Обнажая запреты

Глава 15

Дан

О чём я только думал, когда приглашал её на этот танец? В смысле, ясен пень о чём, но она всё ещё сестра Стаса! А я всё ещё не собираюсь впрягаться в отношения продолжительностью дольше пары дней.

Честно говоря, мелькала в голове подленькая мыслишка доставить Анюту до машины уже тёпленькой и в самый ответственный момент обломать, просив, как же она так бездарно поддалась. Стратегии она, видите ли, знает. Ну-ну…

Подбешивает уже эта её неприступность. И челюсть от пощёчины до сих пор ноет. Однако стоит накрыть ладонями острые лопатки, злость внезапно уходит, уступая место какому-то муторному трепету. Будто в руках не человек, а раненая птица, которую боишься лишний раз задеть.

— Северный, ты когда на танец приглашаешь, уточняй, что намерен стоять столбом.

Птица — не птица, а жалит как скорпион.

— Плохой танцор — хороший папа, — парирую, невозмутимо продолжая покачивать её не в такт мелодии. Насколько вообще могут быть не в такт объятия под забористый драм-энд-бэйс. Совсем не переставляя ног.

— Хороший ли? — вспыхивают ядом нефритовые глаза. — Ты хоть примерно в курсе, сколько детей растёт с твоей ДНК?

— Тебе ли не знать, что у меня с реакцией нет проблем, — опускаю взгляд на её губы. И ниже, туда где глубокое декольте открывает полушария груди, будто призывно надорванный фантик.

Во рту становится сухо. В голове — пусто. Такие фасоны нужно запретить. Каждый её вдох резонирует вибрацией на моей коже.

Анюта прикрывает глаза, словно наслаждаясь скольжением моих пальцев вниз по открытой спине к пояснице. Пол под ногами содрогается басами и кажется будто это загнанный набат моего сердца. С ума сойти. Кто надоумил её натянуть это блядское платье? Убил бы.

Bом boм — разрывают танцпол Brukout Woofax

И так бесстыдно виляют под моими ладонями ягодицы, что дыхание срывается. Перед глазами вспышками неона счётчик жизней: «Потрачено».

Boм Boм…

Анюта извивается, цепляя пайетками мою футболку. От трения по коже пляшут искры. Ещё одна — «потрачено».

Boм Boм…

Между нами всего пару слоёв одежды, согретой жаром распаленных тел. И ширма беснующейся толпы такая плотная, опасно равнодушная. Мысли звереют, дымятся от градуса пошлости. «Потрачено… Потрачено… Потрачено…».

Лёгкие вхолостую перекачивают воздух.

Я, кажется, при смерти.

Boм Boм Boм Boм..

Анюта опускается на корточки. Пресс болезненно-сладко горит под нажимом её ногтей. Я неотрывно смотрю в запрокинутое лицо. Приоткрытые губы блестят искушающим глянцем… прямо на уровне натянутой ширинки. Адская по градусам картинка. Она такая невинно-доступная в облаке ласкающих плечи воздушных локонов, что бессознательное во мне срывает цепи. А потом Аня плавно поднимается обратно, разжигая мучительным откликом каждый сантиметр пути. И открывает глаза.

Я судорожно сглатываю, будто разом пропустив через себя все двести двадцать вольт. Да ладно…

В нефритовых радужках горят костры по мою душу. В смысле концентрация радиоактивности там как в ядерном реакторе. Злость просто нечеловеческая: тронь — обуглишься.

Я облучился. «Гейм овер».

— Ну что, доволен, сообщник? — в нетрезвом голосе вызов просто зашкаливает. — Бывай, дорогой. Домой сама доберусь.

Так люто меня ещё никто не опрокидывал.

С секунду обгладываю диким взглядом соблазнительный вид сзади и молниеносно дёргаю её за локоть, разворачивая к себе. Вот теперь хмельная надменность начинает уступать опаске. Анюта, кажется, трезвеет за мгновение.

— Это не тебе решать, — приближаю лицо к её лицу, зарываясь пятернёй в душистые волосы.

Аня какое-то время молчит, непримиримо упираясь мне в грудную клетку.

— Отпусти меня.

«На все четыре стороны» — читается в её непролитых слезах.

— Почему?

— Дважды в одну реку не войти, Дан, — узкие ладони на моей груди отчаянно борются за каждый миллиметр расстояния.

— Ты всегда была рисковой, — возражаю, склоняясь к её губам.

— А ещё я всегда была рядом. Глупый влюблённый ребёнок, — в глубине нефритово-зелёных глаз загорается, но тут же гаснет прежняя нежность. Горькая улыбка режет по живому. — Просто «мелкая» друга, до которой тебе не было никакого дела. И будь проклята та ночь, когда ты, наконец, меня заметил. Теперь мне холодно рядом с тобой, Север.

А я сгораю.

