Обещай мне чудо

Глава 18

Катарина провела пальцем по его губам.

– Нe солдат? – спросила она. Призрачные трепещущие нити обволокли ее, словно она вступила в паутину.

Александр стал целовать подушечки ее пальцев.

– Просто мужчина, – сказал он, касаясь губами ее кожи.

Прикосновение его губ бросило ее в жар, обещая нечто большее. Большее, чем неистовые объятия Густава, которые все еще жили в ее памяти, и все же… эти воспоминания, казалось, принадлежали кому-то другому. Она представляла себя доской, покрытой воском, и жаркие поцелуи Александра растопили все, что было написано прежде. Она высвободилась из его объятий, руки его продолжали ласкать ее плечи, пока она не оказалась вне пределов досягаемости, затем медленно двинулась по маленькой комнатке.

– Я напугал тебя, Кэт? Я не хотел.

В ответ она покачала головой.

– Нет, Александр. Я не боюсь. – Ее губы все еще ощущали прикосновение его губ, а пальцы все еще дрожали от его прикосновения. – Возможно, мне следовало бы бояться, но я не боюсь!

Она провела пальцами по губам, словно пытаясь снова вызвать ощущение его рта на своих губах. Не солдат. Она подошла к маленькому сундучку и увидела, как выцвела и потрескалась краска, видимо от холода, длившегося три с половиной года. Она перевела взгляд на свою руку, но та не потрескалась и не увяла… по крайней мере пока.

– Призраки, Кэт? – мягко спросил Александр.

– В некотором роде, – ответила она, опять подходя к окну, и снова про себя прочитала строки, свет ей был не нужен, она уже давно запомнила их наизусть. – Это была моя молитва. Каждую ночь, ложась спать рядом с Изабо, я ожидала кошмаров. Множество призраков посещало меня, но кошмаров не было. – Она засмеялась, словно осуждая себя. – Они ждали, пока я не переберусь в Леве, чтобы начать преследовать меня.

Александр подошел к ней сзади и, обхватив за плечи, поцеловал в висок.

– Но здесь ты была в безопасности. – Она приникла к его теплому телу, спина прижалась к крепкой груди, руки его обвивали ее. – Здесь ты в безопасности, – сказал он, и она подумала, что она в безопасности только в его объятиях.

Он принялся целовать ее лицо, постепенно спускаясь к шее. Она откинула голову ему на плечо, и он покрыл ее шею поцелуями.

– Никаких призраков сегодня ночью, моя Кэт. И никаких солдат. – Его язык скользнул по внутренней стороне ее подбородка. – Я даже сниму свои шпоры, чтобы это доказать.

Она тихо засмеялась, затягиваемая в чувственную паутину, столь не похожую на ее недавний трепет.

– Но у тебя нет шпор.

– М-м-м… рад слышать это, – пробормотал он, уткнувшись в ее нежную кожу около уха. – Снимать их… довольно нудное занятие.

– Разве? – Она развернулась и обвила руками его шею. – Я испытываю сходные проблемы с полковниками.

Он усмехнулся.

– Ты, должно быть, преуспела. Сегодня я не вижу ни одного полковника.

– Я всегда преуспеваю.

Его теплый смех заполнил комнату, словно жар камина.

– Сегодня ночь середины лета, помнишь? Все может случиться. Даже это.

Катарина принялась медленно расшнуровывать длинные завязки его сорочки.

– Все, – прошептала она, распахивая сорочку, и принялась целовать его грудь, затем провела языком по рельефно проступающим мускулам. Он глубоко вздохнул, и она почувствовала, как напрягся его живот. – Все что угодно.

Ее плащ каким-то образом соскользнул с плеч, хотя она и не заметила, как он падал.

Пальцы Александра, ласкавшие ее шею, помедлили, чтобы ощутить быстрое биение пульса, затем скользнули ниже, провели вдоль выреза сорочки и последовали за изгибом груди.

– Когда-то ты отстранялась от моего прикосновения.

– И возможно, стану отстраняться снова, – сказала она, взяв его руку и целуя один за другим кончики пальцев. Услышав его подавленный вздох, провела языком по внутренней стороне пальца. – Но, пожалуй, не сегодня.

Он легонько укусил ее за подбородок и принялся целовать кожу чуть ниже уха.

– Нет, не сегодня. – Его пальцы, все еще влажные от прикосновения ее губ, принялись расшнуровывать ее корсаж. Он целовал ее глубоко, страстно, так что все тело ее пронизывало теплом. – Сегодня свершится чудо летнего солнцестояния.

Катарина впитывала его слова, вдыхала их и словно погружалась в то чудо, которое сулили его голос и дыхание.

– И сны, Александр.

И он впитывал ее дыхание, будто они вместе принимали участие в каком-то таинстве и безмолвно давали обет, а за стенами этой хижины не существовало иной жизни – ни прошлого, ни мрачного будущего.

