Облик

безупречный овал лица и серо-зелѐные глаза. Еѐ волосы в бигуди блестят, как завитки из золотых

нитей. Даже только с тональной основой и накрашенными глазами у неѐ, без сомнения, самое

потрясающее лицо, которое я когда-либо видела за пределами страниц «Мари Клер». Честно! Я

ещѐ никогда не была так близка к кому-нибудь настолько завораживающему. Даже Ава по

сравнению с ней не так привлекательна. И я буду сниматься после неѐ. О чѐм они думают?

– Привет, – говорит она, улыбаясь мне, – Я – Мирей. Как поживаешь?

– Хорошо, – лгу я. Мирей. Мама обмолвилась как-то, что она думала о том, чтобы назвать

меня Мирей, но решила, что Эдвина звучит более романтично. Не уверена, на какой планете она

была в тот момент. – Я Тед.

Сэб оставляет нас. Его сестра, которую зовут Джулия, объясняет, что она внештатно делает

макияж для театральных трупп.

– Обычно я люблю делать что-то творческое, но сегодня Сэб хочет, чтобы ты была

естественной. Мы просто выделим глаза и щѐки. Я почти закончила с Мирей. Подожди минутку.

Я сажусь на свободный стул и смотрю, как она бережно наносит помаду слой за слоем на

идеальные губы Мирей, вытирая и поправляя помаду. Я помню, что Ава говорила по поводу опыта,

поэтому пытаюсь понять, какого эффекта хочет добиться Джулия. Согласно тому, что она только

что сказала, губы будут наименее важным аспектом, но она делает это так долго, и губы Мирей

очень... розовые. Затем Джулия приступает к щекам.

– Это что, э-э, естественно? – спрашиваю я. Я уверена, что Джулия знает, что делает, но...

ну, на самом деле, я не так уж уверена. Лично для меня, Мирей выглядит так, будто она вот-вот

выйдет на сцену в ночном клубе.

– Все будет по другому перед камерой, – смеѐтся Джулия. – Свет ужасно обесцвечивает.

Хотя Сэб сказал, что он может работать с естественным освещением сегодня, тогда я

действительно перестаралась.

"Перестаралась" – ещѐ легко сказано.

Джулия снимает бигуди и расчесывает волосы Мирей. Прекрасная девушка оценивает в

зеркале своѐ прекрасное лицо, кивает в знак одобрения и благодарит Джулию, прежде чем

спуститься вниз на съѐмку. Тем временем я занимаю еѐ место. Я замечаю, что сама Джулия без

макияжа, за исключением ладоней, которые покрыты пробными мазками тональной основы,

румянами, и голубыми тенями, что в этот момент немного напоминает мне руки Авы, цветные

руки. Они все ещѐ в синяках от иголок, которые ей вводили во время бесконечной сдачи анализов

крови. Она не говорит много о том, что происходит в больнице, но я знаю, что это тяжело, и я могу

понять, что ей лучше быть здесь, спящей, чем дома, думающей об этом. Честно говоря, сейчас я

рада, что она заставила меня прийти, даже если Джулия никогда не сможет сделать меня похожей

на Мирей.

Тридцать минут, хотя, кажется, несколько часов, Джулия накладывает на мое лицо

различные кремы и пудры, выбирая из огромного набора, который находится на полке рядом с

нами. Как только я привыкаю, что кто-то чужой касается моего лица, я понимаю, что на самом деле

это очень расслабляет. Я не могу видеть, что она делает, потому что сижу спиной к зеркалу. Я

просто должна верить, что всѐ в порядке. Она также возится с моими волосами, делая все

возможное, и только изредка вздыхает. Единственное еѐ замечание заключалось в том, что мои

брови придѐтся скоро выщипать, и я была удивлена, услышав это от сестры современного йети.

Как она вообще заметила?

– Вот! – говорит она, заканчивая. – Так лучше.

Я, наконец, смотрю в зеркало. Пожалуйста, Боже, позволь мне превратиться в Линду

Евангелиста, кем бы она ни была.

Трудно сказать. Линда Евангелиста выглядит как круглолицая гейша? Это моя первая

мысль, когда я вижу мои ОГРОМНЫЕ глаза, бледную кожу, яркие губы. Но как только я

привыкаю, то понимаю, что я по-прежнему где-то там, под слоем косметики. Я всего на один

процент такая же красивая, как Мирей, но на сто процентов больше похожа на модель, чем до

работы Джулии. Даже мои волосы выглядят словно гнездо, свитое аккуратной птицей, которая

была очень горда им. Я чувствую себя, как актриса, одетая для роли, или как будто надела кимоно,

готовая к бою. Макияж каким-то образом делает всѐ проще – будто появляется барьер между мной

и той огромной камерой Никон. Думаю, я готова как никогда.

Джулия идѐт за мной вниз посмотреть, как Мирей позирует для Сэба. Я боялась, что они,

возможно, уже закончили, и у меня не будет шанса увидеть, как это происходит, но кажется, что

они едва начали. Сделать несколько фотографий занимает гораздо больше времени, чем я думала.

Я быстро проверяю Аву, которая всѐ ещѐ крепко спит на диване в кухне и не шевелится,

когда я еѐ зову. Формально она в ответе за меня, и я уверена ей бы хотелось увидеть, как всѐ

проходит, но она выглядит такой мирной на диване, и я решаю не беспокоить еѐ. Позже я расскажу

ей всѐ. Я возвращаюсь, чтобы присоединиться к Джулии и посмотреть, чему я могу научиться у

мисс Совершенство.

Сэб поставил старый, потрепанный деревянный стул перед облупившейся стеной и Мирей

сидит наоборот, прислонившись грудью к спинке стула и расставив ноги в разные стороны. Она

постоянно вертит головой, так что он может снимать еѐ лицо с разных ракурсов. Воздух наполнен

звуками драм-н-бэйс16, доносящимися из ноутбука Сэба. Я бы пританцовывала, но Мирей это

полностью игнорирует, сосредоточившись на улыбке для Сэба и, проверяя, чтобы локоны

идеально обрамляли лицо. Сэб повторяет снова и снова:

– Э-э, можешь ты ... э-э ...? И машет рукой, пока Мирей не сменит позу и не улыбнется ему

с другого ракурса.

О, нет. У неѐ есть улыбка.

У меня нет улыбки. Я имею в виду, конечно, я улыбаюсь, и много улыбаюсь. Но у меня нет

правильной улыбки. Излишне говорить, что у меня нет ни золотистых локонов, чтобы рассыпать

их по плечам. Мои ноги-спагетти в маминых леггинсах для йоги на этом стуле будут выглядеть

глупо с любой стороны. И я никак не могу прекратить покачиваться в стиле драм-н-бэйс. В

остальном, я делаю всѐ правильно.

ПОМОГИТЕ.

Я все ещѐ не могу до конца поверить, что Ава уговорила меня на это, но сейчас я здесь и

должна пройти через это. По крайней мере, Сэб будет снимать гейшу Тед, а не настоящую меня. И

у них будут фотографии Мирей, поэтому утро не будет полностью потраченным впустую.

Когда она уходит, чтобы переодеться, Сэб поворачивается ко мне.

Он указывает на стул. Я печально усаживаюсь на него. Он смотрит на меня через

видоискатель огромной чѐрной камеры и тоже выглядит несчастным. Сначала он регулирует свет,

потом возвращается ко мне.

– Могла бы ты... э-э... лицо... ко мне… э-э... руки?

Я смотрю на него – не то чтобы я хочу этого. Камера такая пугающая. Затем я смотрю на

свои руки. Что не так с моими руками? Они просто висят. Я имею в виду, конечно, они похожи на

свисающие ветки, но что ещѐ я могу сделать с ними? Я пытаюсь положить их на спинку стула и

опираюсь подбородком на них, чтобы спрятать. Сэб подпрыгивает, как испуганный медведь.

– Э... нет. Слишком низко. Твоя... э-э... спина. Сутулая. Попробуй...

Он откидывается назад и расставляет ноги, показывая мне, что он имеет в виду. Он

выглядит очень смешным. Я улыбаюсь.

– Здорово – говорит он, выглядя чуть менее расстроенным. – Приятная улыбка.

Затем вмешивается Джулия, спасая меня.

– Почему бы нам не попробовать повернуть стул спинкой вперѐд? Затем ты можешь

попробовать различные позы. Я думаю, что Сэб хочет обыграть это. Не стесняйся. Расслабься.

Получай удовольствие.

Не стесняться? Расслабиться? Получать удовольствие? Внезапно я ощущаю все части

моего тела, которые принимала как должное. Мои лодыжки. Мои локти. Что мне делать с ними?

Почему они такие? И мои пальцы, похожие на ветки – как настоящие модели заставляют их

пальцы выглядеть такими нормальными? Не говоря уже о лице. Я стараюсь изобразить подобие

улыбки, пока мой рот не начинает болеть, но Сэб выглядит всѐ более и более унылым.

В конце концов он говорит:

– Э-э... не стул... э-э... просто попробуй постоять?

Ага! ―Просто постоять‖ – это то, что я определенно умею. Я пробовала это в Модел Сити, и

это сработало. Но ―просто постоять‖ может также включать в себя и ―слегка покачиваться‖,

потому что из динамиков Сэба играет песня, которая мне очень нравится, и под неѐ невозможно не

двигаться. Я подхожу к куску стены, которая, как мы согласились с Сэбом, имеет отличную

текстуру, и ―просто стою‖ в различных позах. Руки на бедрах. Руки не на бедрах. Прислонившись к

стене. Слегка прислонившись к стене. Даже стою боком и, гляжу в окно. Затем, когда я думаю, что

Сэб закончил, немного пританцовываю, взмахивая руками над головой и покачивая бедрами – или

тем местом, где были бы мои бедра, если бы они у меня были.

– Здорово! – говорит Сэб, – Замри! Я имею в виду... э-э... продолжай так делать.

16 Жанр электронной музыки.

Он снова щѐлкает, и я считаю щелчки, пока смотрю на пол, а не на него, и думаю только о

музыке, я могу так стоять. Наконец, я поднимаю взгляд посмотреть, фотографирует ли он ещѐ, и он

щѐлкает последний раз и говорит:

– Готово. Теперь ты можешь ... э-э ... переодеться.

Я замираю.

– Переодеться?

– В платье. Джулия показала тебе платья?

Не показывала. Теперь показывает. Они висят в гардеробной наверху. Получается, что

после съѐмки в ―повседневной облегающей одежде‖, они хотят фотографии не только не в

повседневной одежде, но и в ещѐ более облегающих мини-платьях. Ох.

В этот момент дверь в студию открывается, и входит Кассандра Споук, одетая в

безукоризненно белую шѐлковую рубашку, чѐрную юбку и босоножки на высоких каблуках. Затем

входит еѐ кошмарный сын.

К счастью, пол подо мной исчез и проглотил меня целиком.

Конечно, этого не случилось.

Кассандра цокает каблуками по бетонному полу и дарит Сэбу два впечатляюще больших

воздушных поцелуя, просто прикасаясь к его бороде своей золотистой кожей.

– Сэб, дорогой! Как приятно тебя видеть! – говорит она. – Я просто хотела показать тебе.

Наконец-то, опубликовали твои фотографии в «Дэзд энд Конфьюзд». Они прекрасны! Ник хотел

поблагодарить тебя.

Кошмарный парень прячет руки в карманы джинсов и выглядит так, будто не хочет ничего

говорить. За его очками прячется неловкость. Кассандра достает журнал из сумочки и, открывая,

кладет на стол. Еѐ сын хмурится, пока я крадусь вниз по лестнице, чтобы посмотреть через плечо

Сэба из-за чего вся суматоха.

В журнале чѐрно-белый разворот девушки с пышной прической, позирующей с сумочкой

перед забрызганной красками картиной размером со стену.

– О-о, это что-то вроде Джексона Поллока, – говорю я, не подумав. Мисс Дженкинс

светилась бы от гордости. Джексон Поллок – один из трех еѐ любимых абстрактных художников и

весь наш художественный класс может узнать его стиль за милю.

Ник кашляет, и поворачивается ко мне.

– На самом деле я хотел, чтобы больше было похоже на Сая Твомбли. Хотя это, конечно,

влияние абстрактного экспрессионизма.

– Ого! Это ты нарисовал?

Его угрюмость дает трещину.

– Да. – Потом он застывает снова. – Сэб любезно предложил выставить мои работы. Э-э,

спасибо, Сэб. Великолепные фотографии.

Он говорит с трудом. Что-то в этих фотографиях заставляет его испытывать неудобство.

– Ник забыл упомянуть, – говорит Кассандра, улыбаясь Сэбу и бросая взгляд на сына, –

что благодаря этому, он может получить место в художественной школе. Эта экспозиция – то, что

ему действительно нужно. Ты делаешь мне огромное одолжение, Сэб, милый.

Она снова посылает Сэбу воздушный поцелуй, при этом избегая его бороды, в то время как

у Ника вид, как у меня, когда я хотела провалиться под пол.

Бедный Ник. Он старается быть холодным и художественным – его мать устраивает его

жизнь за него. Я начинаю понимать, почему она сводит его с ума. Он смотрит наверх, ловит мою

улыбку, и быстро улыбается в ответ, потом смотрит на пятно краски на своей футболке. Интересно,

но, кажется, у него нет одежды, которая не изношена, не изодрана, и не забрызгана краской,

несмотря на то, что у его матери есть супер-гардероб, описанный в журнале. Он милый, когда

смущен. Хотя за пределами моей лиги. На самом деле у меня даже нет лиги.

– О, привет.

Мы все оглядываемся. Мирей стоит на лестнице, только что переодевшись. Она

убийственно красива в облегающем розовом платье-мини из гардероба Джулии, но немного

взволнованная с точки зрения супер-модели.

Кассандра тепло ей улыбается.

– Прекрасно выглядишь! Разреши мне посмотреть на твои успехи.

К моему удивлению, Ник, кажется, не проявляет интерес к Мирей. Может быть, после

многих лет путешествий с мамой модели надоели ему. Он скрывается, как только Сэб предлагает

показать Кассандре свои недавние фотографии. Мирей присоединяется к нам за компьютером, и

Кассандра быстро листает фотографию за фотографией: с Мирей, выглядящей фантастически, пока

она не добирается до меня. Она вздыхает. Я не могу спокойно на это смотреть.

