Облик

София Беннет

Облик

Переводчики: Анна Синичук, Соня Мосеева, sotnikova, elizawetaa,

nata_2111, Rimma1210, Kafetagirl

Редактор: Алёночка Сергеева

Вычитка: Анна Рорк

Обложка: Асемгуль Бузаубакова

Перевод подготовлен группой

•WORLD OF DIFFERENT BOOKS•ПЕРЕВОДЫ КНИГ•

https://vk.com/world_of_different_books

При копировании перевода, пожалуйста,

указывайте переводчиков, редакторов и ссылку

на группу! Имейте совесть. Уважайте чужой

труд!

Аннотация: Тед не считает себя гламурной. Но вот ее великолепная

сестра Ава, да. Поэтому, когда Тед замечает модельное агенство, а Аве

ставят страшный диагноз-рак, все переворачивается с ног на голову. Тед

не заинтересована в модельном бизнесе, но Ава настаивает на

том,чтобы она попробовала. Как далеко Тед готова зайти, чтобы

порадовать сестру? И на какие жертвы она пойдет?

Глава 1.

уличная импровизация:

музыкальное выступление на улице или в других

общественных местах с целью заработка денег.

Это официальное определение. Я нашла его в папином компьютере перед уходом,

дожидаясь, пока Ава вспоминала, куда дела футляр для флейты. Но ниже было дано ещѐ одно

толкование:

импровизировать (разг.):

делать что-либо в меру своих возможностей, без

особой подготовки.

А она бы нам не помешала, мне и моей сестре. Ведь мы не столько выступаем, сколько

импровизируем. И чувствую, это будет заметно.

– Ты уверена, что это прокатит?– ворчу я, пока Ава выдувает последний припев "Желтой

субмарины".

Она пафосно завершает и улыбается.

– Мы потрясны. Поверь.

Проблемка только в том, что я ей не верю. Последний раз я поверила своей старшей

сестрице в начальных классах, когда она убедила меня, что совершенно нормально надеть костюм

База Светика1 в комплекте с крыльями на занятия по гимнастике, если трико осталось у бабушки.

Учительница заставила меня заниматься в этом костюме весь урок, включая и упражнения с

обручем. Ава до сих пор хихикает при одной мысли об этом. Некоторые воспоминания преследуют

нас вечно и бесконечно.

Как бы то ни было, она пообещала мне треть сегодняшней выручки, что на тот момент

прозвучало довольно заманчиво. Я надеялась, что заработаю на новые карандаши для штриховки.

– Кузина Джесси на прошлой неделе срубила пятьдесят фунтов,– говорит она, словно

читая мои мысли. Еѐ глаза принимают мечтательное выражение, как и каждый раз, когда она

упоминает своего парня в Корнуолле, или, кажется, даже его родственников.

– Та самая кузина Джесси, которая классическая скрипачка?

– Ага.

– Которая играет в оркестре?

– Ну, это да,– соглашается Ава,– но она выступала в Труро, у чѐрта на куличках. А

посмотри на нас.

И я смотрю. Что касается места проведения мероприятия, то оно идеально: улица Карнаби-

стрит в самом сердце западной части Лондона с толпами субботних покупателей, привлеченными

ранним летним солнышком. Если бы мы были кузинами парня Авы, то вероятно сколотили бы

приличное состояние. Но готова поспорить, она не играла упрощенный вариант мелодии Beatles

для начинающих. И сомневаюсь, что она бросила занятия в четырнадцать, как Ава три года назад.

И вряд ли ей аккомпанировала девчонка, которая впервые взяла в руки бубен только этим утром,

как я.

Так мы зарабатываем деньги. Мы поѐм на улице.

– Думаю, мы заработаем, по меньшей мере, в два раза больше,– уверенно говорит Ава,–

столько людей останавливалось посмотреть на нас.

– А может быть все дело в топе, который ты надела?

– Разве?– говорит она, опуская взгляд.– Что с ним не так? Он привлекает внимание

гораздо больше, чем твоя футболка.

– Всѐ так,– вздыхаю я.

Этим утром Ава потратила целых сорок пять минут, пока выбрала откровенный сиреневый

топ и шорты из укороченных джинсов, которые сейчас на ней, и ещѐ двадцать пять, завершая свой

1 Персонаж мультфильма "История игрушек"

макияж. Она выглядит, как всегда, обалденно: с блестящими волосами и фиалковыми глазами,

фигуристая и задорная; ну, не совсем такая же задорная, как обычно, из-за болезни, но всѐ равно

супер-секси. Из нас, должно быть, получилась странная парочка: стильная студентка, похожая на

маскирующуюся кинозвезду, и еѐ долговязая младшая сестра, похожая на фонарный столб в

шортах.

Как бы я хотела быть на неѐ похожа. Пыталась, но без толку. Ну нет во мне нужной

привлекательности. А она, лишь наклонившись за флейтой, сорвала шквал аплодисментов от

группки проходящих мимо строителей. Впрочем, как только зазвучала еѐ версия "Желтой

субмарины", они поспешили своей дорогой. Видимо, даже у строителей чувствительный слух.

– И всѐ-таки, что мы имеем на данный момент?– с надеждой спрашивает она.

Я заглядываю в открытый футляр для флейты у наших ног.

– Две обертки от Starburst, жвачку и штрафной талон.

– Ох.

– Но один парень неподалеку продолжает на нас пялиться. Вон там, видишь? Если повезет,

возможно, он даст нам фунт или даже больше.

Она вздыхает и на мгновенье кажется уставшей.

– Этого вряд ли хватит на билет в Корнуолл. Если так пойдет и дальше, я никогда не

увижусь с Джесси. Давай исполним "Эй, Джуд". Моѐ последнее выступление "должны услышать,

ему должны поверить", помнишь?

Я ухмыляюсь. Конечно же, я помню эту цитату из школьной стенгазеты. Хотя сомневаюсь,

что в виду имелось именно то, о чем подумала Ава. И я начинаю понимать, почему ей не удалось

выманить сюда никого из своих друзей, прежде чем она попросила меня.

Ава делает несколько пробных вдохов, затем начинает вытягивать первые ноты. Я бью в

свой бубен так хорошо, как только могу, стараясь никому не попадаться на глаза. Я думаю, что

должна "взять грустную песню и сделать еѐ лучше", но это выше моих музыкальных

возможностей. Мне нужно просто сделать еѐ громче.

Тем временем парень, стоявший неподалеку, медленно приближается. И вдруг мне

приходит в голову, что он может быть полицейским в гражданской одежде, если полицейские в

гражданской одежде носят кожаные жилетки и ходят с оранжевыми рюкзаками. Возможно, мы

играем в неположенном месте, и он собирается нас арестовать. Или ещѐ хуже – он похититель-

вымогатель, высматривающий жертву.

Слава богу, я занималась дзюдо в последнем классе начальной школы. И на такой случай

даже мой рост пришелся бы как нельзя кстати. В то время как Аве досталась внешность кинозвезды

от мамы, я полностью унаследовала гены нашего длинноногого и тощего отца, который ростом под

два метра, не говоря о безумной шевелюре, которой он тоже меня наградил, наряду с

колосящимися сросшимися бровями. И хотя до папы я ещѐ не доросла, но однозначно буду повыше

Парня в Кожаной Жилетке. Уверена, что смогла бы завалить его в рукопашном бою, если бы

пришлось. Конечно, если только он тоже не занимался дзюдо.

Я оглядываюсь вокруг, но Аву не замечаю. Затем обнаруживаю, что она сидит на мостовой,

склонив голову на колени.

– С тобой всѐ в порядке?– спрашиваю. Ей определенно нужен завтрак плотнее.

– Да. Просто захотелось передохнуть. "Эй, Джуд" играть намного сложнее, чем мне

запомнилось. Кстати, я уже давным-давно закончила. А ты уже минут пять гремишь своим бубном

одна.

– Да ну? – Уверена, она преувеличивает. Надеюсь, она преувеличивает. Я перестаю

греметь. – Я наблюдала за вон тем парнем. Тебе не кажется, что он полицейский? И что это он

держит? Уж не рацию ли?

Ава прослеживает за моим взглядом:

– Нет, думаю это камера. Ого! Да это может быть скаут.

Она вскакивает на ноги, чтобы выглядеть лучше.

– Не думаю,– говорю я,– он выглядит постарше и не носит галстука.

Ава закатывает глаза:

– Я имею в виду модельного скаута, а не бойскаута, тупица. Где-то здесь рыскает Лили

Коул.

– Лили кто?

– Известная супермодель. Ты хоть что-нибудь знаешь о моде, Тед?

– Мама говорит что голубой и зелѐный – отвратительное сочетание, но я всегда думала

что...

Она прерывает меня, тыкая локтем в бок.

– Эй! Он идѐт к нам. Веди себя естественно.

– О, нет. Он полицейский. Носом чую. Мы в шаге от судимости. – Ну, Ава, по крайней

мере, точно. Я ещѐ слишком молода. К тому же, "Эй, Джуд" в еѐ исполнении – преступление

гораздо более тяжкое, чем моя игра на бубне.

– Привет, девчонки,– говорит молодой человек с обезоруживающей улыбкой,– как

жизнь?

– Хорошо,– с напускной скромностью отвечает Ава. Она бросает на него взгляды из-под

своих длиннющих ресниц, пока я пытаюсь вспомнить тактику обороны и защитные приемы.

– Меня зовут Саймон, и я из модельного агентства. Не против, если я сделаю снимок?

– О, не думаю, – Ава заливается румянцем,– я не совсем...

– Вообще-то, я имел в виду тебя,– говорит Саймон, глядя мимо неѐ.

Ава переводит взгляд на меня. А ведь Саймон несомненно смотрит в мою сторону. Нет,

этого не может быть. Я тоже растерянно пялюсь на него. Он заглядывает прямо мне в глаза и

расплывается в ослепительной улыбке.

– Я наблюдал за тобой, и ты великолепна. Не думала стать моделью?

Что? Великолепна? Я? Моделью? Нет.

У меня кружится голова. Это наверняка какой-то розыгрыш. Подозреваю, нас снимает

скрытая камера. Интересно, Ава тоже замешана? Я бы сказала, она озадачена. С какой стати

Саймон обращается к плоскогрудой страшилке со сросшимися бровями, когда рядом стоит

красотка с лицом звезды экрана?

Он не сводит c меня глаз. Наверное, нужно что-нибудь сказать, но у меня пересохло во рту.

Я качаю головой.

– Тебе стоит подумать над этим,– продолжает он. Роется в кармане ультрамодных чѐрных

джинсов и протягивает мне визитку. На ней логотип – заострѐнная буква М внутри бледно-

голубого круга. Он говорит мне название агентства, но я почти ничего не воспринимаю из-за шума

в ушах.

– Присмотрись к нам. Сколько тебе, если не секрет?

Во рту всѐ ещѐ сухо.

– Пятнадцать,– говорит ему Ава уже не столько растерянно, сколько настороженно,– она

слишком маленькая. Видишь ли, мы наслышаны о людях вроде тебя.

На мгновенье он кажется растерянным.

– Вообще-то нет,– говорит он,– пятнадцать – в самый раз. Для подиума рановато, но мы

работаем даже с четырнадцатилетними. Приходи на собеседование. Приводи родителей. Мы –

одна большая семья. Как насчет фото?

Он снова берется за камеру Polaroid. Она больше обычной и предназначена для

моментальных снимков. Интересно, что они собой представляют?

– Нет, нельзя,– говорит решительно Ава.

– Ну, так хотя бы скажи, как тебя зовут,– говорит он, в очередной раз ослепляя меня

улыбкой.

– Тед,– отвечаю я хриплым голосом,– Тед Траут.

– Траут? Серьѐзно?

Я киваю, но есть ли во всем этом хоть капля серьѐзности? Я жду, когда же выскочит

съѐмочная группа, где бы она не пряталась, и вся улица покатится со смеху.

– Было приятно познакомиться,– говорит он,– и подумай об этом. Позвони нам. В тебе

что-то есть.

Он, наверное, подумал, что я дура. Когда он отвернулся, магия исчезла. Теперь на YouTube

должно появиться видео: человек-шпала думает, что она Кейт Мосс. Но со временем

головокружение проходит, жужжание в ушах стихает, и всѐ заканчивается. Саймон растворился в

толпе; и не стой надо мной Ава и не смотри на меня так, будто у меня выросла вторая голова, я бы

подумала, что мне всѐ это привиделось.

Глава 2.

Отойдя от шока, Ава кладет флейту и крепко меня обнимает.

– Всѐ хорошо? Послушай, бросаем это дело и идем домой.

Я киваю. Меня трясет. Все это слишком странно.

– Думаешь, он надо мной подшутил? Чего он от меня хочет?

– Мне кажется, он кидала,– говорит Ава, рассерженно глядя ему вслед,– таких кругом

полно. Подходят, говорят, что ты могла бы стать моделью, не успеешь оглянуться, а они уже

требуют пятьсот фунтов за фотки. И исчезают.

– Откуда ты об этом знаешь?

– В прошлом году такое приключилось с одной девчонкой по имени Холли. Ей пришлось

отказаться от поездки во Францию на соревнования по волейболу, так как она потратила все деньги

на эти фото. Оказалось, от них было мало толку, но было уже поздно.

– Какой кошмар!

– Да уж. Но будь спокойна, ты в безопасности. Ну же, пошли.

Я с благодарностью смотрю на неѐ.

– А как же деньги? Может, ещѐ песню?

– Нет, все нормально. В любом случае, я устала. Плохо спала.

– Ночью у тебя снова поднималась температура?

Ава кивает, потирая шею. Она кажется немного опухшей.

– И я опять вспотела. До утра пижама промокла насквозь. Мама говорит, это все нервы

перед экзаменами.

– Не похоже, чтобы ты нервничала.

– Я и не нервничаю.

По ней и правда не скажешь, что она нервничает. Ава не восприимчива к стрессу. В то

время как я переживаю его за нас обоих.

Мы собираем свои вещи и направляемся к метро. Теперь, когда мы уже не торчим перед

толпой незнакомцев, я могу, наконец, расслабиться и получать удовольствие. Не часто выпадает

шанс прогуляться по городу со старшей сестрой. Карнаби Стрит заполнена ультрамодными

бутиками с яркими витринами и кафешками с уличными террасами. На углу стоит группка

продавщиц из Либерти в элегантной чѐрной форменной одежде с ярко-красными губами. Видимо,

заскочили выпить кофе во время обеденного перерыва. Интересно, осознают ли они как круто и

утонченно выглядят?

