Обещай мне чудо

Глава 8

Александр, подойдя к двери, заслонил на мгновение солнечный свет. Наступившая темнота заставила Катарину вздрогнуть и отвернуться. Ее охватила печаль.

Слезы обжигали глаза, но она с раздражением боролась с ними. Ей предстоят более важные битвы.

– Подожди, – окликнула она, когда он уже выходил из двери. – Пожалуйста.

Он поколебался, затем повернулся к ней лицом.

– Ты сказал, что моего оружия недостаточно, – произнесла она. – Мне необходимо знать, что нужно.

– Мнение солдата?

Она с трудом сглотнула и кивнула. Он скользнул взглядом по выстроившимся в ряд мушкетам и карабинам, затем покачал головой.

– Ничего, Катарина. Всего этого недостаточно, чтобы противостоять фон Меклену.

– А как насчет осадных орудий Алте-Весте?

– Я позабочусь о том, чтобы вывести их из строя.

– Вывести из строя? – недоверчиво переспросила она.

– Иначе фон Меклен сможет использовать их против нас.

Слова возражения подступили к ее горлу, когда он сказал нас, но она не высказала их вслух.

– Сначала ему надо добраться до них! Я могу защитить…

– Катарина, ты когда-нибудь видела, как охотится фон Меклен?

Вопрос застал ее врасплох и обдал холодом, лишая тепла ее лицо, кожу, все тело, заставляя ее застыть на месте, будто поздно расцветший цветок, тронутый ранними заморозками. Ее охватил ужас. Она снова бежала, глаза застилали слезы, мокрые щеки обжигал холод, из груди вырывалось прерывистое дыхание, и над всем этим… над всем этим – крики умирающего человека и злобный торжествующий лай гончих ее брата.

Она изо всех сил пыталась скрыть свою реакцию, не желая показать Александру слабость, но рука, которую она опустила на стол, чтобы обрести устойчивость, казалась безжизненной и дрожала.

– Не сомневаюсь, что видела, – тихо сказал он. – Ни Франц, ни Лобо, ни кто-либо другой, кого ты вооружишь, не смогут противостоять бешеной атаке гончих фон Меклена.

Катарина поморщилась и отвернулась. Он сделал шаг по направлению к ней.

– Нет, – сказала она. – Я не нуждаюсь в твоем утешении. Просто ответь мне, зачем ты вернулся сюда? Неужели необходимо рисковать нашими жизнями, чтобы спасти собственную шкуру? Почему фон Меклен так хочет тебя убить, что готов уничтожить вместе с тобой всю долину?

– Катарина, клянусь тебе, когда я ехал сюда, то был уверен, что его люди выследят меня. Пуля, стрела, нож… любое оружие затаившегося убийцы – и наступит быстрая смерть. Я ждал смерти. Мы опередили его, но у него есть слуги, которые убивают по его приказу. И есть гончие. Но сейчас у него появились большие амбиции. И ему нужно преподать урок, и сделают это те, кто не может согласиться с его честолюбивыми замыслами. Думаю, он пока выжидает потому, что напасть сейчас значило бы истощить его силы. Нападение же весной, когда его власть укрепится, станет событием, на которое даже сам император обратит внимание.

– Тогда уходи! – воскликнула она. – Уведи его вместе с его амбициями подальше отсюда!

– И стать одним из тысяч скитающихся по свету бездомных солдат? Кто послушает меня тогда, Катарина? Никто! Я должен остаться на своей земле и сражаться. А это моя земля.

– Итак, – сказала она, покидая тьму и подходя к пятну света, проникавшему через дверной проем и отраженному оловянной тарелкой, – ты не уедешь и не поможешь нам. – Она принялась тщательно пересчитывать катушки запального фитиля, который заставлял стрелять большинство бывших в ее распоряжении ружей, и мимолетно подумала о том, как ей необходимы кремниевые ружья, но она знала, что достать их не сможет. – По крайней мере, скажи мне, как защитить мой дом от этого мерзкого животного.

– Он сумасшедший, Катарина!

– Я прекрасно знаю!

– Такой человек понимает только два типа силы – военную силу, то есть силу оружия и тех, кто владеет им, и политическую – это все, что он признает. Первая пушками и ружьями может остановить его, но у тебя нет пушек и слишком мало ружей. А второе… – Он провел рукой по волосам. – Второе совершенно недосягаемо.