– Эти лучше, – говорит Кассандра. На фотографиях я смотрю в окно. Затем, – Ах. – На этих

фотографиях я танцую. – Жаль, что она не смотрит в... Ох.

Они добрались до последней фотографии: той, где я думала, что Сэб закончил, и он поймал

меня с руками в воздухе, смотрящей прямо на него. И знаете что? Я могу понять, почему Кассандра

сказала: ―Ох‖. С фотографией всѐ отлично. В ней что-то есть – в том, как я двигаюсь, в удивлении

на моем лице, во взмахе моими неуклюжими руками – это довольно интересно. Девушка на

фотографии выглядит... отлично. Не так как Лили Коул, или Кейт Мосс, и не так, как Мирей, но

отлично.

– Хорошо,– окончательно говорит Кассандра – так или иначе, я думаю, мы получили то,

что нам нужно. Хорошая работа, Сэб, дорогой. Я не думаю, что нам нужно возиться с платьями.

Она не кажется совершенно счастливой, и я не виню еѐ. Я сделала один хороший снимок из

миллиона – ну или из сотни, неважно, а бедный Сэб работал несколько часов.

Но того единственного хорошего снимка для меня достаточно. Не могу дождаться, когда

покажу его Аве. Я извиняюсь и бегу к кухне посмотреть, не проснулась ли она.

Когда я вхожу, она только просыпается и потягивается, выглядя намного лучше после сна.

– Извини! – говорит она, зевая. – Я всѐ пропустила?

– Да, всѐ. Но угадай, что? Сэбу действительно удалось сделать со мной приличную

фотографию. Только одну, но действительно хорошую. Единственно хорошую за всю мою жизнь.

Это должно быть из-за камеры. Может, я однажды накоплю на Никон...

Я умолкаю. Камера Никон слишком дорогая для меня. Я определенно слишком увлеклась.

– Тут важнее объектив, чем сама камера, – говорит голос позади меня. Я оборачиваюсь. –

Ну и набор других факторов. Свет. Фон. Композиция. Хотя, в основном свет. Ты сможешь сделать

такую фотографию и на свой телефон, если сильно постараться.

Это снова кошмарный парень. Мне было интересно, куда он делся. Он наливал себе кока-

колу из автомата в мини-кухне.

– Правда? – говорю я. – Я заметила, что кирпичная кладка в роли фона была отличной

идеей. Сэб выбрал чудесный фон. И правда: в конце он практически не использовал искусственный

свет. В основном дневной свет.

– Так получаются лучшие кадры, – говорит он, быстро мне улыбаясь. – Посмотри сайты о

моде. Они, в основном, используют естественное освещение. Я – Ник, кстати.

– Ты ведь фотограф? – предполагает Ава, потянувшись и подходя к нам.

Он разглядывает еѐ.

– Кажется, мы знакомы. Мы уже встречались?

– Не совсем так, – говорит она. – Ты был в офисе твоей мамы, когда мы заходили.

– Ага. – хмурится он. – Неважно. Я правда художник, но время от времени занимаюсь

фотографией. Но не такого рода фотографией. Он пренебрежительно машет в сторону студии.

– Тогда какого рода фотографией? – спрашивает Ава, задетая за меня.

Ник задумывается.

– Экспериментальная. Документальный фильм. Фотографии с определенной целью. Я всѐ

ещѐ работаю над этим. Посмотри, я работаю на этом сайте – целая группа работает. – Он достает

из кармана миниатюрную записную книжку, вырывает страницу и что-то чирикает. – Если тебе

нужно что-нибудь придумать, взгляни сюда.

Он протягивает мне листок. Бумага толстая и мягкая: альбомная бумага. Она всѐ ещѐ

хранит тепло его тела.

В сумке начинает звонить телефон Авы, и за дверью раздается голос Кассандры.

– Дорогой? Я ухожу. Ты готов?

Он вздыхает, закатывает глаза и уходит без лишних слов.

– Ха: "время от времени", – говорит Ава, делая гримасу.

Я не слышу еѐ. Я смотрю на листок бумаги. На обороте ручкой блестяще нарисован

лабрадудль Марио. Ник может быть и кошмарный, но он талантлив. Та картина, забрызганная

краской, в модном фото на фоне тоже была потрясающей.

Ава находит телефон.

– О-о, привет, папа. Спрашиваешь, в каком мы кинотеатре? Я так думаю, мы сильно

задержались? Мы всѐ-таки решили посмотреть три фильма. Ты уверен, что хочешь нас забрать?

Она беспомощно обращается ко мне, но я просто не обращаю внимание. Она втянула нас в

эту историю, и она и вытащит нас отсюда.

Глава 11.

Вы можете долго обманывать множество людей, но вы не можете вечно обманывать

историка академии наук, как выясняется, не больше шести часов в субботу. Папа давным-давно

закончил с исследованиями в библиотеке, и у него было много времени, чтобы найти белые пятна в

нашей сказке про кино. Когда Ава не смогла сказать какие фильмы недавно показывали в нашем

"огромном кинотеатре", он настоял, что заберет нас, где бы мы не находились, и когда он узнает

где мы, я серьѐзно беспокоюсь, выживет ли его телефон от его тяжелой реакции.

– ЧТО? В здании ПОЧТЫ?

– Не совсем... – говорит Ава.

– В СЕВЕРНОЙ части Лондона? Кто с вами?

У Авы нет громкой связи. Она и не нужна. Она рассказывает о Сэбе и Кассандре.

– Те МОШЕННИКИ? С вами всѐ в порядке? Они держат вас в заложниках? Оставайтесь

там, где стоите. Я уже еду.

Это занимает очень много времени – добраться на метро из Южного Лондона до Хайбери и

Ислингтон. Достаточно много, чтобы Джулия помогла мне снять большую часть макияжа гейши, и

Сэб начал работать с фотографиями Мирей на ноутбуке, выбирая какие сохранить, и, используя

хитрую программу для настройки освещения, выделить невероятный блеск еѐ волос.

– Когда ваш папа придет сюда, я, э-э... уйду, – говорит он.

Отлично. Я буду вечно известна как "потенциальная модель, которая заставила фотографа

торчать с ней, пока она ждала своего папу".

Ожидание – это плохо, но приезд папы хуже.

– О-о, слава богу, вы в безопасности – бормочет он, сердито глядя на нас. Затем он очень

формально благодарит Сэба, за то, что он остался присмотреть за нами, – как будто нам по четыре

года, и двадцать минут громко и неоднократно отчитывает нас, пока мы не находим кафе, где он

может напичкать нас едой.

Теперь его паника превратилась в более холодный, более организованный гнев.

– Не знаю, кому должно быть больше стыдно, – говорит он, – той, которая должна была

заботиться о себе, или той, которая должна была знать лучше.

– Но они сказали продолжать жить нормально, пап! – жалуется Ава.

– Ты называешь это нормальным?

– И они не мошенники. Я ошиблась. Они из модельного агентства, и им очень нравится

Тед.

– Да, нравилась, – бормочу я, выплевывая крошки от большого черничного кекса, – до тех

пор, пока я...

– А ты думала, что ты просто взяла еѐ с собой в какое-то заброшенное здание, чтобы

встретиться с абсолютно незнакомыми людьми, и никто не знал, где вы?

Ава дуется.

– Реконструированное, не заброшенное. И Луиза знала, – тихо говорит она.

– Луиза? – папа вскидывает руки вверх. Подруга Авы, Луиза, хотя и выдающаяся

волейболистка, но еѐ не зря ласково называют Ditz17. Если что-то пошло не так, она могла бы даже

не заметить, что мы пропустили несколько дней. И она, наверное, удалила смс о том, где мы были.

Он вздыхает.

– Тед, милая, я думал, ты более разумная.

Я правда более разумная. У меня вообще больше здравого смысла. Мне хотелось сказать,

―но она заставила меня!‖ – но я говорила это с тех пор, как мне исполнилось три года, и я обещала

себе что, когда мне исполнится пятнадцать, я больше не произнесу этого.

– В любом случае мне лучше отвезти вас обратно,– говорит папа. – Ава, ты принимала

свои таблетки?

Она кусает губы и выглядит виноватой. Папа вздыхает ещѐ раз и, что ещѐ хуже, закрывает

глаза и вытирает их платком. На этой неделе Ава должна принять смесь из лекарств: сочетание

химиотерапии, стероидов и других страшных синих таблеток, которые ликвидируют побочные

эффекты двух других. Я не виню еѐ за то, что она забыла. Хотя, папа винит.

– Мы обещали, милая, – говорит он, не сердясь сейчас, но почти расстроенный. – Я знаю,

это трудно, но если ты не будешь принимать их...

Он думает про те девяносто процентов, и, по-видимому, она не собирается быть в их числе,

если не будет принимать лекарства.

– Хорошо, как скажешь, – ворчит Ава. Ей больше нравилось, когда она валялась на

диване, пока я танцевала перед кирпичной стеной для волосатого парня с фотоаппаратом.

– Ваша мама не должна узнать, – ворчит папа. – Я оставил ей записку, чтобы сказать, что я

взял вас на прогулку по реке. И если она спросит, это то, чем мы занимались.

Ава благодарно улыбается. Через секунду я осознаю, что сказал папа, и всѐ равно до конца

не понимаю. Обычно мама и папа выступают единым фронтом перед лицом неповиновения. Мама

гораздо страшнее, чем папа, хорошо, что он не хочет говорить ей про нас, но почему?

В метро по дороге домой мы сидим рядом, глядя на вырезки из газет, которые папа принес с

собой, и не разговариваем. Я не могу перестать вспоминать, как падал свет на облупившиеся

кирпичи, и как прекрасно Мирей смотрелась на каждой фотографии, и как моя последняя

фотография ... была удивительно не такой ужасной, какой могла бы быть. И как Сэб каким-то

образом смог заставить нас делать то, что он хотел, даже если я никогда не знала никого настолько

немногословного. Я бы хотела рассказать об этом Дейзи, но ей будет неинтересно. По крайней

мере, Ава и я сможем поговорить после отбоя, когда мы должны будем спать.

Когда мы добрались, мама только что вернулась с работы, все ещѐ была в зелѐной рубашке

и читала папину записку.

– Вы хорошо провели время? – спросила она усталым голосом. – Там было много лодок?

– Сотни,– уверенно врѐт папа. Я вижу от кого Ава это унаследовала.

Мама улыбается грустной улыбкой, отражающейся лишь на половине еѐ лица. Еѐ глаза

потухли, вокруг них морщинки, и они не сверкают так, как сверкали до диагноза Авы. Теперь я

понимаю, почему папа не хотел говорить ей о том, во что мы ввязались. Она как спутник,

вращающийся по своей орбите, и любой толчок может отправить еѐ в открытый космос. Я думала,

что папа вращается рядом с ней, но нет. Он наблюдает за всем так же беспомощно, как и я, и просто

старается не сделать хуже.

Папино право – защитить еѐ. Я обещаю себе, что больше никогда не пойду в заброшенное

здание, чтобы встретиться с незнакомцем, лишь с больной сестрой за компанию. Это не самая

гениальная наша идея. Оглядываясь назад, я понимаю, что что-то могло пойти не так, кроме моей

полной неспособности сидеть на стуле, не выглядя, как полная идиотка.

Тогда я осознаю, что мама смотрит на меня.

– Что? – спрашиваю я.

– О, Тед, – вздыхает она. – Посмотри на себя. Эти ботинки разваливаются. Мы должны

купить новые. И почему ты в этих странных чѐрных леггинсах?

17 Ditz – с немец. грудной ребѐнок, младенец

Глава 12.

Сэб потратил кучу времени, работая над фотографиями Мирей перед тем как, папа пришѐл

забрать нас. Интересно, как много времени ему придется потратить на мои. В воскресенье я должна

учиться, но я провожу большую часть дня, представляя себе Сэба, работающего за компьютером, и

затем отправляющего результаты в Модел Сити для проверки. Интересно, что они подумают.

В понедельник мама берет Аву в больницу для новой дозы химиотерапии через трубки

Хикмана.

– Расскажи мне сразу, как только что-нибудь услышишь, – говорит Ава.

Весь день я тайно проверяю сообщения в телефоне. Ничего. Никаких новостей во вторник и

в среду. В четверг стало очевидно, они решили пощадить меня, не говоря со мной напрямую. Я

хотела бы получить копию последнего фото, но я не думаю, что могу напрямую спросить Фрэнки.

Ава сказала, чтобы я просто позвонила ей и покончила со всем этим, но на этот раз я не иду на

поводу у сестры. Я буду просто продолжать жить и притворяться, что не было этого сумасшедшего

экскурса в модельный бизнес. В конце концов, это сработает.

В пятницу после школы я с мамой покупала туфли в одном из местных благотворительных

магазинов, когда в моѐм рюкзаке зазвонил телефон.

– Э-э... привет? – говорю я, успев ответить на звонок.

– Это Эдвина? – Голос ровный, аристократический и уверенный. – Это говорит Кассандра

Споук. Вчера мы получили твои снимки и внимательно их изучили. Я обычно звоню всем нашим

новым девушкам сама. Что ты думаешь?

– Кто это? – спрашивает мама, размахивая парой отвратительных фиолетовых сандалий.

Почему у неѐ всегда получается выйти из таких магазинов похожей на Одри Хепберн, но

единственное, что мы можем найти для меня, выглядит так, как будто сделано для Шрека или

принцессы Фионы?

– Дейзи. Проблема с домашней работой. Простите?

Последнее относится к Кассандре Споук. Что я действительно думаю? О том, как сильно

они смеялись над моими фотографиями? Что?

– Мы тебя берем, дорогая! Я всегда хотела быть вестником хороших новостей. Мы

выбираем только тех девушек, которые на наш взгляд, могут добиться большого успеха. Ты

взволнована? Мы в таком восторге от тебя.

– Можешь сказать ей, чтобы она перезвонила? – говорит мама раздраженно. – Я не хочу

долго здесь пробыть, мне ещѐ надо забрать баклажаны.

– Э-э, взволнована, – шепчу я, чтобы поддержать радостную Кассандру, хотя на самом

деле я просто онемела. Я подхожу к стойке с ботинками на шнуровке, подальше от мамы, и делаю

вид, что разглядываю мужскую обувь.

