Обмен мужьями Правдивая история нестандартной любви

Делится с моей со-женой

— Мне нравится идея коммуны, — сказала Елена, прихлёбывая из бокала белый совиньон. — Я всегда жила с множеством братьев и сестёр, а Мортен всегда думал, что двое — слишком маленькая команда для родительства.

Мы сделали перерыв в распитии дорогого вина, чтоб вместе помечтать вслух. И обнаружили, что разделяем эту страсть.

— Я никогда не жила с братьями или сёстрами. Я проводила большую часть времени сама по себе. Думаю, именно поэтому мне нравится идея коммуны.

— Ой. У меня никогда не было собственной комнаты. На что это похоже?

­— Похоже на то, что не приходится ничем делиться, — засмеялась я в ответ. — Совсем не так, как сейчас.

Елена была в моей шёлковой блузке, которую она взяла без спроса. Справедливости ради замечу, что она отдала мне половину своего гардероба, так как считала, что мне она подойдёт лучше. Мой гардероб ей не нравился (и она даже выбросила несколько вещей). Но меня всё равно задевало, то, что она считала, что может брать мои вещи. Расти единственным ребёнком, означало расти с привычкой: “Всё моё — моё. И твоё тоже моё”. Она посмотрела на мои новые туфли и вздохнула:

— Хотела бы я, чтоб у нас был одинаковый размер ноги.

Одна половина меня сказала: Слава Богу, он разный. Потому, что она, вероятно, выглядела бы в них лучше, чем я. Другая половина сказала: Это было бы действительно круто. Так что вслух я произнесла только “Мммм”. И отпила ещё вина.

Как и всегда в подобных случаях, я знала, что потом услышу в своей голове два голоса. Статлера и Уолдорфа из Маппет-шоу — двух стариков, выкрикивающих комментарии с балкона. Эти двое регулярно врывались в мою жизнь.

Я часто слышала голоса в своей голове. Это моя напуганная внутренняя личность, пытающаяся получить контроль и власть. Внутренний ребёнок, воздвигнувший барьеры и границы в качестве основы своей жизни. Многие мои битвы состояли в том, чтоб попробовать, а потом всё разрушить. Мои страсти, мой дом, моё пространство, моя безопасность. Но с Жилем это пока было не так. Он не был “моим” в том смысле, чтоб им можно было бы делиться. Он был человеком, выбравшим проводить время с нами обеими, не ставя одну выше другой. Большинству людей этот аспект полиаморной жизни кажется самым невероятным. Каким это кажется благородным.

— Почему тогда ты так расстроилась, когда я показала, что мне нравится в твоём доме? — спросила Елена. — Иногда тебя бывает так трудно понять.

— Непросто высказать то, чего никогда раньше не чувствовала. Но это было как будто ты встала на место моей матери.

Это получилось не совсем правильно.

— Я не имею в виду мою мать. Я сказала “похоже на мать” потому, что она была для меня единственной близкой женщиной, имеющей отношение к моему дому. Ты показала, что тебе нравится. Но я услышала всё, что ты умолчала. То, что тебе не понравилось. Я почувствовала, будто меня судят и критикуют. Я почувствовала неуверенность, а я не люблю быть неуверенной. Никто не любит. Даже мои друзья не высказывают своего мнения, пока я не спрошу. И могут не высказать его, даже если я спрошу. Или они могут сказать что-нибудь вроде: “Ну, я предпочитаю коричневый, но тебе больше подходит розовый”.

— Но это нелепо, — непонимающе ответила Елена. На твоём месте я бы наоборот хотела бы, чтоб ты прямо высказала мне обо всём, что плохо выглядит.

Я не была уверена в том, что это действительно так. Разве она не была неоднократно уязвлена моей честностью? Проблема была в том, что моя честность вступала в игру только во время споров. То есть в не самые тактичные моменты.

— Но я — не хочу. Мне нужен такт. Вежливость. Я понимаю, что это может звучать нелепо. В конце концов, большинство людей стремятся к честности. Но ты должна сознавать, что мы находимся в отношениях, для которых не существует инструкции. Особенно для меня: у меня никогда не было сестры, так что это похоже на внезапное возникновение жены. Разумеется, без секса.

На этой довольно отвратительной мысли, мы обе вернулись к нашему вину. Мы были очень похожи на семью в том смысле, что о прямом сексуальном контакте между нами не могло быть и речи.

Пытаться объяснить Елене мой мир было непросто.

— Другая сложность состоит в том, что я происхожу из общества, в котором принято говорить полуправду. Или просто неправду. Особенно, если правда неприемлема. То, чего ты, похоже, не понимаешь, впечатано в мои ценности. Распутывать их и бросать им вызов значит распутывать меня саму. И я должна делать это осторожно, потому, что иначе я настолько распутаюсь, что развалюсь на части.

— Почему же у меня нет этой сложности? Я в той же ситуации. Я бросаю вызов своей жизни и нашему обществу.

Каждый живёт в своей собственной реальности. И наши с Еленой миры стояли порознь. Моя сложность состояла в том, что я хотела держаться за мой мир притворства и социальных норм, так как теряя связь с этой реальностью, я рисковала потерять свою семью. Семью, которую я очень любила, хотя она и смотрела на меня как на грешницу и человека второго сорта. Как я могла стоять двумя ногами в этих разных мирах и быть при этом счастливой? Как я могла поддерживать моё чувство себя и становиться той, которой я хочу быть? Мои собственные мысли в процессе объяснения Елене обрели кристальную ясность.