– Политическая власть? Почему? – спросила она, наклоняясь к нему. – Почему недосягаемо? Безусловно, не все поддерживают его «грандиозные амбиции».

– Он сын герцога Таузенда.

– А это значит, что у герцога Таузенда более высокий титул.

– В твоих глазах такая надежда, – сказал он, протягивая руку, чтобы прикоснуться к ее лицу. Она почувствовала укол страха и отступила. Его рука упала. – Ходят слухи, что герцог Таузенд практически отказался от повседневных забот. Он проводит целые дни в библиотеке, не беспокоясь даже о том, чтобы встретиться со своими советниками, только передает поручения и инструкции через слуг. Он ничем не поможет. А если фон Меклен добьется желаемого, то от герцога вообще ничего не останется, никакого следа.

– Кто-нибудь еще? – требовательно спросила она, не желая сдаваться и даже не расслышав как следует его последние слова. – Подумай! Должен быть кто-нибудь еще.

– Он – граф фон Меклен по материнской линии, вот откуда происходит его нынешняя власть.

– Да, да, я знаю это. Что… кто может победить его или, по крайней мере, обуздать? Александр, здесь мой дом! Ты предпочел оставить его, когда отправился на войну. Я предпочла вернуться.

Он пожал плечами, как будто хотел сказать, что все это пустое.

– Неужели ты думаешь, что я не пытался сделать это прежде. Просто нет…

– Кто? Скажи мне, кто.

Александр вздохнул.

– Маркграф выше графа. Но знаешь ли ты маркграфа, который захочет пойти против сына графа? Не многие сеньоры рискнут пожертвовать своими землями в борьбе с фон Мекленом.

– Но должен же кто-то быть. Непременно кто-то есть, – сказала она, устремив взгляд на высокого мощного мужчину, стоявшего перед ней.

– Нет никого, Катарина.

– Ты так много времени провел на войне. Возможно, есть кто-нибудь, о ком ты не знаешь.

– Катарина, – он старался скрыть безнадежность, прозвучавшую в голосе, затем помедлил и кивнул. – Хорошо. Это так. В последнее время появилось много новых домов, новых имен, но их генеалогия уходит в глубь веков. Катарина… Катарина, лучше займись ужином вместо того, чтобы думать о династиях. По крайней мере, это ты сможешь держать под контролем.

Она с раздражением фыркнула и отмахнулась от его совета.

– Ужин сам образовался в виде пары вальдшнепов. Подарок… повелителю всего Карабаса. – Она запнулась, произнося фразу, но поспешно поправилась и закончила: – Подарок от человека, который ведет наблюдение с холма Мула.

Повелитель всего Карабаса. Маркграф Карабас. Новая ветвь старинной фамилии. Еще один дом, еще один дом… который не сразу заметишь среди всех прочих. Потребуются годы для изучения множества туманных имперских документов, прежде чем обнаружится правда. А ей нужна только одна зима.

Если ей удастся вывести из оцепенения отца и убедить в том, что его сына необходимо держать на крепкой привязи, тогда ей хватит времени для того, чтобы превратить долину Карабас в процветающий край, и фон Меклен не сможет ее уничтожить. Процветание приносит с собой налоги, и даже ее безумный братец, понимая это, не станет разорять землю своими охотничьими забавами. Содержание гончих стоит немалых денег.

А для этого ей понадобится добраться до Таузендбурга и поговорить с отцом, убедить его… Но прислушается ли он к мольбам заблудшей незаконной дочери? Она улыбнулась. Возможно и нет, но он, безусловно, не оставит без внимания совет такого уважаемого сеньора, как маркграф Карабас.

– У тебя появилось подозрительное выражение на лице, – заявил Александр, глядя на нее прищурившись.

– Какое выражение? – невинно спросила она. – Я просто вспомнила, что мне необходимо съездить в столицу купить новые сапоги.

Александр положил руки на стол и наклонился к ней.

– Я не доверяю тебе. Если Кэт понадобились новые сапоги, я сам поеду за ними в Таузендбург.

– Нет, нет, в этом нет необходимости, – оживленно сказала она, довольная своим новым планом. – У тебя здесь так много работы.