– Должна сказать, что ты не кажешься такой! – смеѐтся Кассандра. – Я знаю, что новости

могут быть немного шокирующими, но теперь мир, правда, открыт для тебя. Фрэнки организует

какие-нибудь кастинги и просмотры для тебя, так что ты сможешь сделать себе портфолио. И кто

знает? Может, в один прекрасный день, ты будешь лицом кампанию!

– Что? Это? – спрашивает мама.

У меня душа ушла в пятки. Она, должно быть, подкралась ко мне сзади. Я смотрю на свои

руки, которые, как оказалось, сжимают мужские туфли размером с супертанкер.

– Они выглядят слишком большими даже для тебя. Как насчет этих?

Она показывает мне бежевые сабо, на толстой подошве и удобным кожаным ремешком

вокруг пятки. Что угодно. Я опускаюсь на пластиковый стул и снимаю мои разваливающиеся

сандалии, чтобы померить сабо.

– Эдвина? Ты там?

– Да, это звучит хорошо, – говорю я. – Отлично, мне действительно жаль, но ... шшшшш...

– я пытаюсь издать звук, похожий на хитроумный сигнал или на поезд, входящий в туннель, и

нажимаю на кнопку "отключиться".

Это, наверное, редкий случай для супермодели. Интересно, заговорит ли она со мной когда-

нибудь снова.

– Боже мой, Тед, ты розовая, – говорит мама. – Здесь жарко? Она узнала, что хотела?

– Кто?

– Дейзи.

– О, да. Она запуталась с... французским.

Я горжусь тем, что выдумала это на ходу, особенно в сложившихся обстоятельствах. Я

думаю это потому, что я не поняла и четверти того, что сказала Кассандра.

Когда мы остаемся одни вечером, Ава садится на край своей кровати и просит описать, что

именно произошло во время звонка.

– Хорошо, на самом деле, – признаюсь я, – многое было непонятным. Это как изучать

новый язык.

– Кому ты рассказываешь, – вздыхает она. – Линии Хикмана. Флеботомия. Преднизон.

– Ха! Как насчет просмотр? Портфолио? Кампания? Я думаю, что они имеют в виду

рекламу, но звучит как война.

– Как насчет крови? Имею в виду мою кровь. Много моей крови в маленьких бутылочках.

Я не могу перестать хихикать.

– Марио Тестино.

– Кириллос Христодулу.

– Кириллос?

– Его первое имя, – говорит она. – Греческое.

– Линда Евангелиста.

– Видишь! Ты знаешь, кто она.

– Нет. Не знаю. Кто?

– Боже, Ти! Она – супермодель восьмидесятых. Канадка. Она была очень известна.

– О. Тогда что с ней случилось?

– Понятия не имею. Она все ещѐ может сниматься.

Интересно, что же обычно происходит с моделями? Вы вряд ли когда-нибудь видели

фотографии старушек. Может быть, они в конечном итоге оказываются на яхтах на Багамах, пьют

чай с дизайнерами и выходят в свет с рок-звѐздами. Что ещѐ они могут делать?

– И что? – спрашивает Ава насмешливо.

– И что? – отвечаю я, делая вид, что понятия не имею, о чѐм она.

– Почему ты краснеешь? Почему не смотришь мне в глаза? Почему ты не кружишься по

комнате, говоря мне, какие они сумасшедшие? О чѐм ты думаешь?

После звонка я много думала, отчасти о моей обуви. Ава говорит, что модели носят

красивую одежду, что означает, что их обувь не поступает из благотворительных магазинов. Кроме

того, я размышляю о Дине Дэниэлзе и Кэлли Харвест. О Кэлли, которая с десяти лет хочет быть

моделью. Представьте себе, если бы я стала моделью. Она бы, наверное, взорвалась.

Я понятия не имею, почему Модел Сити выбрали меня. Я не понимаю почему. Но факт в

том, что они действительно выбрали меня, и всѐ теперь видится по-другому. Если я попытаюсь

стать моделью во время летних каникул, я больше никогда не буду ―девушкой в трусиках‖. На

самом деле то, что я застряла в Лондоне на целое лето, может быть исправлено позированием перед

кирпичными стенами и враньем родителям.

Ах, да. Забыла об этом моменте. Ава по-прежнему смотрит на меня, ожидая ответа.

– Я думаю о разрешении, – вздыхаю я. – Я должна получить настоящее одобрение от папы

с мамой, а не только твое вранье по телефону.

– Правда, – соглашается Ава. – Итак, ты передумала? Хочешь продолжать?

Я киваю. Меня так легко убедить. Я бы хотела быть более холодной и решительной, но я

больше ―плыву по течению и смотрю, куда оно меня вынесет‖, и оно несѐт меня в интересном

направлении. Вернее будет нести, если в итоге мама и папа не станут чем-то вроде плотины,

останавливающей меня.

– Не беспокойся о них, – говорит Ава уверенно. – У меня всѐ получится. Поверь мне.

И снова, несмотря ни на что, я верю.

Глава 13.

Слабое место в плотине, по словам моей сестры, – это папа. В субботу утром, как только

мама ушла на работу, мы начинаем его обрабатывать. Я иду первой.

– Э-э, пап, – говорю я, заходя на кухню, где он моет посуду. – Мне может быть

понадобится твоя помощь.

Он оглядывается и улыбается.

– С чем, любимая? Если это опять математика, не думаю что смогу помочь. Эти

статистические методы выше моего понимания.

– Это не математика, это модельный бизнес.

Я объясняю про звонок Кассандры. Он громко ругается, размахивая руками в нелепых

желтых резиновых перчатках, и роняет тарелку. Она разбивается. Мы решаем продолжить разговор

за обеденным столом, подальше от хрупкого фарфора. Ава присоединяется к нам, выглядя бледной

и слабой этим утром, но решительной, чтобы поддержать меня.

– Но послушай, любимая, ты уверена, что они настоящие? – подозрительно уточняет папа.

Вступает Ава.

– Модел Сити – самое лучшее агентство, папа. Я знаю, Тед не... типичная королева

красоты, но у неѐ есть все, что нужно для модели. Ей просто повезло.

Он улыбается и берет меня за руку.

– Удача бы не помешала этой семье. Но, конечно, твоя мама никогда не позволит тебе. Ты

знаешь, что она думает о моделях.

– Да, – признаю я, – но на самом деле она ничего не знает. Я встретилась с одной на

прошлой неделе, и она была прелестна. Она не принимала никакие наркотики, все время пока мы

там были.

Он смеѐтся.

– Мы думали... э-э... я думала... что я могла бы попробовать. Может быть, подработать

немного. Заработать немного денег. Понять для себя, подходит ли мне это, а потом сказать маме.

Я вижу, что он колеблется на мгновение, и смотрю на него умоляюще. Он начал

колебаться, когда я упомянула деньги. Папа ненавидит тот факт, что у Авы и у меня нет больше

карманных денег, и он иногда всѐ ещѐ пытается незаметно сунуть мне пятерку. Просто кажется,

что даже воздух в таком городе, как Лондон, стоит денег. Моим первоначальным планом было

найти работу официантки на всѐ лето, но еѐ трудно найти, потому что каждый хочет такую работу,

и даже если вы найдете, вам придется работать целый день, чтобы заработать достаточно для

одного ужина с друзьями. Папа знает об этом.

Ава победно улыбается.

– Тед будет занята летом.

Он кивает всѐ ещѐ нерешительно.

– И это безопасно, обещаю, – говорю я ему. – Они прислали мне утром письмо по

электронной почте. Я покажу тебе. Там говорится, что у меня будет сопровождающий, пока мне не

исполнится шестнадцать. Ты можешь сопровождать меня, или мне его предоставят. И я всегда

буду говорить тебе, куда собираюсь, и буду давать контактные телефоны и всѐ, что нужно.

Он вздыхает и рассеянно рисует каракули на полях газеты.

– Когда я был в твоем возрасте, Ава, – говорит он, – мне нужны были деньги на отпуск. У

отца моего друга была ферма. Он предложил мне и другим знакомым бесплатное питание и

проживание и немного денег, если мы поможем собирать листья салата. Мы осмотрели ферму:

приятная холмистая местность и дружелюбная жена фермера. Город славился своим летним

музыкальным фестивалем. Итак, мы сказали "да". Он смотрит на нас беспокойными глазами. – И,

девочки, я никогда в жизни не работал так тяжело за такие небольшие деньги. Это каторжный труд

– сбор листьев салата, и он никогда не кончается. Часы, часы и часы сбора салата. Эти поля просто

расстилались всѐ дальше и дальше ...– он рисует каракули и говорит мрачно: – я ненавижу салат.

Только не говорите маме, но я не могу его выносить ... так вот, Тед, ты просто будешь носить

красивую одежду, как настоящая модель?

Я киваю.

– Ты знаешь, я всегда был неравнодушен к Клаудии Шиффер.

Я знаю. Шиффер – это фамилия Клаудии, другой модели, о которой я слышала, кроме Кейт

Мосс. Она – немка, и у неѐ светлые волосы, а также она живет в Лондоне. Я знаю всѐ это, потому

что, если папа где-нибудь видит еѐ фотографию, он счастливо вздыхает, а мама ласково бьет его

(ну, очень ласково) по плечу.

– Это будет именно так, – говорит Ава уверенно, тайно подмигнув мне.

– И как же ты собираешься всѐ сделать так, чтобы мама не узнала?

– Скажем ей, что Тед получила работу официантки. В той гостинице, рядом с Дейзи.

Просто до тех пор, пока у неѐ не начнѐт получаться. Затем она может показать маме, что это

безопасно, и что ей это нравится.

– И я всѐ равно просто хочу подработать, – добавляю я.– Пожалуйста?

Он проводит рукой по своим волосам сумасшедшего профессора.

– Что именно я должен сделать?

– Хорошо, Стивен, просто подпишите здесь ... и здесь. Прекрасно. Я должна сказать, что

мы очень рады, что Тед согласилась. Она будет настоящей звездой. И она похожа на вас.

– Думаю да, – улыбается папа растерянно, разглядывая офис Модел Сити и думая, что два

урода, вроде нас, с растрепанными волосами и сросшимися бровями, делают посреди их офиса,

подписывая разрешение.

И как будто читая его мысли, Фрэнки говорит:

– Мы запишем еѐ в салон красоты, прежде чем она начнет работать. Она должна убрать ...

вы знаете.

Она проводит пальцем по лбу, и мне становится интересно, как именно они собираются

избавиться от моих бровей. Я не уверена, что хочу знать. В последний раз, когда Ава пыталась

выщипать их много лет назад, это было мучительно, и я заплатила ей, чтобы она прекратила.

– Мирей уже подписала? – спрашиваю я, чтобы отвлечься.

Фрэнки выглядит растерянной.

– На самом деле, нет. Она хорошо позировала, но у неѐ не было того, что мы искали.

– Но я не понимаю...

Мирей, определенно, самая красивая девушка, которую я когда-либо видела.

– Нам нужны девушки с изюминкой. Что-то свежее, чтобы привлечь внимание людей,–

объясняет Фрэнки. – Она будет высоко востребована. Но не в мире высокой моды.

– Тогда где? – я не могу перестать спрашивать.

– В каталогах нижнего белья? – предполагает Фрэнки. – В любом случае, позволь мне

показать тебе твоѐ портфолио.

Я думала об этом. Кассандра упоминала портфолио, и это звучало очень важно. Они

ожидают, что я прочитаю какой-то роман18? Это учебник про модельный бизнес? Это было бы

здорово, так как я узнаю там много, чего я не понимаю. Для начала как избежать участи модели

каталогов нижнего белья, – я пытаюсь уйти от образа ―девушки в трусиках‖.

Вместо этого Фрэнки вытаскивает из-под кучи бумаг совсем не книгу – большую чѐрную

папку с логотипом Модел Сити на обложке и прозрачными пластиковыми карманами внутри,

большинство из которых пусты. Она поворачивает еѐ к нам и открывает. В первом кармане

находится моя последняя фотография, которую сделал Сэб: с руками над головой и удивленным

выражением на лице.

– Что думаешь?

Ох. Хорошо. Несмотря на долгое время, в течение которого он работал над ней, Сэб не

совершил волшебство по превращению меня в Кейт Мосс, или Линду Евангелиста, или хотя бы в

Клаудию Шиффер, если на то пошло. Это по-прежнему только я и кирпичная стена. И мама была

права: леггинсы для йоги выглядят смешно на моих худых ногах. Но это интересная фотография.

Сэб хорош. Дальше было ещѐ больше фотографий со мной, где, я бы сказала, кирпичная стена

затмевает меня. Хотя Фрэнки кажется счастливой.

– Нам нужно о многом поговорить, – сообщает она.

18 Портфолио – по-английски "book"– книга.

Папа посматривает на часы. Мы здесь после школы, и должны быть в отеле в Ричмонде

договариваться о работе официантки. Скоро мама будет ждать нас дома к ужину, и после этого у

меня гора домашней работы. Но я начинаю наслаждаться собой. Я постоянно глазею на папину

подпись в разрешении, и почему-то это выглядит ужасно официально, – так, как будто я на самом

деле должна быть здесь.

– Я внесу вас в расписание, чтобы вы пришли и обсудили питание и финансы, –

продолжает Фрэнки, чувствуя, что этот визит должен быть коротким.

– Финансы? – спрашивает Папа. Математика не его любимый предмет.

– Налоги, сбережения, пенсионный план, – говорит она. – Тед будет самой занятой, но,

безусловно, мы объясним, что ей нужно делать.

Мне будет нужен пенсионный план? Я буду зарабатывать так много, что мне нужно будет

платить налоги? Это так захватывающе!

– Между тем, – говорит Фрэнки, – Вот план, ангел. Я собираюсь поставить тебя в очередь

для просмотров в первые недели лета, пока все ещѐ заняты. Не беспокойся о том, что портфолио

сначала такое небольшое. Как только ты начнешь появляться в журналах, оно сразу станет больше.

Также тебе нужна композиционная карта, но это несложно, мы поможем тебе с ней, хорошо?

– Хорошо, – я соглашаюсь. – Чудесно.

Я могу сказать, что у меня ещѐ огромное количество вопросов. Я понятия не имею, о чѐм

она сейчас говорила, но это звучало так же ЗДОРОВО, как и уплата налогов.