Ава снова проследила за моим взглядом.

– Счастливицы. Прикинь, я стану такой через несколько недель.

– Серьѐзно? Ты подала заявление на летний период работы в Либерти?

– Не совсем, – сказала она. – В Константин и Рид.

Она делает паузу, предвкушая мое изумление. И я бы непременно изумилась, если бы

имела хоть малейшее представление о "Константин и Рид".

– Куда?

– Да ладно тебе, Ти. Это самая большая фэшн компания в Америке. Они открывают свой

первый бутик в Великобритании в июле. Все только об этом и говорят.

– Я не слышала.

– Какая неожиданность,– говорит она и скептически вздыхает, глядя на мой вариант

сочетания футболки и шорт.

Ава – главная модница в семье, а я... скажем так, обычная. У меня разносторонние

интересы. Деревья. Рисование. Музыка (в исполнении настоящих музыкантов). Люди. Но не

шопинг. Для меня это слишком сложно. Поиск джинс подходящей длины – мой ночной кошмар.

– Вообще-то, эта вещица из "Константин и Рид",– говорит Ава, указывая на свою сумку в

зеленую и белую полоску, с логотипом со змеей посредине,– Джесси купил мне еѐ на день

рождения через Интернет. Магазин открывается в Найтсбридж и мы с Луизой уже подали

заявления. Там и зарплата приличная, и скидка предоставляется. Если нас возьмут, я смогу

позволить себе как минимум две недели сѐрфинга с Джесси в августе, а Луиза сможет оплатить

уроки вождения. Это было бы замечательно!

– Хочешь сказать, нам вообще не обязательно было сейчас выступать?

Она кажется смущенной:

– Ну, пока неизвестно, возьмут меня или нет. Кроме того, весело же было.

По выражению моего лица она видит, что последние полчаса своей жизни я назвала бы

какими угодно, только не "веселыми".

– Знаешь что, забирай всю выручку себе, в качестве компенсации за приставания того

странного типа.

– Выручку? Мы же ничего не заработали.

– Ага! Тут ты как раз ошибаешься. В одной из оберток осталась конфетка. Клубничная.

Твоя любимая. Дарю.

Она протягивает еѐ мне при входе в подземку. Конфета тѐплая, липкая и наполовину

распечатанная. Я кладу еѐ в карман шорт к визитке кидалы Саймона. По крайней мере, нас не

арестовали.

Всю дорогу домой, стоя в переполненном вагоне метро, пока Ава улыбается мужчине,

уступившему ей место, я пытаюсь понять, почему именно на меня пал выбор Саймона.

При входе в нашу спальню на стене висит старая рамка с нашими с сестрой фотографиями. В

основном, мамиными любимыми. Иногда и Ава добавляет что-то от себя. Каждый снимок я помню

наизусть.

В верхнем левом углу маленькая я у Авы на руках. Ей два года и она, сидя в большом

зеленом кресле, гордо держит меня, как школьный проект. Темноволосая милашка с длинной

чѐлкой над большими фиалковыми глазами. Сури Круз в ясельном возрасте, разве что не в

дизайнерских туфлях. А я пухлая. И лысая. И реву. Вообще, не понимаю, почему мама выбрала

именно это фото.

Посередине висят школьные фотографии. Ава выглядит как настоящая королева красоты. Я

же похожа на испуганный шарик. На следующей фотографии что-то изменилось. Тут мне десять.

Как раз в то время я начала заниматься дзюдо. Теперь я похожа на целеустремленный шарик.

Фотки с вечеринок: мы с друзьями на различных днях рождениях обнимаем друг друга за плечи.

Вот мне двенадцать, и я начинаю вытягиваться. Теперь мои друзья обнимают меня уже за талию.

Нижний правый угол был заполнен относительно недавними фотографиями с семнадцатилетней

Авой. Я сутулюсь, чтобы наши с сестрой глаза были на одном уровне. Со стороны я похожа на

вопросительный знак – каждый раз, когда мама ловит меня на этом, грозится записать на балет.

Ава же выглядит как юная Элизабет Тейлор. Она столько талдычила об этом, что мы нашли

Элизабет Тейлор в интернете, а она была хорошенькой. У неѐ были такие же фиалковые глаза,

темные вьющиеся волосы, с таким же особым блеском, и безупречные формы. Потом я загуглила

других кинозвезд того времени: Аву Гарднер, Вивьен Ли, Джейн Рассел. Моя сестра немного

похожа на каждую из них, только с лучше подведенными глазами.

Я знаю, что такое настоящая красота. Я росла рядом с ней всю жизнь и... либо Саймон был

под кайфом, либо он принял меня за самую наивную дурочку всех времен и народов.

Глава 3.

Мы возвращаемся в свою квартиру в южной части Лондона, и Ава направляется прямиком

в нашу комнату, чтобы спрятать флейту, и, судя по шуму, приступает к подготовке к экзаменам. Я

собираюсь последовать еѐ примеру – у меня тоже экзамены на носу – но человек, генетически

ответственный за мою странную внешность, зовѐт меня из спальни, где он работает за

компьютером. Как только я вхожу, он тут же вскакивает с места и обеспокоенно смотрит на меня

из-под густых сросшихся бровей.

Папа, высокий, с растрѐпанными волосами и мыслями только о работе. Он похож на

сумасшедшего профессора, которым мог стать, если бы его университет вдруг не уволил половину

кафедры в целях экономии средств. Чтобы быть точнее, он словно безумный профессор,

скрещѐнный с нетерпеливым колли. У него столько нерастраченной энергии. Он тратил еѐ в

лекционном зале, вдохновляя своих студентов прелестями Английской Гражданской войны.

Сейчас он проводил большую часть времени дома за написанием рассказа о роялистах и

круглоголовых или занимался поиском работы. Я уверена, что он в прямом смысле начнѐт

вырабатывать электричество, если в ближайшее время не займѐтся чем-нибудь. Возможно, мы

сможем использовать его для электропитания квартиры.

Его обеспокоенный вид пугает меня. Мой отец из тех, кого лучше не оставлять наедине с

электроприборами и вообще с любой техникой. Поэтому я предпочитаю "помогать" ему в таких

делах. В противном случае, как правило, не обходится без пострадавших.

– Как ты, любимая? – невинно спросил он.

– Нормально, – я пытаюсь сдержать волнение, – а что случилось? – Он шаркает носком по

ковру. Я принюхиваюсь, нет ли дыма, но воздух в комнате достаточно чистый. Значит, на сей раз

ничего не взорвалось. И это радует. – Так… что случилось?

– Ну, в общем, я решил постирать белье, пока мама на работе. Постель твоей сестры опять

мокрая. Уже второй раз за неделю. У неѐ ж там не джакузи?

– Она сказала, что сильно вспотела ночью. А, ну и у неѐ немного припухла шея.

– Так или иначе,– кивает папа, снова выглядя виноватым,– я немного отвлѐкся и что-то

сделал с ними.

Это звучит плохо. Очень плохо.

– Ты что-то сломал?

– Не совсем.

Он продолжает шаркать носком по ковру.

– Хочешь мне что-то показать?

Он кивает. Как провинившийся ребенок, он ведет меня через всю квартиру на место

преступления, которым оказывается ванная комната со стиральной машиной. Над ванной висит

сушилка с развешенным бельем. Пока все нормально. Только вот, я не узнаю некоторых вещей.

Они выглядят знакомо, но маленькие, как кукольная одежда.

– Извини, любимая.

Я лучше приглядываюсь. Ох. Две мои школьные юбки. По крайней мере, были ими.

– Температура предварительной стирки была слишком горячей. Тут все немного сжалось.

Не понял вовремя.

Я смотрю на папу. Он усмехается.

– С ними все будет хорошо, правда? Я имею в виду, ты тощая, как палка. Ты стручок

фасоли. В любом случае, Ава позволит позаимствовать еѐ вещи.

– Да, пап. А ещѐ позвонит Рианна и попросит меня спеть с ней дуэтом.

Мой отец, может, и специалист по Английской Гражданской Войне, но в истории

собственной семьи – ни бум-бум. Забыл, что ли, как четыре года назад я проходила стадию

увлечения нарядами Авы, и она РАЗ И НАВСЕГДА запретила мне одеваться, как она, и брать еѐ

вещи? Недавно она делала исключение для iTunes, но школьная форма? Очень сомневаюсь.

Некоторое время мы молча стоим у сушилки. Мы оба думаем, что до того, как папа потерял

работу, это вообще не было проблемой. Мы бы просто пошли в "Marks & Spencer" и накупили бы

новых юбок. Но сейчас у нас нет такой возможности. У папы слишком высокая квалификация для

большинства вакансий. Неизвестно, насколько хватит его выходного пособия, так что каждая

копейка на счету. Поэтому у нас с Авой и нет больше карманных денег. Он чувствует себя

виноватым,

но

я

не

знаю,

что

сказать,

и

поэтому

молчу.

Тем не менее, он чувствует мою неуверенность по поводу Авы.

– Послушай, если хочешь, я сам еѐ попрошу.

– Спасибо, пап.

Но это ему не удается, по крайней мере, не сразу. В конце-концов мы находим еѐ в

гостиной, спящую на стопке нетронутых тренировочных тестов.

Она спит беспробудным сном и спустя час, когда возвращается с работы мама, гламурная,

как никто другой, в зеленой нейлоновой рубашке-поло и брюках под цвет – что на маме, как ни

странно, смотрится ну очень эффектно. Только представьте себе Элизабет Тейлор средних лет в

зеленом нейлоновом брючном костюме.

На сегодняшний день именно благодаря маме мы держимся на плаву. Это была еѐ идея –

переехать из нашего прекрасного старинного дома "Роуз Коттедж" в Ричмонде, чтобы сдавать его в

аренду, а себе подыскать жилье поскромнее. Она устроилась на работу в местный супермаркет, к

тому же периодически подрабатывает по специальности – переводчиком. И ещѐ она, как и раньше,

для нас готовит. Возможно потому, что боится, что папа сломает духовку.

– Скоро ужин,– говорит она и показывает полный пакет свежих овощей, купленных по

пути домой, – Тед, накроешь на стол? Возьми на помощь Аву. Будь добра.

Она нежно будит Аву, которая кажется удивленной тем, что заснула.

– О, привет, мам. Наверное, я потом этим займусь,– говорит Ава и зевает, глядя на

незаполненные бланки, – а сейчас собираюсь пойти к Луизе, рассказать о Карнаби Стрит.

– Нет, не собираешься – твѐрдо говорит мама. – Ужин – это святое, ты хорошо это

знаешь.

– Но я могу чем-нибудь перекусить у Луизы.

– Пакет чипсов и сырое песочное тесто не считается "чем-нибудь"– настаивает мама.

Ава выглядит надутой. Они спорят об этом несколько раз в неделю. Ава заявляет, что мама

замедляет рост еѐ социальных навыков; мама говорит, что если она не будет есть приличную пищу,

она замедлит свой рост. Я оставляю их за этим занятием. Мама научилась готовить франзузскую

кухню, работая по молодости в ресторане в Лионе. Я бы не пропустила еѐ ужин, даже если бы мне

заплатили.

Я только хотела бы накрывать стол побольше. После того, как сдали наш дом в аренду, мы

переехали в эту квартиру над туристическим магазином на главной дороге в Путни, в двух

остановках от школы. Без сада. Всего лишь с двумя спальнями, так что нам с Авой приходится

делить комнату на двоих. (Она рыдала.) С зелеными стенами. Коричневой мебелью. И крошечной

кухней. Поэтому я раскладываю столовые приборы на маленьком складном столике у стены

гостиной.

По крайней мере, он у окна. Видно дерево – ясень – в грязном, застроенном дворе между

нами и домом сзади. Каждый день я ищу признаки начала роста листьев и изменения цвета. Я

скучаю до боли по просторам парка Ричмонд. Сейчас май, поэтому перистые листья ясеня уже

полностью сформировались и начинают шелестеть под лѐгким вечерним ветерком. Сегодня

вечером я не задергиваю занавески, чтобы постоянно наблюдать за тем, как меркнет дневной свет.

Родные присоединяются ко мне один за одним: мама с тарелкой рататуя, папа, несущий

большую салатницу, и моя сестра, несущая обиду.

– Я в порядке, мам, честно. Почему бы мне не пойти позже?

–Ты спала за столом, когда я зашла. Думаю, тебе стоит лечь пораньше.

–Это был освежающий сон. Сейчас я в порядке.

–Пойми, я беспокоюсь о тебе.

–Пойми, не стоит.

– Ладно, – Папа поспешно прервал разговор, – расскажи нам об утреннем представлении.

Как всѐ прошло?

– Не так удачно, как мы надеялись, – вздыхает Ава, – К Тед прицепился мошенник с

камерой, она что, не рассказывала? Кстати, Ти, может хватит уже любоваться собой?

Я смущѐнно оглядываюсь. Да, я присматривалась к своему отражению в окне. Просто

вспомнились слова кидалы Саймона, и я решила посмотреть, ничего ли не изменилось. Но нет. На

месте бровей – по-прежнему белобрысые гусеницы, на голове – недовитое гнездо. То же круглое

лицо с широко посаженными глазами и почти бесцветными ресницами. Когда мне было

одиннадцать, Дин Дэниэлс сказал, что я похожа на пришельца. Это было перед скачком роста.

Потом он стал называть меня Пятницей. Сокращенно от Чумовой Пятницы, что расшифровывается

просто Чума. Классный юморист – в этом весь Дин. А я – его любимый источник поводов для

шуток.

– Нет, – говорит папа. – Мы говорили о... других вещах. Что за мошенник?

Ава закатывает глаза и рассказывает ему историю о Холли и пяти сотнях фунтов. Он

выглядит шокированным.

– Они действительно убедительны, эти люди, – Ава пожимает плечами. – Они дают

объявления в местных газетах и в Интернете. Говорят, что вы выглядите совершенно потрясающе,

и вам нужно просто заплатить за некоторые фотографии или обучение, или что-нибудь другое. Они

взимают с вас целое состояние, а потом – бац!

– Что?

– Ничего не происходит.