– Работы, от которой ты всего несколько минут назад хотела меня оторвать.

Она преувеличенно озабоченно притопнула ногой.

– Я совершенно испортила свои сапоги у реки. Вряд ли ты сможешь отвезти мою ногу к сапожнику.

– Не-е-ет, – согласился он и обошел вокруг стола прежде, чем она успела насторожиться. – Но вот что я могу сделать…

Он обхватил ее за талию, поднял и поставил на стол.

– Александр! – Она попыталась спрыгнуть, но он крепко держал ее.

– …Снять с тебя мерки и взять с собой.

Его руки задержались на ее талии, большие пальцы прямо под ее роскошной грудью.

– Мерки с моих ног!

– Да, – сказал он.

К полному ее смятению, его руки скользнули ей под юбку и обхватили икру, затем спустились вниз к лодыжке. Она попыталась выдернуть ногу, но он ловко стянул с нее сапог. Сделав шаг назад, он высоко поднял свой трофей и внимательно рассмотрел его. Сапог был старым, но целым.

– Отдай назад! – Она соскочила со стола и, прыгая на одной ноге, попыталась выхватить у него сапог. – Сапожник должен измерить ногу. Отдай его, проклятый…

– Как пожелаешь, моя Кэт, – сказал он самым вежливым образом и отвесил придворный поклон, затем выпрямился, протянул руки и, снова обхватив ее за талию, поставил ее на стол. С мимолетной лукавой улыбкой, поразившей Катарину, Александр приподнял ее юбки до колена и надел сапог своими теплыми проворными, чрезвычайно проворными, пальцами. Она, хмыкнув, произнесла слова благодарности.

Теперь он притопнул своим огромным, плачевного вида сапогом.

– Х-м-м, новые сапоги, превосходная идея.

Настала очередь ей подозрительно прищуриться.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего особенного, Катарина, только то, что сказал.

Он подошел к двери, низко нагнув голову, вышел, затем заглянул в дверной проем и окликнул ее:

– Я поеду с тобой завтра в Таузендбург.

– Нет, не поедешь, негодяй!

Она схватила с пола деревянный молоток и запустила в него, но он с легкостью увернулся, затем снова показался в залитом солнечным светом проеме.

– Ты права, Катарина. Оружие некоторых женщин оказывается бесполезным в неумелых руках. Может, ты как следует подумаешь и решишься немного попрактиковаться, прежде чем мы отправимся в путь завтра утром.

Он отошел от входа и удалился. Солнечный свет хлынул в погреб, что совсем не соответствовало мрачному настроению Катарины. Он не поедет с ней в Таузендбург. Может, он и командовал кавалерийским полком, но пусть попробует столкнуться с открытым неповиновением всех домочадцев. Это быстро сотрет ослепительную улыбку с его лица.

Она взяла тыквенную бутыль, наполненную порохом, и направилась к выходу. По крайней мере она надеялась прогнать усмешку с его лица. А с ее настроением происходили явно нежелательные перемены.

Худощавый человек, стоящий рядом с графом Балтазаром фон Мекленом, притворно улыбнулся и помахал рукой в сторону Гизелы, стоящей в противоположном конце переполненного народом роскошного бального зала во дворце герцога Таузенда.

– Какая красивая, – пробормотал человек. – Милорд граф удачлив в выборе своих… друзей.

– Удача – глупый предрассудок простаков и недоумков, – ответил Бат. Он наблюдал, как Гизела хитро склонилась к флегматичному Хазарду, уже давно служившему капитаном охраны герцога Таузенда. Из-за его косых глаз ей было трудно решить, на каком из них сосредоточиться. Бату доставляло удовольствие наблюдать, как она пыталась выудить информацию у преданного Хазарда, преданного его отцу и одного из тех немногих, кто не боялся его.

– Конечно, конечно, это так, милорд, – запинаясь, забормотал стоящий рядом с ним человек. – Я только хотел сказать… – И он залепетал что-то о наслаждениях, которые дарят красивые женщины, но Бат перестал слушать.