Глава 14.

После этого достаточно трудно сосредоточиться на занятиях. Но, по крайней мере, не

только мне. После окончания экзаменов почти все начинают обдумывать свои планы на отпуск, в

том числе и большинство преподавателей. К сожалению, есть несколько исключений, кто по-

прежнему настаивает на продолжении занятий. Более того, к сожалению, одна из них мисс

Дженкинс, наша учительница рисования, моя любимая, но она воспринимает свой предмет

слишком серьѐзно.

Последняя учительница рисования носила расклешенные юбки, вязаные жилеты и ужасные

серьги и постоянно говорила о Ренессансе. Мисс Дженкинс другая: красная помада, юбка-

карандаш, волосы собраны в пучок с помощью карандаша для рисования, она водит нас на

крупнейшие выставки в Тэйт Модерн и заставляет иметь собственное мнение о концептуальном

искусстве и прочей чепухе. Она стильный преподаватель. В редкий (для меня) момент модного

рвения, я пыталась сделать так, чтобы моя (до этого севшая) школьная юбка с помощью булавок

выглядела более карандашно, но я едва смогла ходить. Во всяком случае, я всегда была

поклонницей мисс Дженкинс – до сих пор. Кажется, у неѐ появилась сумасшедшая мысль, что мы

все хотим провести каникулы, готовясь к нашим будущим экзаменам.

– Помните, – говорит она в конце нашего последнего урока в преддверии летних каникул,

– вы должны представить три проекта на следующий год. Все они должны быть тщательно

продуманы с полной иллюстрацией рабочего процесса. Самый большой проект должен быть готов

к Рождеству, но я позволю вам выбрать тему сейчас, так что вы сможете хорошо подготовиться на

каникулах. Даже так вы вымотаетесь, поверьте мне. Вот темы, которые можно выбрать.

Она записывает их на доске синим маркером:

 Натюрморт.

 Интерьер/открытый пейзаж.

 Автопортрет.

Дейзи рядом со мной разочарованно вздыхает. Как в обществе, где поп-звезды ходят на

церемонии награждения, одетые в сырое мясо, экзаменационная комиссия может быть настолько

лишенной воображения? В другом конце комнаты Дин Дэниелс громко зевает, потягивается, а

потом падает на стол в притворной коме. Это один из тех моментов, когда я должна согласиться с

ним. Мисс Дженкинс делает вид, что она не заметила общую реакцию.

– Вы должны хорошо подумать о том, что из себя представляет выбранная тема. Сходите в

галереи – получите вдохновение. Почитайте книги. Используйте интернет. Найдите художников,

которые обыгрывали этот жанр. Вспомните то, чему я вас учила. Обдумайте источники, которые

вы собираетесь использовать, как вы собираетесь их сочетать ... Это больше, чем рисование пары

яблок и стакана воды.

Дейзи толкает меня. Она прочитала мои мысли. Я уже выбрала свою тему – натюрморт –

пара яблок и стакан воды – именно это я и собиралась нарисовать.

– Она не оценит, если ты просто нарисуешь много тени – бормочет Дэйзи.

Я пожимаю плечами.

– Но у меня хорошо получаются тени. Это моя любимая часть. Кроме того, я, может быть,

буду слишком занята, чтобы рисовать остальные темы.

– Чем? Все лето будешь сидеть без дела в своем нижнем белье?

Звенит звонок, и мы начинаем собираться.

– Я не буду сидеть в своем нижнем белье, – говорю я обиженно.

– Извини, в чужое белье. – Она хмурится. Ей до сих пор не нравятся мои планы на отпуск.

– Это каталог нижнего белья и он коммерческий, – объясняю я. – Я участвую в высокой

моде.

– Только послушай себя, Тед!

Я слышу. Это звучит глупо. Я замолкаю.

– Неважно, – говорит она, меняя тему разговора, – я рассказывала тебе о Гамбурге?

– Нет, – вздыхаю я.

«Трибьют» – группа папы Дэйзи в августе отправится в тур по Германии. Дейзи и еѐ мама

присоединятся к ним, так что Дейзи сможет усовершенствовать свой немецкий. Чуть ли не каждый

день они добавляют к турне новый город, и Дейзи будет отсутствовать ещѐ дольше. По какой-то

причине сегодня она особенно рада Гамбургу. Может быть, этот тур трибьют-группы эквивалентен

―высокой моде.‖ По крайней мере, теперь я буду занята во время еѐ отъезда.

На обратном пути в класс мы чуть не врезаемся в Кэлли Харвест, несущуюся по коридору с

развевающимися волосами в сопровождении нескольких друзей из еѐ "глянцевой банды".

– Это правда, что ты собираешься в Германию? – спрашивает она Дейзи. – В турне?

Дейзи кивает и рассказывает подробности о Гамбурге. Кэлли выглядит ещѐ более

пораженной. Она думает, что Дейзи классная. Они много тусовались вместе с тех пор, как ... ну, с

тех пор, как я начала много смотреть в окно и не отвечать на вопросы Дейзи. Я не была идеальной

подругой в последнее время.

– А ты, Пятница? У тебя есть планы на летние каникулы? – спрашивает Кэлли. На еѐ лице

– ни капли заинтересованности. Глянцевая банда маячит за еѐ спиной, скрестив руки, всем им

одинаково скучно. Разве может Чумовая пятница замышлять что-то интересное?

– Ну, на самом деле я собираюсь работать моделью.

Молчание.

Кэлли смотрит на меня в течение пяти секунд. Никто из глянцевой банды даже не дышит.

Это, возможно, почти лучший момент МОЕЙ ЖИЗНИ.

Затем Кэлли начинает хохотать.

– Да неужели? Докажи.

И, конечно, я не могу. В итоге я выгляжу глупо, как обычно.

Кэлли поворачивается на каблуках и уходит, члены глянцевой банды плетутся за ней

следом, продолжая смеяться. Дейзи пожимает плечами.

Я чувствую, как подкатываются слезы.

– По крайней мере, ты могла бы быть счастлива за меня, – говорю я горько.

Она поворачивается ко мне, удивленно нахмурившись, потом смеѐтся.

– Рада за тебя? Вот она ты, с безупречной кожей, без прыщиков и ноги от ушей ... ты

просто стоишь, и люди превращают тебя в модель. И я должна быть рада за тебя?

Она уходит, качая головой, оставив меня в шоке. Я с трудом узнаю девушку, которую она

описывала. Я ведь Чумовая пятница? еѐ лучшая подруга? Над которой только что посмеялась

Кэлли? Всѐ не так, как должно было сработать.

Глава 15.

– Она просто завидует, – заверяет меня Ава по пути домой. – Ты можешь так не думать, но

так оно и есть. Ты должна быть доброй и великодушной. Это приѐм, которому ты научишься.

Я? Великодушной? Не могу это представить. Королевы и принцессы великодушны.

Великолепная Ава, играющая в хоккей на траве, великодушна. Неуклюжие, случайно мелькающие

в нижнем белье уроды не могут позволить себе такую роскошь, как великодушие. Или, по крайней

мере, я так думала, но, может быть, девушки, подписавшие контракт с Модел Сити должны быть

такими, независимо от того, как они себя чувствуют. Слава богу, у меня есть сестра, потому что

кажется, я могу потерять свою лучшую подругу.

Однако Ава не чувствует себя так же великолепно. После двух недель отдыха она снова

начала проходить химиотерапию, и на этот раз всѐ тяжелее. Больше головокружений, больше

усталости, и тело, которое помнит, что ему очень не понравился последний раз, за исключением

стероидов, просит не делать этого снова, но это необходимо. Две недели химиотерапии, две недели

отдыха. Это второй цикл из шести.

Хорошая новость – Джесси наконец-то сдал свои выпускные экзамены, а также закончил

большие парусные гонки, для которых он тренировался, и он наконец-то приезжает в гости. В

нашем старом доме в Ричмонде был диван-кровать, и он смог бы остановиться у нас, но здесь это

просто невозможно, поэтому он остановился у друга. Он приедет только на выходные, и Ава

планирует это как ... ну, как военную кампанию: что она будет носить в конкретный момент

каждого дня, как она будет краситься, какими духами пользоваться, куда они пойдут, что они

будут есть, будет ли возможность поцеловаться и пообниматься, и если да, то как она будет

прижиматься к нему, чтобы ему не мешали трубки, торчащие из груди.

Когда она узнает о моих планах на выходные, то даже вызывается мне помочь, что является

ещѐ одним симптомом еѐ хорошего настроения, связанного с Джесси. Несмотря на химиотерапию,

в Аве появляется какая-то искра, когда она думает о нѐм. Это напоминает мне то, какой она была на

стероидах. Гормоны, говорит мама. Очень похоже на стероиды, но с меньшим количеством

побочных эффектов. Однако принимая во внимание, что стероиды должны были помочь с

аппетитом, гормоны вызывают у неѐ абсолютное отвращение к еде. Она ничего не выносит, кроме

моцареллы и помидоров, еѐ новой любимой еды. Между тем все мамины экзотические фрукты

лежат в углу на кухне, медленно меняя форму и цвет, как будто они превращаются в какою-то

сюрреалистическую кучу Сальвадора Дали.

Джесси приезжает в пятницу перед окончанием школы. Хотя это урежет несколько часов

нежностей, мама и папа настаивают на обеде. Как только он входит через дверь, становится

совершенно ясно, как Ава выдержала целый год настойчивых приставаний Шейна Мэтьюза к ней в

школе. Он изменился с прошлого лета, и, если такое возможно, стал ещѐ более красивым. Его

волосы ещѐ более светлые от солнца, глаза сверкают и горят, он по-прежнему высокий и стройный,

но скоро станет крепким и уверенным. Он совершенно, трогательно великолепен.

Даже мама не может перестать хлопать ресницами, когда предлагает ему чипсы и арахис

перед обедом. Я не притворяюсь, что не поражена, потому что это бессмысленно. Он, должно быть,

знает, какой он удивительный, но в отличие от крутых парней из школы, не показывает этого. В то

время как Шейн Мэтьюз всегда носит шарф или свитер команды по регби, чтобы напомнить, что

он в школьной команде, нет ничего, указывающего, что Джесси первоклассный моряк. Может

быть, загар и супер-антибликовые солнцезащитные очки выдают его, – но Ава сама обратила моѐ

внимание на них на последнем фото, которое он прислал. Можно предположить, что он актѐр. На

самом деле он планирует быть бухгалтером, когда закончит университет. Самый горячий

бухгалтер в юго-западной Англии, как часто вздыхает Ава, но тем не менее бухгалтер. Аве

нравится, что он такой талантливый.

Он также приятен в общении. Зная, через что проходит Ава, и не зная, как говорить об

этом, большинство людей пытаются понять, что сказать в нашем доме в конкретный момент, но у

Джесси полно историй о парусной гонке, как его лодка почти перевернулась, и как они выиграли,

несмотря на повальное мошенничество со стороны команд-соперниц. Папа задает ему много

технических вопросов о гоночных тактиках, а мама и я присоединяемся к Аве в простом

восхищении его лицом. В общем, он справляется довольно хорошо.

– Ты уверена насчет завтра, дорогая? – в итоге спрашивает мама Аву, на мгновение с

трудом отводя взгляд от Джесси. – Я имею в виду, что берешь Тед. Я уверена, у вас двоих есть

дела поважнее, чем нянчиться с сестрой.

– Нет, все хорошо, – улыбается Ава. – Мы просто поглазеем на витрины. Это будет

славно.

Мама качает головой. Она знает о свиданиях и мальчиках, и что младшие сестры, как

правило, не приглашаются. – Ну, ты очень добра.

– Да ладно тебе, – скромно говорит Ава.

На самом деле это просто уловка, но мама права, это всѐ равно очень по-доброму. В эти

выходные Ава делает вид, что берет меня с собой, поэтому я могу тайно сходить в салоны красоты

в центре Лондона, в которые Фрэнки записала меня. В тоже время Ава не хочет, чтобы я и близко

была рядом с ней во время "фестиваля объятий и поцелуев" с Джесси, но они договорились

встретиться со мной после салона красоты, чтобы мы могли договориться о том, что мы делали

вместе и сверить наши показания.

Как и планировалось, в половине одиннадцатого в субботу они прощаются со мной на

станции метро Ковент-Гарден. Ава и Джесси отправляются по магазинам, в то время как я, точно

следуя инструкциям Фрэнки, направляюсь в парикмахерскую «Локс, Сток и Баррель», где мне

должны привести в порядок моѐ птичье гнездо. Кастинги, или просмотры, или как там это

называется, начинаются на следующей недели, и Фрэнки хочет, чтобы я выглядела как можно

лучше.

Снаружи место кажется вполне нормальным – небольшой бутик с чѐрной дверью. Пока всѐ

хорошо. Но внутри парикмахерская оказывается чем-то странным, современным и неожиданным.

После нескольких недель школы, домашних заданий и экзаменов, мне нужно глубоко

вздохнуть и сказать себе, что я должна быть здесь. Это не похоже на парикмахерскую, больше

похоже на гигантский космический корабль с фенами. Везде полированная сталь, белые полы,

яркие огни и блестящие поверхности. Персонал выглядит круто и модно, и все клиенты богатые,

уверенные в себе и... старые. Им всем на вид лет тридцать, как минимум.

Фрэнки сказала мне позвонить ей, если у меня возникнут проблемы, и мне хочется сделать

это прямо сейчас и объяснить, что я правда не думаю, что подросткам здесь место. Я даже достала

телефон из рюкзака. Но Ава наказала мне не быть жалкой, поэтому я подхожу к столу и

представляюсь.

Конечно, они ожидают меня. После шампуня и массажа головы девушка по имени Ханна

возится с ножницами, чтобы вывести ―текстуру‖ и ―фактуру‖. Лично я не вижу особой разницы,

когда она заканчивает: я бы сказала, что прическа похожа на небольшое гнездо, свитое птицей,

которая очень любит блестящие ветки. Но, может, это и хорошо, если повезѐт, мама даже не

заметит, что я сделала.