– И это "бац"? – спрашиваю я. Ничего не происходит не звучит, как "бац", для меня.

– Они сбегают с твоими деньгами, а ты не получаешь никакой работы. "Модельные google-

мошенники". Их миллионы.

– Ты ни за что ему не заплатила, да? – спрашивает мама, закрывая рот рукой.

– Нет, конечно нет.

– И они выбрали Тед? – спрашивает папа с удивлением.

Спасибо, пап.

– Не волнуйся, дорогая, – говорит мама мне, обнадеживающе похлопывая по руке. – Мы

бы никогда не позволили тебе пройти через это. Ни в коем случае наша дочь не попала бы в лапы

модельного бизнеса, правда Стефан?

– Что? – переспрашивает папа. Он был в милях отсюда, переводя взгляд с меня на Аву и

обратно – от чудачки к великолепию – и нахмурился в замешательстве.

– Я сказала, – повторила мама. – Что мы никогда не позволили бы ей пройти через это.

Всѐ это – наркотики и анорексия, да?

– Хм, ты права, – говорит папа, по-прежнему не слушая. – Мэнди, любовь моя, ты

обращала внимание на шею Авы? Я сравнивал еѐ с шеей Тед только что. Там настоящая шишка.

– Мои гланды увеличиваются, – бурчит Ава, осторожно прикасаясь к шее. – Так было на

протяжении многих лет. О, хотя сейчас они стали больше.

– Боже мой, ты прав, – говорит мама, внимательно вглядываясь. Затем она кладет вилку с

мрачным взглядом. – Никакой школы завтра утром, Ава Форель. Я отвезу тебя к врачу.

– Но, ма-ам, у меня волейбол завтра утром!

– Серьѐзно. Придѐтся пропустить его. Только один раз — я уверена, что никто не будет

возражать.

– Могу я одолжить твою юбку, если она тебе не нужна? – быстро спрашиваю я.

Ава поднимает бровь, чтобы напомнить мне о наших многочисленных разговорах на эту

тему. Тогда это было бы "нет".

Я жду папиной поддержки, но он уже забыл. Его мозг всѐ ещѐ в другом месте.

Мама ловит мой взгляд. Она ещѐ не знает о стирке и думает, что я сержусь за то, что папа удивился,

что мошенник подкатил ко мне, а не к Аве.

– Милая, никогда не забывай, – говорит она. – У тебя есть своя внутренняя красота. Я

всегда буду тебя любить.

– Отлично. Спасибо, мам.

Я была почти в порядке и до этого, но, когда родная мать начинает говорить вам о вашей

"внутренней красоте", вы знаете, что официально обречены.

Глава 4.

Две недели спустя я демонстрирую сумочки в Париже.

На самом деле, конечно же, нет. Сегодня понедельник, и я на репетиции хора в актовом

зале. Пою я так же отпадно, как играю на бубне, но моя лучшая подруга Дейзи почти все время

любезно заглушает меня своим вокалом в стиле Пинк. Кстати, у нас новый музыкальный

руководитель – мистер Андерсон, который прыгает, как шарик в лототроне, разучивая с нами хип-

хоп версии произведений Гайдна, Моцарта, или как сегодня – "One Direction" в манере "Debussy".

В целом выходит неплохо.

Мы с Дейзи, как всегда, стоим позади и можем перекинуться словечком между пением.

– Так ты принесла еѐ?

– Что? – спрашиваю я.

– Визитку, конечно.

Я рассказала ей вчера по телефону. Я до сих пор не могу до конца понять, что произошло.

– Нет. Еѐ не было у меня в кармане, когда я проверяла. Думаю, что потеряла еѐ.

Я вспоминаю бледно-голубой логотип с зубчатой линией. Я искала везде, но она пропала.

– А, может, он вернулся на Карнаби Стрит и наживается на очередной бедняжке? Ты даже

не представляешь, на что готовы пойти некоторые девицы, чтобы стать моделью.

– Нет. А на что?

– Ну, много чего. Позволяют втянуть себя в неприятности.

Она сердито хмурит брови. Дэйзи вообще часто хмурится. По всей видимости, родители,

выбирая ей имя при рождении, представляли себе некое сочетание природной добродетели с

белокурыми локонами и лучезарной улыбкой. В итоге они получили копну черных волос,

одержимость классическим инди-роком, и легко возбудимое чувство недовольства. Имя Венерина

мухоловка2 подошло бы ей гораздо больше. А маргаритки3 мне теперь всегда представляются

черными и колючими.

– Вчера вечером мама рассказывала, что дочь одной из еѐ подруг попалась на такую

удочку. Якобы проводился кастинг в рекламу тропических фруктовых соков. Нужно было

пройтись по гостиничному номеру в бикини. Когда она пришла, там уже толпилось множество

девушек, которых фотографировал парень. Однако, как выяснилось, никто не знал, кто он такой.

Не было никакой рекламы. Парнишке просто нравилось разглядывать девушек в бикини.

– Фу! Это отвратительно!

– Я знаю.

– Что ж, этот парень только спросил мой возраст, – говорю я. – Не думаю, что это

незаконно.

– А должно бы, – ворчит она, – подходить на улице к незнакомкам и фотографировать их.

– Но у него был действительно классный Полароид. Наподобие ретро. Хотелось бы мне

посмотреть, как из него выскакивает...

В зале становится непривычно тихо. Мистер Андерсон гневно косится в нашу сторону.

– Эй! Ты там! Мальчик в последнем ряду. Прекрати разговаривать и отвлекаться.

Все оглядываются. Сзади нет мальчика, только Дейзи и я.

– Да, ты, – продолжает он. – Высокий, рядом с девушкой с колючими волосами.

Как только до всех доходит, о ком идѐт речь, по залу пробегает волна хохота, и температура

моего лица повышается градусов эдак на пять.

– Вы имеете в виду Тед? – выкрикивает кто-то.

Мистер Андерсон кивает.

– Спасибо. Да, ты, Тед. Мальчик сзади. Последние пять минут ты постоянно отвлекался.

Пожалуйста, спустись.

Это несправедливо по многим причинам. Для начала, в основном говорила Дейзи. Я

стараюсь выполнить его просьбу, но не могу пошевелиться. Меня словно парализовало. А лицо,

наверное, горит так, что на него можно ориентироваться, как на маяк. Ведь я думала, что нравлюсь

мистеру Андерсону. Я думала, он был приятно удивлен моей регги интерпретацией «Аве Марии».

Мне и в голову не могло прийти, что он даже не знает, что я – девушка.

Дейзи подталкивает меня, округлив глаза.

– Прости, – шепчет она. Затем опускает взгляд на мои ноги, и на еѐ лице отражается

сочувствие. О, нет... я совсем забыла об этом.

2 Венерина мухоловка – хищное растение.

3 В англ. языке daisy – и женское имя, и название цветка маргаритка.

Непостижимым образом папа умудрился сжать юбку в длину, но не в ширину. В талии она

по-прежнему сидит хорошо, а вот длина еѐ изменилась. Очень сильно изменилась. Длина – это

вообще громко сказано. Скорее, "коротина". Потому что юбка стала супер-мини. Настолько

короткой, что если заправить в неѐ рубашку, то она ещѐ и выглядывать будет снизу.

– Всѐ будет в порядке, – неубедительно говорит Дейзи.

Я смотрю на неѐ. А затем на свои ноги.

– Я жду, – вздыхает мистер Андерсон, постукивая ногой.

Постепенно чувствительность возвращается. Ощущая себя живой неоновой палочкой, я

спускаюсь между рядами хихикающих певунов. Затем пересекаю сцену актового зала и подхожу к

мистеру Андерсону, сидящему за роялем. И стою, слегка покачиваясь. Единственное, что держит

меня на ногах – понимание, что ему будет гораздо более неловко, чем мне.

– Это понятно, – говорит голос с первого ряда. Это Дин Дэниелс, естественно. Классный

шутник и подражатель звездам Х-фактора. – У неѐ нет груди. Мальчишеское имя. Легко

ошибиться, сэр. Но она, безусловно, девушка: вы можете сказать это по цвету еѐ трусиков.

Что? Я смотрю вниз в панике. Какого цвета трусики я одела? Как он мог их увидеть? Юбка

так коротка? Я дергаю еѐ вниз до упора, а половина хора взрывается смехом.

О, великолепно. Спасибо, Дин. День становится таким прекрасным.

– Э-э, я вижу, – грубо бормочет мистер Андерсон. – Достаточно с вас, Дин. Прощу

прощения, э-э, Тед, да?

– Сокращенно от Эдвина, – шепчу я.

– Верно. Эдвина. Не делайте так больше... разговоры, это... Возвращайтесь на свое место.

Хм, напомните, на чѐм мы остановились?

– Любование бельем Пятницы, – сказал голос из второго ряда, недостаточно громко,

чтобы услышал мистер Андерсон, но достаточно для усмешки Дина.

Это Кэлли Харвест, самодовольно сидящая в облаке пышных волос и фирменного парфюма

– Сияние от Бритни Спирс. Я могу чувствовать запах отсюда. Я уверена, что он всегда будет

напоминать мне об этом моменте. И мне хочется заболеть.

Кэлли ухмыляется Дину. Я избегаю смотреть кому-либо в глаза, пока прокладываю путь

обратно к моему месту сзади, интересно, кому в идеальном мире я бы отомстила первому: Кэлли,

папе, Дину, или Дейзи…

Дейзи выглядит достойной прощения, когда я сажусь рядом с ней, глаза жжет. Она даже

дает мне свитер, так что я могу прикрыть ноги. Я не могу видеть их прямо сейчас. Они выглядят

довольно глупо, даже в лучшие времена, – висящие спагетти на месте бедер, но в этот момент их

бесконечная худая бледность – это больше, чем я могу вынести.

Мистер Андерсон поднимает руки.

– Все поѐм "What Makes You Beautiful". С начала.

Остальные встают, чтобы спеть, пока я сижу на месте и жалею о том, что вообще пришла

сегодня в школу.

Почему у себя в голове, я – Тед Форель – порядочная экс-гимнастка, дружелюбная,

артистическая, верный сторонник Woodland Trust, в то время как для окружающих я "сзади

мальчик"? Или Чумовая пятница? Или, как сейчас, "девушка в трусиках"?

Они попадают в ноты. Один голос поет выше других, делая это в знаменитом стиле Гарри

Стайлса.

Дин. Если бы я могла отомстить всем, первым был бы он. Парня все любили, потому что он

всегда отпускал шуточки и смеялся. Он недурен собой, если вам случайно нравится прическа в

период раннего подражания Биберу. – Я случайно узнала, что Кэлли влюблена в него с Рождества,

и теперь он, вроде как, уделяет ей внимание. Он постоянно оборачивается, чтобы улыбнуться ей.

Если Дин на твоей стороне, всѐ прекрасно. Просто должна быть другая сторона, где всѐ

наперекосяк, и я на этой стороне. Я и все остальные уроды и неудачники. Но главным образом я.

Глава 5.

– А какого цвета трусики на тебе надеты? – спрашивает Ава. Мы едем на автобусе домой.

– Не в этом дело! Вроде лиловые, раз уж ты спрашиваешь.

Каким-то образом мне удалось занять место рядом с ней. Я хотела разделить с ней свою

боль, но она воспринимает это недостаточно серьѐзно.

– Держу пари, сейчас они серые, – говорит она. – Кажется, вся наша одежда становится

серой, когда папа принимает участие в стирке.

– Знаешь, всѐ это – твоя вина, потому что ты не дала мне свою юбку вчера вечером.

Она выглядит виноватой.

– Хорошо, ты можешь взять одну с изворотливым поясом.

– О, великолепно. Теперь уже слишком поздно.

– Ну, я всегда могу оставить еѐ себе.

– Нет! Я позаимствую еѐ, – быстро отвечаю я.

Есть дурное настроение и есть самосохранение. Я не глупая.

Она улыбается и выглядывает из окна второго этажа автобуса. Мое любимое место в

автобусе. Оно всегда занято, когда я пробую сесть там, но почему-то, когда Ава хочет, там

свободно. Это, должно быть, магия вуду или нечто вроде. Она всегда была такой.

Она царапает свою руку, и я замечаю пластырь возле еѐ локтя.

– О, врач делал тебе анализ крови?

– Угу, – говорит она, – и он хочет сделать мне биопсию шеи.

– Что это такое?

– Они втыкают иголку и высасывают то, что внутри, чтобы протестировать.

Она знает, как я ненавижу иглы, так что она говорит это, размахивая руками и с

выпученными глазами, нависая надо мной как сумасшедший ученый.

– Фу, отвали от меня! Звучит гадко. Ты, кажется, в хорошем настроении для того, кто

сдавал кровь.

– Было немного неприятно, – говорит она. – Мне пришло сообщение от «Константин и

Рид» сегодня утром. Я получила работу! Луиза тоже. Четыре недели работы продавщицей. Дольше,

если мы захотим. Так что лето устроено. – Она говорит это певучим, счастливым голосом. – Я

увижу Джесси. И я буду заниматься сѐрфингом. И получу скидку.

– Так нам не придѐтся петь на улицах!

– Это был полезный опыт, Tи, – говорит она, тыкая меня в бок. – Подумать только, теперь

ты можешь написать в резюме – профессиональный музыкант.

– У меня нет резюме.

– Ну, когда-нибудь будет.

Считается ли жвачка профессиональной платой?

Она снова выглядит сонной и кладет голову мне на плечо.

– Просто надеюсь, что они не зададут тебе слишком много вопросов в интервью. Все будет

в порядке. Поверь мне.

Она закрывает глаза.

Разные студенты заходят, чтобы найти свободные места в начале автобуса, видят Аву,

отдыхающую рядом со мной, и дружески машут мне. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь удержать

этот момент. Пять минут я не ―девушка в трусиках‖ – я ―сестра Авы Траут ‖. Может быть, это

делает меня временно классной. Я расслабляюсь и, наконец, перестаю краснеть. Между тем,

двойник Элизабет Тейлор рядом со мной начинает осторожно храпеть в мой воротник.

Оглядываясь назад десять дней спустя, сон был ключом к разгадке. Были и другие зацепки,

но мы упустили их. Мы все думали, что это сочетание переходного возраста, переезда, стресса из-

за экзамена, вируса. Вместо этого, мы беспокоились о тестах по математике и социологии, о сером

нижнем белье, об окончании книжной главы и недожаренном картофеле по-французски.