Он улыбнулся, вертя между пальцев золотую монету. Красота? Что стоит красота без таланта? Нечто бесполезное. Всего лишь некий объект, который выбрасывают, пресытившись его видом. Но талант… монета задвигалась быстрее меж его пальцев. Ему следовало утаить побольше информации от слишком изобретательной Гизелы, если судить по прошлой ночи. Кто бы мог подумать, что сообщение об этой паразитке, его незаконной сестре, приведет к такому восхитительному результату.

Он поднял стакан вина, безмолвно салютуя своей мертвой сестре. Женщина, причинившая ему больше хлопот, чем любая другая, и ухитрившаяся избежать мести – она умерла прежде, чем он успел добраться до нее, – наконец-то хоть частично заплатила ему изысканным наслаждением, вызвав любопытство Гизелы. Он слегка кивнул еще одному проходившему мимо дурню, принявшему его приглашение – участвовать в охоте.

Воспоминание о таланте Гизелы вызвало в нем столь сильное возбуждение, что вдоль спины пробежала волна боли.

Но, возможно, его ожидают еще большие удовольствия. Насколько изобретательнее станет Гизела, если его сестра-ублюдок, доставившая ему столько беспокойства, окажется живой. Он подал знак начальнику своей охраны, и они, двигаясь параллельно, прошли сквозь толпу и удалились в личную приемную, размещавшуюся этажом ниже комнаты отца. Когда они остались наедине, охранник отвесил ему глубокий поклон и сказал:

– Ассамблея проходит успешно, милорд. Многие из тех, кто… э-э… колебался, на чью сторону встать, сочли теперь, что в их… э-э… интересах, гм, принять ваше…

Бат взмахом руки прервал поток тщательно подбираемых слов.

– Ты послал человека?

Охранник поспешно закивал:

– Да, да, милорд. Полагаю, я нашел вполне подходящего для выполнения вашего задания человека. Безработный красильщик, милорд. Он отправится в путь сегодня вечером.

– А ты описал ему женщину? – спросил Бат. Охранник кивнул. – Высокая? Волосы темные, почти что черные? И синие глаза. Темно-синие глаза?

– Да, да, милорд. Все, как вы мне сказали.

– И поет… он должен непременно услышать, как она поет. Я никогда в жизни не слышал, чтобы другая женщина пела так же, как моя сестра.

– Да, милорд.

– Превосходно. – Бат достал из кармана золотую монету и снова подбросил, затем кинул ее охраннику. – Отдай это ему. И скажи, если он принесет мне новости о сестре, то получит еще сотню таких же.

– Милорд!

– Сделай это. И никому ни слова. – Бат покровительственно улыбнулся охраннику. – Я хочу преподнести сюрприз моему отцу.

Охранник, поклонившись, удалился. Бат разразился смехом в пустой комнате, затем отправился на поиски Гизелы.

На следующий день рано утром Александр, проверявший, хорошо ли пригнано седло, услышал поспешные шаги, приближающиеся к конюшне. Он бросил взгляд на стоявшего в дозоре Печа, затем неторопливо выпрямился. В этот момент Катарина собственной персоной, чуть наклонившись вперед, остановилась в открытых дверях конюшни.

Солнце еще не осветило восточные холмы, так что ее темные кудри, лежащие в восхитительном беспорядке, ее утонченное лицо и соблазнительное тело, затянутое в старую амазонку, – все это было омыто мягким неясным светом. Однако выражение ее глаз назвать мягким было нельзя.

– Полковник фон Леве! – воскликнула она, взявшись рукой за край дверного проема и переводя дыхание. Вздымающаяся грудь натянула край амазонки, представив его глазам чарующее зрелище и заставив его разум обратиться на поиски предлога, чтобы задержать их выезд. Но он мгновенно отбросил эту мысль. Восхитительная женщина что-то замышляла. И он должен был разузнать, что именно.

Она бросила настороженный взгляд на Печа, затем снова сердито посмотрела на Александра.

– Полковник, – сказала она, явно пытаясь сдержаться и говорить ровным голосом. – Мне казалось, вчера днем мы обсудили этот вопрос, и поэтому тебе необходимо остаться здесь.