Вместе с этим дыханием что-то распахнулось внутри Катарины. Она вытянула его сорочку из бриджей, руки ее скользнули под белую льняную ткань, и пальцы пробежали по спине. Она принялась покусывать его грудь, упиваясь исходившим от него жаром. Этот жар был равносилен огню, бушующему в ее венах.

Из его горла вырвался стон, и он снова страстно приник к ней губами, пальцы его поспешно выдергивали шнурки корсажа. Расшнуровав, он слегка опустил его, так что ее руки словно попали в ловушку и оказались прижатыми к телу. Его рот заскользил вниз по шее, к ее груди, он целовал ее сквозь тонкую ткань сорочки, и язык его оставлял за собой влажный след. Целуя, он будто изучал, как бы пробовал на вкус ее грудь до тех пор, пока она не застонала, страстно желая, чтобы он даровал ей то изысканное наслаждение, в котором он ей пока отказывал.

– Пожалуйста, – взмолилась она, откинув голову назад и закрыв глаза. Он с наслаждением продвигался все ближе и ближе. – Пожалуйста, – всхлипнула она. С удовлетворенным стоном он обхватил губами сосок, потянул его через ткань, она выгнулась ему навстречу. – О, да-а-а.

Он целовал ее розовые чувствительные соски. Ее стоны, казалось, готовы были перерасти во всхлипывания. Он опустил связывающий ее руки корсаж, и тот упал на пол. Освободившимися руками она принялась ласкать его плечи и грудь, впиваясь ногтями ему в тело, и целовать его с равной по силе ответной страстью.

Он нетерпеливо стянул через голову сорочку и отбросил ее в сторону. Катарина стала опускаться перед ним на колени, сжимая руками его талию, чуть выше бриджей, но он перехватил ее, поцеловал и положил на их раскинутые перед огнем плащи.

Она откатилась на свою сторону и уложила его на спину.

– Чудо, помнишь? – промурлыкала она, не переставая целовать его и покусывать. – Теперь пришла моя очередь сотворить чудо.

И она медленно принялась водить руками поверх его бриджей, лаская его набухшую плоть.

– Кэт, – прошептал он. – Кэт, – начал он снова, но слова оборвались, перейдя в стон.

Проворными пальцами она расстегнула бриджи с одной стороны. Дыхание его стало неровным и частым. Она расстегнула другую сторону и стянула их. Он не мог говорить, только прерывисто дышал, когда она снова стала ласкать его напрягшуюся плоть, жар его тела передавался ей.

– О Боже, Боже, твои руки… такие нежные.

Она чуть покусывала его крепкое мускулистое тело там, где начинались бедра и легонько подергивала губами светлые волосы.

– Женщина, – хрипло сказал он, – женщина, ты убиваешь меня.

Редко дарила она мужчинам такое наслаждение, а если и дарила, та часть, которая была ею, обычно улетала куда-то, но теперь все ее существо сосредоточилось на том, чтобы доставить ему наслаждение, и оказалось охвачено жарким водоворотом непреодолимого желания. С каждым поцелуем жажда ее тела возрастала. С каждым прикосновением жаркий огонь, пульсирующий в ее венах, свертывался в ней спиралью все туже и туже. Казалось, будто его наслаждение зеркально отражает ее собственное.

Промурлыкав что-то нежное, она улыбнулась и обдала своим теплым и влажным дыханием его фаллос. Она почувствовала, как напряглись его чресла, услышала прерывистый стон. А затем она обхватила его губами и провела по нему, как бы пробуя на вкус, языком. Она словно поглотила его.

– Я умираю, – воскликнул он, но слова его переросли в прерывистый невнятный стон. Пальцы его впились ей в волосы, и он невольно забормотал какие-то полные нежности слова, в то время как она дарила ему невыразимее наслаждение. Бедра его вздымались, вторя заданному ритму. Весь мир для нее сосредоточился на вкушении и ощущении его тела.

Рука его скользнула по ее спине и быстрым движением развязала ей юбки. Он перевернулся на бок, застигнув ее врасплох, и она, всхлипнув, запротестовала, лишенная возможности довести до конца свое нежное служение. В мгновение ока он отбросил все ее юбки и разорвал сорочку от выреза до подола. Прижав ее своим телом к полу, он еще раз обхватил губами ее соски, затем стал целовать нижнюю сторону грудей и, оставляя блестящий след, скользнул к животу.

– Алексан…

– Ш-ш-ш, – предостерегающе пробормотал он, прижимаясь к интимным завиткам. Он принялся целовать ее ноги с внутренней стороны, проводя языком по ее нежной коже, а затем осторожно коснулся пальцем ее увлажнившейся плоти и глубоко вдохнул. – Твой запах сводит меня с ума.