— Мне жаль, что нас тогда накрыло так не вовремя, — произношу на полном серьёзе. Не оправдываясь, просто чтоб знала.

Было. Перед самым отъездом я допустил мысль, что мог бы жениться на Аньке. Где-то в глубине души даже сам хотел этого. Адекватная, мягкая, ласковая. Какой дурак отказался бы? Но это было тогда. Сейчас момент безвозвратно упущен. Попробовать стоило, но на этом точка.

— Помнишь, что я говорила про опыт? — она отстранённо смахивает с моей футболки невидимую ворсинку. Быстро осадила эмоции, на глазах буквально. — В жизни пригодится. Спасибо, Дан, урок я усвоила. Закреплять его незачем.

Расслабив руку, глажу её по волосам. Не так, как хочется, а как должен. Так, как это бы делал Стас.

Честно говоря, даже не знаю, что сказать. Добавить нечего, спорить не о чём. А отпускать не хочется. Но надо.

Надо.

— Договорились, — очень надеюсь, что прозвучало достаточно твёрдо.

Смотрю, как она сдержанно кивает и усмехаюсь. До чего ж красивая всё-таки. Аж ломает всего.

Спокойно, парень, ты в пролёте.

— Я могу рассчитывать, что ты будешь держать руки при себе? — интересуется она как бы про между прочим.

— Вполне, — отзываюсь, сжимая челюсть до скрежета зубов.

— Подбросишь до дома?

— Это не обсуждается.

— Тогда я узнаю, какие планы у Ланы и догоню.

Мысль провести лишнее время в компании вчерашней любовницы меня откровенно напрягает. Но та в итоге решает остаться, чему я бесконечно рад. Лёха пацан обеспеченный, без заморочек, может, с ним ей больше повезёт.

Как и договаривались, притормаживаю, немного не доезжая до дома Королёвых. Всю дорогу тишину салона нарушают только мои быстрые нервные затяжки и стук ногтей по двери с её стороны.

— Проводить? — глушу мотор, заметив, что Анюта не спешит выходить.

Воображение подленько рисует картинки, где она всё же приглашает осмотреть задвижку на своём окне. И не только. Вот чёрт. Никогда так много не курил.

— Дан, — в растерянно лице, когда она поворачивает голову, ни кровинки. — Я, кажется, ключи дома забыла. В смысле они внутри, а дверь заперта.

Я вовремя прикусываю готовое сорваться с языка предложение переночевать у меня.

— Окно открыто?

— Стас убьёт меня, если я завалюсь домой так поздно, — Анюта, будто не слыша меня, беспомощно оглядывает своё платье.

— Я бы точно убил, — не подумав, цежу вслух. Ну серьёзно, эта униформа для панели бесит до зубного скрежета. — Ладно, оставайся в машине. Не забывай, у тебя есть сообщник.

Подмигиваю Аньке и решительно выхожу из машины.

— Даня! — позади меня хлопает пассажирская дверь. — Даня, ты с ума сошёл? Попадёшься, он тебя покромсает. Я не врала про саблю. Ты слышишь меня?

Ради того, чтобы снова услышать забытое «Даня» стоит рискнуть.

Везёт, окно расположено прямо над верандой, забраться на которую не составляет особых проблем. Только очутившись в кромешной темноте, понимаю, что не удосужился спросить, а где, собственно, лежат эти чёртовы ключи.

Споткнувшись о какую-то хрень на полу, оказавшуюся парой кроссовок, решаю не рисковать и подсвечиваю себе телефоном.

В девчачьем раю неуловимо пахнет цветочными духами. Сначала методично перекладываю какие-то баночки, расставленные перед зеркалом, затем задерживаю взгляд на брошенном у изножья кровати нижнем белье. Вероятно, то самое, что не вписалось под платье. Я только головой качаю усмехаясь. Это, получается, она под ним совсем без ничего?

Выдохнув сквозь зубы, беру с подушки сиреневого единорога и глушу в загривке вымученный рык. Может, всё-таки стоит сдать её Стасу? Пусть внимательнее следит за сестрой. Это ж блин совсем ни в какие ворота.

Мне с трудом удаётся сконцентрироваться на цели своего визита и продолжить осмотр. Блокнотики, флаконы, куча мелочей и никакого, мать его, ключа. Придётся, видимо, вернуться и спросить. Так здесь до утра ковыряться можно. Вот только зад ей надрать охота даже больше, чем помочь.

Высветив кресло, заваленное мягкими игрушками, плюхаюсь сверху. Надо подумать.

Хрен там.

Недовольный визг спаниеля за моей поясницей звенит сиреной в каждом стекле. Я еле успеваю разгрести плюшевый зверинец, когда за дверью комнаты слышится шум. А затем глаза режет ярким светом. Судя по до боли знакомому «ёбвашуматю» — тем самым, что в конце тоннеля.