Александр подошел к ней и протянул руку, чтобы проводить ее подальше от конюшни в какое-нибудь уединенное место. Она остановилась у высокого случайно сохранившегося во время войны тополя. Хотя он прикоснулся только на миг к ее плечу и она отбросила его руку, тем не менее он почувствовал ее волнение. Неожиданная чувственность ее первого поцелуя, а затем ее отклик словно подожгли и взорвали порох в его теле. Теперь он знал, что ощутит ее страсть с такой же силой, как чувствовал сейчас ее волнение.

– Мне необходимо? – переспросил он, и голос его прозвучал намеренно вызывающе. – Мы действительно вчера «обсудили», что мне необходимо, Катарина. Я это ясно помню.

Она с раздражением произнесла:

– Я не это имею в виду. Просто не хочу, чтобы ты сопровождал меня. Для этого мне вполне подойдет Франц.

Он покачал головой.

Катарина скрестила руки на груди.

– Я же сказала, мне подойдет Франц.

Он устремил на нее самый невинный, на какой только был способен, взгляд.

– Тогда кто же станет обучать твою дочь чудесам, которые дарит сад?

Она неуверенно опустила руки.

– Луиза… Лобо.

Один локон выбился из небрежно заколотых волос и лежал теперь на ее шее цвета слоновой кости. Он представил себе, как темный шелковистый локон обовьется вокруг его пальцев, когда он станет ласкать ее, затем подумал о других, более интимных шелковистых завитках, обвивающих его ласкающие пальцы, и ощутил разгорающийся в своем теле жар. Он безжалостно подавил возникающее желание. Сначала ему необходимо проникнуть в ее замысел. А затем его «жена» вкусит радости брачного ложа. Он дал себе в этом слово, а он никогда не нарушает своих обещаний.

– Луиза занята – она ухаживает за Трагеном, – сказал он Катарине. – Лобо с наслаждением занимается верховой ездой. Неужели ты действительно хочешь, чтобы он лишился этого удовольствия? А когда я вчера зашел в сад, то увидел Изабо и Франца, совершенно поглощенных подготовкой к зиме виноградных лоз. А ты дала мне ясно понять, что Клаус может построить мост и без моей помощи. – Он улыбнулся и торжествующе добавил: – Отсюда по логике вытекает, что именно я должен сопровождать тебя, – он бросил взгляд на ее ноги, – за новыми сапогами.

Она поспешно прикрыла подолом носки сапог.

– Мне действительно нужно приобрести сапоги до наступления зимы. – Она достала из кармана лист бумаги. – Вот! Видишь, а Францу необходимо купить…

Александр взял бумагу у нее из рук.

– Я куплю все, что необходимо Францу. – Он взглянул на лист, приподняв бровь, посмотрел на нее и принялся читать: – Три катушки запального фитиля, два шомпола для французских мушкетов, одну подставку для мушкета, четыре патронташа…

Она выхватила бумагу и одарила его лучезарной улыбкой.

– Садовые принадлежности.

– Садовые?

Он разразился смехом, но, прежде чем сумел что-либо сказать, появился Печ, ведя под уздцы их лошадей. Одна была высокая гнедая, на которой приехал полковник, другой конь принадлежал Трагену, но сейчас к его спине были привязаны ее седельные сумки. Конь Трагена был прекрасным животным с лоснящейся золотистой шкурой и бледно-кремовой гривой, но Печ искусно заплел хвост и гриву в причудливые узлы, подчеркнув ее принадлежность кавалерийскому офицеру.

Катарина смотрела, и ее постепенно охватывало оцепенение… медленно поднимаясь от ступней по ногам к туловищу – к спине, рукам. Казалось, все чувства покинули ее, оставив в душе пустоту и холод.

Она повернулась к коню спиной и, устремив взгляд куда-то вдаль, выше правого плеча Александра, сказала:

– Лейтенант Печ, это не моя лошадь. Пожалуйста, оседлайте мою.

За спиной раздался смешок лейтенанта.

– Прошу прощения, мадам, у вас действительно хороший маленький пони, но он не сможет держаться наравне с лошадью полковника. – Печ похлопал коня по крупу. – Оле Нифлхейм же…

– Нифлхейм! – воскликнула она. – Я ни за что не поеду на финском коне.

– Он шведский, Катарина, – заметил Александр, внимательно глядя на нее.

Катарина сжала руки в кулаки и вонзила ногти в ладони, чтобы хоть что-то ощутить. Но ничего не почувствовала.