Катарина едва могла дышать. Кровь ее клокотала в пьянящем ожидании. Его губы прижались к ее телу, и она застонала, ощущая тепло и медовую сладость. И она погружалась в эту сладость, пока острое, как удар, наслаждение не пронзило ее тело. Из груди вырвался крик. Он целовал ее, словно пробуя на вкус, так же, как она его несколько минут назад. Тело ее изогнулось. Бедра приподнялись навстречу его рту. Пальцы то впивались, то отпускали шерстяную подкладку плаща, расстеленного под ними. Новый приступ страсти овладел ею.

– Пожалуйста… пожалуйста… Боже, пожалуйста, – бессознательно молила она. Утонченное мучение на мгновение ослабло.

– Я хочу тебя, Кэт, – откуда-то издалека донесся голос Александра. – Скажи, что ты тоже хочешь меня.

– Да! – воскликнула она, охваченная безжалостным первобытным желанием. – Да, да… возьми меня… войди в меня.

Приподнявшись на колени, он навис над ней и медленно, медленно стал устраиваться поудобнее. Затем поддразнивая ее и себя, стал отклоняться в сторону до тех пор, пока она не застонала, призывая его.

– Кэт, – прошептал он. – Моя Кэт, моя Кэт…

Он вошел в нее одним движением. Она громко вскрикнула и впилась пальцами в его спину, прерывистое дыхание вырывалось из приоткрытого рта. Забвение, казалось, парило поблизости, восхитительное, невыразимо сладкое забвение. Бедра ее вздымались ему навстречу каждый раз, когда он погружался в нее. Она была одинока, так одинока. Но теперь нет. Это было не вторжение, а завершение.

Казалось, будто они соединились в центре вселенной. И не осталось ничего, кроме стремительного восхождения. Ее невнятные крики звучали призывно. Она не чувствовала больше ничего, только жар его тела, перекатывающиеся под ее ладонями мощные мускулы и настоятельное движение по направлению к…

Ее крики вырывались из груди стремительным крещендо, а затем мир как бы взорвался. Яркий, сверкающий покой снизошел на нее, словно светлые воды горной реки весной омывали ее волна за волной, чистые и обновляющие.

Александр выкрикнул ее имя, и тело его выгнулось дугой. Протяжный стон сорвался с его губ, и он медленно обрушился на нее.

Катарина проснулась от его поцелуя при робком предутреннем свете. Она с готовностью ответила на поцелуй, затем откинулась назад, оставаясь в объятиях Александра.

– Какой же ты негодник, что разбудил меня, – поддразнивая, сказала она, – мне снился восхитительный сон.

Он усмехнулся и снова вероломно ее поцеловал.

– Думаю, это был волшебный сон.

– М-м-м, – согласно промычала она и добавила: – И удивительно мирный, если принять во внимание, каким… энергичным он был.

– Он? Ты хочешь сказать, что видела только один сон? Мне помнится, их было, дай-ка подумать… по крайней мере три.

Она состроила гримасу, а он громко засмеялся и снова ее поцеловал.

– Если бы я не будил тебя каждый…

– Ты? А как насчет меня. Кажется, я могу припомнить даму, предпринявшую восхитительное возбуждающее исследование. – Катарина вспыхнула, затем лукаво улыбнулась. – Твое тело приводит меня в восхищение, – призналась она. – Это именно то, о чем я когда-либо… – Она оборвала себя на половине фразы, вспыхнув еще ярче.

– Когда-либо мечтала? – закончил он за нее. – Моя сладчайшая Кэт, и восхищение и мечта взаимные.

– Правда? – спросила она, снова пускаясь в волнующее путешествие по его телу.

Они занимались любовью медленно, находя все более восхитительную гармонию в соединении своих тел. Когда немного погодя Катарина, еще не вполне пришедшая в себя после их близости, лениво открыла глаза, яркое солнце уже высоко стояло в небе.

Они вернулись в Леве, не разжимая объятий. Катарину тревожило, что подумают о них остальные обитатели особняка, но обнаружила, что ночь, проведенная мужем и женой совместно, не вызвала никаких пересудов. За исключением, разумеется, лукавого подмигивания Луизы, вернувшейся к своему прядению.

Словно в тумане проходили дни. Дом украшался зелеными гирляндами, чтобы предотвратить гибель зимы, а когда наступило Рождество, зажгли святочное полено, и Александр, исполненный чувства долга, выполнил ритуал и принес головешку от святочного полена к каждой жаровне и к каждому камину и зажег можжевельник. Рождественский стол был завален подарками, а глаза Изабо, оправдав ожидание Катарины, ярко засветились при виде платья, привезенного ей из Таузендбурга.

Александр подарил девочке золотую цепочку с медальоном, а потерявшей дар речи Катарине – подходящие под пару цепочку с медальоном большего размера, а наедине вручил ей сорочку из тончайшего батиста. Она же подарила ему новые сапоги.

Старый год сменился новым, но никто не заметил, что на маленькой постели в комнате Изабо больше никто не спал. У Александра вошло в привычку, сидя у огня в маленькой спальне, читать последние донесения курьеров, поступавшие не только из Таузендбурга, но и из Баварии, Гессе-Касселя и Фейндта, в общем из мест, где фон Меклен мог собрать силы и найти союзников.