Затем как-то утром позвонил врач сказать, что готовы результаты биопсии. Мама и Ава

договорились забрать их после обеда, пока я была в школе. Я вообще об этом не думала.

По странному стечению обстоятельств, выходя из автобуса, я замечаю их, идущих домой от

врача. Я зову их, они оборачиваются и смотрят на меня.

Это первое июня. Прекрасный летний день. Белые клѐны вдоль дороги – ярко зелѐные,

листья выделяются на фоне кристально-голубого неба. Но лицо мамы серое, как наша коллекция

нижнего белья. Как и лицо Авы. Они не хотят разговаривать со мной. Ни единого слова. Это ... это

нехорошо. У меня так же шумело в ушах, когда я стала жертвой мошенничества на Карнаби Стрит.

Я хочу сказать что-нибудь, но я не могу придумать правильный вопрос, потому что я не уверена,

что хочу знать ответ. Я просто жду рядом с Авой, пока мама старается изо всех сил попасть

ключом в замок входной двери. Еѐ руки трясутся.

Небо не имеет смысла.

Вот что я думаю. Голубое небо не имеет смысла. Сегодня неправильно небо.

Папа ждет на верху лестницы. Я не знаю, позвонила ли ему мама от врача, или он просто

знал, но его лицо тоже серое. Он выглядит так, будто что-то тяжелое вот-вот упадет на него, и он

волнуется, что будет сбит с ног.

Мы каким-то образом оказываемся в гостиной и, не задумываясь, садимся за стол на наши

обычные места. Четыре серых лицах, в обрамлении голубого неба и ясеня, который радостно

качается в открытом окне, поймав летний ветерок.

Папа смотрит на маму. Что-то в выражении его лица заставляет меня взять его за руку.

– Это лимфома,– говорит ему мама.– Биопсия довольно точна. Им нужно будет сделать

больше тестов, но врачи думают, что Ава больна уже несколько месяцев. Месяцев, Стивен. А те,

другие анализы крови, показывали, что она в порядке...

Она пристально смотрит в стол. Еѐ руки до сих пор дрожат. Она говорит об Аве, как будто

той здесь нет, и что-то в Аве говорит, что в данный момент еѐ здесь нет. В еѐ глазах далекий,

отсутствующий взгляд.

– Что такое лимфома? – спрашиваю я.

Мама старается ответить, но не может.

– Это рак, милая, – говорит папа, удивляя самого себя звуком собственного голоса. – Я так

думаю. Да?

Мама кивает едва заметно, практически незаметно.

Но рак для стариков. Мамин папа умер от него два года назад. Рак убивает вас. У Авы не

может быть этого. Может быть, это просто очень сильный грипп. Или астма?

– Они посылают нас к детскому онкологу,– говорит мама, – У него есть окно в субботу

утром. Очевидно, он принимает больных на выходных, что хорошо. Не всегда удаѐтся попасть так

быстро, но кто-то отказался, и они не хотели терять время.

Она замолкает так же внезапно, как начала говорить, и смотрит из окна на дерево, как

будто она только что заметила его. Я пристально смотрю на шею Авы, точно так же, как делал

папа, когда впервые указал на опухоль. Когда ты смотришь, это очевидно. Быть может, это и есть

настоящая опухоль, о которой говорят в «Анатомии страсти»? Я чувствую, как моѐ тело холодеет.

Я не хочу никого беспокоить, но думаю, что собираюсь упасть в обморок.

Папа сжимает мою руку, чтобы поддержать меня.

– Не волнуйся, милая. Всѐ будет в порядке. Она будет в порядке. Не так ли, Ава, моя

дорогая? Да, Мэнди, любимая? Что ещѐ сказал доктор?

В папином голосе есть скрытый сигнал, который ясно говорит маме, что нам нужны

хорошие новости, и быстро.

Мама выходит из задумчивости и кивает.

– Он сказал, что это довольно распространено среди подростков, и они точно знают, что

делать. Он сказал, что человек в больнице, доктор ... я забыла его имя. Чѐрт. Доктор ... – Она

проводит ладонью по лбу и сдается в попытке вспомнить. – Как-то там. Во всяком случае, его

очень уважают, и он объяснит всѐ в субботу.

– Всѐ будет хорошо, верно? – уточняет папа.

Мама натянуто улыбается и ничего не говорит. Очевидно, врач не говорил, что всѐ будет в

порядке.

– Я иду спать, – говорит Ава, вставая и не смотря ни на кого из нас. – Разбудите меня

позже.

Три серых лица кивают. Когда она уходит, все молчат. Ветер продолжает дуть. Это

единственный звук в комнате.

Любимые фотографии Авы приклеены внутри к двери шкафа.

Она стоит на пляже в Корнуолле в гидрокостюме, сжимая в руках доску для сѐрфинга.

Рядом с ней мальчик с белоснежными волосами, мускулистым торсом и насыщенным золотым

загаром. Это Джесси, прошлым летом учивший Аву сѐрфингу, когда мы отправились отдыхать

неподалѐку от Ползиса. И влюбившийся в неѐ, но это вполне нормально. Ава все время имеет дело

с мальчиками, которые влюбляются в неѐ. Разница в том, что на этот раз это оказалось взаимно.

Джесси удивительно милый для того, кто настолько великолепен. Мама и папа были убеждены, что

их роман не продлится и несколько месяцев, ведь они не видели друг друга, не считая одного

выходного на Рождество, когда он приезжал в гости – но он до сих пор длится. Сейчас фото слегка

изорвано, потому что она регулярно принимается его целовать и гладить, несмотря на то, что у неѐ

есть такое же в телефоне, его она тоже гладит и целует. Я знаю.

Ава со своей лучшей подругой, Луизой Рэндольф, капитаном волейбольной команды. Они

в сочетающихся узких джинсах, кружевных кофточках и с дымчатым макияжем выглядят так,

будто собираются подписать контракт со звукозаписывающей компанией. На самом деле, думаю,

они собирались в боулинг.

Групповой снимок нескольких девушек в коротких юбках и свитерах, сжимающих клюшки

для хоккея на траве и улыбающихся. В центре Ава держит серебряный Кубок, который они

выиграли в прошлом году на Турнире среди Школ Южного Лондона. Команда собирается в

поездку в Бельгию в следующем семестре, если они смогут собрать деньги.

Это жизнь Авы: Джесси, сѐрфинг, волейбол летом, еѐ друзья, очаровательность, хоккей на

траве зимой – не говоря уже о выпускных экзаменах, которые она сдает в следующем году. Я не

думаю, что у неѐ есть время для рака.

Глава 6.

В субботу утром мы оказываемся в здании в центре Лондона, которое, как уверяет нас папа,

недалеко от Британского Музея. Мама холодно смотрит на папу. Нас не волнует, находится ли

здание на вершине Британского Музея или, скажем, в Лондонском Зоопарке. Это больница. Где

педиатры и онкологи принимают своих новых пациентов. Детские онкологи это врачи, которые

имеют дело с онкологическими заболеваниями у детей. Мой словарный запас растет с каждой

минутой.

Внутри оно огромное, полное блестящих этажей и знаков, указывающих на места, где люди

лечат множество болезней со страшными названиями, многие из которых я впервые слышала. В

коридорах улыбчивый персонал в красочной униформе спешит мимо семей с серыми лицами,

точно такими же, как у мамы и Авы, когда они впервые узнали. Как и все, мы выглядим

потерянными.

Мы тратим двадцать минут, чтобы найти коридор, где врач-консультант Авы, доктор

Христодулу, принимает пациентов. Несмотря на то, что папа – высококвалифицированный

академик, он, кажется, не может следовать простым указаниям.

Мы сидим в зале ожидания, избегая смотреть в глаза другим семьям. Машинально мама и

папа оглядываются по сторонам, чтобы найти что-нибудь почитать. Вы не можете быть

переводчиком с французского и бывшим профессором истории, если всю жизнь вы не читаете

почти все, что попадает вам в руки. Мама берет единственную газету. Папа уходит в журнал с

большим количеством записей, который, как оказалось, называется «Хорошее Домоводство». Все

равно он его читает. Возможно, он найдѐт несколько советов для стирки. Ава уже полностью

погрузилась в чтение старой копии «Мари Клер». Так что для меня остается только «Hello!». Я

скоро буду знать о красивых домах и неудачливых в любви жизнях второсортных знаменитостей

больше, чем когда-либо хотела или нуждалась. К счастью, врач-консультант управляется на пять

минут раньше графика. Голова медсестры появляется в двери зала ожидания, чтобы показать, что

можно войти.

Консультация идѐт как в тумане. Доктор Христодулу не так стар, как я ожидала, – на самом

деле моложе Папы, с гладким, без морщин лицом и чѐрными волнистыми волосами. Должно быть,

он закончил обучение очень быстро. Интересно, он действительно уже может быть

"высокоуважаемым экспертом‖. Но ради Авы, он должен быть.

Он объясняет, что тип еѐ лимфомы называется болезнью Ходжкина. Шишка у неѐ на шее –

не опухоль, как я себе это представляла, а увеличенные лимфатические узлы. Я не знала, что у нас

есть лимфатические узлы, но теперь я знаю, и у Авы рак. Как только они узнают, как далеко он

распространился, то начнут применять химиотерапию, много сильных лекарств, которые

несколько недель будут заполнять еѐ кровь, пока не избавятся от болезни. И если это не сработает,

они попробуют лучевую терапию.

Чудесно. Теперь нисколько не страшно.

– Но ты хорошо выглядишь, Ава, – говорит врач, улыбаясь. – Это хорошее начало.

Он не первый человек, который говорит, что Ава хорошо выглядит. Далеко не первый. Это

просто необычно в этих обстоятельствах. Она по-прежнему застенчиво улыбается, как будто

забыла, зачем мы здесь. Я думаю, что она пытается сосредоточиться. И он неплох сам по себе, как

и все детские онкологи. Я действительно должна перестать замечать такие вещи.

– Мой секретарь запишет вас на другие необходимые тесты. Это займет всего несколько

дней. Лучше сделать все тесты вместе.

Мама сморкается в платок; она уже использовала почти всю коробку, заботливо

поставленную рядом с ней. Я думаю, что мы все слегка влюблены в доктора Христодулу. Даже

папа выглядит не таким серым, как пять минут назад.

– И вы можете сделать так, что ей станет лучше? – спрашивает он, кашляя.

Врач немного колеблется.

– Я не могу давать никаких обещаний. Но я могу сказать, что лечение очень эффективно.

Более девяноста процентов наших пациентов полностью излечиваются.– Затем он обращает своѐ

внимание к Аве.– Сейчас, пока вы здесь, я хотел бы, чтобы наш флеботомист взял пробы. – Он

улыбается нашим бледным лицам. – Пробы крови. Это не займѐт много времени.

Следующее, что мы осознаем, мы снова в коридоре. Аву и маму отводят туда, где обитают

флеботомисты – где-то в подвале. – Папе и мне предлагают вернуться в комнату ожидания.

Я хочу поговорить с папой о последней части разговора – о лечении болезни. Девяносто

процентов успеха – это здорово, конечно. Это достаточно много в любом деле. Но у меня

предстоящий экзамен – математика, и я совершенно уверена, что если вы берете девяносто

процентов от ста, это значит, что десять процентов людей не всегда вылечиваются. Что с ними

происходит? Однако папа уже снова уткнулся в «Хорошее Домоводство». Он не совсем избегает

меня, но я могу сказать, что он не готов говорить. Эта мысль тоже приходила ему в голову.

Вместо разговора я беру брошенный рядом со старым местом Авы «Мари Клер» и листаю

его. В нѐм более ста страниц с совершенными, невероятными телами в бикини и туфлях на

высоких каблуках. О-го-го. Но мне нужно отвлечься. Любое отвлечение. Так что я решаю

прочитать страницу за страницей, пока мама и Ава не вернутся, или до тех пор, пока мой мозг не

расплавится – смотря, что произойдет раньше.

В «Мари Клер» огромное количество рекламы помады. Больше, чем казалось бы возможно.

И рекламы тональной основы. И духов. И сумочек. Я начинаю удивляться, как я прожила

пятнадцать лет жизни, не имея подходящей помады (я пользуюсь блеском для губ, если

вспоминаю, обычно забываю), или тональной основы, или духов (я занимаю у мамы или у Авы,

когда это может сойти мне с рук), или сумочки. Да, у меня правда нет собственной сумочки. У меня

есть небольшой холщовый рюкзак, который мне прекрасно служит. Или, по крайней мере, я так

думала. Может быть, у меня должна быть собственная сумка. Я начинаю чувствовать, что

разочаровываю индустрию сумочек.

Мама и Ава всѐ ещѐ не вернулись. Я продолжаю.

Тут статья на тему: "Как получить идеальное тело для пляжа". Другая статья о том, что

лучше – бикини или цельный купальник. И очень длинная статья, о том, как одна стареющая

блондинка просматривает свой гардероб с дизайнерской одеждой, объясняя, какая одежда для неѐ

особенная и почему. Я уверена, у неѐ много сумочек и ни одного холщового рюкзака.

– Что ты читаешь? – спрашивает меня папа.

Я поднимаю глаза.

– Это журнал о женщинах, у которых много одежды.

– Зачем?

– Зачем что?

– Зачем им много одежды?

Это справедливый вопрос, особенно от человека, у которого три рубашки и две пары

штанов. Я не уверена в ответе, поэтому возвращаюсь к началу статьи и читаю рекламную

аннотацию более внимательно: «Мой роман с модой: Кассандра Споук, основательница Модел

Сити, проводит интимный тур по гардеробу».

На картинке Кассандра Споук в своѐм кабинете. У неѐ пронзительно-голубые глаза,

загорелая кожа и шелковистые светлые волосы с идеально прямым пробором. Она в чѐрном

шелковом платье и на очень высоких каблуках. Позади неѐ весит логотип, который представляет еѐ

супер-агентство. Это зубчато-чѐрная M внутри бледно-голубого круга. Круг совпадает с цветом еѐ

глаз, и на самом деле он в форме C, как "City".

Ох.

Этот логотип, я уверена, такой же, как на той визитке, которую Симон-мошенник дал мне

на Карнаби Стрит.