– Лейтенант, мне очень жаль, что вам доставили столько хлопот, но полковник не поедет со мной. Пожалуйста, оседлайте мою…

Александр кивнул.

– Мадам совершенно права, – согласился он.

Потрясение, вызванное его ответом, вернуло ей способность к ощущениям, и ладони внезапно заныли от боли. Минуту она стояла словно онемев, затем спросила:

– Ты не едешь?

Он направился к своей лошади, на ходу поклонившись ей, взял перчатки, положенные Печем на седло, надел их.

– Я этого не говорил.

– Но ты только что…

– Я только согласился, что мы не поедем в Таузенд вместе. – Печ подсадил его, и Александр одним плавным движением оказался в седле. – Мы поедем по отдельности. Возможно, я увижу вас в столице, мадам. До свидания.

Он слегка коснулся шляпы и пустил лошадь рысью.

Катарина долго не могла произнести ни слова. Она впервые увидела, как энергично садится он на лошадь, и впервые представила его во главе полка, ведущим своих солдат в атаку.

– Александр! – окликнула его она, затем про себя обругала его и повернулась к Печу. – Помогите мне сесть на коня. Я должна… – Она взлетела в седло, взялась за поводья… но не тронулась с места. «Он хочет, чтобы я последовала за ним», – вдруг ясно осознала она и натянуто улыбнулась Печу. – Лейтенант, будьте добры, проверьте, пожалуйста, левое стремя. Мне кажется, оно слабо натянуто.

Печ выглядел совершенно ошеломленным. Он резко повернул голову в ту сторону, куда ускакал Александр, затем снова посмотрел на нее. Затем открыл рот, закрыл его и снова открыл.

– Как пожелаете, мадам.

Через несколько секунд его опытные руки проверили и без того хорошо пригнанное стремя, дав ей тем самым немного времени, чтобы обдумать, как вести себя дальше.

– Спасибо, лейтенант. Мне следовало знать, что вы не выведете мою лошадь из конюшни, если она не будет как следует оседлана.

Если бы он не был таким загорелым, Катарина готова была поклясться, что он покраснел.

– Посмотрите на меня, мадам. Полковник содрал бы с меня шкуру, если бы я как следует не заботился о лошадях.

– И часто ли он сдирает с вас шкуру?

Лейтенант улыбнулся во весь рот.

– Угрожает довольно часто, это так. Но не могу сказать, что мне довелось испытать много ударов кнута.

– Достаточно его криков, не так ли?

Он усмехнулся:

– Более чем достаточно, мадам. К вам это, конечно, не относится.

– Да, ко мне это не относится, – согласилась она и улыбнулась, добавив про себя: «По крайней мере, пока нет». Хотя она и намерена предоставить ему немало поводов для крика.

Катарина кивнула на прощание Печу и направила коня к особняку, стараясь держать руку с поводьями повыше и не прикасаться к бледно-желтым прядям заплетенной в косу гривы. Это было так похоже на лошадь Густава. Впервые воспоминание о старой боли пронзило ее не так глубоко, как обычно. Его отодвинул в сторону порыв помчаться вслед за гнусным полковником. Она улыбнулась. Но ей нет необходимости гнаться за ним. Ее руки слегка разжались. Он не знает ее плана, а следовательно, не сможет помешать его исполнению.

Она направила коня за угол к саду, а затем к двери на кухню. Большинство домочадцев, с которыми она попрощалась всего несколько минут назад, еще оставались там.

Изабо, стоящая на коленях рядом с Францем, подняла глаза.

– Мама! – с ослепительной улыбкой воскликнула она. Катарина протянула руки, и Франц поднял девочку.

Изабо со смехом уткнулась в руки Катарины, затем осторожно взглянула на землю.

– Большой, – сказала она тоненьким голоском. Катарина поцеловала легкие каштановые кудри, оказавшиеся у нее под подбородком.

– Он большой, ведь правда? Его зовут Нифлхейм.

– Ниффле? – переспросила Изабо, рассматривая прекрасную золотистую гриву, заплетенную в косы. – Можно мне погладить его?

– Конечно, дорогая.

Катарина наблюдала, как маленькие ручки потянулись к гриве и принялись нежно гладить ее.