Сначала Катарина пыталась, сидя поодаль от него, шить или читать «Одиссею», но вскоре они с Александром принимались обсуждать донесения и обмениваться мнениями по поводу привлеченных графов, ландграфов и маркграфов. Она знала многих из них и имела свое мнение по поводу надежности их самих и их армий.

Сейчас, в конце января, Катарина сидела, скрестив ноги, перед камином, окруженная кипой исписанных бумаг.

– Нет, я не согласна, – заявила она Александру, не соскользнувшему, как она, со стула, а сидевшему на его краю, широко расставив ноги и наклонившись вперед, опираясь локтями на колени. – Правительница Гессе-Касселя никогда не объединится с фон Мекленом.

– Подумай сама, Катарина, – принялся убеждать Александр. – Мы имеем дело с женщиной, которая, будучи регентшей, сражается за земли своего сына успешнее, чем любой мужчина. Фон Меклен предоставляет ей возможность обезопасить границы ее земель.

– Фон Меклен добивается у французов если не оружия, то денег, – приводила аргументы Катарина. – Амалия Гессе-Кассельская ненавидит французов! Они захватили ее земли, стали причиной гибели ее супруга…

Александр взял верхнюю бумагу из кипы, лежавшей около его правой ноги, и помахал перед нею.

– И поддержали ее в борьбе против императора за объединение протестантов и католиков.

– Ее поддержали Франция и Швеция! И политические симпатии Гессе-Касселя принадлежат именно Швеции со времени правления ее свекра. Не Франции.

Александр со вздохом откинулся на спинку стула.

– Проклятье, проклятье, проклятье, – бормотал он. – Все они так! За тридцать лет войны каждое княжество, каждое владение маркграфа, каждое графство, каждый город, наверное, полдюжины раз переходили с одной стороны на другую и больше маневрировали в поисках мира, чем войска на полях сражений.

Он выпустил из рук бумагу, и она упала на пол. Катарина подняла лист и в задумчивости взяла его уголок в рот.

– Все завязалось в узел, который нам не распутать. Но, возможно…

Она положила бумагу на место.

– Да?

– Возможно, мы пытаемся идти против ветра, а следовало бы приблизиться с подветренной стороны, как сказал бы Эрнст.

– Не понимаю.

– Мы пытаемся вычислить, кто будет сражаться на стороне фон Меклена или по крайней мере поддержит его. Может, нам следует прикинуть, кто не войдет в коалицию. – Она схватила две стопки и отдала их Александру, затем стала просматривать две другие. – Мы должны выяснить, что некоторые из правителей говорили на мирном конгрессе и, что еще более важно, за что боролись. Курфюрст Трира…

– За мир, – сказал Александр, просматривая стопку бумаг. – Готов пойти на уступки Франции, даже протестантам, ради мира.

Катарина кивнула.

– Хорошо. Тогда он вряд ли вступит в союз с фон Мекленом.

Они быстро просмотрели донесения: Брунсвик, Аугсбург, Оснабрюк, Швабия…

Она бросила взгляд на этот лист и нахмурилась.

– Ты что-нибудь знаешь о Швабии?

Он посмотрел свои записи.

– Приор Адами представляет…

Она покачала головой, и он замолчал.

– Нет, – сказала она. – Все это ничего не значит.

– Катарина, – пробормотал он и ласково провел рукой по ее распущенным волосам.

– Это не имеет отношения к делу, – сказала она, и голос ее чуть заметно дрогнул. Он, ничего не говоря, продолжал гладить ее волосы. – Пару лет назад, – тихо начала она, – женщина, ее муж и трое детей – два мальчика и маленькая девочка года на четыре старше, чем Изабо, – проходили через Леве. Они были родом из Швабии и поведали, что там царят ненависть, жадность и зависть. Война превратила людей в животных, они едят кору и траву и не верят больше в Бога. – Катарина вытерла глаза тыльной стороной руки, опасаясь, как бы не размазать чернила на бумагах. – У них были такие пустые глаза, Александр. Даже у детей… печальные, потерянные, пустые глаза. Сердце мое разрывалось при виде их. Я умоляла их остаться, но они только взяли каравай хлеба, испеченный Луизой, и небольшую головку сыра, которую я купила за день до того у фламандского купца. Ничего больше. И они не остались, как я их ни умоляла. «Бог не покинет нас», – это все, что сказала женщина, затем они снова отправились в путь.

– Ты сделала все, что смогла, Катарина. Не могла же ты силой заставить их остаться, – произнес он.

– Знаю, – отозвалась она, робко улыбнувшись, благодарная за его доброту. – Но они выглядели такими потерянными, словно не могли понять, что с ними происходит… – Она снова вытерла глаза, затем крепко сжала в руке бумаги и потрясла ими. – Но давай продолжим. Я очень хорошо могу представить, как нечто подобное может произойти со мной и Изабо.