Если только... может быть, он не был мошенником.

– Тед, ты в порядке? – спрашивает отец, нахмурившись.

Я тупо киваю и пытаюсь игнорировать всѐ чаще знакомый звук жужжания в ушах.

Я думаю, что отвергла контракт с легальным модельным агентством, принадлежащим

модной звезде. А моя сестра сдает кровь, чтобы понять, почему у неѐ на шее рак. Я чувствую,

будто мир перевернулся вверх дном. Я не уверена, что готова к этому.

Глава 7.

Остаток выходных проходит в тумане телефонных звонков, забытой еды, заброшенного

домашнего задания и бессонных ночей. Вернувшись в понедельник в школу, Дэйзи помогает мне

свыкнуться с новостями.

– Почему бы нам не выйти на улицу? – говорит она на первой перемене. – Такой хороший

день. Мы могли бы посидеть на пригорке.

Травянистый пригорок является частью ландшафта нового школьного кафетерия. Я следую

туда за ней, чтобы поговорить. Обычно мы сидим сами по себе, но сегодня нас постоянно

прерывает поток великолепных учеников, которые вдруг хотят поговорить со мной. Со мной!

Заметьте, я быстро возвращаюсь на землю, когда понимаю почему.

– Ты сестра Авы?

– Я слышал, у неѐ плохие новости, правда?

– Она здесь сегодня? Я не видел еѐ. Я немного волнуюсь, честно говоря.

– Передай ей привет от меня, хорошо? Вот мой номер, на случай если у неѐ нет.

Дэйзи сидит, вытаращив глаза на то, как они проходят мимо.

– Не могу поверить, что Шейн Мэттьюс пытается приударить за Авой в такое время –

бормочет она с отвращением. – Разве он не знает, что у неѐ есть парень? Кстати, что сказал

консультант? Она вернется в школу?

Я киваю.

– Ей просто нужно несколько дней, чтобы привыкнуть и сделать некоторые тесты. Он

сказал продолжать жить настолько обычно, насколько это возможно.

– Как будто ты сейчас чувствуешь себя нормально,– говорит Дэйзи, излучая сарказм.

Она права. Я даже не могу вспомнить, каково это – чувствовать себя нормально. Все, что я

чувствую сейчас – это пустота, пока мы ждѐм следующую порцию информации, чтобы

придумать, что делать дальше.

Этим утром в классе наш классный руководитель, мистер Уиллис, рассказал всем, что

произошло, пока я была отправлена к психологу поговорить о моих чувствах, что было пустой

тратой времени для нас обоих, потому что пустота – слишком сложное чувство, чтобы его описать.

Однако это добавило новое чувство – вину из-за чувства пустоты, вместо каких-либо других

чувств, которые у меня должны были быть. Можно было бы поговорить об этом, но я не стала,

потому что к этому времени было пора вернуться в класс, где на меня все уставились буквально с

открытыми ртами. Это было не лучшее начало дня.

Между тем более симпатичные мальчики проходят мимо травянистого пригорка, чтобы

засвидетельствовать своѐ почтение. Слава богу, что я сижу в одолженной у Авы юбке, а не в моей

микро-мини. Я чувствую себя как ходячая книга соболезнований и одновременно сайт знакомств.

Полагаю, я могла бы попытаться и описать это психологу в следующий раз, но я не думаю, что

именно это чувство она искала.

Звенит звонок. Я и Дэйзи встаем. У нас экзамен по математике. Я не могу себе представить,

почему они выбирают июнь, самый замечательный месяц во всем английском календаре, и каждый

год вашей школьной жизни заполняют его экзаменами.

– Кстати, как Ава справляется? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Она довольно тихая. Она кажется такой спокойной, но она, должно быть,

чувствует себя так ... как будто она избегает этого. Я слышала еѐ разговор с Джесси, как она будет

скучать по пляжу этим летом, но это всѐ. Хотя мама плачет каждые пять минут. И Папа случайно

сломал часы.

– А ты?

Я использую тот факт, что мы вошли в наш математический класс, как предлог, чтобы не

отвечать. Потому что, когда мы вернулись из больницы в субботу, я отвлеклась. Возможно, я

просто не хотела думать о плохих новостях, но я не могла не вспомнить тот логотип в «Мари

Клер», а Симон – не мошенник, он мне сказал правду на Карнаби-стрит.

Я пытаюсь разобраться в услышанном: «Вы не задумывались о том, чтобы стать моделью»,

– я все ещѐ не могу это сделать. Мама застала меня уставившейся на себя в зеркало в ванной и

спросила, нашла ли я прыщик. Я сказала: «Да, нашла», – это было проще, чем объяснять, что я

пыталась найти любое мимолетное сходство между мной и Кейт Мосс. Или с девушкой на обложке

«Мари Клер». Или кем-то из журнала, выглядящим как на картинке "до" в рекламе пластической

хирургии.

Я знаю, что это эгоистично, но я просто хочу знать, что имел в виду Симон, и почему он

выбрал из всех именно меня.

Ночью Ава не может заснуть. Не могу и я. Я слышу, как она постоянно ворочается в

постели на другой стороне комнаты. Еѐ кожа чешется и вызывает дискомфорт. Один из симптомов,

которому мы не уделили достаточного внимания – это жар и ночная потливость. Тело очень долго

пыталось ей что-то сказать.

– Тебе жарко? – шепчу я.

– Немного.

Тишина.

– Ава?

Ничего.

– Ты в порядке?

Медленный вздох.

– Как ты думаешь?

Снова тишина, пока я мысленно делаю заметку: не спрашивать мою сестру, в порядке ли

она. Когда-нибудь. Снова. Идиотка.

– Я могу что-нибудь сделать?

Она отодвинулась за тумбочку у кровати.

– Только не говори со мной об этом, хорошо? Поговори со мной о чѐм-нибудь другом.

Дерево обнимается? Последняя одержимость Дейзи? Я не знаю, – о чѐм-нибудь.

Ах, да. Хорошо. Я не собиралась говорить об этом, но так как она попросила...

– Э, на самом деле, есть кое что. Ава, что если тот парень, Симон, оказался бы настоящим?

– Какой Симон? – ворчит она сердито.

Я опираюсь на локоть и шепчу громче:

– Симон с Карнаби Стрит. Скаут. Что, если он в действительности имел в виду ту чепуху

обо мне? Что, если это не было аферой?

Раздается внезапное шуршание, затем щелчок. Зажигается светильник рядом с кроватью.

Ава сидит в постели и смотрит прямо на меня.

– Ты уверена?

– Нет. Я имею в виду, он, возможно, шутил или ещѐ что-то. Но его агентство существует –

Модел Сити. Я проверила их сайт. В нѐм работает та знаменитая девушка Изабель Каррутерс,

которая мелькает в журналах... я не знаю... не Лили Коул, но другие люди, о которых ты слышала.

– Что? Правда? Это никогда не приходило мне в голову.

– Большое спасибо.

– Извини. Просто ... В прошлом году Холли пошла на поводу у этих мошенников. И я

просто предположила, что...

– Я знаю, – вздыхаю я. Я не виню еѐ. Конечно, если бы он выбрал Аву, мы обе

предположили бы, что он настоящий.

– Наверное, хоть раз они должны быть настоящими,– она продолжает. – Или как бы они

находили людей? Ты знаешь, я мечтала о том, чтобы стать моделью. Немного. Тайно. До того как я

встретила Джесси.

– Правда?

– Да.– Она расплывается в улыбке. – Я и Луиза. Представь себе одежду ... макияж. Всегда

хорошо выглядеть. Прически. Встречи со знаменитостями. Путешествия на частных самолетах.

Практически, жить в Париже. Одежда...

– Ты уже говорила одежда.

– Я знаю. Практически жить в Милане. Практически жить в Нью-Йорке. Деньги. Одежда...

Это звучит очень утомительно. Вся эта смена нарядов, помимо всего прочего.

– Так что случилось?

– Ну, во-первых, я открыла сѐрфинг. После того, как почувствовала это удовольствие, с ним

ничего не может сравниться.

Она замолкает, явно вспоминая прошлое лето и свои ощущения.

– И?

– Ох, и Джесси сказал, что никогда не будет встречаться с моделью и через миллион лет.

– Почему?

Она задумывается на минуту.

– Он никогда не говорил. Я его не спрашивала. Он просто казался очень уверенным в этом.

Кроме того, он сказал, что, хотя я идеальна для него во всех отношениях, я слишком низкая для

модели. Нужно быть по крайней мере пять футов девять дюймов4 или выше, а я пять футов семь

дюймов5.

– Это странно. Джесси – парень-серфенгист из Корнуолла. Откуда ему это знать?

Она снова пожимает плечами.

– Не знаю. Он знает много странных вещей.

Еѐ глупая улыбка возвращается. Теперь она лихорадочно думает о сѐрфинге и о погоне за

Джесси. Затем выражение еѐ лица снова меняется, и она смотрит на меня задумчиво, склонив

голову набок.

– Но мы говорим не обо мне. Мы говорим о тебе. Если подумать, всѐ понятно. Один раз я

смотрела передачу про моделей, и там сказали, что девушки, которых выбирают необязательно те,

о ком вы думаете. Им нужны люди, которые ... необычные. Они должны особенно выглядеть. И

они упомянули минимальный рост. Ты, должно быть, пять футов и одиннадцать дюймов6.

– Итак, Саймон выбрал меня потому что я чудовищно высокая.

– И чудовищно худая. А он не сказал, что думает, что ты выглядишь великолепно?

– Нет. Он сказал "удивительно".

– Всѐ равно. Преодолей себя, Tи!

– Ты только что сказала, что я могу быть моделью!

Снова тишина. Ава что-то замышляет, пока оценивает свои идеальные ногти.

4 175 см.

5 170 см.

6 180 см.

– Да, в самом деле, – в итоге говорит она с растущим волнением в голосе. – Если бы этот

парень был настоящим, ты могла бы! Было бы так здорово. Ты могла бы получить много

бесплатных вещей и дать мне что-нибудь. Ты могла бы рассказать мне о знаменитостях, какие они

за сценой, приѐмах бизнеса...

– И принимать наркотики и заработать анорексию, – напоминаю я ей, думая о маме.

Она фыркает.

– Они не могут всѐ это делать. Кроме того, мама никогда бы не позволила тебе заработать

анорексию. Она практически пичкает нас, как будто у нас действительно анорексия. Во всяком

случае, ты ешь как лошадь. Если бы тебе пришлось прожить более двадцати минут без печенья, ты

бы свалилась.

Это правда. Однако Ава стала рассматривать другой изъян в плане: помимо того, что я не

так уж и красива, но клинически безумна – мама. Она полностью запретила мне даже попытаться

стать моделью. Я указываю на это.

– Я уверена, что смогу убедить еѐ, – говорит Ава, беспокоясь о своих ногтях. – Подумай о

деньгах, Тед. Линда Евангелиста не встает с постели меньше чем за десять тысяч долларов в день.

– Кто такая Линда Евангелиста?

– О, ради Бога! Во всяком случае, представь себе, что мама смогла бы сделать с десятью

тысячами долларов.

Я не могу. Я могу представить себе, что я могу сделать с десятью тысячами долларов –

разменянными на фунты, конечно. Я бы хотела получить обратно наш старый коттедж в Ричмонде.

Сад. Мое собственное пространство ... которое я не ценила, пока оно у меня было. Ох, и я хотела

бы купить пару школьных юбок. Длинных. И много нижнего белья.

– Но есть другой вариант, – намекает Ава. Я не уверена, что она сама верит, что для мамы

деньги будут значимым аргументом.

– Ох. Какой?

– Не говорить ей. Не с самого начала, во всяком случае. Пока ты не станешь супер-

успешной. Никто не будет против, если ты станешь супер-успешной.

– Блестящая мысль. Гениально, – говорю я. Я не часто саркастична с сестрой, но честно.

Это самая бредовая идея, которую я когда-либо слышала.

– Слушай. – Она садится снова, обхватив руками колени и положив голову на них. Она

выглядит обессиленной. Эти темные круги под глазами были ещѐ одним ключом к разгадке.

Кажется невозможным, что кто-то, с кем ты находишься каждый день может болеть раком, а ты

даже не видишь этого. И здесь мы говорим о том, чтобы быть моделью: должно быть мы обе

сумасшедшие. – Я собиралась быть... занятой этим летом. Приемы у врача и ... ты помнишь Нэн.

Химиотерапия это трудно. У тебя должно быть что-то забавное, чтобы думать об этом. Мы обе

должны иметь что-то. Ты не можешь положиться на меня в плане веселья.

Это верно. Я знаю, я полагаюсь на неѐ слишком много, но она всегда была там –

придумывая сумасшедшие вещи – и думаю, я просто привыкла к этому. Конечно, это раздражает

иногда, но я не хочу, чтобы что-то менялось. Определенно не так. Если психолог спросил бы меня,

что я чувствую прямо сейчас, я бы сказала, что расстроена, расстроена и напугана.

Наконец, Ава выключает свет, и я лежу в темноте, размышляя. Об Аве, обо мне, о Симоне.

О том, что у тебя отбирают целое лето, потому что отец заметил шишку у тебя на шее. О заработке

в десять тысяч долларов в день. Это правда возможно? И кто такая Линда Евангелиста, в конце

концов?

Глава 8.

На следующей неделе солнце становится жарче с каждым днѐм. В школе травянистый

холмик заполняется людьми, загорающими между экзаменами. Дома побледнели листья ясеня, и

он выглядит почти так же хорошо, как деревья в Ричмонде. Когда мама не работает, она полностью

погружается в книгу рецептов питательных летних салатов с красными фруктами и зелеными

листьями. Очевидно, темные цвета полны антиоксидантов, и они помогут Аве поправиться –

вместе с огромным количеством химикатов, которое начинают ей вводить. Лично я не вижу, как

несколько ягод малины собираются соперничать с химиотерапией, но мама готова попробовать всѐ

что угодно. Кажется, это еѐ способ выживания.

Папин способ: между маниакальными приступами написания книги и попытками починить

часы – исследование болезни Ходжкина в интернете. Мой способ ... глазеть из окна, в основном. В

школе Дейзи часто вынуждена меня толкать, потому что я не слышу, что она только что сказала.