– Красиво. – Изабо повернулась к Катарине. – Ты сделаешь мои волосы такими же красивыми?

Катарина снова поцеловала ее кудри.

– У тебя и так красивые волосы. Такие мягкие и кудрявые.

– Нет, мама, – сказала Изабо, состроив недовольную гримасу. – Я хочу сделать их такими же.

– Золотистыми? Нет, дорогая, боюсь, я не смогу сделать их золотистыми.

Изабо скорчила рожицу.

– Не золотистыми, мама! Красивыми… такими же.

Крошечные пальчики погрузились в гриву и приподняли одну из причудливо заплетенных кос.

Догадка поразила Катарину с силой пушечного удара.

– О, – она сглотнула, – заплести в косы. – Она погладила мягкие каштановые кудри. – Нет, нет, дорогая, не думаю. Лейтенант Печ… Офицеры… кавалерийские офицеры… – Голос Катарины задрожал, и она замолчала.

Образ Густава всплыл из потаенных глубин ее памяти, образ Густава, гордо сидящего на своей безукоризненно ухоженной лошади. До того как… до гончих. Человек, который однажды сотворил для нее чудо. К ее огромному удивлению, боль утихла, образ постепенно поблек. Другой, более мощный и не такой давний вторгся в ее мысли. Образ Александра, скачущего прочь.

Она почувствовала, как вздымается волна гнева. На себя.

– Заплетать гриву и хвост лошади в косы – это привычка кавалерийских офицеров, характеризующая их как людей претенциозных и надменных. Ты же не хочешь этого, не так ли?

Катарина увидела, как нахмурился Лобо, на лице его появилось такое же выражение растерянности, как и на маленьком личике девочки.

– Пре… прете… нет… думаю, нет, мама, – тоненьким голоском ответила Изабо, но ее пальцы при этом продолжали с таким же страстным желанием гладить гриву коня.

Катарина поспешно поцеловала девочку в макушку и насмешливым шепотом добавила:

– Это дает возможность офицерам думать, будто они намного лучше, чем есть на самом деле, моя милая.

Лобо громко засмеялся.

– Я знаю! Вот так, Иза!

Он откинул голову назад, скосил глаза и оглянулся вокруг, при этом взгляд его скользнул над головами окружающих, затем, поджав губы, чмокнул. Изабо весело захихикала.

Ему даже удалось вызвать смех у Катарины. Она, улыбаясь, покачала головой.

– Вылитый капитан Хазард! Ох, Лобо, я его помню именно таким. Он был капитаном охраны, когда я жила у своего бра… – Ее улыбка, утратив прежнюю естественность, стала фальшивой. – Да, я знала человека, который выглядел точно так. – Она понизила голос. – Но, несмотря на всю свою глупость, он был хорошим человеком. Очень хорошим.

Она подала знак Францу забрать Изабо.

– А теперь я должна ехать, дорогая.

Горло Катарины сжалось. Увидит ли она когда-нибудь своего дорогого ангела снова? Для этого нужно только одно – держаться подальше от Балтазара.

– Я хочу поехать с тобой.

Губки Изабо задрожали и надулись.

– Я знаю, но мама на этот раз должна ехать одна. Ты понимаешь, правда?

Одна в логово льва. Ходят слухи, что число союзников брата соперничает с числом союзников ее отца. У нее же нет ни одного. Она посмотрела на Лобо, все еще сохранявшего выражение лица, делавшее его так похожим на капитана Хазарда. Кроме, возможно, старого друга.

Последовал нерешительный кивок Изабо, но Катарина знала, что это неправда, и сердце ее сжалось.

– Хорошо, милая, – сказала она, принимая ложь. Казалось, в этот момент мир перевернулся. Ложь помогала сохранить невинность и чистоту в этом мире, который в обмен на жизнь требовал душу и тело.

Она передала Изабо Францу, в последний раз проведя рукой по ее мягким каштановым волосам. Ни одна жертва не будет слишком большой, если позволит выжить этому невинному созданью. Ни одна жертва.

Франц пришел в ужас:

– Вы одна! Мадам, покорно прошу прощения! Я что-то не понял. Мне казалось, вас сопровождает полковник фон Леве. Я поеду…

– Нет, нет, Франц, – перебила она. – Пожалуйста, не беспокойся. У полковника в последний момент переменились планы, но тебе нет необходимости сопровождать меня в Таузенд. У тебя так много работы здесь в преддверии зимы.

