приём и то легче попасть.
— Да что ты такое говоришь, командир! — Я покачала головой. — Я всё время у тебя на виду — в аудитории, на поле, в спальне, в душе…
— Достаточно, — прервал он, зачем-то при этом покраснев. Сам же стращал меня общим душем, а тут вдруг заднюю включил.
— Так что ты хотел? Учти, у меня мало времени — нужно теорию подтянуть.
— Ты ещё не использовала свою увольнительную. Идём, до ужина нужно успеть — там как раз окно в расписании и поле свободно.
— Я не собираюсь использовать увольнительную! Не сегодня! — вспылила я. — Извиняйся здесь, я с тобой одна никуда не пойду!
На нас обратили внимание проходившие мимо девчонки в форме жёлто-зелёного цвета — представительницы академии Гуаталайя, расположенной на юго-западе Ла Риоры. Девочки заулыбались и захихикали, а Фицроя прям передёрнуло.
— Извиняться? За что? — рычал он. — За то, что не довёл дело до конца? Считай, я извинился.
— Таких извинений я не принимаю, — и я, подняв подбородок, развернулась на каблуках.
Но меня неожиданно удержали за руку чуть выше локтя.
— Руки убрал, Фицрой! — рыкнула я, а вот его ситуация явно позабавила.
— А зубами нормально было?
Взгляд его остановился на серёжке с бриллиантом. Да, носить их не совсем по Уставу, но я не знала, куда их деть. Оставлять в шкафчике опасно, учитывая то, как здесь относятся к чужой собственности, а отнести на сохранение к Пламфли я не решилась.
Не выдержав взгляда, свободной рукой распустила собранные в пучок волосы и выгоревшие пряди упали на плечо, закрывая пылающие уши.
Тогда его взгляд переместился на пластырь на шее. Сложно сказать, что именно он транслировал, но уж точно что-то нехорошее. Продолжая сверлить меня взглядом, Фицрой разжал пальцы. Так медленно, что в соревновании с ядозубом на неторопливость он получил бы первый приз.
Я потёрла то место, которого он касался. Больно мне не было, но показать, что мне неприятны его прикосновения — дело святое.
— Я уже предупредил деканат, что нас не будет до ужина, — не унимался Фицрой. — Тебе нужен нормальный шлем или нет?
— Со мной Карсон обещал поделиться, — ответила я, — Фултон же не включил его в основной состав сборной.
— Я сказал «нормальный шлем». Или тебе уши нужны только для того, чтоб серьги носить?
Что в его понимании значит «нормальный»? У Карсона шлем вполне себе ничего. Крепкий. Разве что рисунок не очень — с круглыми ботанскими очками на визоре, но наш душнила другой бы ни за что не выбрал.
— А тебе зубы только для того, чтоб девчонок кусать? — не удержалась я. — Чего скалишься?
На самом деле он вовсе не усмехался, наоборот, был предельно серьёзен. Это я в его присутствии почему-то перестаю владеть собой. То статуей замираю, то в драку бросаюсь, то начинаю рунами неизвестными расцвечивать.
— Едем в город и я нормально извинюсь.
— То, что для тебя нормально, для меня неприемлемо. Всё. Точка. Меня Карсон и Торберн ждут.
Я предприняла вторую попытку уйти, но меня снова остановили. Буквально пригвоздили к месту вопросом:
— А если тебе помогут снять часы?
Предложение могло оказаться весьма заманчивым, если бы отсутствие на моей руке магического браслета что-то решало. А так… Ничто не помешает вампиру дать заявлению против меня ход или отравить жизнь тёте Эмили и маленькому Миррену. С браслетом или без, а золотой кубок надо стащить.
Поэтому мой ответ был таким:
— Я не сниму их никогда и ни за что. Это, если хочешь знать, подарок от дорогого мне человека, который очень меня любит и которого люблю я.
Нет, ну если врать, так по полной, чего уж мелочиться в таком деле как ложь!
У Фицроя сузились глаза, но даже в этих двух узких щелочках я разглядела по тёмному бушующему океану.
— Хорош подарок, который тебя убивает, — процедил он. — Но дело твоё.
Он резко развернулся и ушёл, и только лепестки хищной дионеи щёлкнули ему вслед.
Возможно, мне стоило согласиться. Но не бежать же теперь за Фицроем!
Карсон и Торберн поджидали меня на траве в тени цветущей акации. Вообще, от «Гидр» в конкурсе интеллектуалов, кроме нас троих, должны выступать Брайс и Фицрой. Но Брайс всё свободное время проводит с Эффи, а командир не желает знаться с такими как мы.
— О, Элла, привет! — заулыбался Эван, подвигаясь и уступая мне самое тенистое место.
— Тебя долго не было, — с упрёком проговорил Карсон, — и мы успели повторить весь раздел по древнейшей магии.
— Но мы можем повторить ещё раз, — любезно предложил Эван.
— Не нужно, — улыбнулась в ответ я, растягиваясь на мягкой траве, — этот раздел я хорошо помню.
— Принести воды со льдом? — подорвался на ноги парень. — Я мигом!
И хотя я сказала, что не хочу пить, Эван не успокоился, пока не принёс три запотевшие от холода бутылки лимонада. Не парень, а золото. Ну что мешает командиру быть таким же?
Напившись лимонада, мы углубились в чтение хрестоматии по истории магии. Дело шло продуктивно, но, если бы дотошный Карсон постоянно нас не одёргивал, мы с Эваном чаще бы отвлекались на шутки и разговоры не по теме. Не думаю, что это сильно испортило бы общую картину, поскольку историю магии мы изучали с первого курса и пробелов в знаниях не обнаружилось ни у кого из нас. А вот напряжение разрядить очень хотелось. Здесь, на тенистой лужайке, в отсутствие наглого командира я отдыхала душой и даже душный Карсон не мог испортить мне настроение. А Эван с его необременительной любезностью и исключительным чувством юмора нравился мне всё больше и больше. И я поймала себя на том, что, вырази он желание прогуляться со мной часиков в двенадцать ночи вдоль зарослей дионеи, я бы не отказалась. А что, заодно посмотрю, много ли народу крутится около золотого кубка в это время суток.
Но он ничего такого не предлагал. И, когда пришло время ужина и стало известно, что корабль из Фелильи прибывает в порт этой ночью, уровень паники по шкале тяжести тревожно-депрессивного расстройства поднялся выше запредельного.