– Не произойдет до тех пор, пока я жив, – ровным голосом произнес Александр, будто давая обет.

Она засмеялась сквозь слезы.

– И это должно меня утешить?

Он убрал руку с ее головы и опустил себе на бедро.

– Да, должно.

– Ну, хорошо. Спасибо, конечно. Но если не возражаешь, я предпочла бы обсуждать воюющих ландграфов, а не мертвых полковников.

– Я еще не умер.

Она показала на разбросанные вокруг бумаги:

– Разве не в этом суть всего этого?

Он снова погладил ее по волосам, на этот раз мимолетно, и сказал:

– Только отчасти. Только отчасти.

Она на мгновение прижалась головой к его руке, затем снова вернулась к неспокойным землям, формирующим немецкие государства: Бранденбург, Саксе-Веймар, Бавария…

Несколько часов спустя угли в камине жарко пылали, когда Александр просунул руки под свернувшуюся калачиком Кэт. Она всего лишь на минутку сонно прилегла перед огнем, а теперь час спустя он поднял ее, все еще сжимающую в руке бумагу, с ковра. Она что-то тихо забормотала, когда он положил ее на кровать, затем сел рядом с ней, облокотившись на подушки. Он провел пальцем по ее профилю ото лба до кончика носа, и сказал:

– Мы многого добились, моя прекрасная Кэт. Теперь по крайней мере мы представляем, как надо готовиться.

– М-м-м, – промычала она, обвивая его руку своей. – Нам необходимо… х-м-м… осмотреть… Алте… Алте…

– Алте-Весте, – закончил он за нее, и она кивнула. – Мы с Трагеном поедем туда через несколько дней после утренней службы Франца в праздник Сретения.

Пальцы ее крепко обхватили его руку, впиваясь в ткань сорочки.

– Мы поедем, – заявила она, и голос ее прозвучал менее сонно, чем прежде. – Траген может сопровождать нас, если захочет. Но я поеду.

– Кэт.

Приподнявшись, она оперлась на подушки и скрестила руки на груди.

– Да?

Он, вздохнув, подошел к камину, чтобы помешать угли, и подложил еще два полена.

– Поездка будет тяжелой.

Она с отвращением фыркнула из-за того, что он использовал такой аргумент в разговоре с ней.

– Хорошо, – сказал он. – Она будет небезопасной.

Она приподняла бровь.

– Нет, я знала бы об этом. Я поехала туда в первое же лето, так как хотела удостовериться, что оттуда можно не ждать сюрпризов. В крепости никого не было.

Он сел на кровать рядом с ней и принялся стаскивать сапоги.

– Тогда почему ты настаиваешь на том, чтобы поехать сейчас? – спросил он.

– В прошлый раз я ездила, чтобы посмотреть, не живет ли там кто-нибудь, представляющий собой опасность для нас с Изабо, а не для того, чтобы определить, как ее можно использовать для защиты. А теперь я хочу знать все, что поможет мне защищать этот дом до последнего камня. Леве мое. Ты помнишь?

Он потер кончиком пальца шрам на лбу, оставленный оцарапавшей его пулей.

– О да, помню. – Его рука скользнула ей под сорочку и принялась ласкать ноги. – И очень, очень, очень рад, что ты промахнулась.

Она впилась ногтями в его грудь сквозь открытый вырез сорочки.

– Я тоже.

Наступила глубокая ночь, но они все еще изучали тела друг друга, упиваясь излучаемым ими жаром. Прошедшие недели научили их, к чему и как прикасаться, чтобы усилить друг для друга наслаждение, воплощая в жизнь свои мечты.

Позже, когда они стали погружаться в теплую дремоту после того, как он даровал ей такой восхитительный экстаз, в ее сознании внезапно промелькнула мысль, что в ее жизни с Александром не было бы зимы.

Мул под нею споткнулся, наверное уже в сотый раз, на узкой покрытой снегом тропе, и она, вцепившись в край седла, склонила голову под порывом ветра; «Нет зимы!» – подумала она, ругая себя за глупую фантазию, возникшую в ее мозгу. Она рискнула, держась одной рукой, поплотнее обмотать шарф вокруг шеи, но все равно ледяные порывы зимнего ветра, проникая сквозь множество слоев одежды, пронизывали ее. У себя за спиной она слышала голос Лобо, понукавшего мула.

Время от времени на пути попадались деревья, но их было слишком мало для того, чтобы защитить путников от ветра. А та жалкая поросль, которая там все же имелась, казалось, только усиливала порывы ветра. Она бросила взгляд в сторону, где должна находиться Алте-Весте, но ничего не увидела, кроме мощного крупа мула Александра.

К ее удивлению, полковник не стал пускаться ни на какие уловки, чтобы отговорить ее от поездки в Алте-Весте. Теперь некоторые части ее тела сожалели, что он не сделал этого, особенно замерзшие конечности… она поджала пальцы ног… с вожделением вспоминая о горячем кирпиче, который подкладывала под постель прошлой ночью.