Она с улыбкой обратилась к Лобо:

– Дай мне тыквенную бутыль с порохом, я заеду в деревню, отдам ее Эрнсту и попрошу Вензеля поехать со мной.

Лобо снял с плеча кожаный ремень и протянул ей бутыль. Ни один человек, будь то мужчина или женщина, не был настолько безрассудно храбрым, чтобы путешествовать в одиночестве. Возражения Александра против Франца и Лобо попали в цель. Но с Вензелем она будет в безопасности, и ей не понадобится помощь Александра.

Она послала воздушный поцелуй Изабо, помахала рукой остальным и пустила коня рысью по аллее, обсаженной тополями.

Александр остановился у колодца и оглянулся, уже зная, что она не следует за ним. Черт бы побрал эту женщину! Он нисколько не сомневался, что она поскачет вслед. Подбоченясь и прищурившись, он принялся осматривать тропу, по которой только что прискакал. Катарина фон Мелле показала себя человеком, чьи поступки невозможно предугадать. Временами она реагировала так, как он и ожидал, но в следующий момент она изумляла его.

– Проклятье, – тихо пробормотал он. Такое свойство у любой другой женщины он счел бы капризом, но только не у Катарины. Она выжила сама, выжила и добилась процветания и помогла другим достигнуть того же самого. Приподняв шляпу, он провел по волосам рукой, затянутой в перчатку, затем снова надел шляпу. – Проклятье.

Ему необходимо раскрыть ее планы. Он должен знать, должен быть готов нейтрализовать их, если они послужат помехой его стратегии. Он должен сделать одно и только одно – разрушить замысел фон Меклена узурпировать власть своего отца. В этом деле слишком много поставлено на карту.

Сначала он хотел подождать ее, зная, что она непременно проедет по этой тропе, но это будет именно то, что она от него ожидает. Он улыбнулся и, ударив коленями, послал лошадь вперед. Застигнутая врасплох, она может открыть больше, чем собиралась.

У него слишком много вопросов к своей так называемой жене. Сначала ему непонятно было ее враждебное отношение к тому наслаждению, которое могут подарить друг другу мужчина и женщина… до тех пор, пока она не ответила на его поцелуй. При этом воспоминании он почувствовал, как возбуждение зарождается в его теле.

Эта тропинка приведет его в деревню и затем к перекрестку, где он может встретиться с Катариной. И тогда уже будет слишком поздно поворачивать назад. В сопровождении Франца или Лобо она спокойно доберется туда. В приятном предвкушении он улыбнулся. А затем ее безопасности придет конец.

Кровь его запульсировала, подчиняясь ритму боевых барабанов. Он заполучит все – ее планы, секреты, даже ее саму к тому времени, как они вернутся назад из Таузенда. Он и так слишком долго терпел.

В его памяти внезапно всплыл смех, который он слышал очень давно, и голос, голос, от воспоминаний о котором он пытался избавиться уже шесть лет. Они были пьяны, сидели, развалясь в креслах, отобранных у какого-то купца. Оранжевый колеблющийся свет факелов, отбрасываемый в ночи на их лица, делал их похожими на демонов.

«Мой дорогой Алекси, мы никогда не изменимся, ты и я, – сказал он, наклоняясь вперед и глядя на Александра своими бледно-голубыми безумными глазами. – Остальные – глупцы, шакалы, стремглав бегущие вслед за львом – размякнут и будут лепетать что-то о спасении души, словно лицемерные кальвинисты, несущие всякий вздор. Они станут дичью, преследуемыми. Но мы, Алекси, ты и я, мы всегда останемся теми, кто мы есть. Хищниками. Охотниками».

С этими словами Балтазар фон Меклен откинул голову и разразился своим безумным смехом, так что пятна крови на его одежде, казалось, заплясали дьявольский танец при свете факелов.

Рука Александра сжалась в кулак.

– Два охотника, это действительно так, ублюдок, – сказал он, словно обращаясь к ветру. – И один из нас победит в нашей последней охоте. И не важно, кто кому встанет поперек дороги, один из нас потерпит поражение.