— Но у тебя совсем другая история, — указала я. — Ты уже отделилась от своей семьи. И ты жила в коммуне. Твоя профессиональная жизнь не связана с корпорациями и не такая жёсткая. От актрисы все ждут того, что она будет экзотической. И, более того, в тебе всё позитивно, так как тебе пришлось самой вставать на свою защиту, прошлось делать выбор, который большинство людей, увы, не делают. Тебе приходилось защищать то, чем ты являешься, а твоё пространство было заполнено братьями и сёстрами. Посмотри на меня: моя жизнь была задана четырьмя вещами: школа, университет, карьера и брак. Я делала то, что ожидало от меня общество, двигалась по пути наименьшего сопротивления. Если ты — позитив, то я — негатив. Я хорошая девочка. Ты билась за окружающую среду, за права женщин. Ты даже дважды в неделю звонила куда следует, чтоб пожаловаться на собачье дерьмо на твоей улице!

Мы жили на одной из самых шикарных улиц Лондона. И она всё равно была усыпана помётом чихуахуа, имевшего удивительную склонность оказываться прямо у их дверей. И такую же способность прилипать к моей обуви. Елена пыталась следить из окна за происходящим на улице, чтоб поймать виновных на месте преступления. Горе им.

В конце концов, — закончила я, — Ты знаешь о том как жить в коммуне и постоянно делиться, потому, что тебе всегда приходилось это делать.

Елена снова вздохнула. Она настолько привыкла к “безграничному” существованию, что ей было трудно осознать, что моя жизнь и уверенность были представлены моими привычками, моей собственностью и моими стенами окружающими некоторое пространство. Поскольку у неё не было ничего из этого, она была представлена собой и только собой. Она была важна, а остальные… если они не подходили к её стилю мышления… были не важны.

Должно быть, я выглядела возмущённой, поэтому она дотронулась до моей руки и сказала:

— Я вижу, что расстроила тебя, мне жаль. Просто мне сложно, потому, что ты любишь меня и так добра ко мне. Ты пригласила меня в свою жизнь и потом оттолкнула. Это будит мою собственную неуверенность, относящуюся к отверженности.

У нас с Еленой было много общего. Действительно, мы обе были довольно доминирующими женщинами, выросшими в нестабильных семьях и состоящие в браке со своими полными противоположностями. Мы обе любили одежду, хорошие ужины и мечтали о полиаморной коммуне. И мы действительно симпатизировали друг другу, а иногда даже любили. Даже несмотря на конфликт.

Подобно бесчисленным женщинам её поколения, моя мать растила меня в обстановке постоянной критики и редких похвал. Самосовершенствование было целью её жизни и, соответственно, моей. Я не соревновалась с сёстрами или братьями, потому, что в нашем доме их не было. Вместо этого, я училась соревноваться с самой собой. Что было тяжело, так как я никогда не могла победить. И вот появилась Елена — сестра, которой у меня никогда не было. Представляющая то, чем я никогда не была. И, возможно, всё, чем я хотела бы быть. Я была ревнива и неадекватна. Недостаточно хороша. Я задавалась вопросом: как долго я ещё смогу оставаться в этом как бы подчинённом положении?

— Другая проблема состоит в том, что ты девушка Жиля. Так что приходя, ты ведёшь себя как его девушка. Но я не знаю как мне обходиться с девушкой моего мужа. Единственное, что я могу взять за образец — подруга, с которой я знакома год. Надо быть просто внимательной. Со временем мы будем знакомы достаточно долго, чтоб так или иначе сойтись. Я буду знать тебя достаточно долго для того, чтоб действовать так, как будто ты моя старая подруга или своего рода сестра. Без тебя наши жизни были бы очень скучны.

— Но, возможно, они были бы проще, — проницательно заметила она.

Я смотрела на неё и моё сердце таяло. Она выглядела потерянной. Маленькая Елена. Не актриса и певица или уверенная в себе откровенная женщина, какой я увидела её, когда мы впервые встретились. То, что она так почувствовала себя, было ужасно. Даже если всё это было правдой. Вроде того, что наши жизни были бы проще, если бы в них не было её. Кроме всего, я не хотела, чтоб мы потеряли её. Если мы влезли в это вместе, я хотела, чтоб мы вместе и выходили. Дело было в этом.

— Елена, пожалуйста, не говори так. Посмотри, как мы продвинулись за этот год. Строить семью никогда не было просто. Но это то, чего мы хотим больше всего на свете.

Услышав эти слова, я поняла, что они уже однажды были правдой. Когда-то я уже смотрела в будущее с таким же оптимизмом и радостью. Но я с падающим сердцем поняла, что теперь мы сражаемся в другой битве. Потому, что при всей прекрасности наших отношений, назревает нечто скверное. Моя растущая неприязнь к ней продолжала бушевать во мне, как я ни пыталась её подавить. Вино развеивало её, так что я выпила ещё.

С другой стороны, Елена стала выглядеть немного счастливее. Она допила своё вино одним глотком и встала. Гламурная роковая женщина вернулась.

— Пойдём. Я видела, что тут за углом открылся чудесный магазин натуральной обуви. У них есть великолепная обувь на каблуках, не то, что этот ужас.

Она показала на бугорки, начавшие формироваться от многолетнего злоупотребления шпильками на моих туфлях из мягкой кожи.

— Знаешь ли ты, что своей обувью ты изуродуешь себе ноги? Через несколько лет они будут выглядеть ужасно, если ты ничего не сделаешь с этим.

Бля! Почему она всегда указывает на мои недостатки?