Если бы он уехал потихоньку, мысленно сетовала она, как чудесно было бы ругать его, сидя у камина в Леве, прихлебывая горячий сидр с пряностями, а у ее ног Изабо играла бы с Лобо в уток и гусей, в то время как Луиза, время от времени поглядывая на них, пряла бы свою кудель.

Раздавшийся впереди грохот камней заставил ее вскинуть голову.

– Александр! – воскликнула она. Он помахал ей рукой и прокричал:

– Берегись! Держись ближе к горе!

Она направила своего мула так близко к каменной горе, что могла слышать хруст замерзших веток, которые задевала ногой. Ее лицо колол снег, но она успела увернуться, когда небольшой снежный ручеек, струившийся сверху, неожиданно превратился в водопад снега, обломков и камней, в несколько раз больших, чем человеческий кулак.

– Кэт! – воскликнул Александр и стал слезать с мула.

– Стой! – отозвалась она. – В меня не попало! Все в порядке.

Она увидела, как он снова сел в седло.

– Неудивительно, что это проклятое место всеми покинуто! – крикнул он через плечо.

– По крайней мере, у меня хватило ума поехать туда летом, – отозвалась она. – Единственное время, когда нет дождя… – Она оборвала фразу, так как порыв ветра бросил ей в лицо пригоршню снега. – Или снега. А подъездной путь с юга.

– Предки моей матери, наверное, были сумасшедшими, раз построили крепость на этом месте, – сказал он, прищурившись и вглядываясь сквозь белую пелену, окутавшую весь мир, и пытаясь рассмотреть серые очертания Алте-Весте. – Не сомневаюсь, мы найдем их кости в подвалах, куда их бросили за глупость.

Катарину охватил озноб, но не от холода.

– Думай о чем говоришь, Александр! – воскликнула она. – Именно там нашли мать фон Меклена.

Он развернулся, сидя в седле, и пристально посмотрел на нее сквозь неистовствующий снегопад, затем отвернулся и направил мула вперед.

– Давай поторопимся. Мы же не хотим ехать по этой тропе при свете факелов.

Они карабкались вверх еще четыре часа, и к тому времени, когда добрались до беспорядочной груды камней, бывшей когда-то конюшней, и они, и их мулы устали до изнеможения.

Александру пришлось зажечь факел, чтобы пробраться через завалы, но Катарина больше доверяла инстинкту мула, чем слабому мерцающему свету. Они молча въехали сквозь проломы в стенах Алте-Весте с северо-запада как раз в тот момент, когда солнце село за дальней грядой холмов.

Последний оранжевый луч омыл пробитые стены крепости, придавая остову когда-то гордой твердыни былое величие, скрыв ее шрамы и позволив Катарине представить, какой она была, когда развевающиеся знамена приветствовали рыцарей, возвращающихся из долгих и бесплодных сражений за святую землю. Прочная. Надежная. Неприступная.

Такой она, наверное, казалась тогда. Но сейчас… потрескивание факела на ветру внезапно прекратилось, и сердце ее сжала паника, но тотчас же отступила, как только она увидела, что Александр оказался под защитой прочно стоящего здания. Он остановил мула, спешился и подал ей знак сделать то же самое.

– На снегу нет следов, – сказал он, обхватывая ее за плечи и привлекая к себе. – Сегодня ночью мы будем здесь в безопасности.

Факел, который он держал в руках, отбрасывал на его лицо стремительно движущиеся тени, так что создавалось впечатление, будто жившие в нем демоны вырвались на свободу. Эта мысль расстроила ее, так как она знала, что тени демонов танцуют и на ее лице тоже.

Подошел Лобо, ведя на поводу своего мула. Он отвесил Александру некое подобие неуклюжего поклона и показал на сохранившуюся часть одноэтажного крыла, выступавшего в восточной части, словно рука, обхватывающая двор, в котором они стояли.

– Туда, хозяин. Там сухо.

– Кажется, там находились кухни, – сказала она, пытаясь припомнить расположение после своего предыдущего посещения, но тогда в щелях росли полевые цветы и яркий солнечный свет прогнал прочь все призраки. А сейчас ветер проносился среди оставшихся башен, завывая как одинокий волк. Она содрогнулась.

– Что бы там ни было прежде, там, наверное, лучше, чем здесь, – заметил Александр.

– Лобо, в соседней комнате, наверное, хватит места для мулов. Давай соберем немного хвороста, разожжем огонь, чтобы они согрелись, к тому же мы сможем растопить снег и напоить их.

Лобо, наморщившись, внимательно слушал. Когда Александр закончил говорить, молодой человек помедлил, переваривая его слова, затем, засияв, кивнул и направился к кровле.

Катарина снова вздрогнула, на этот раз только от холода, и принялась потирать руки.

– Я тоже не возражаю против того, чтобы согреться.