Дальше по улице от «Локс, Сток и Баррель» находится небольшой салон красоты, также из

списка Фрэнки. Раньше я никогда не бывала в салонах красоты, но тепло и всепроникающий запах

роз и лаванды снова искушают меня. Как только я начинаю думать, что это место намного

приятней парикмахерской, женщина в белом халате по имени Нирмала приступает к удалению

моих сросшихся бровей.

Как можно так ошибаться? Все предыдущие атаки Авы с пинцетом не идут ни в какое

сравнение с этим.

Нирмала начинает удалять волосы с помощью воска, что больно, но быстро. Затем, чтобы

завершить образ, она берет длинную хлопчатобумажную нить и начинает выдергивать каждый

волос в отдельности. Это и есть процедура удаления волос, понимаю я между приступами боли.

Забудьте о запахе роз и лаванды: если процедура удаления волос на лице существовала бы во время

Гражданской войны, она, несомненно, использовалась для пыток.

Как только она заканчивает, Ава и Джесси приходят, чтобы забрать меня. Ава открывает

дверь в "процедурный кабинет", а Джесси заглядывает через еѐ плечо. Она, кажется, не думает о

том, что еѐ великолепный парень видит меня всего лишь в третий раз за год, а я лежу со

слюнявчиком вокруг шеи, а моѐ лицо горит и жжѐтся из-за недавних страданий.

– Привет ещѐ раз, Джесси, – бормочу я.

Он смущенно улыбается.

– Веселишься?

– Не совсем.

– Но посмотри на результат, Ти, – настаивает Ава, когда Нирмала дружелюбно

протягивает мне зеркало.

Я изучаю свое лицо. Оно всѐ ещѐ розовое и взволнованное, но впервые в моей жизни у меня

две нормальные брови. Нирмала улыбается, когда я улыбаюсь ей с благодарностью. Внезапно, боль

не кажется такой уж сильной. Я, честно говоря, пройду через это столько раз, сколько нужно.

Джесси ведет нас в ближайшее кафе, чтобы отпраздновать.

– Хорошо, – говорит Ава, глядя на мою переносицу, пока Джесси стоит в очереди в кассу.

– Ты, безусловно, выглядишь так, как будто что-то сделала. Она задумывается на мгновение. – Мы

скажем маме, что вернулись домой рано, и я сделала тебе сеанс красоты на дому, пока она была на

работе. Наверное, я могла бы выщипать твои брови так же, если бы попыталась.

– Ты не станешь пытаться!

Ава вздыхает.

– Мне и не нужно. Это обман, помнишь? Мы просто скажем, что я сделала это с помощью

пинцета.

– Ого!

Хотя она права. Мама так занята работой и противораковыми лекарствами, что не обратит

особого внимания на количество волос у меня на лице.

– Кстати, поздравляю, – говорит он, – с новой работой. До этого у меня не было

возможности сказать это лично.

Но в нѐм по-прежнему странная неловкость. Я думаю это потому, что он действительно не

одобряет модельный бизнес. Однако когда он садится рядом с Авой, она отворачивается от него.

Когда я присматриваюсь внимательней, вижу, что-то не в порядке с Авой, из еѐ глаз исчез тот

самый блеск. За завтраком он ещѐ был, значит, что-то произошло, пока я была в парикмахерской.

Что-то нехорошее. Я смотрю на них обоих растерянная, и не знаю, что сказать.

Ава нарушает молчание напускной веселостью.

– Джесси тоже нужны поздравления, – говорит она с неопределенной улыбкой. – Он так

хорошо выступил в парусных соревнованиях, что был приглашен в команду яхты, которая будет

плавать по Средиземному морю. Все лето. И, может быть, осенью. Он только что рассказал мне об

этом.

– Ого. Звучит здорово, – бормочу я. Но это не то, что я думаю, ведь это ужасно.

Неудивительно, что блеск исчез. Как Ава сможет прожить без него так долго?

Джесси вздыхает и качает головой.

– Я обязан принимать предложение. Мне нужно учить сѐрфингу летом. Просто на яхте

будут платить лучше, и это поможет оплатить школу. Но…

– Но ничего, – резко говорит Ава. – Это Средиземное море! Просто подумай обо всех тех

местах, которые вы посетите. Ибица, Майорка, Сардиния ... на яхте! Роскошной яхте! И тебе

заплатят. Если бы кто-то предложил мне, я бы поехала. В любом случае я буду настолько занята

лечением, что у меня не будет времени повидаться с тобой, а если и увидимся, это будет совсем

невесело. Так гораздо лучше. Это действительно хорошая идея.

Она пристально смотрит в свой кофе.

Джесси смотрит на меня беспомощно.

– Я сказал ей, что останусь, если она захочет.

– Но я не хочу, – говорит она с той же жестокостью, которую обычно использует мама,

когда спор окончен.

Мы проводим ещѐ десять мучительных минут, едва разговаривая друг с другом, потом я

одна ухожу домой, так что они могут игнорировать друг друга без меня.

Я хотела сразу же приступить к рассказу "Ава сделала мне новый имидж", но мама ничего

не замечает.

Когда Ава приходит – намного раньше, чем должна была, она не хочет разговаривать. Из-

за второго цикла химиотерапии она чувствует головокружение и слабость, но я знаю, что дело не в

этом. Проблема в Джесси.

– Это глупая идея. Ты будешь скучать по нему, – настаиваю я, со своей стороны шкафа,

где пытаюсь найти пару сандалий на следующую неделю, подходящих мне и не делающих меня

похожей на тролля.

– Я буду в порядке, – кричит она. – Ты думаешь, я хочу, чтобы он видел меня больной и

измученной, с выпадающими волосами и бог знает чем, когда он постоянно окружен пляжными

красотками? Так гораздо лучше. Неважно, скоро твой первый день на новой работе. Это гораздо

важнее.

Минуту она сидит на кровати, обхватив голову руками. Я знаю, что она думает о своих

волосах. Она боится потерять их. Я не знаю почему, но об этом она беспокоится больше всего.

Время от времени она успокаивает себя тем, что они все ещѐ там – густые, тѐмные и прекрасные –

еѐ главное украшение. Затем она успокаивается и начинает рыться в еѐ части шкафа, отбрасывая

вешалки в сторону, продолжая искать. В конце концов она находит то, что искала.

– Ага! Я хочу, чтобы у тебя было это. Тебе она понадобится.

Она держит в руках маленькую бело-голубую полосатую юбку – примерно дюйма на

четыре дюйма короче, чем я бы надела, но очень милую.

– Почему? – спрашиваю я. Это, в конце концов, девушка, которая поклялась НИКОГДА не

позволять мне одалживать у неѐ вещи.

– Потому что ты выглядишь как бомж, и мне неловко при мысли, что ты встречаешься со

всеми этими модными людьми в своей обычной одежде.

– Правда?

– Да. Ты выглядишь ужасно, – вздыхает она.

– Я имею в виду – правда насчѐт юбки? Ты никогда не одалживаешь мне вещи.

– Я не одалживаю, я даю еѐ тебе, – говорит она раздраженно. – Когда Джесси нет рядом,

всѐ, что я могу носить – это спортивные штаны и старые футболки. Возможно, ты можешь

получить какие-нибудь обноски.

Она протягивает мне юбку, еѐ лицо суровое и решительное. Моя сестра такая сильная,

такая упрямая и решительная, что я чувствую, как у меня наворачивается случайная слеза, и я

быстро моргаю, смахивая еѐ. Я знаю, как она раздражается, когда мама плачет.

– Хорошо. Спасибо.

Я беру юбку. Мгновение Ава смотрит на меня мрачно, потом благодарно улыбается. Хотя

именно она делает подарок, думаю, она рада, что я больше не спорю с ней о Джесси и еѐ глупом

решении отпустить его с яхтой. Она полностью погружается в борьбу против лимфомы, и у неѐ не

остается сил для борьбы со мной.

В тот момент мы заключаем своего рода перемирие. Мы всегда спорили, для этого и нужны

сестры, но я молча соглашаюсь с тем, что позволю принимать ей свои собственные глупые

решения еѐ собственным глупым способом, пока болезнь не отступит. Она всѐ, что у меня есть, и

она мне нужна.

В благодарность еѐ плечи расслабляются, и напряжение покидает еѐ тело.

– Урра, – говорит она тихо. – Моя сестра будет моделью!

Глава 16.

Пять дней спустя. Первый день моей работы "официанткой".

Я сижу в сырой комнате на складе в Бермондси, Ист-Лондон. Нас около тридцати, все ждут,

когда их просмотрят несколько дизайнеров, которые ведут модный стильный блог. Почти все в

комнате – высокие, худые, юные, нервные девушки держат в руках пластиковые папки, как у меня.

Большинство без косметики, немногие одеты в плотно облегающие джинсы, а почти все в

одинаковые мини-юбки и топы. Слава богу, Ава убедила меня надеть юбку, а не брюки-карго, как я

планировала. Возможно, это униформа моделей, о которой я не знала? Я действительно не знаю

очень многого.

В конце концов я решила попросить девушку, сидящую рядом со мной, помочь, наконец,

разобраться с некоторыми вопросами из моего огромного списка. Еѐ зовут Сабрина, она тоже из

«Модел Сити», и мы сопровождаем друг друга, потому что семья Сабрины живѐт в Ньюкасле, и

она останавливается в квартире в западном Лондоне, которую снимает агентство. Сабрина не

подходит для этой работы – она здесь сопровождает меня, и через пару часов я буду сопровождать

еѐ куда-нибудь ещѐ.

– Это просмотр, понимаешь? – говорит она. – Ты идѐшь и видишь людей, которым нужна

модель для определенной работы. Это значит кастинг.

– Подожди, кастинг или просмотр? Вот, что я не понимаю.

Она вздыхает.

– И то, и другое. Но иногда ты идешь и видишь дизайнера или фотографа, просто чтобы

показать им своѐ лицо, чтобы они тебя запомнили. Это просмотр, но не кастинг. Понимаешь?

– Да.

Нет. Я только понимаю, что есть журнал, под названием «Дэзд энд Конфьюзд», и почему-то

он так популярен среди моделей.

Сабрина продолжает.

– Но если это кастинг, а не просто просмотр, и ты им нравишься, то они выбирают тебя,

что означает, что они хотят тебя, и если тебя выбирают первой и ты свободна, то ты получаешь

работу. Это довольно просто.

Помогите! Она потеряла меня на слове ―выбирают‖. Я прошу еѐ объяснить это ещѐ раз. Она

объясняет, и это по-прежнему звучит как ―бла-бла-бла-бла выбирают. Бла-бла-бла-бла-просто‖. Тем

не менее, я испытываю смутное ощущение, что когда тебя выбирают – это хорошо, и именно это я

хочу получить от этого кастинга. Или просмотра, или как там это называется. Беда в том, что мы

все хотим этого, и нас полная комната, а им нужны только две девушки.

Постепенно, комната начинает пустеть. Девушки постоянно проходят мимо нас по пути на

другие встречи. Большинство из них, кажется, сами по себе, хотя совсем юные, вроде меня, со

своими мамами. Здесь было бы очень одиноко, если бы у меня не было компании в роли Сабрины.

Называют следующее имя.

– Тед Ричмонд. Эй, кто Тед Ричмонд?

Голос уже обеспокоен. Нужно сразу отзываться, или они просто назовут следующее имя.

Сабрина толкает меня в плечо.

– Это ты, помнишь?

Ах, да. Фрэнки решила, что ―Тед Траут19‖ не будет хорошо смотреться в моей

композиционной карте (что больше похоже на бизнес-карту для моделей с фотографиями), так что

нам быстро пришлось придумать другую фамилию. Папа был очень расстроен. Не для того он

десять лет терпел в школе, когда его обзывали рыбьим лицом, чтобы от его фамилии отказались

при первой же возможности. Но Фрэнки и я переубедили его. Я недолго думала, пока папа

предлагал различные варианты фамилий. Почему-то я не могла перестать думать о нашем старом

доме. Я всѐ ещѐ очень сильно по нему скучаю. В конце концов я остановилась на ―Ричмонд‖, и

Фрэнки согласилась.

Это была отличная идея, только я никак не запомню, как меня зовут. Спасибо Сабрине.

Я хватаю мою папку из сумки и врываюсь в двери студии.

Передо мной пара столов, сдвинутых вместе, и три человека, сидящих за ними. Я будто в

ночном кошмаре очутилась на устном экзамене, сходство очевидно. В действительности это также

напомнило мне одну папину любимую картину об английской гражданской войне, где изображен

мальчик-роялист, допрашиваемый страшными солдатами Кромвеля. Она называется "А когда ты в

последний раз видел своего отца?" Этот бедный маленький мальчик выглядит намного храбрее,

чем я себя чувствую сейчас.

Я подхожу к ним, и протягиваю моѐ портфолио. Они перелистывают его. Только три

фотографии для просмотра, так что это не занимает много времени.

– Тед Ричмонд?

– Да. – Я запомнила свое имя. Урааа.

19 Траут в переводе значит «форель».

– «Модел Сити»?

– Верно.

– Хмм. Можешь повернуться?

Я поворачиваюсь. Думаю, это весьма элегантный пируэт.

– Вид сзади. Просто вид сзади, пожалуйста.

Поэтому я стою лицом к двери и стараюсь не бояться. Я чувствую, как мои мышцы

напрягаются. Мои плечи поднимаются до ушей. Я должна попытаться расслабиться или буду

выглядеть сутулой? Я не уверена, если я...

– Хорошо. Можешь идти.

Ох, нет. Всѐ, что я должна была делать – это ―просто постоять там‖, и я успела испортить и

это.

– Мисс Ричмонд? Мисс Ричмонд?

Помогите. Это же я. Я так и не выучила своѐ собственное имя. Я оборачиваюсь.

– Ваше портфолио.

Мужчина, сидящий посередине, протягивает мне папку. Я ожидала увидеть его в кожаной

куртке и большой шляпе 1645 года, эпохи Кромвеля. Немного неожиданно видеть его в чѐрной

футболке и с небритой щетиной.

– Не беспокойся, я уверена, что ты была прекрасна,– говорит мне Сабрина, когда мы

выходим на улицу. – Если они не захотели тебя, это просто потому, что у тебя не было

правильного ракурса. У меня почти не было работы первые шесть месяцев в «Нью Фэйсес».

– Полезно узнать, – говорю я. – Спасибо.

С Лили Коул такое не случалось.