Из всех нас Ава самая расслабленная. Для неѐ самая большая проблема – то, что у Джесси

двойка по большинству выпускных экзаменов и тренировка к большой парусной гонке, поэтому он

не может навещать еѐ. А так она удивительно хорошо справляется. Возможно, это

обнадеживающее отношение доктора Христодулу. Возможно, потому что все привлекательные

парни из класса помогают ей всякий раз, когда в школе дают дополнительные тесты. Может быть,

потому что она не сильна в математике. (Я до сих пор не могу вспоминать о десяти процентах, но,

возможно, она не замечает). Она просто хочет, чтобы всѐ продолжалось как обычно.

Через неделю после нашего фото-провала я прихожу домой после школы, а она шумно

спорит с мамой.

– Я не хочу, чтобы ты шла со мной!

– Но ты не можешь пойти сама, дорогая. Ты очень больна!

– Я этого не чувствую. И ты будешь везде плакать. Я ненавижу это!

– Я обещаю не плакать.

– Ты и сейчас плачешь!

Мама потирает нос.

– Нет. Послушай, дорогая, это очень важное назначение.

– Оно абсолютно обычное! – Ава громко вздыхает и видит меня в дверях гостиной. –

Скажи ей, Тед. Я просто должна забежать в больницу в субботу, чтобы проверить, все ли идѐт

правильно. Я сама могу справиться за пару часов. Она превращает это в важную экспедицию.

Под "всем", я думаю, она имеет в виду тонкие пластиковые трубки, которые ей вчера

вставляли в грудь, называющиеся линии Хикмана. Один конец трубки выведен, чтобы в еѐ кровь

могла поступать химиотерапия, которая начинается в понедельник. Фу... Отвратительно. На самом

деле, когда вчера вечером она мне это показала, то оно выглядело довольно аккуратно. Не так

плохо, как я ожидала, – немного напоминает наушники для мега-iPod, приклеенные к коже. Но всѐ-

таки... Неудивительно, что мама хочет пойти с ней проверить, что это работает.

– Эм...

– Я могу пойти пешком, мам. Могу поехать на метро. Эти трубки ничего не весят. Кроме

того, тебе нужно работать. Знаешь, Тед может пойти со мной. Что скажешь, Ти?

– Ну, вообще-то Дэйзи пригласила меня в...

Ава прикидывается виноватой. Это поддельное виноватое выражение, я знаю, даже не

предназначенное для того, чтобы заставить меня почувствовать себя виновной, но когда у твоей

сестры лимфома ...

– Хорошо, я пойду.

Мама вздыхает.

– Тогда ладно. Если ты уверена. Я знаю, ты не любишь, когда я беспокоюсь из-за пустяков,

дорогая.

Ава вздыхает.

– Вот именно.

Когда Аве поставили диагноз, всѐ, что мы хотели – новости, подробности и объяснения.

Затем пришли результаты тестирования, и, кажется, они просто ещѐ больше всѐ запутали. По-

видимому, болезнь достигла стадии 2B, что позволило определить, какой тип химиотерапии

применять и как долго. Но почему, например, лечение начинают на следующей неделе, а не в ту же

минуту?

Папа мгновенно воспользовался неизменной фразой из Гамлета ―Быть или не быть»7. Его

лицо было каменным, когда он это сказал, но Ава и я все равно смеялись. Мама не смеялась.

Иногда я сажусь с ним за компьютер, чтобы мы могли попытаться разобраться вместе. Эта стадия

7 «To be or not to be» звучит как «2B or not 2B».

показывает, насколько распространилась болезнь. Кажется, вторая стадия хуже, чем первая, но

гораздо лучше, чем третья или четвертая. Буква B, говорит о том, что Ава потеет ночью. У них для

этого есть буква, а у нас стиральная машина. Неважно.

Стадия 2Б. Для меня это звучит как место проведения музыкального фестиваля8. Я

вглядываюсь в экран отцовского компьютера в тот вечер, а слова кружатся у меня в голове, пока не

перестают что-то значить.

Наверно, Ава права, что последнее назначение – обычное дело. Когда мы попали в

больницу в субботу, все было совершенно по-другому. Ава теперь отлично знает, как куда пройти

по блестящим коридорам, и у медсестры занимает всего несколько секунд проверить линию

Хикмана и убедиться, что с местом ввода трубки все в порядке. Все готово к понедельнику, когда

ей введут первую порцию спасительных химикатов. Вот и всѐ. Мы всѐ сделали.

Снаружи небо всѐ ещѐ неправильное: синее и безоблачное. Дождя не было три недели. В

городе какая-то средиземноморская атмосфера, и улицы заполнены загорелыми ногами и

улыбающимися лицами.

– Пошли – говорит она. – Давай пойдѐм погуляем. Мы могли бы заглянуть в Британский

музей.

– Мы могли бы...

– Шучу. Есть несколько хорошеньких магазинчиков на Тоттенхэм-корт-роуд. Можем

прогуляться до Оксфорд-стрит.

Этот район города Авы, не мой. Я, как правило, иду туда, где есть сады и деревья,

например в Кью9, или в художественные галереи, как на Трафальгарской площади. Но приятно

бродить с Авой по городу под летним солнцем, смотря на витрины. В конце концов, стало так

жарко, что мы решили прогуляться по одной из боковых улиц, где есть тень.

Я восхищаюсь выбором французской выпечки в витрине пекарни, съедобным

совершенством, разложенным по цветам радуги, как вдруг Ава останавливается как вкопанная и

хватает меня.

– О, Боже мой!

Она показывает через дорогу. Мы стоим напротив уродливого дома. Простые кирпичные

стены. Небольшие окна. Ни одного магазина. Два человека с айфонами обмениваются сигаретами.

– Что?

– Видишь логотип?

Над обычной входной дверью висит знак: зубчатая черная М внутри бледно-голубой C. Ава

узнала его из сайта, который я ей показывала. Я помню его по визитной карточке Симона и из

«Мари Клер»: Модел Сити.

– Ты знаешь, мы можем просто войти, – говорит она.

Внезапно мне становится холодно. Я не знала, что у меня такое бывает, но видимо бывает.

– Нет, не можем.

– Мы здесь, Tи. Ты никогда не подавала ту анкету. Почему бы тебе просто не войти и не

спросить их?

Моя сестра сумасшедшая.

– И тогда они смогут высказать всѐ мне в лицо, – указываю я – ты, должно быть, шутишь.

– Они могут высказать, – говорит она, настаивая на своем, – за исключением одного из их

скаутов, который сказал, что ты выглядишь поразительно.

Она помнит точное слово. Поразительная. Единственное, что я понимаю: я мерзну,

несмотря на солнце. У меня мурашки по коже.

– Я иду домой.

Но Ава все ещѐ держит меня за руку.

– Пожалуйста? Для меня? Ты сказала, что попробуешь, Ти, помнишь?

Образ Дина Дэниэлза быстро проносится у меня перед глазами. Не очень хороший образ.

Но это было бы так классно, сказать ему, что я модель. Ава чувствует моѐ сомнение.

8 Стадия (stage), также означает сцена.

9 Королевский Ботанический сад.

– Послушай, мы просто войдѐм и спросим, есть ли у тебя потенциал. Мы будем ссылаться

на того скаута и останемся на пять минут, хорошо? Потом мы пойдѐм домой. И я обещаю, что не

буду больше к тебе с этим приставать.

– Обещаешь?

– Обещаю.

С тех пор, как Ава узнала диагноз, я могла бы поклясться, еѐ психика стала неустойчивой.

В еѐ глазах опасный блеск. Это как, если она уже услышала худшее, то теперь могут случиться

только хорошие вещи. Надеюсь, в еѐ случае – это правда, но я уверена, что плохие вещи всѐ ещѐ

могут произойти со мной. Тем не менее, она выглядит такой взволнованной, и я не могу заставить

себя сказать "нет".

– Ну, тогда ладно.

Я точно знаю, что это неправильно, но Ава так на меня действует. Я собираюсь снова войти

на территорию База Лайтера.

Она открывает дверь, и я вхожу.

– Ого! – она бормочет себе под нос. – Как здесь великолепно!

Если под "великолепно" она имеет в виду "ужасающе", то здесь совершенно великолепно.

Мы в роскошной приѐмной, с чѐрно-белыми обоями, блестящим новым столом, чѐрным

кожаным диваном и журнальным столиком, усеянным глянцевыми журналами. Потолок усеян

прожекторами. Стены обклеены фотографиями сногсшибательных мужчин и женщин,

большинство из них раздеты. На столе композиция из синих оранжерейных цветов размером со

слоненка. Всѐ свежее и сияющее, гламурное и пугающее.

За столом скучающая девушка с длинными каштановыми волосами и тяжелой челкой что-

то печатает на компьютере. Она нас полностью игнорирует. Ава и я стоим, не зная, что делать.

Спустя несколько минут заходят курильщики мимо нас направляются к задней двери, не

удостаивая нас и взглядом. Я никогда не чувствовала себя такой невидимой. Между тем Ава

набирается мужества, чтобы заговорить.

– Мы здесь, чтобы поговорить с кем-нибудь о том... как стать моделью.

Девушка на ресепшен бросает краткий взгляд на Аву из-под челки.

–О, правда?

–Моя сестра интересуется.

Это неправда, особенно после нашей фото-катастрофы. Девушка стреляет в меня взглядом.

Затем поднимает трубку, что-то бормочет в неѐ минуту и уходит, игнорируя нас.

Ава смотрит на меня и улыбается ободряюще.

–Давай уйдем, – предлагаю я.

–Через минуту. Посмотрим, что произойдѐт.

Она садится на диван, наклоняясь вперед, чтобы взять глянцевый журнал со столика

напротив. Я усаживаюсь рядом с ней и слышу ворчание на полу возле меня. Небольшая чѐрная

собака смотрит на меня, свернувшись калачиком на коричневом кожаном диване для собак с

напечатанными на нѐм знаками Ls и Vs. Я протягиваю руку, чтобы погладить еѐ нос.

– Не трогайте Марио – не глядя на нас, говорит секретарша. – Ему это не нравится.

– Простите?

– Лабрадудль10? Его зовут Марио? В честь Марио Тестино? – Теперь она смотрит на меня

из-под челки, как будто я умственно отсталая. – Как фотографа?

– Да, точно.

Она видит, что я понятия не имею, о чѐм она говорит. Это снова о Линде Евангелиста. Я

решаю оставить собаку в покое. Я собираюсь в последний раз предложить Аве уйти, когда дверь

распахивается, и входит новый человек, громко жалующийся на жару.

Я сразу узнаю его, отчасти по оранжевому рюкзаку, что болтается у него на плече. К моему

удивлению, он улыбается, как только видит меня.

– Девушка с бубном? Привет! Я Симон.

Ава отрывает глаза от журнала, демонстрируя улыбку кинозвезды. Симон игнорирует еѐ.

Она хмурится. Я встаю и пожимаю его протянутую руку.

10 Порода собак.

– Да ... Я помню.

– Итак, ты здесь! Ты видела Френки?

– Я так не думаю, – шепчу я. – Мы просто зашли...

Он обращается к секретарше.

– Она записана к Фрэнки, Шелл?

Девушка с чѐлкой надувает губы и взмахивает руками.

– Я позвонила ей, но она была занята.

Так что она с радостью предложила нам присесть на диван, в то время как никто в офисе не

знал, что мы здесь. Спасибо, девушка с чѐлкой. Мне так не понравился этот момент.

– Фрэнки работает над «New Faces»,– объясняет Симон. – Пойдѐм со мной. Он, наконец,

замечает Аву и вспоминает еѐ с прошлой встречи. – Хочешь тоже зайти? Мне нравится твоя

прическа, милая. Ретро стиль.

Ава краснеет и поправляет свои локоны до плеч. Мы следуем за Симоном через заднюю

дверь в большой офис с открытой планировкой, где около двадцати мужчин и женщин

оглядываются, чтобы поглазеть на нас. Это, как если бы наша невидимая защита внезапно исчезла.

В модельном бизнесе вы определенно должны знать нужных людей, и я полагаю, как раз таких

людей, как Симон.

Только двое игнорировали нас: блондинка за большим столом в дальнем углу комнаты и

худой парень, сидящий напротив неѐ, близко к ней наклонившись. Они, кажется, заняты каким-то

спором. Все остальные откровенно таращатся на нас. Я ходячий комок нервов.

– Фрэнки!

Симон улыбается девушке с короткой стрижкой и с кучей фотографий с Полароида,

развешенных аккуратными рядами на стене позади неѐ. Она поднимает глаза от компьютера и

ухмыляется в ответ. Она выглядит ненамного старше Авы, но хотя на еѐ рабочем столе самый

большой беспорядок, который я когда-либо видела, так что еѐ едва ли можно разглядеть за ворохом

всех этих документов, каким-то образом она кажется более организованной, чем я когда-либо буду.

Возможно, потому что она без труда разговаривает по телефону на каком-то языке, явно не на

французском, одновременно быстро печатая что-то в компьютере. Возможно, потому что она

одновременно флиртует с Симоном, строя смешные рожицы и хлопая ресницами.

Она кладет трубку.

– Две секунды.– Она улыбается и возвращается к экрану компьютера. – Просто отправлю

письмо в Милан. Кошмар. Всѐ. Отправила. А это кто?

Она осматривает меня с ног до головы, и я чувствую, что это делают все остальные. Взгляд

Фрэнки задерживается на моих бледных ногах-спагетти. И почему я не могу носить короткие

шорты, как Ава? И почему я выбрала сегодня мои старые походные шорты? Идеально подходят

для посещения старых полей сражений с папой. Не так идеальны для комнаты, набитой

дизайнерскими футболками и узкими джинсами.

– Это девушка с бубном, – объясняет Симон. – Помнишь, я говорил тебе о ней? Что

думаешь?

Фрэнки склоняет голову на бок, прикрывает глаза и кивает.

– Думаю, это интересно. Хорошая костная структура. Необычные черты. Сколько тебе лет,

э-э?

– Тед. Тед Траут.

– Серьѐзно? Неважно, сколько лет?

– Пятнадцать с половиной, – бормочу я.

– С половиной! Ты такая милая! Итак, ты хочешь быть моделью?

– Я не уверена, – говорю я, что является вежливой ложью, чтобы сказать нет, честно

говоря, я бы предпочла быть скайдайвером11. Я смотрю на Аву для уверенности, но она занята

большой фотографией парня в откровенных трусах, висящей возле двери, через которую мы

вошли.