Он с шутливым возмущением посмотрел на нее.

– Боже мой! Лошадь для солдата – это его жизнь. А жена всего лишь…

– Женщина, – закончила она за него и ударила его по голени.

Александр усмехнулся и сказал:

– Замечательные сапоги. Ничего не почувствовал.

Он жестом указал на кухни, давая понять, что намерен сопроводить ее туда, и преувеличенно захромал. Катарина разразилась смехом, мелодичный звук эхом отдавался от каменных стен, а он подхватил ее на руки и понес к кухням.

– Видишь? – сказал он. – Алте-Весте оказывает нам радушный прием.

Они с Лобо быстро управились с животными, затем Александр вышел из кухни, поднял факел и показал на южную стену.

– Осадные орудия должны быть там. Я…

– Мы.

– Мы осмотрим их прямо сейчас, – закончил он. – Не стоит ждать наступления утра.

Он протянул ей факел, и она, не подумав, взяла его и пошатнулась, настолько тяжелым он оказался. Но полковник уже шел по двору.

– Смотри себе под ноги, – бросил он через плечо. – Кажется, саперы, словно муравьи, прорыли здесь всю землю туннелями.

Она поспешила было за ним, но, услышав его предостережение, резко остановилась.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она, пристально вглядываясь в почву под ногами, ставшую вдруг ненадежной. Она с трудом сдерживала желание привстать на цыпочки.

Ближайшее орудие было наполовину засыпано грудой булыжника. Александр быстро его осмотрел и принялся отбрасывать камни.

– Саперы – это военные инженеры, – рассеянно принялся объяснять он ей, не прерывая работы. – Они роют окопы для солдат, откуда те могут стрелять, находясь в укрытии. Они укрепляют землю, куда должны установить пушки. И… – Он прекратил работу и выпрямился, прислонившись к огромной, почти освобожденной от камней пушке. – И они строят туннели под крепостными и городскими стенами.

Он удовлетворенно улыбнулся и вернулся к работе, заканчивая расчищать орудие.

– Значит, здесь есть туннели? – пискнула она, пристально разглядывая землю в поисках явных признаков… чего? Гигантских сусликовых насыпей? – Повсюду вокруг?

– Вполне возможно, – ответил он, очищая пушку рукой в перчатке. – Пожалуйста, посвети поближе.

Она осторожно выставила ногу вперед, словно пробуя лед на пруду, неуверенно приблизилась к нему, затем протянула факел, чтобы осветить пушку. Меньше чем через минуту рука задрожала от напряжения, ей пришлось поддержать ее другой рукой, но в конце концов она вынуждена была подойти поближе.

Он вполголоса выругался и отошел.

– Бесполезно, – бросил он, показав на длинную трещину, проходившую вдоль ствола. – Слишком много пороха.

Она покорно закивала, пытаясь сдержаться и не стучать зубами, затем поплотнее обернула шарфом шею.

– Может, мы более тщательно осмотрим все завтра, – предложила она, но увидела, что он не слушает, а нахмурившись, отошел от пушки.

– Ты заметила нечто странное? – спросил он. Катарина покачала головой. – Она не туда прицелена, – сообщил он. – Она должна быть направлена вниз по склону, а она вместо этого нацелена… туда.

Он направился к тени более темной, чем все остальные, неясно маячившей на несколько дюймов выше его головы. В груди у Катарины что-то сжалось.

– Александр! – окликнула она. – Будь осторожен!

Но ее слова утонули в резком звуке раскалывающегося камня, затем грохот обваливающихся булыжников и треск ломающихся деревянных подпорок оглушили ее.

– Александр! – закричала Катарина, откашливаясь и пытаясь вглядеться сквозь темное облако пыли и снега. Она стремительно вытянула факел вперед… и его выхватили из ее руки.

Александр, подняв кверху факел, стоял рядом с ней и бил по дымящемуся черному пятну на своем плаще.

– Не слишком ли поздно, чтобы охотиться на еретиков, мадам?

Она скрестила руки на груди и, не скрывая негодования, бросила:

– Не слишком ли поздно, чтобы скакать по саперным норам, как кролику!

– Кролику-еретику, с вашего позволения, – усмехнувшись, уточнил он и принялся отряхивать пыль с плаща.

Она фыркнула.

– Именно то, что нам необходимо. Новая секта кроликов-вальденсов.

Он откинул голову назад и расхохотался, затем обхватил ее рукой и повел к кухне.

– Ах, моя дорогая, дорогая Кэт!

В кухне Александр вставил факел в канделябр, обнял ее обеими руками и поцеловал.

Некоторое время спустя, после холодного ужина, состоявшего из хлеба и сыра, Катарина сидела у огня и с улыбкой прислушивалась к доносившемуся из соседнего помещения похрапыванию Лобо, где он устроился вместе с мулами. Александр только что вышел за дверь, чтобы при тусклом свете появившегося месяца осмотреть руины, оставшиеся от наследства семьи его матери.