Второй день такой же, как первый, с тем исключением, что я не концентрируюсь, выходя из

метро, и в итоге теряюсь по пути на квартиру, снимаемую агентством, где я встречаюсь с

Сабриной.

На третий день, появляется определенная закономерность. Мой будильник звонит под

подушкой, чтобы не разбудить Аву шумом. Я переодеваюсь в одежду, наиболее похожую на

униформу модели – юбку Авы, если она чистая, и футболку определенного типа (не в мою

футболку с надписью "Woodland Trust", хотя когда я стану достаточно смелой, я могла бы

попробовать носить еѐ как платье). Я иду в кафе рядом с квартирой для моделей, где я встречаюсь с

сопровождающей из агентства и с кем-то ещѐ, кого она сопровождает сегодня, так что мы можем

идти вместе к нашему первому пункту назначения. Мы посещаем кастинги и/или просмотры.

Случаются небольшие катастрофы – обычно из-за того, что я что-то забыла или не понимаю, что

они от меня хотят. Позже я спрашиваю у Фрэнки, выбрали ли меня для работы. Не выбрали. Я иду

домой в одиночестве, стараясь не принимать это близко к сердцу.

Я принимаю это близко к сердцу.

По крайней мере, я начинаю заводить друзей. Я постоянно натыкаюсь на одних и тех же

девушек, так как мы боремся за одни и те же места. Если бы Дин Дэниэлз мог видеть нас – комната

забитая высокими, тощими уродами, которые выстроились в очередь, он был бы в шоке. Эта

мысль всегда заставляет меня улыбаться.

Сабрина – моя любимая. Всякий раз, когда мы встречаемся, она заботится о продолжении

моего образования в сфере моды. Она всѐ ещѐ в ужасе от того, как мало я знала, когда начинала

работать.

– Итак, правило номер один? – она экзаменует меня, пока мы стоим в очереди на

получение работы в газете.

– Не встречаться с моделями, – улыбаюсь я, вспоминая Фрэнки, когда она первый раз

фотографировала меня.

Сабрина смеѐтся.

– Откуда ты взяла это? Это больше похоже на последнее правило! Какое настоящее?

– Быть профессионалом – я покорно отвечаю.

– Что значит...?

Я вспоминаю список вещей, о которых мне говорила Фрэнки, прежде чем я приступила к

работе. Быть профессионалом – значит быть вовремя, с чистыми волосами и ногтями, носить

соответствующую одежду и обувь, в том числе и нижнее белье (соответствующее нижнее белье, не

любое белье, конечно, вам придется носить нижнее белье), быть вежливой, не снимать свой топ

(отвратительно), не жаловаться и делать всѐ, о чѐм тебя просят, каким бы болезненным,

утомительным, или совершенно необычным это ни было (за исключением снятия топа – см. выше).

Ни слова о Париже, Милане, или о чѐм-то в этом роде, о чем сначала говорила Ава но, может быть,

это будет позже.

Затем я добавляю то, чему я научилась сама. Быть профессионалом – значит носить с собой

повсюду огромную сумку (позаимствованную после долгих уговоров у сестры), с огромным

количеством вещей, о которых я никогда не задумывалась, но, возможно, они могут понадобиться:

карта Лондона, чтобы найти любое место, куда бы тебя ни послали; портфолио; недавно

купленный сменный комплект белья, целый магазин поношенной обуви на высоких каблуках, на

случай если они захотят увидеть, как ты на них ходишь, гелевые стельки, чтобы обувь не натирала;

сменная одежда; и что-нибудь почитать, пока ждѐшь в очереди. Это помогает сконцентрироваться

во время всех этих фэшн-разговоров. Чтобы не выглядеть полной невеждой, когда кто-то

упоминает прет-а-порте (готовая одежда) или Карла Лагерфельда (гуру дизайна для Chanel) или

бохо-шик (одеваться, как модная цыганка), и можно показать, что ты в восторге, если кто-нибудь

заговорит об Анне Винтур (главный редактор журнала Vogue). Благодаря этому, я иногда

рассказываю сестре всякие модные новости, которые она ещѐ не знала. Ава наслаждается этим, так

же, как и я.

Хотя это не помогает найти постоянную работу. Во всяком случае, пока.

Июль перетекает в август, и Дейзи отправляется в Германию, забыв свой телефон, так что я

не могу позвонить ей, даже если бы хотела, в чѐм не уверена, потому что сочувствие Дейзи к моим

бедам равно нулю, как и ожидалось.

Ава получает первые анализы после двух месяцев лечения, и они не такие великолепные,

как нам бы хотелось. Конечно, мы хотели, чтобы анализы показали, что химиотерапия проходит

отлично и рак исчезает. Но всѐ не так просто. Доктор Христодулу думает, что для надѐжности

после химиотерапии ей нужна лучевая терапия. Это означает, что полный курс лечения не будет

закончен к Рождеству, и Ава будет облучаться Х-лучами вдобавок к химическим препаратам.

Такое чувство, что она просто провалила выпускной экзамен и должна пересдать его снова. Но на

этот раз это вопрос жизни и смерти. Мы без слов заключаем соглашение не говорить об этом.

Между тем, мои мечты мгновенно стать супер-моделью также по-прежнему не сбываются,

что обидно, потому что если бы они сбылись, это бы по-настоящему порадовало мою сестру.

Я точно не Кейт Мосс. На самом деле я начинаю беспокоиться, не слишком ли поздно

найти работу на лето, где платят реальные, настоящие деньги, и эта работа не предполагает

ежедневно быть отвергнутой людьми, которые хотят кого-то повыше или пониже, с более

волнистыми волосами, или более тѐмными, или более светлыми, или просто красивее или без, как

выразилась одна стилист обуви, ―самых толстых лодыжек, которые я когда-либо видела.‖

– У тебя не толстые лодыжки, – уверяет меня Ава, когда я возвращаюсь с особенно

ужасного просмотра. – У тебя нет ничего толстого. У неѐ должно быть слабые очки.

– У неѐ были очень толстые линзы, – соглашаюсь я, чтобы успокоить себя, но говорю себе

что, никогда не буду пробовать получить работу у Маноло Бланик или Джимми Чу20. – И Фрэнки

говорит, чтобы я не беспокоилась. Она организовала для меня ещѐ три пробные съѐмки, чтобы

дополнить моѐ портфолио. Она говорит, что это поможет.

– Что? – спрашивает Ава. – больше не будет кирпичных стен, я надеюсь?

– Стена была самым лучшим фоном, – напоминаю я ей. – Но нет. Съѐмки будут на пляже –

звучит хорошо. И какой-то фотограф, которого знает Фрэнки, кому нужен кто-то с длинной шеей и

большим терпением. Не уверена, в чѐм собственно дело. И новый дизайнер, кому нужны

фотографии для его лукбука.

– Эй! – говорит она, улыбаясь. – Ты сказала лукбук, не дрогнув, как будто знаешь, о чѐм

речь. Ты говоришь стильно, Ти! И просто подумай о пляже, хорошо? Тебе понравится. Это будет

великолепно.

Отлично. Скоро я буду позировать на пляже. Вау! Она права: даже если мне не платят, что

может быть лучше?

20 Знаменитые дизайнеры обуви.

Глава 17.

СНОВА неверно.

"Пляж‖ оказывается песчаной полоской грязи на берегу Темзы недалеко от собора Святого

Павла. Впервые за лето небо моросящее и пасмурное. Моя работа заключается в том, чтобы носить

чѐрный комбинезон, тайно закрепленный и приклеенный ко мне так, чтобы он правильно сидел, и

делать его интересным для стилиста по имени Линда Люсинда и еѐ подруги Греты, которая

тестирует новый объектив своей камеры. Я провожу утро, делая колесо на мокрой, скользкой

гальке, пока Грета настраивает ―размеры диафрагмы‖ и совершенствует ―глубину резкости‖.

Хорошие новости: когда всѐ заканчивается, Грета показывает мне, как еѐ настроенная вещица

фотографирует меня с особой чѐткостью, в то время как ―пляж‖ на фоне выглядит туманно и

размыто. Плохие новости: мои руки очень болят после всех этих кувырканий, и хотя фотографии

очень претенциозные, на них я в основном похожа на сумасшедшего паука.

Художественные проекты очень разные. На этот раз без вращений: вместо этого я должна

сидеть неподвижно в течение четырех часов, пока на меня клеят лепестки из розовой папиросной

бумаги: на майку, руки, шею и лицо, в том числе и на мои закрытые веки. После чего,

фотографируют результаты. Эта фотосессия могла бы быть потрясающей и расслабляющей, если

бы я вначале не выпила большую кока-колу, и поэтому я провожу три часа и двадцать семь минут,

отчаянно хотя в туалет. И снимки, хотя и красивые, не подходят для моего портфолио, поскольку

на них хорошо видны только мои колени. Они намного лучше, чем мои ―толстые лодыжки‖, но это

точно не моя лучшая черта. Хотя, честно говоря, я ещѐ не уверена, какая она.

К тому времени, как я попадаю к новому дизайнеру, моя самооценка настолько низкая, что

царапает пол. Не помогает и то, что этот дизайнер, Азар Садик, почти не говорит по-английски,

полагается в основном на жесты рук и говорит что-то на арабском, пытаясь объяснить, что он

хочет.

Мы встречаемся в студии на Кѐтэйн Роуд, которая почему-то кажется уместной, в районе

Шордич восточного Лондона. Мой сопровождающий сегодня – женщина по имени Бет, которая

усаживается с женским романом, в то время как друзья дизайнера принимаются делать мне

прическу и макияж и переводят мне жесты Азара.

День становится более интересным. Получается, что первая коллекция Азара представляет

собой строгие серые пиджаки в смешении с красочными старыми "хвостами" воздушных змеев из

Кабула, Афганистан. Они прекрасны – абсолютно оригинальны и неповторимы. Я могу понять,

почему он так взволнован.

Постепенно в процессе съѐмки я забываю, что по какой-то причине он хочет, чтобы мои

волосы и лицо были окрашены в бледно-голубой цвет, и что я не понимаю и половины того, что он

говорит. На чистом энтузиазме ему удается передать свою страсть к тому, что он хочет принести

афганскую культуру в западный стиль. И одежда настолько очаровательна, что я чувствую себя

одним из тех воздушных змеев, которые парят высоко над городом, увлеченная силой своего

воображения. На несколько мгновений я даже забываю о том, как волновалась за Аву. Всѐ, о чѐм я

думаю, – это как расскажу ей сегодня вечером о том, как я была девушкой-воздушным змеем.

Потом мы все вместе рассматриваем фотографии на экране монитора. О некоторых моих

неуклюжих позах, можно сказать, что я всѐ ещѐ учусь, что именно делать с руками и ногами, но

пиджаки выглядят сногсшибательно. Так же выглядят и широкие шелковые юбки, в которые я

одета. Наконец-то эти фотографии будут выглядеть потрясающе в моѐм портфолио.

Удовольствие от съѐмки, помогает мне пройти ещѐ через одну неделю очередей и отказов,

и на самом деле я стараюсь сейчас ещѐ больше, потому что осознаю, что я бы хотела быть частью

чего-то прекрасного. Если бы модели могли выбирать работу, я бы каждый день работала с такими

людьми, как Азар и его друзья. Даже если бы они платили достаточно денег, лишь чтобы купить

несколько хороших бутербродов. Мама становится очень подозрительной из-за количества

фруктов, которые я краду из дома, чтобы взять с собой, особенно учитывая, что я должна работать

в ресторане. Я не уверена, что она верит в мою историю, что мне нужно нарисовать их.

К этому времени август идѐт полным ходом, и ―итальянцы на каникулах‖, цитируя Фрэнки,

что означает, что большинство мира моды тоже уходит в отпуск. Просмотры почти прекращаются.

Конечно, я должна быть ―на работе‖, так что я всѐ равно ухожу из дома каждое утро и иду куда-

нибудь.

Я люблю галереи, потому что они пустые, как и местная библиотека. Библиотекарь

заказывает для меня гламурные книги по фотографии, так что я могу учиться у великих моделей, и

брать советы для позирования. Когда я не читаю их, я часто бываю на улице с камерой Авы,

которую она мне одолжила, что невероятно, и учусь находить интересные места и использовать

свет. Кошмарный парень был прав: это удивительно, что можно сделать, если постараться.

Однажды вечером, когда мне было скучно, я нашла сайт, который он мне дал. Там много

полезной информации. Я всѐ ещѐ начинающий фотограф, но я выхожу за рамки Снупи на моей

голове. Ава считает, что моя фотография винтовой лестницы, похожей на морскую раковину,

удивительно хороша. Она повесила копию на дверце шкафа рядом с фотографиями Джесси и

Луизы и меня позирующей для Азара. Я не думаю, что она гладит и целует еѐ так, как фото Джесси,

но тем не менее.

Когда я ищу интересные места, мой ум занимает одна и та же мысль, что чаще всего я

голодная. Я могу стащить только фрукты. У меня было бы больше денег, если бы я на самом деле

работала официанткой.

– Не теряй веры,– говорит по телефону Фрэнки . – Мы могли бы вы попробовать снова на

Рождество. Тогда тебе будет шестнадцать. Есть много чего, что мы ещѐ можем сделать.

Но я не хочу работать на Рождество. Я буквально не могу позволить себе проводить

каждый праздник, выслушивая критику о моих лодыжках от женщины в нелепых очках, чьи сумки

стоят больше, чем весь мой гардероб.

После пяти недель полного провала, Ава убеждает меня попробовать последний раз. Она

делает это на полу ванной, пока ждет, когда еѐ вырвет. Иногда препараты, которые она принимает,

чтобы нейтрализовать побочные эффекты химиотерапии, не настолько сильные, как сама

химиотерапия. Но она всѐ равно продолжает. Когда я вижу, через что она проходит, неделя

просмотров кажется не такой уж и плохой.

На этот раз Фрэнки отправляет меня на кастинг в студию Баттерси к стилисту по имени

Сэнди МакШанд, кому было предложено создать взгляд на высокую моду для дневного

телевизионного ток-шоу. Я как обычно становлюсь в очередь. Я помню своѐ имя, что является

шагом вперед, но кроме этого ничего не изменилось. Никто не улыбается. Никто не кивает. Никто

ничего не говорит кроме ―привет‖, ―повернись, пожалуйста‖ и ―вы можете пройтись?". Я иду

домой разочарованная, как никогда.