– Как насчѐт того, чтобы сделать несколько фотографий и посмотреть, что у нас

получится?

11 Парашютист, совершающий затяжной прыжок.

Как насчет того, чтобы не делать? Всѐ было намного проще, когда речь шла только о

заполнении формы. Но Фрэнки пошарила под ворохом документов, и у неѐ в руках оказался

Полароид, такой же, как у Симона. Она была готова начать…

Я решила: раз уж я здесь, почему бы не пройти и через это. Действительно, это должно

быть поучительно для неѐ. Пусть посмотрит, как ужасно я выгляжу но фото – даже самых простых

снимках. Потом она может от души посмеяться, и Ава, я и мои шорты – все мы сможем пойти

домой и прийти в себя без свидетелей.

Ава отводит взгляд от парня в трусах и взволнованно сжимает мою руку. Сейчас, к

счастью, большинство людей из офиса потеряли ко мне интерес и смотрят на спор, ведущийся

шепотом за столом в углу. Фрэнки встает и ведѐт нас к соседней комнате, меньшей по размеру. Там

ряд шкафов в одном конце и белый экран с отдельно стоящими прожекторами в другом конце. Она

поправляет мои шорты и серую майку.

– Все прекрасно. Ты справишься, ангел, – решает она. – Никакой косметики, и это здорово.

Просто постой там, хорошо?

Под ―там‖ она имеет в виду – перед экраном, с прожекторами, направленными на меня.

Пожалуйста, не надо. Я прирастаю к месту.

– Давай, – шепчет Ава. – Всѐ хорошо, поверь мне. Ты просто должна там постоять.

Ей легко говорить. А что, если я должна буду позировать и надувать губы, как все эти

модели на всех фотографиях? Что, если другие люди будут высовывать головы из-за двери и

начнут смотреть? А что, если я самовоспламенюсь от унижения?

Она легко подталкивает меня, и я каким-то образом встаю перед экраном и жду, пока

Фрэнки возится с блестящим круглым серебряным отражателем, подключенным в другом месте. К

счастью, Симон пошел за нами, и Фрэнки слишком занята разговором с ним, чтобы уделять мне

много внимания.

– У него последнее предупреждение в школе. Он сводит еѐ с ума. Он должен быть сейчас в

школе, но не пойдѐт, потому что говорит, что "нуждается в визуальной стимуляции".

Симон смеѐтся.

– Нахальный сукин сын.

– Поэтому она привела его сегодня в офис, чтобы не спускать с него глаз. Но он продолжает

использовать офисные телефоны, чтобы звонить подружке в Тасманию. Он просто кошмар.

Абсолютный кошмар. На прошлой неделе он потратил пятьдесят фунтов с еѐ личного счета, чтобы

посетить галерею «Уайт Кьюб».

– Это тот парень, который разговаривает с женщиной за большим столом?– прерывает Ава.

У моей сестры нет никакой совести.

– Да,– смеѐтся Фрэнки. – Это Кассандра. Это еѐ агентство. И еѐ сын. Полный кошмар. Мы

притворяемся, что ничего не слышим, но, конечно, слышим каждое слово. Она смотрит на меня. –

Вот так. Я думаю, мы готовы. Расслабься! Подумай о чѐм-то приятном, хорошо?

Симон дает ей камеру, и она делает первый снимок.

Конечно. Кассандра Споук. Я помню шелковистые волосы из статьи в Мари Клер.

– Это после Шехерезады?– спрашивает Симон. – Она испортила его лучшее время.

– Конечно, – соглашается Фрэнки. Клик. – Не увлекаться девушками. Правило первое.

Она откидывает голову и смеѐтся, как будто это самое глупое правило, когда-либо

изобретенное, или по крайней мере, менее всего вероятно, что ему будут следовать.

Какими девушками? Кто такая Шехерезада?

– Вот так, ангел. Мы закончили, – Фрэнки говорит мне.– Давай посмотрим, что у нас

получилось.

Как закончили? Я не позировала или выпячивала грудь или что-то вроде этого. Я просто

стояла, пока она болтала с Симоном и крутилась вокруг, фотографируя с разных ракурсов. Я

думала, что она проверяет камеру.

– Готово?

– Ага, – говорит Фрэнки, пока они с Саймоном изучают полароидные снимки. Ава тоже

заглядывает. – И они не так уж плохи. Я делала и похуже.

– Правда?

Она смеется над моим удивлением.

– Посмотри сама.

Фотографии очень простые – только мое лицо и верхняя половина – но по сравнению с

домашними попытками Авы, они мини-шедевры. Удивительно, что может сделать белый фон и

приличное освещение.

– Итак, ты можешь пройтись?

Должно быть, я ослышалась. Мне показалось, она сказала "пройтись‖. Конечно, я могу

ходить. Но когда она объясняет, это даже хуже, чем я могла себе представить. Нужно пройтись до

следующей двери через весь офис перед двадцатью глазеющими людьми.

–Я-я так не думаю,– заикаюсь я.

– Не будь глупышкой, – говорит Фрэнки, легко вздыхая. Я думаю, она привыкла иметь

дело с людьми, которые могут говорить на иностранных языках, и при этом печатать и флиртовать.

Для меня было достаточно трудной задачей "просто постой там". – Просто пройдись. Туда и

обратно. Это займѐт всего минуту.

Ава делает умоляющее лицо. Симон ободряюще улыбается. Я всѐ ещѐ хочу сказать: «Нет»,

но когда он открывает дверь в главный офис, я понимаю, что все до сих пор загипнотизированы

тем, что происходит между Кассандрой Споук и еѐ кошмарным сыном. Фрэнки кивает в их сторону

и я, не задумываясь, начинаю идти. Мне интересно получить более ясное представление о нѐм и

понять, в чѐм, собственно, дело. Вообще, довольно приятно иметь предлог, чтобы подойти

поближе.

Кошмарный сын сидит спиной ко мне, сгорбившись, и я вижу только спутанные волосы,

бледно-розовую футболку, забрызганные краской джинсы и грязные кроссовки с дырками. Его

голос низкий, настойчиво жалующийся, но он, должно быть, услышал моѐ приближение, потому

что замолкает и сердито смотрит на меня. Очки в чѐрной оправе. Голубые глаза его матери.

Бледное лицо. Милые губы. Красивые волосы. Как бы я хотела не надевать сегодня мои старые

шорты.

Когда я подхожу к столу, Кассандра поднимает на меня взгляд. О, боже! СУПЕР-модель из

всех супер-моделей смотрит прямо на меня. Я быстро поворачиваюсь и направляюсь обратно.

Вернувшись к месту, откуда я начала, Фрэнки усмехается.

– Милая походка, – говорит она радостно. – Это игриво. Не теряй это.

Я обещаю не терять и вздыхаю с облегчением. Испытание закончилось. Больше нет

никаких унижений, через которые мне придѐтся пройти.

Но, оказывается, есть и другие унижения.

– Сейчас нам нужно тебя измерить, – говорит Фрэнки, порывшись в столе и вытаскивая

рулетку. Она обвивает еѐ вокруг моей несуществующей груди и кричит мой размеры парню через

три стола, так что каждый их слышит.

Ава

хихикает.

Я

сердито

смотрю

на

неѐ.

Ей лучше быть благодарной. Баз Лайтер теперь отошел на второй план в списке унизительных

моментов, которым она меня подвергла.

Фрэнки быстро приглушенно разговаривает с Симоном, прежде чем принимает нас за

своим столом и кладет фотографии поверх всего беспорядка. Я просто рада, что на этих

фотографиях на моей голове нет Снупи. Я должна вспомнить и попросить Аву удалить ту

фотографию на еѐ телефоне.

– В тебе определенно что-то есть, – говорит Фрэнки. – И если ты в итоге будешь работать с

нами, то будешь весело проводить время. Мы все одна большая семья в Модел Сити.

Я бросаю взгляд на Кассандру и еѐ сына. Что, правда?

– Но прежде чем принять какие-либо решение, мы должны сделать пробную фотосессию, –

продолжает Фрэнки. – У меня вскоре кое-что будет, что может тебе подойти.

Ава улыбается, но вдруг мне снова становится холодно.

Я не могу поверить, что повелась на это.

Нам так хотелось верить, что они были настоящими, но в конце концов, они оказались

просто кучкой мошенников. Должна признать, что они гениально замаскировались, но сколько

денег нужно потратить, чтобы выбраться отсюда? Я погуглила ―модельные мошенники‖, как Ава

советовала, и там говорилось, что мошенники могут быть очень настойчивыми. Они постоянно

говорят вам, что придѐтся тратить всѐ больше и больше...

– Пробная фотосессия. Сколько это может стоить? – шепчу я.

Фрэнки смотрит на меня вопросительно, потом улыбается.

– Ох, это ничего тебе не будет стоить. Мы знаем фотографов, которым нужны фото для

портфолио, как и тебе. Они не берут деньги, как и ты. Понимаешь? Когда ты находишь

постоянную работу, клиент платит нам, а мы платим тебе, за вычетом комиссионных, конечно. Не

волнуйся, ангел, мы будем заботиться о тебе. Все совершенно законно. Кстати, вот почему нам

понадобится одобрение твоих родителей. Твои родители не против, что ты здесь?

– О-о, определенно, – вмешивается Ава. – Они очень взволнованы. Они просто ... заняты

сегодня.

– Хорошо. Можешь привести их в следующий раз, когда придѐшь получать пробные

снимки. Итак, как ощущения?

Я чувствую, как моя душа покидает тело.

Они говорят, что все ―законно‖, но также и о подписании контракта со мной. Разве они не

видели мои ноги? Или мои брови? Или волосы? Или тот факт, что я все ещѐ в школе? Или что я не

знаю, кто такой Марио Тестино? Или что я сижу рядом с богиней, и они не проявили ни малейшего

интереса к ней? Эти люди определенно не понимают, ЧТО ОНИ ДЕЛАЮТ.

– Тед? Тед? Что ты думаешь?

Но думаю, я должна быть вежливой. Я расплываюсь в своей лучшей улыбке.

– Изумительно.

Глава 9.

– Разве это было не чудесно? – говорит Ава по дороге к метро. – Разреши мне позвонить

домой.

– Ты же не расскажешь им, что мы сделали? – потрясенно спрашиваю я.

– Конечно, нет!

Серьѐзным голосом она объясняет папе, что нас долго держали в больнице, но мы наконец-

то на пути домой. Она лжет так блестяще и легко, что я трепещу перед еѐ талантом. Потом она

счастливо мне улыбается.

– Видишь? Легко! Ты понравилась Фрэнки!

– Это было ужасно!

– Ты была великолепной.

– Видела бы ты, как тот парень посмотрел на меня. Как будто я ничтожество.

– Не обращай на него внимания. Ты великолепна, это официально. Ох, я должна позвонить

Джесси.

Она снова достает телефон, чтобы рассказать ему новости.

– Он совершенно поражен, – после она сообщает мне. – Он передает тебе поздравления.

– Я думала, ему не нравятся модели.

– Ему не нравится, чтобы его девушка была моделью. Сестры могут делать всѐ, что им

нравится. Ой, посмотри, смайлик.

Она показывает мне телефон. Джесси прислал ей пучеглазое фото самого себя, растянув

рот двумя пальцами так, что всѐ можно увидеть – зубы, десны и миндалины. Но он все ещѐ

выглядел лучше, чем я на тех снимках. Я тихо вздыхаю.

– Ава, я не собираюсь делать пробную фотосессию. Ты понимаешь?

– Собираешься, – говорит она радостно.

Я даже не утруждаю себя спором. Существует миллион причин, почему я не могу этого

сделать, начиная с того, что я не знаю что такое пробная фотосессия, и отсутствия «разрешения

родителей» до ужаса при мысли о ней. Но Ава, кажется, такой счастливой, что я не могу огласить

ей этот список прямо сейчас. Я сделаю это позже, когда еѐ волнение уляжется.

Нам нетрудно хранить в секрете от мамы то, что произошло в Модел Сити.

Понедельник Ава называет ―день-Х‖ – день, когда начинается химиотерапия. Мама прочла

все брошюры, соблюдала все инструкции по подготовке, растратила весь бюджет на свежие,

экологически чистые фрукты и овощи и приготовила всѐ, чтобы Ава чувствовала себя комфортно

после всего, на случай, если после лекарств она почувствует себя плохо, как бабушка. Это было бы

столь ужасно, что мама плачет каждый раз, когда думает об этом.

Мы проводим остаток выходного, рассредоточившись по квартире: мама рыдает в платок,

Ава убеждает еѐ прекратить, папа занят попытками починить коробку передач в мотоцикле

(которая не подлежит ремонту), и я пытаюсь занимать как можно меньше места.

Если бы психолог спросил меня сейчас, я бы сказала, что снова чувствую себя виноватой. В

том, что я здорова, а у моей сестры из груди торчат пластиковые трубки. Если бы я могла разделить

с ней все это поровну или вместе перенести тяжелый приступ ветрянки, или сломать ногу, я бы

сделала. Но меня никто не спросил. Я не являюсь частью этого уравнения. Поэтому я сохраняю

спокойствие и стараюсь не играть ни у кого на нервах.

В воскресенье после полуночи мы долго лежим без сна. Я слышу дыхание Авы, а она

слышит моѐ.

– Всѐ будет хорошо, Tи, – говорит она в темноту, чувствуя, что я не сплю. Я знаю, что

должна утешить еѐ, но в этом мире всѐ "шиворот-навыворот", и она утешает меня. – Люди болеют

раком все время. Я просто должна пройти через химиотерапию, я могу поправиться к декабрю. Ты

слышала, что доктор Христодулу сказал обо мне, я могу пройти через это. Он эксперт. Он имел

дело с множеством людей, у которых всѐ было гораздо хуже, чем у меня. Нам просто нужно

заботиться о маме и папе, потому что они плохо это понимают.

Я не шучу. Она, кажется, разочарованной в их реакции, но должна сказать, что я полностью

понимаю, откуда это.