Она думала о падающих камнях и о страсти своего брата к разрушению и знала, что он разрушит их в еще большей мере, сотрет в пыль и увлажнит ее кровью солдат, которых небрежно бросит в бой. А затем он проделает то же самое с Леве. Из глубины души всплыло проклятье.

Вошел Александр, откинув в сторону импровизированную дверь, которую они соорудили из одного из привезенных с собой одеял. Он стал топать ногами, чтобы стряхнуть снег с сапог, а Катарина с изумлением подумала, что он как будто принес с собой свет. Наверное, он просто прогнал тьму, навеянную мыслями о Бате.

Он уселся рядом с ней. Снег таял и стекал с его одежды, так что вскоре вокруг него образовались крохотные лужицы.

– Я слышал, что теперь модно строить вдоль Рейна жилье рядом с такими каменными пещерами. Большая часть Алте-Весте не разрушена, и, имея достаточно денег…

– Имея достаточно денег, ты смог бы купить Рейн со всеми окружающими строениями, – с некоторой долей раздражения бросила она.

– М-м-м… – задумчиво промычал он. – Думаю, моих денег хватит только на то, чтобы купить земли до Страсбурга.

Катарина искоса посмотрела на него.

– Но так как ты должен мне десять тысяч талеров, то, возможно, сможешь приобрести земли только до городской стены.

На губах его появилась улыбка с оттенком горечи.

– Ах да, – заметил он. – Десять тысяч талеров.

– Мои десять тысяч талеров.

Он кивнул.

– Совершенно верно. Они действительно принадлежали тебе.

– Александр, – ровным голосом сказала она, устремив взгляд на огонь и крепко стиснув руки. – Я хочу, чтобы ты вернул мне деньги.

– Очень хорошо.

– С процентами.

– С процентами! Кэт, это же абсурд…

– С процентами. Для Изабо. – Когда Катарина повернула голову и посмотрела на него, глаза ее были сухими и колючими. – Они ей понадобятся для Леве.

Он сел на раскинутом на полу плаще, подтянув ноги и положив руки на колени, и долго молчал.

– Как пожелаешь, Кэт. С процентами.

– Но почему, Александр? – спросила она, безуспешно пытаясь скрыть боль. – Почему ты взял их?

Он повернулся к ней, и глаза его затуманились от мрачных воспоминаний.

– Не только ты с трудом добывала пропитание, – сказал он. – Мужчины умирали тысячами в те ужасные голодные зимы. Это называлось «зимними квартирами», но точнее было бы сказать «зимнее небытие». Мы готовы были душу отдать за несколько хворостин. Не было ни еды, ни крова…

Мои солдаты умирали, становясь жертвой каждой изнурительной болезни, когда-либо приходившей в этот несчастный мир. Враг, с которым они не могли сражаться. Пришло сообщение о смерти моего отца, я не знал, как он умер, знал только то, что его больше нет. После стольких лет сражений и многих месяцев попыток сохранить своих солдат в моей душе ничего не осталось, только пепел. Ничего, что могло бы ощутить боль или горе.

Но вместе с сообщением о смерти отца пришла также новость о том, что я теперь несу ответственность за состояние подопечной моего отца. Деньги. Это слово, словно раскаленное клеймо пылало в моем мозгу. Я ни о чем не мог ни слышать, ни думать, только о деньгах. О деньгах, на которые можно было купить хоть какое-то жалкое пропитание для моих солдат.

Три тысячи солдат смогли пережить зиму благодаря твоим деньгам, Кэт. – Он обратил на нее холодный, как смерть, взгляд и отодвинулся, так что половина его лица оказалась в тени. – Они выжили, Кэт. Выжили для того, чтобы принять участие в первой битве следующей весной и погибнуть, став жертвой предательства графа фон Меклена.

– Мне следовало бы догадаться, – прошептала она, обращаясь к себе. – Мне следовало догадаться. Все всегда возвращается к этой «дворняжке».

Александр притянул ее к себе и крепко обнял.

– Именно так, Кэт. Это дворняжка, которую можно любить.

– Если так, он скорее гончая из преисподней, – мрачно заметила она. – С дьявольскими знаками на поводке.

– Кэт, я сражался рядом с ним и сражался против него. Он делает ошибки. Его можно победить.

– Ты когда-нибудь видел, чтобы такое произошло?

Он уткнулся лицом ей в волосы и признался:

– Нет.

– Александр, неужели ты не понимаешь? Мы говорим об армиях его союзников, гадаем, кто с ним, и никогда не задаем тот же самый вопрос о себе. Кто с нами?

Он отпустил ее, но продолжал гладить ее руки, будто физический контакт был ему необходим для того, чтобы думать.

– Нам придется подождать до весны, посмотрим, что она принесет.

Она провела рукой по его лицу.

– Я знаю, что принесет с собой весна, Александр. То же самое, что происходит каждую весну моей жизни, – сезон войны.