Но когда я звоню вечером Фрэнки, она говорит волшебное слово: выбрали. Сэнди ждет

меня завтра на примерку! Каким-то образом, сама того не подозревая, я сделала что-то правильно.

Глава 18.

– Думайте гламурно. Думайте жарко. Думайте сексуально. Думайте соблазнительно.

Думайте потрясающе.

Вот оно. Старт моей новой карьеры.

В четверть десятого утра я в телевизионной студии в западном Лондоне, где через десять

минут меня увидят тысячи людей, которые любят смотреть модные передачи на дневном

телевидении. Хорошо, но это очень страшно. После всех этих просмотров, я немного увлеклась

идеей добиться успеха. Этот опыт немного другой.

Сэнди МакШанд произносит нам свою последнюю зажигательную речь, прежде чем идѐт и

усаживается на диван, чтобы описывать образы, которые он создал на основе последней коллекции

вязаных вещей. Это всѐ очень хорошо, но я думаю: туфли на платформе в пять дюймов. Дрожание.

Раннее начало. Вязаный купальник с шортами на подтяжках. Ноги-спагетти. Где афганские куртки

и широкие юбки, когда ты в них нуждаешься? Не говоря уже о синей краске на лице, которая

делала меня практически неузнаваемой.

Папа показывает класс в углу зеленой комнаты. Он вызвался быть моим сопровождающим

сегодня, потому что ему всегда было интересно, как делаются телевизионные программы.

Хорошенькая блондинка, помощник по производству, организовала ему экскурсию по студии. Он

выглядит по-настоящему взволнованным. Он не выглядел бы так, если бы носил красные туфли на

платформе в пять дюймов.

Я стою рядом с Шехерезадой Скотт. Она присоединилась к «Модел Сити» ещѐ в прошлом

году и успела переделать столько работы, что уже и не помнит. Что бы там ни было нужно для

просмотров, у Шехерезады видимо этого огромное количество. Она состоит из одних углов –

угловатые кости, угловатые волосы, угловатые глаза. Еѐ кожа такая бледная, почти прозрачная,

глаза золотистые, и волосы длиной почти до талии, вьющиеся и каштановые, напоминают серию

каскадных треугольников. Она выглядит занятой и рассеянной, у неѐ сегодня ещѐ две встречи, но

она была гениальна во время нашей репетиции. Я планирую скопировать еѐ так точно, как только

смогу.

Она поправляет подтяжки.

– Готова ли ты быть вамп?

– Как никогда.

Помогло бы, если бы я знала, что такое вамп. Я знаю большинство слов от отца, и он

никогда об этом не упоминал. Это имеет отношение к вампирам21? Я должна выглядеть

кровожадно? Возможно ли выглядеть кровожадно в трикотажных шортах? Во время репетиции я

сосредоточилась на походке, остановке, повороте и старалась не упасть. Также на том, чтобы не

смотреть в камеру, потому что мы должны притвориться, что еѐ там нет. Сэнди МакШанд

продолжает говорить с таким сильным шотландским акцентом, что я не могу разобрать

большинство слов. ―Перестань трястись" было определенно сказано. Но прямо сейчас я чувствую,

как будто у меня нет контроля над моим телом.

– Расслабься, – говорит Шехерезада. – Это весело. Попробуй.

Еѐ имя знакомо, и вдруг я вспоминаю почему. Она должна быть та девушка, с которой Ник

нарушил правила, увлекшись ею. «Модел Сити» не может же представлять двух Шехерезад? Я,

кажется, помню, Фрэнки говорила, что она ―испортила его‖. Как? Он, конечно, кажется

испорченным: обиженный, неприветливый, и против модельного бизнеса. Ну, это, конечно, не

потому, что она некрасивая.

В этот момент ей кивает человек в наушниках, кто-то хлопает по спине, и она выходит. Я

наблюдаю за ней на мониторе, как она идѐт, а потом замирает на пару минут, пока Сэнди

рассказывает о вдохновении, предшествующем созданию одежды. Вдохновением послужила не

викторианская купальная машина, как я себе представляла, а Дягилев, импресарио 1900-х годов,

который основал "русский балет". Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь пытался сделать балет из

вязаной одежды, но ведущие ток-шоу серьѐзно кивают и выглядят пораженными.

Шехерезада выставляет бедро, чтобы убедиться, что она по диагонали относительно к

камере. Она сказала мне, что если стоять лицом к камере, то выглядишь намного шире. Она

выглядит холодной и далекой. Это вамп? Я решаю попробовать это в любом случае.

Через минуту меня готовят к выходу. Я представляю Шехерезаду как девушку будущего

художника. Она позировала для него? Это она была в журнале, который показывала Кассандра на

моей первой фотосессии? Она вертела головой так, что нельзя было рассмотреть еѐ лицо, но

волосы были похожи. Мне пришла в голову мысль, что если Ник Споук любит девушек с

длинными волосами до талии, то у меня нет не единого шанса. Не то чтобы он вообще у меня был.

Человек в наушниках кивает мне. Шехерезада выходит из кадра и холодно мне улыбается.

Ещѐ один человек с планшетом тычет мне в спину, намного сильнее, чем я ожидала. Я, дрожа,

начинаю идти к синей Х на полу, где должна остановиться и повернуться. Когда я уже на полпути,

один из ведущих выкрикивает:

– И обувь, Сэнди. Расскажи нам о потрясающей обуви.

И что я должна делать? Мне нужно продолжать идти, как и раньше, или я должна ходить

вокруг, так чтобы они могли восхищаться обувью? Я замираю и выставляю бедро, так как делала

Шехерезада, поворачиваюсь к камере так, чтобы я не выглядела огромной. Что там сказал Сэнди?

21 Обольщение -vamping, вампиры-vampires

Я помню только про обольщение, но были и другие слова. ―Жарко‖, вероятно, было одним из них.

Мне ужасно жарко под лампами студии, поэтому это нетрудно. Я думаю о Кристен Стюарт – она

была великолепным вампиром. Может быть, я могла бы выглядеть как она: бледной и мрачной. Я

пробую.

Сэнди о чѐм-то говорит. Я так занята копированием Кристен Стюарт и тем, что стараюсь не

дрожать, что не слышу его. Он машет вокруг руками. Он хочет, чтобы я покрутилась. Что я и

делаю. Потом я вспоминаю, что я в неположенном месте, так что я иду к отметке и делаю это

снова. Неплохо, я думаю. Теперь другой человек с планшетом машет мне. Он машет мне, что я

должна идти обратно. Ого, это было быстро. Я задерживаю дыхание, и стараюсь игриво выйти из

кадра.

Пять минут спустя после супер-быстрого переодевания, что утром на репетиции занимало

очень много времени, мы делаем это снова и снова, бок о бок. Теперь я думаю, что начинаю

понимать. Если не считать того, что я сильно дрожала сначала, думаю, что у меня хорошо

получается быть вампиром. Это даже становится весело. Я едва понимаю, что говорит Сэнди

МакШанд, но это не имеет значения. Я выгляжу как настоящий вампир и немного как зомби.

Шехерезада берет меня за руку и улыбается ослепительной улыбкой. Я улыбаюсь так счастливо,

как могу. Мне почти жаль, когда я понимаю, что это закончилось.

– Не слишком уж страшно, правда? – спрашивает Шехерезада, выскользнув из подтяжек,

как только мы дошли до места переодевания.

– На самом деле, нет. Это было…

Звонит еѐ телефон, и она обрывает меня.

– Привет, Сэм, – говорит она, быстро переодеваясь. Каким-то образом она успевает

раздеться, одеться, и поговорить с менеджером из «Модел Сити» о том, согласиться ли на работу в

Нью-Йорке или пойти на вечеринку в Дубае. Я надеялась поговорить с ней обо всѐм этом, но нет и

шанса. Она уходит, как только оделась.

Так как у меня нет работы, на которую надо бежать, у меня есть время переодеться. В

голове я прокручиваю мою игривую походку и думаю, выглядела ли она так же хорошо, как мне

казалось. Когда я готова, надеваю свой рюкзак через плечо и пытаюсь найти папу, чтобы

расспросить его. Кто-то говорит, что он может быть на улице, проветривается вместе с

ассистенткой, с которой он подружился. Они указывают на дверь в конце коридора и следующее,

что я знаю, я стою на улице, на парковке. Папу нигде не видно, но Сэнди МакШанд бродит туда-

сюда спиной ко мне и очень громко говорит по телефону.

– Она была потрясающей! Поразительной! У неѐ походка стоп-старт. Идеально подходит

для открытия шоу Кристофера. Я не могу вспомнить еѐ имя, но вы можете заполучить еѐ? Он

должен еѐ увидеть. Серьѐзно.

Я прирастаю к месту, ошеломленная. Он сказал ―поразительной‖. И ―походка стоп-старт.‖

Это значит игривая? Я совершенно не могу заставить себя поверить, что я была настолько хороша,

но, может быть...

Сэнди все ещѐ смотрит на парковку и теперь внимательно слушает.

Конечно, если этот Кристофер (Кристофер Бэйли из Барберри? Кристофер Кейн,

шотландского дизайнер?) хочет меня для дефиле, я не смогу это сделать, потому что я ещѐ не

доросла, но смогу в ближайшее время. И дизайнерам нужны модели для других целей. Он мог бы

использовать меня для лукбука для модных покупателей, если бы захотел. Или для рекламной

кампании. Как правило, я не выгляжу мѐртвой в таких вещах, как вязаные подтяжки, но для

рекламной кампании я согласна сделать исключение.

– Их было двое. Да, правильно. Ох, ты видел это? Нет, не она. Она очень обычная. Другая.

Длинное имя. Вьющиеся волосы. Да, она.

Он заканчивает разговор и направляется обратно в здание. Я на его пути, потому что, хотя и

хочу исчезнуть, но приросла к месту. Он смотрит на меня какую-то долю секунды, затем сквозь

меня. Он вообще не замечает меня, хотя почему он должен? Я, в конце концов, не поразительная. Я

―не она‖. Я та, кто оказалась ―очень обычной‖.

Когда я возвращаюсь обратно, папа ждѐт меня в коридоре.

– Всѐ, милая? Готова идти?

Я киваю. Ещѐ как готова.

Работа предоставила автомобиль с водителем. Это казалось настолько эффектно в шесть

часов утра, когда он приехал, чтобы забрать нас. (Папа сказал маме, что ему нужно встретить друга

в аэропорту, я выскользнула вместе с ним). Теперь, сидя в лимузине, я чувствую, что всѐ

неправильно. Пока машина медленно едет домой через утренние пробки, у папы звонит телефон.

Это мама.

– Ох, – говорит Папа. – Правда? Ты уверена, милая? Я не думаю, что это может быть,

потому что она работает официанткой.

Много криков в телефоне. Папа вздрагивает и держит его подальше от уха. Теперь он знает,

что чувствовала Ава, когда он позвонил ей после моей первой фотосессии.

– На самом деле я. Прости Мэнди, – говорит он. – Мы объясним, когда приедем.

Он поворачивается ко мне.

– Твоя бабушка звонила ей. Ей позвонила соседка, которая смотрела шоу. Не думал об

этом. Мама сказала, что мне лучше быть с тобой, и мы оба в такой беде, что даже невозможно

представить.

Глава 19.

Не так я себе представляла, как расскажу маме.

– Я не могу в это поверить, – говорит она, задыхаясь, как только мы заходим.

Она сидит на диване, телевизор показывает всѐ тот же канал, на котором показывали Сэнди

МакШанд. Ава, должно быть, принесла ей стакан воды, который стоит рядом с ней, потому что

ясно, что она не двигалась целую вечность.

– Разве она не была великолепна? – говорит папа, все ещѐ надеясь на чудо.

Мама даже не смотрит на него. Она пристально смотрит на меня.

– Как долго? – спрашивает она, еѐ лицо опустошенное и бледное. – Всѐ лето?

Я киваю.

– Всѐ одна? Боже мой, что мы наделали?

– Ну, не одна, – указываю я. – У меня были сопровождающие. Вокруг было очень много

людей.

– Ты занималась этим каждый день?

Я смотрю на ковѐр.

– Большинство дней. Но не работала. Просто пыталась получить работу.

Мама смотрит беспомощно на папу, потом снова на меня.

– Когда ты собиралась рассказать мне?

– Когда я получу работу. Хорошую работу.

– И появление на национальном телевидении не считается хорошей работой?

– Ну... когда ты так говоришь...

Она так глубоко вздыхает, как будто весь воздух выходит из неѐ. Я ожидала, что она будет

полыхать в ярости, но этого не случилось. Это даже хуже, потому что в еѐ глазах паника. Бедная

мама – это больше, чем она может вынести, и я втянула еѐ в это.

– Я не могу поверить, что не догадывалась, – говорит она, закрывая глаза и обхватив

голову руками. – Моя маленькая девочка... там, в окружении акул...

– Они точно не были акулами...

– Подойди. Сядь здесь. Она указывает на место на диване рядом с ней. Когда я сажусь, она

смотрит на меня с удивлением и протягивает руку, чтобы погладить мои волосы, которые немного

жесткие и липкие, потому что на них всѐ ещѐ огромное количество средств для волос. Вместо этого

она гладит меня по руке. Еѐ голос на удивление нежный теперь, когда паника проходит.

– Как это было? На самом деле?

– На самом деле?

Нежность в еѐ голосе застает меня врасплох. Впервые после того, как Аве поставили

диагноз, она смотрит на меня, действительно смотрит на меня и хочет знать, как я, но это

неподходящее время, чтобы спрашивать. Я хочу, чтобы она спросила меня после того дня, когда

звонила Кассандра, или после дня воздушных змеев, или после того, когда Нирмала удалила мои

гусеницы. Я бы хотела, чтобы я не начинала плакать.

– Это было "ок",– я шмыгаю носом и прижимаюсь к ней. – Но, я никому не нравлюсь, и я

получила только одну работу, и там сказали, что я очень обычная, и мои лодыжки толстые, и все

другие девушки выглядят лучше, чем я...

Я начинаю сильно плакать. Я не могу остановиться. Мама передает мне платок. Сейчас они

у неѐ всегда под рукой, на всякий случай.