В понедельник мама разрешает мне остаться дома, пока она и папа отведут Аву на первый

сеанс химиотерапии. Ава должна сидеть там несколько часов, пока препараты проходят через всѐ

еѐ тело, потом она может идти домой. Я тоже хотела пойти, но они все сказали "нет". Итак, у меня

впереди несколько часов дневного ТВ. Не увлекательное зрелище, конечно, но, по крайней мере, я

пропущу устный экзамен по французскому – всѐ равно я не смогу сосредоточиться сегодня.

Дейзи пишет мне после экзамена и рассказывает, как это было ужасно. Она сопровождает

сообщение кучей знаков вопроса и восклицательных знаков. Я не уверена, относятся ли они к

экзамену или к нашему вчерашнему телефонному разговору, когда я рассказала ей о Модел Сити.

Дейзи думает, что я сумасшедшая, раз везде следую за сестрой, тем более в объятия модельного

агентства. Мы обе согласились с тем, что модельный бизнес – это для людей с анорексией и без

клеток мозга. Ну, Дейзи сказала это, и я согласилась. Крошечная часть меня надеялась, что она

будет потрясена тем, что им всѐ-таки понравились мои полароидные снимки, но она совершенно не

была потрясена. Она продолжала утверждать, что это сумасшествие.

Я погружена в программу о реинтродукции вяза в британскую сельскую местность, когда

снова звонит мой телефон. Я думаю, что это мама, или Дэйзи перезванивает мне, всѐ больше

беспокоясь о французском, однако этот номер я не узнаю.

– Привет, ангел, – говорит радостный голос. – Это Фрэнки. Насчѐт пробной фотосессии.

Мы кое с кем договорились на следующие выходные, и, может быть, ты могла бы присоединиться

к нам. Ты же не ходишь в школу по субботам?

– Э-э, нет, но...

– Отлично. Это Сэб Кларк. Он очень милый и добрый. Я позвоню тебе позже с

подробностями, я просто хотела, чтобы ты занесла фотопробы в свой календарь, договорились?

Боже, извини, мне надо идти.

Я слышу звонок другого телефона на заднем плане, потом тишина. Если бы Фрэнки

оставалась на линии, я смогла бы ей объяснить, что я не буду делать пробную фотосессию, но я не

могу ей перезвонить. Я стараюсь что-то придумать, но мой мозг точно не работает сегодня. Он

слишком занят тем, что происходит в больнице, а также – благодаря телепрограмме – что

случилось с вязами. За последние сорок лет более двадцати миллионов вязов были убиты

болезнями. Нам нужно посадить новые деревья так быстро, как только возможно. Вскоре я забыла

про звонок, и не вспоминала о нѐм до тех пор, пока Ава не вернулась домой и не спросила, как

прошел мой день.

Если вдуматься, мой день был неправильным. Он оказался программой по естественной

истории, а еѐ день был химиотерапией. Но есть что-то странное в Аве. Неважно, какие лекарства ей

давали, я ожидала совершенно другого эффекта. В еѐ глазах по-прежнему опасный блеск, она

полна энергии, и можно подумать, что она только что была на дискотеке: так она выглядела, когда

вернулась из Гластонбери12.

– Как всѐ прошло? – спрашиваю я.

– Ну, по расписанию, – признается она, откусывая кусочек банана. – Но теперь я чувствую

себя замечательно. Мама говорит, что это стероиды. Но меня это не волнует. Если также будет

следующие две недели, то просто фантастика!

Они уверены, что у неѐ рак? Может, они ошиблись в диагнозе? Во всяком случае, пока

мама занята нарезкой яблок, сельдерея, и практически всего, что зелѐного цвета (за исключением

двери на кухню), я спокойно расскажу Аве о пробной фотосессии.

– Потрясающе! – говорит она. – Прекрасно! Эй! Моя сестра почти стала моделью! Это так

волнительно! Давайте оценим еѐ!

Она танцует по всей комнате и одновременно поѐт. И что они добавляют в эти стероиды?

– Я не собираюсь, помнишь? – акцентирую я.

– Почему?

Она останавливается и хмурится.

– Потому что я не хочу. Потому что это глупо. Потому что мне бы понадобилось

разрешение.

– Ты хочешь. Это пробная фотосессия! Разве это не здорово? У Лили Коул была пробная

фотосессия. Как и у Рози Хантингтон-Уайтли. Ты будешь как Хайди Клум.

Кто все эти люди? Откуда она так много знает о них, когда я знаю только Кейт Мосс и

Клаудию как-то там, папину любимую? Почему я должна хотеть быть похожей на Рози

Хантингтон-Уайтли? Хорошо, я могу себе представить, как люди хотят быть на них похожими.

Привлекательные люди. Просто не такие, как я.

– Давай, Tи, – умоляет Ава. – Ты прекрасно выглядела на тех фотографиях. Это всего

лишь одно утро. Тебе будет весело. Подумай об этом, как о рабочей практике.

– О чѐм?

– Я не знаю. Стилист? Парикмахер? Визажист? Дизайнер? Ты встретишь много новых

людей. Это будет полезно для тебя.

– Только потому что ты хочешь быть инструктором по сѐрфингу...

– Классная работа, да? Лучше, чем твоѐ лечение деревьев. Или строитель Боб13*,насколько

я помню. Или дегустатор печенья.

– Необязательно. Я не могу сделать это в любом случае, – говорю я, доставая свой козырь.

– потому что мама меня убьѐт.

– Ага!– Ава восклицает, доставая свой козырь. – Но она не узнает, так ведь? Потому что

она будет на работе в субботу, в этой сказочной зеленой униформе, а папа занят исследованиями в

библиотеке. Так что квартира будет пустой, и они решат, что ты делаешь домашнее задание, или ты

у Дэйзи. И если они зададут трудные вопросы, я прикрою тебя. Ты знаешь, как хорошо я умею

врать.

Знаю. Она унаследовала все гены по умению лгать, в то время как у меня на лице написано

всѐ, что я думаю.

– И послушай, Фрэнки пошла на это только ради тебя. Ты же не можешь подвести еѐ

теперь? – Она надувает губы. – Я позвоню им и притворюсь мамой, скажу, что всѐ улажено. Я

помогу тебе подготовиться. Ты сможешь рассказать мне обо всѐм. И у меня только что была

химиотерапия, Ти. Как ты можешь отказать мне? – Она надувает губы ещѐ больше.

Но на этот раз я готова. Я вытягиваюсь во весь мой рост (пять футов одиннадцать

дюймов14) и смотрю ей прямо в глаза. – Ничего не выйдет. И через миллион лет. Это окончательно.

Она ничего не отвечает. Просто указывает на свою грудь, где находятся трубки, и

улыбается страшной улыбкой.

12 Музыкальный фестиваль.

13 Британский мультсериал.

14 180 см.

Глава 10.

Итак, в одиннадцать часов в субботу я стою возле станции метро Хайбори и Ислингтон,

наблюдаю как Ава исследует папину карту Лондона и думаю, научусь ли я когда-нибудь чему-

нибудь. Наверное, никогда. Когда нам будет по девяносто лет, я буду вытворять глупости на

ходунках15, потому что старшая сестра заставила меня.

И она, конечно, будет со мной в старости. Потому что, то, что происходит, это просто

случайность. Девяносто процентов людей полностью излечиваются. Полностью.

Я все ещѐ не уверена, как она уговорила меня на это. Я держалась двадцать четыре часа.

Затем я сдалась, и она приступила к работе. Сначала она позвонила, и, притворяясь нашей мамой,

дала разрешение на съѐмки, добавив, что, к сожалению, она не сможет прийти, потому что у неѐ

приѐм у врача. (Вранье по всем пунктам. Следующий приѐм в понедельник.) Фрэнки запиналась и

бормотала, потому что у меня ДОЛЖЕН БЫТЬ сопровождающий, если я собираюсь сниматься в

моѐм возрасте, но тогда Ава в роли мамы сказала, что у меня есть старшая сестра, которая была бы

счастлива, прийти вместо неѐ, и Фрэнки согласилась. К сожалению.

Затем мы должны были найти какую-нибудь ―повседневную облегающую одежду", потому

что я должна так одеться на съѐмку, и у меня ничего такого нет. У меня есть серая майка, в которой

я ходила в Модел Сити. Она вроде подходит, так что надену еѐ. Но у меня нет ―повседневных

облегающих" брюк, и я НЕ НАДЕНУ мои шорты для походов снова. Я отказываюсь, чтобы мои

ноги были объектом для какого-нибудь бедного фотографа. Я не могу надеть джинсы Авы, даже

если она позволит, потому что они слишком обтягивающие и доходят только до голени. Поэтому я

позаимствовала у мамы пару леггинсов для йоги. Я не смогла бы выглядеть смешнее, но моя сестра

настаивает.

Наконец, мы должны были выяснить, как туда добраться. Адрес – старое здание почтамта в

Северном Лондоне, которое было переделано в студию. Ава может легко найти магазины и

спортивные центры. Я могу легко найти общественные галереи, парки и сады. Но раньше ни один

из нас не пытался найти здание почтамта в Ислингтоне. Я ещѐ не начала работать моделью, но это

уже намного сложнее, чем кажется.

– Туда, – говорит Ава неуверенным тоном. – В чѐм дело, Тед?

Я все ещѐ думаю о папином выражении лица, когда она сказала ему, что сегодня хочет

посмотреть пару фильмов в кинотеатре, и что я согласилась пойти с ней. Он странно посмотрел на

меня и не отрывал взгляд вечность, пока не попрощался с нами. В любую минуту он может

выяснить, что мы что-то задумали, прийти и остановить нас. Я бы хотела, чтобы он сделал это. С

моей сестрой точно что-то не так, и это не просто лимфома.

– Ой, да ладно! Разве ты не рада? – продолжает она. – Модельная студия! Макияж! Ты

будешь выглядеть великолепно! – Она хватает меня за руку и тащит за собой.

Пять минут спустя мы стоим возле выглядящего заброшенным здания. Обычно в таких

зданиях в детективных сериалах находят тела.

– Это здесь! – говорит она, сверяясь с картой в последний раз. – Второй этаж.

Она рвѐтся вперед, и я осторожно следую за ней. Мы проходим через большую незапертую

дверь и поднимаемся на второй этаж. Если я думала, что было странно, когда Симон подошел ко

мне на Карнаби Стрит, то эта ситуация была определено ещѐ хуже. И мысль о том, что я делала всѐ

это с сестрой на стероидах, не помогала.

Когда мы поднимаемся на второй этаж, Ава ведет меня по длинному коридору, пока мы не

слышим голоса. Мы просовываем головы в последнюю дверь и оказываемся здесь: в огромном,

светлом помещении с бетонным полом и окрашенными в белый цвет кирпичными стенами. Парень

в чѐрной майке и шортах сидит за покосившимся столом с блестящим ноутбуком перед ним,

выкрикивая инструкции для кого-то, кого я не вижу. Ава стучится в открытую дверь, и он

оборачивается, чтобы посмотреть на нас. У меня перехватывает дыхание. У него так много волос

на лице, я никогда не думала, что такое возможно. Густая борода. Массивные бакенбарды.

Необычно большие брови. Под всем этим, он выглядит очень молодым, хотя трудно сказать.

– Привет – обращается он к нам. – Ты пришла на съѐмку?

15 Устройство для помощи при передвижении инвалида.

И странно, он говорит это мне, а не моей сестре. Мне, модели. Настоящей модели.

Довольно странно, но здорово.

Мы подходим и знакомимся.

– Я Сэб, – говорит он. – Я, э-э... фотограф.

Я бы догадалась по огромному фотоаппарату Никон с очень большим объективом,

лежащему рядом с ноутбуком. Он смотрит на студию, свет, кабели, экраны с отражателями,

ноутбук и на меня.

– Я собираюсь, э-э... снимать тебя сегодня.

– Здорово! – говорю я радостно. Я думаю, если всѐ будет идти с такой скоростью, эта

съемка будет очень дооолгой.

– Мы собираемся делать, это ... э-э ... здесь, – добавляет он, направляясь к белой

кирпичной стене.

Он имеет в виду эту студию? Где ещѐ мы можем это делать?

Он видит моѐ замешательство.

– Я имею в виду, э-э ... здесь. – Он указывает, в частности, на пятно на стене, где краска

слегка осыпалась. – Или, э-э ... здесь. – Он указывает на другое такое же место ниже. – Свет

прекрасный. Тени создают атмосферу. Я мог бы попробовать немного и естественного освещения.

Понимаешь, что я имею в виду. Интересная текстура...

Рассказывая о свете, он говорил, не заикаясь, почти минуту. Теперь он замолчал.

Я смотрю на стену. Это правда, краска кажется более интересной в местах, где она

осыпалась и начинает шелушиться. И тени, которые отбрасывают решетки на окнах –

причудливые, почти призрачные. Моя учительница рисования, мисс Дженкинс, согласилась бы

что, они определенно создают атмосферу.

– Видишь, что я имею в виду? – произносит он.

Я киваю, потому что понимаю, и он улыбается. Его зубы странно выглядывают из бороды,

но это дружеская улыбка. Он, кажется, был рад, что нашел коллегу-ценителя стен.

– На самом деле, – говорит Ава, вдруг выглядящая бледной и слабой. – Можно я присяду?

Дорога оказалась длиннее, чем я думала. Есть стул?

Сэб показывает ей маленькую комнату, обставленную парой диванов в одном углу и

небольшой кухней в другом. Она сворачивается калачиком на одном из диванов.

– Ты уверена, что в порядке? – спрашиваю я, подойдя к ней и гладя еѐ по волосам. – Я

имею в виду...

Ещѐ бы. "В порядке" – сейчас это относительное понятие в нашей семье. Я прикусываю

губу.

– Я в порядке, – говорит она сонно. – Я серьѐзно. Позови меня, если я понадоблюсь. Но не

суетись, хорошо?

С Сэбом, зависшим в дверях, поглядывающим на свои часы, у меня просто нет выбора.

– Это... э-э.. твоя сестра? – спрашивает он.

Я киваю.

– Моя наверху, – говорит он. – Делает прически и макияж. Она ... э-э ... очень мне

помогает.

Оставив Аву в комнате на диване, я следую за Сэбом вверх по шаткой лестнице в

небольшую гардеробную, построенную над маленькой кухней. Его сестра делает макияж девушке

с белокурыми вьющимися волосами. Они обе оборачиваются, чтобы поздороваться. Сестра похожа

на Сэба, но волос у неѐ не так много. Другая девушка похожа на сказочную принцессу. У неѐ