– Держу пари, что это не так, – говорит она, улыбаясь. – Чтобы ты знала, дорогая, я

думала, что ты выглядела потрясающе в той – она начинает дрожать – очень, очень глупой обуви

на платформах. И эти подтяжки! Что это был за стилист?

Улыбка медленно появляется на еѐ лице. Паника ушла, и вместо неѐ появился старый

знакомый огонѐк. Она понимает сумасшествие Сэнди МакШанд! И она думала, что я выглядела

потрясающе. Я прильнула в ней так близко, как только смогла. Ох, я скучала по маме. Забавно, что

вы можете жить в одной квартире с кем-то, и всѐ равно очень по ним скучать.

– И я должен сказать, Мэнди, – говорит папа громко.

– Мама бросает на него взгляд, чтобы он замолчал и напомнить ему, что это всѐ отчасти по

его вине, но он стоит на своѐм.

– Твоя дочь вставала вовремя каждый день и находила, как ей добраться, бог знает куда в

Лондоне, и держалась, несмотря на все отказы, и никогда не жаловалась. И она сидела за книгами о

моде и училась фотографии. Ты бы с трудом узнала еѐ.

Спасибо, папа. Думаю, это можно считать комплиментом.

Мама подсаживается ко мне ещѐ ближе.

– Просто обещай не делать так больше дорогая. Во всяком случае, без меня.

Я обещаю. Не то, чтобы у меня много шансов снова делать это – не после сегодня.

Ава выходит из нашей комнаты, где, я думаю, она пряталась.

– Извини, – говорит она мне смущенно. – Она переключила канал, когда бабушка ей

позвонила, и я не смогла еѐ остановить. Как всѐ прошло?

– Ох, – вздыхаю я, просто радуясь, что всѐ это, наконец, закончилось, – ничего

особенного.

Позже в библиотеке, они находят для меня копию «Дэзд энд Конфьюзд». Я хочу проверить,

правда ли, что головокружительная девушка с необычными волосами – это Шехерезада. Не

удивительно, что Кошмарный парень чувствовал себя неловко в тот день в студии Сэба, потому

что был вынужден смотреть на фотографии своей бывшей подруги. Была ли она настолько

потрясающей на фотографиях, насколько я помню?

Я нахожу статью. И да. Да, это была она; да, она была потрясающей. Одетая в

разрисованные шелковые брюки и в плотно облегающую хлопковую куртку, Шехерезада излучает

энергию на фото, что очень волнующе. Она не только управляет своими пальцами, ногами и

локтями; она может позировать в пяти разных направлениях одновременно и по-прежнему

выглядеть потрясающе. Неудивительно, почему он встречался с ней.

Поразительная. Больше это не моѐ слово. Чье-то ещѐ.

О чѐм я только думала? Я никогда, просто никогда не буду такой девушкой.

Ава винит себя. Но я говорю ей, чтобы она не волновалась. Как сказал папа, – этим летом

произошло и хорошее, и плохое. Я подружилась с Сабриной. Я знаю, кто такой Карл Лагерфельд, и

какую щѐтку использовать для разного вида румян. Я могу найти дорогу через самые таинственные

уголки Лондона. Если не будет никакой работы, то теперь я всегда могу получить работу в

качестве местного гида.

Между тем осталось меньше двух недель каникул, и мне надо начинать рисовать свой

натюрморт, чтобы успеть до начала школы. Занятия в школе становятся более серьѐзными. Лучше

не иметь больше никаких летних отвлекающих факторов.

Я звоню Фрэнки, чтобы сказать, что я больше не буду ходить на просмотры.

– Ох, ты уверена, ангел? Только всѐ начало получаться.

– Не начало, – добавляю я. – Сэнди МакШанд я не понравилась.

– Хм. Он сказал тебе это? Ну, это просто мнение. Ты великолепна! Не позволяй одному

маленькому шотландскому стилисту сбить тебя с ног. В любом случае, ты куда-то собираешься?

Что?

– На каникулы? – настаивает она.– Поэтому ты больше не будешь ходить на просмотры?

Потом конечно, у тебя школа, но мы можем продолжить во время осенних каникул или на

Рождество.

Я понимаю. Вот почему она такая спокойная насчѐт этого. Она думает, что я улечу куда-

нибудь отдыхать на несколько дней, а не полностью сдаюсь.

– Ну, вообще то, Фрэнки…

– О Боже, Рио. Вип. – Я слышу, как на заднем плане настойчиво звонит другой телефон. –

Извини, ангел, сейчас надо бежать. Никаких проблем с просмотрами. Позвони мне, когда

вернѐшься, хорошо? Веселись!

Я бы так хотела быть той девушкой, которую представляет Фрэнки. Той, кто совмещает

модельный бизнес с шикарным отдыхом. Той, чьи школьные друзья выпытывают у неѐ

подробности еѐ гламурной жизни. Той, кто думает, что Чумовая пятница – лучшая роль Линдсей

Лохан, а не ругательство.

– Ага, конечно. Спасибо, – говорю я. Но она уже повесила трубку. Она разговаривает с

каким-то випом из Рио.

И мне нужно затенить ещѐ целую гроздь бананов.

Я как раз рисую третий банан (сделав связку меньше, съев два из них), когда слышу

сердитое ворчание с дивана. Ава смотрит канал классических фильмов, который недавно стал

нашим любимым. Я думаю, что Спенсер Трейси сказал что-то сильно раздражающее Кэтрин

Хепберн.

– Идиот! – выкрикивает Ава.

– Что он сделал в этот раз?

– Он пригласил меня на вечеринку.

– Кто? Спенсер Трэйси?

– Нет, Ти. Честно. Он умер десятилетия назад. Джесси.

Я оглядываюсь. Она в ярости.

– Подожди минуту. Твой парень пригласил тебя на вечеринку?

– Да, – она кипит. – Идиот.

Я не до конца это понимаю. Я сажусь к ней на диван, чтобы она всѐ мне объяснила.

– И в чѐм проблема?

Она закатывает глаза.

– Он планирует устроить барбекю на пляже в Корнуолле, когда он вернется на яхте в

октябре. Он хочет знать, смогу ли я приехать. Посмотри на меня. Он всѐ ещѐ не понимает.

– Ну, это потому что ты не говоришь ему, – отвечаю я.

Ава постепенно отрезает себя от всех друзей, кроме Луизы. Она не хочет, чтобы еѐ видели в

плохие дни, когда она больна и истощена от лечения. Она не хочет слышать жалость в голосах,

когда они спрашивают, как она себя чувствует. Она даже не хочет, чтобы я знала, как это ужасно

большинство времени, поэтому я, как правило, делаю вид, что не замечаю.

– Он не захочет фотографировать меня такой. Подумай об этом, Tи. Он целый день

окружен классными девушками-матросами, с накаченным и загорелым прессом и в красных

бикини.

– Ты проверяла его друзей на фейсбуке?

Она выглядит виноватой.

– Особенно есть одна, которая выглядит как ходячая кукла Барби ... он работает с ней

каждый день, Ти. Он говорит, что скучает по мне, но он просто очень мил. Отношения на

расстоянии никогда не получаются. Три голливудских пары на прошлой неделе расстались из-за

этого.

Я делаю пометку у себя в голове, что нужно сказать маме, чтобы она убрала все журналы со

знаменитостями.

– И он всегда говорит, что я выгляжу как кинозвезда. А я уже не кинозвезда.

Знакомым жестом она кладет руку на еѐ редкие волосы. Все шло прекрасно, но сейчас она

проходит третий цикл химиотерапии, и химиотерапия добралась до них. Она ещѐ их не подстригла,

что означает длинные пряди на подушке, на расческе, в душе ... Те, что остались на голове –

истонченные и усталые, как и всѐ еѐ тело.

– Ты не кинозвезда в данный момент, – я исправляю еѐ. – На самом деле ты настоящая

кинозвезда. Ты выглядишь как Энн Хэтэуэй, оскароносно играющая девушку, которая храбро

борется с раком. Награда у тебя в кармане. Обещаю.

Она смотрит на меня пустыми глазами. Потом еѐ нижняя губа начинает трястись. Верхняя

губа присоединяется к ней. Уголки губ приподнимаются. Я думаю, что она хихикает. Она правда

хихикает. Энн Хэтэуэй сделала это. Наконец-то.

– Ты милая, Ти, – она говорит, – но лекарства сделали меня раздутой как воздушный шар.

Энн Хэтэуэй никогда не выглядела такой бледной и раздутой.

– Ты забываешь, что ты заставила меня посмотреть «Дьявол носит Прада» для изучения

моды, – указываю я. – Бледная, да. Костлявая, а не раздутая. Но даже тогда, она по-прежнему

выглядела как кинозвезда, так же, как и ты. Смотри, я докажу это тебе.

Я иду в холл, где лежит моя модельная сумка, к которой я не прикасалась несколько дней, и

возвращаюсь, держа камеру Авы.

– Мы превратим нашу комнату в студию. Теперь я знаю, как это сделать. Нам просто

нужно повесить несколько белых простыней для создания фона и сделать правильное освещение. Я

сделаю так, что ты будешь выглядеть гламурно. Ты нанесешь макияж, потому что ты в этом лучше,

чем я, но я могу показать тебе некоторые интересные позы. Ты видела, что они делали со мной: ты

можешь превратиться в кого угодно, достаточно лишь губной помады и туши для ресниц.

Она смотрит на меня, теперь не сердито, но болезненно и смущено, и совсем не так, как моя

старшая сестра.

– Но... зачем?

– Чтобы показать Джесси, если ты настаиваешь на том, чтобы не видеть его лично. Значит,

он сможет думать о тебе вместо куклы Барби.

На самом деле, не совсем так. Это для того, чтобы показать Аве, что она выглядит не так

плохо, как она думает. По-другому, да. Редкие волосы. Но в сущности по-прежнему великолепна.

Некоторые черты никогда не теряются.

– Правда? – Она, кажется, почти поверила. – Хотя, не сейчас. Честно, Tи. Дай мне пару

дней. Прямо сейчас я чувствую... извини меня.

Она снова тащит себя в ванную.

В этом есть смысл. Период сразу после нового сеанса химиотерапии – не еѐ лучшее время.

Даже в "Дьявол носит Прада" они никогда не снимали так, чтобы Энн Хэтэуэй выглядела

настолько плохо.

Ава храбрая, но я теперь вижу, что она борется больше, чем я воображала. Она нуждается в

чѐм-то, что бы еѐ поддерживало, в то время как Джесси уехал. Что-нибудь весѐлое. Что-то, что

отвлечет еѐ мысли, когда всѐ выходит из-под контроля.

Что, по мнению Авы, самое весѐлое, что можно делать без парня? Я осознаю. Шопинг.

Более конкретно, покупка маленьких милых топов, новых сумок, и узких джинсов. Она

пыталась подбодрить себя, давая мне юбку, но было бы ещѐ лучше, если бы я могла дать ей. Это

гораздо более эффективно, чем бесконечные черничные и настурциевые отвары, которыми мама

продолжает еѐ пичкать.

Я снова звоню Фрэнки и спрашиваю, может ли она дать мне авансом мои "очень обычные"

ТВ-деньги. В конце концов я заработала каждый пенни, качаясь на этих красных туфлях на

платформе для Сэнди МакШанд. Как правило, получение денег может занять несколько месяцев,

но когда я рассказываю Фрэнки об Аве, она соглашается дать авансом некоторую сумму на мой

банковский счѐт.

– Обними еѐ за меня, хорошо? – просит она.

Я обещаю. На самом деле я не буду, потому что Аве сейчас больно обниматься, но я знаю,

что она имеет в виду. Взамен я дам Аве полную ложку мороженого от неѐ.

Глава 20.

То, что мы собираемся сделать не совсем нелегально, но это не поощряется докторами Авы.

Или технически разрешено докторами Авы. Они не хотят, чтобы она выходила в большие

публичные места или была около них после последней химиотерапии, иначе она может получить

инфекцию.

Считается ли «Константин и Рид» большим общественным местом? С момента открытия в

июле он официально самый крутой магазин в Найтсбридж, с вышибалами у дверей, как в ночном

клубе, и очередями подростков, ожидающих позволения войти. Он, наверное, считается немного

общественным. Но это настолько удивительно, что я уверена, врачи не возражали бы, если бы они

могли видеть нас, выходящими из такси. Между тем мама думает, что мы пошли в библиотеку и

папа не спросил, куда мы собираемся, что было идеально.

Внутри магазин точно такой же, как описывала подруга Авы Луиза: огромное, тѐмное

место с прожекторами на потолке, разноцветными огнями на полу и громкой музыкой из аудио-

системы. Загорелый красивый персонал ходит в шортах и на высоких каблуках, и есть сильное

чувство, что если выйти на улицу, то окажешься на пляже в Майами или где-нибудь в гламурном

месте в Лос-Анджелесе, где вышибалы очищали бы пространство для Дженнифер Лопез и Джей-

Зи.

Я не могу поверить, что никогда не была в таких магазинах. Я всегда ходила в места, где

продают дешѐвые вещи: они лежат на полках, чтобы их можно было просмотреть. Ава просто

ходит по магазинам, наслаждаясь атмосферой. Я же никогда не могла этого понять. Здесь вещи

находились на причудливых футуристических вешалках и полках: требовалась масса времени,

чтобы понять, что к чему, но если вы находите то, что вам нравится, то можно найти что-то

похожее совсем рядом. Я говорю не о размере, я говорю о модном и красивом. И я захотела.

Внезапно, я очень захотела. Я была бы не против поработать здесь на следующий год. Интересно,

нужны ли им бывшие почти телевизионные модели.

Такой счастливой я не видела Аву уже несколько недель. Полчаса она ходит из зала в зал с

Луизой на буксире, выбирая одежду. Там был массивный строй примерочных, поэтому важно было

иметь лучшего друга, работающего в этом магазине. Луиза заняла лучшую примерочную для нас, и

нужно было только ждать, пока Ава оденется. Нашлось место и для меня, чтобы присесть и

восхищаться одеждой, которую она примеряет.

– Зовите, если что-нибудь будет нужно, – говорит Луиза. – Я буду недалеко.

Один раз, пока Ава была внутри, Луиза поймала меня на секунду и положила руку на моѐ